Глава 10
Я видел все, что хотел. Без всяких усилий. Мелькнула даже шальная мыслишка: не махнуть ли до Питера или Москвы? Хотелось узнать, что из этого выйдет. Но я ограничился тем, что слегка «прошвырнулся» по близлежащим кварталам города. А чтобы не потеряться, снабжал собрата по разуму полным пакетом снимаемой информации. — В цвете, движении и развитии. Судя по ответной реакции, ему было очень приятно. Но как только дело касалось моих предложений, он мысленно отвечал:
— Не мешай! Я помню, что будет!
Потом замолчал совсем. Оно и понятно: горемыка Психолог выворачивал наизнанку его мыслительный аппарат. Могу подтвердить, везде он встречал только оцепенелость, и сонную пустоту.
Было чему подивиться «светилу заплечной науки»! Простейшие команды типа «встань», «сядь», «иди» исполнялись с четкостью автомата. Н как-то не так, без стандартных рефлекторных импульсов.
Между тем, вечерело. На верхних террасах осеннего города зажигались огни. Ощетинивались зажженными фарами потоки машин. Рабочий день близился к завершению. Усталые работяги потянулись в сторону проходной. И «Норильск» опустел в одночасье. — Ушел за авансом второй штурман и увел за собою всех, кто может ходить. Какой же праздник без денег? А приход — это праздник вдвойне!
Жорка тоже заметно нервничал. Фактор времени его подпирал! Причал постепенно пустел. Теперь его люди уже не столь органично вписывались в окружающую обстановку. Он, — то пытался выскочить из машины, то хватался за телефонную трубку. Наконец, получил от кого-то внешний сигнал, заметно повеселел:
— Все, ребята! Готовность ноль! Клиент на подходе!
Ох, и сука ты, Жорка!
По левому борту надстройки нашего СРТ, там, где на солидных судах крепится главный трап, была отстегнута цепь, служившая продолжением леера. Легкий деревянный мосток, сродни тем, что жители новостроек обычно перебрасывают через траншеи, вел прямо из этой ниши на палубу спасательного буксира. (Ай да Гаврилович!)
Психолог первым проверил его на прочность. Потом протянул руку моему двойнику:
— Ко мне! Слышишь? Медленно передвигайся ко мне!
Дальнейшее настолько переплелось, что стало уже неважно, где «я», где «двойник», и кто отдыхает под амбарным замком на мешках с вермишелью и рисом.
Как в замедленной съемке, руки двух конвоиров одновременно потянулись ко мне. Им не хватило чуть-чуть, чтобы перехватить ускользающую добычу. Пальцы лишь слегка ущипнули самый край кожаного плаща.
То, что было под этим плащом, стремительно приседало, одновременно разворачиваясь вокруг соскользнувшей ноги. Ботинки, потерявшие сцепление с деревом, мгновенно отбросило в сторону. Последовал удар затылком о трап, и беспорядочное падение в бездну, ограниченную узким пространством между двумя бортами. Мощная железная цепь, крепящая огромный резиновый кранец, даже не звякнула от еще одного удара. Радужная поверхность воды аппетитно чавкнула и лениво сомкнулась.
Видимости не было никакой. Но заросший ракушками борт «спасателя» — какой никакой ориентир. Острые края раковин больно резали пальцы, цеплялись за одежду и мешали «моему» погружению. Всего-то два с половиной метра осадки, но их еще нужно пройти! Секунды уже все сильней сдавливают виски. Хватило бы воздуха! Там где дейдвуды переходят в гребные винты, слегка посветлело. В коричневой пелене угадывались расплывчатые очертания свай, поддерживавших настилы деревянного причала.
Как говорил шеф, «даже уход из жизни должен казаться естественным и вполне доказательным». Все! Вроде пора! Полиэтиленовый пакет с готовностью выскользнул из внутреннего кармана, но никак не хотел раскрываться. Я (или он?) резко рванул его зубами. Пропитанная кровью спортивная шапка, цветов английского флага, — вполне доказательный аргумент. Вторая, точно такая же, осталась на моей голове.
Когда тело на грани отчаяния, когда мозг из последних сил цепляется за жизнь, ничего им не объяснишь. Бесполезно. Они не слышат. Мгновения выцарапывались у смерти с огромным трудом. Ватная голова гудела, в ушах громко цокало, глаза застила красная пелена. Попробуй теперь объясни этому телу, что самое страшное позади, и если открыть глаза, сквозь широкие щели настила можно увидеть небо в рябых облаках. Тот, который сидел там вместо меня, сдался и скис. — Ни гу-гу!
Я рванулся на помощь, и принял под общий контроль парализованного ужасом себя. Получилось нечто вроде второго дыхания. Хватило его как раз для того, чтоб приподнять над срезом воды окровавленное лицо.
— А ну-ка дыши, сука!!!
Вдох, нутряной кашель. — Рука, не то подвернулась, не то — провалилась по локоть в вязкий, вонючий ил. Вместе с воздухом, легкие потянули в себя добрую порцию соленой, отдающей отбросами, жижи. Но теперь это не страшно! Теперь хватит сил и на вторую, и на третью попытку. Тело ворочалось в темноте, натыкаясь на зализанные илом железки, обрывки стального троса, осклизлые камни. Пару раз оно уходило ко дну. Но все же обрело равновесие, и урвало-таки полноценный глоток воздуха. Желудок вывернуло.
Покуда никто ничего не услышал, нужно линять! Чем быстрее, — тем лучше. Включившись в борьбу за существование, я утратил контроль над тем, что происходило на берегу. Вероятность того, что опытный водолаз может наткнуться на след в месте последней лежки, нельзя исключить. Сейчас ничего нельзя исключить! Кто знает, не придет ли в чью-то шальную голову желание заглянуть под один из многочисленных провалов в деревянном настиле? Или кто-то возьмет, да сам того не желая, провалится мне на голову? Вон как прогибаются доски под тяжестью бегущих людей...
— Эй, брат, очнись, просыпайся! Пошли меня куда следует! Хоть как-нибудь отзовись!
— Пошел ты! — слабенько шевельнулось в сознании.
Ого! Кажется, мы начинаем подавать признаки жизни! Ну что же, нужно прощаться! Пора возвращаться в свое законное тело. — Как выигрышной карте лечь в засаленную колоду после долгого пребывания в рукаве. А двойник, — он исчезнет, он найдет свою нишу, свою вероятность. Главное, чтобы здесь не осталось ни одного физического следа.… Во, блин! А плащ?!
— Ты! — я не находил нужных слов. — Что ж ты наделал, сука вербованная? Зачем ты надел этот плащ? Сейчас ведь еще не холодно?!
— А то ты не видел! — наконец-то он отдышался. — Психолог так приказал! Тебе что, надеть больше нечего?
— До тебя еще не дошло?! Этот плащ из реального времени! Или тебя этому еще не учили? Мы с тобой уйдем, испаримся, а он останется здесь! Надо его куда-то припрятать!
Пошарив по дну, мы нащупали осколок чугунной трубы. Жалкие лохмотья, бывшие когда-то плащом, обрели в ней вечный покой. Трубу постепенно заполнило жидким илом...
Прощай, мой двойник! Или до скорой встречи? В любом случае, ты вел себя молодцом!
На поверхности продолжалась неразбериха. Сигнал «человек за бортом» подхватили соседние суда. Он все громче сливался в единый непрекращающийся звон. Со всех концов порта к семнадцатому причалу торопились люди: грузчики, рыбообработчики, крановщики, братья-рыбаки. Всех их, трезвых и пьяных, сплотило сейчас единое стремление: спасти человеческую жизнь. Только у Жорки и у его подопечных были свои планы на этот счет. Для них ситуация начинала попахивать жареным. Первыми почуяли это люди Психолога. Они прекратили орудовать пожарными баграми, повесили их на штатные места, и теперь наблюдали за происходящим через тонированные стекла микроавтобуса. Еще бы! Стремительно разрастающуюся толпу начали разбавлять, нежелательные для них, лица. Они понимали, что в любом людском скопище, всегда возникают нехорошие слухи, и лучше всего держаться подальше.
На судно возвращались все, кто не успел уйти из диспетчерской в город. Боцман Гаврилович, уже умудрившийся «заложить за воротник», все порывался раздеться и броситься в воду:
— Пустите меня, засранцы! — кричал он милиционерам, пытавшимся его удержать, — в бой идут лихие гондурасцы!
Гавриловича собрались было «боркать» и вести в сторону проходной, но вмешался наш капитан, Сергей Мачитадзе. Он вежливо пояснил, что судну предстоит срочно очистить причал, некоторое время поработать буксиром, чтобы метров на тридцать вперед передвинуть спасатель, у которого возникли проблемы с главным двигателем. А сделать это силами одной вахтенной службы практически невозможно. Без боцмана просто не обойтись. Предпоследний довод, что все это нужно для обеспечения безопасности водолазных работ, и особенно последний — по четвертаку на рыло, — возымели действие. — Гавриловича увели из-под самого носа разъяренных «засранцев».
К освобождающемуся причалу вскоре подошла машина с водолазами и их оборудованием. Хитрющий Жорка мгновенно оценил ситуацию и принял на себя общее руководство. И к нему потянулись срочные линии связи с разного пошиба чиновниками: средней и лохматой руки.
Великорусское разгильдяйство просматривалось во всем. Сначала, никак не хотел запускаться компрессор. Потом забастовали фонари освещения. — Они почему-то не зажигались под водой. Наконец, первая пара «ихтиандров» погрузилась на дно. Только тогда выяснилось, что давно начался прилив. Что сильное подводное течение несет их прямо под сваи, и «клинит» воздушные шланги. Как итог, «более тщательный осмотр» места происшествия решили отложить до утра.
Жорка всех внимательно выслушал, а потом принялся оправдываться перед кем-то по радиотелефону. Все это время он не выпускал из рук единственную добычу сегодняшнего дня —мою окровавленную шапку, заботливо упакованную в стандартный пакет для вещдоков. Наверное, боялся потерять и ее. Группа захвата, как свора, потерявшая след, кружила неподалеку. Дав «отбой» водолазным работам, Жорка пару минут шептался с Психологом. Тот с чем-то не соглашался. Потом подозвал одного из своих волкодавов, вручил ему пакет и приказал отправить на «срочную, всестороннюю и очень тщательную экспертизу».
Не поверил, сволочь! Все-таки, не поверил! Это и было ТО — самое важное из всего, что мне еще предстояло выяснить. Последний раз, окинув происходящее единым, всепроницающим взглядом, я окончательно замкнул линию перехода.
Сложные чувства испытывает человек, на ровном месте провалившийся в глубокую яму с дерьмом. Лезет он из нее, бедолага, цепляется за корешки и неровности. Вот он, кажется, край! И не видит, что занесена над его головой подошва грязного сапога, готового сбросить его обратно на дно...
Так и мой отстраненный от страдания разум. Он только что царил над событиями и уже готов был стряхнуть их, как эстет стряхивает капли воды с кончиков пальцев... Вернувшись в себя, я подспудно уже понимал, что никогда больше не буду прежним. Действительность превзошла самые худшие ожидания.
Тело, лежавшее на мешках с рисом, внутренне все еще было там, среди бородатых свай, с ног до головы облепленное илом и кровью, на грани полного истощения. Его колотил крупный озноб, а где-то в районе желудка, съежился отвратительный ком, обильно сдобренный солью. Ком отдавал сложным букетом из крысиного дерьма, дохлых портовых котов, и перегнившей рыбы.
Пришлось прекратить это безобразие. Измочаленный мозг ухватился за действительность, как утопающий за соломинку. И не сдерживаемая ни чем информация, хлынула в него сразу по нескольким направлениям. Радость обретения своей привычной сути, когда ни у кого не путаешься под ногами, перекрывалась ревнивой обидой несправедливо брошенного и похороненного в забвении существа. Существа, для которого единственный осколок активно пережитого — вся жизнь — налет пыли на общем гранитном памятнике бытия.
Голосило и тело, которое, по всем канонам, принято считать бессловесной оболочкой. Оно тоже перешагнуло через холод и боль! Оно тоже лежало в грязи между жизнью и смертью. Оно победило и кричало теперь, что тоже достойно этой реальности!
Разум троило. Наверное, так сходят с ума. Стиснув голову локтями, я что-то орал, катаясь по холодному полу. Но откуда-то из пыльных глубин Мироздания медленно выплывал бесстрастный, завораживающий звон. Как колыбельная песня, он примирял, успокаивал, будил смутные воспоминания. И губы сами шептали слова:
Живы еще чады Владыки Земного Мира,
Великого Властителя Велеса,
За Веру, за мощь за Его, радеющие,
Не позабывшие имя Его!
У ветра спросят:
Что вы есть? — Рысичи!
Что ваша слава? — В кудрях шелом!
Что ваша воля? — Радость в бою!
Что в вашем сердце? — Имя Его!
Все это мы, Господи! Гиперборейцы, пеласги, этруски, росы... Воители, Хранители и Лукумоны — все это мы — рысичи!