Перпетуум мобиле изобретал мой отец. Его настойчивое, насмешник сказал бы, маниакальное, увлечение идеей длилось десять лет, вплоть до мучительной смерти от рака желудка. Рукописи и чертежи передала моему старшему брату женщина, с которой он пил самогон и сажал-выкапывал картошку в одном крохотном разоренном подмосковном поселке, куда его забросил развод с нашей мамой-декабристкой. Мама осталась на Крайнем Севере доживать свою нестерпимую обиду на мужа предателя.
На похороны она не поехала, и потом - через все перманентные инфаркты-инсульты несла свой декабристский крест, нисколько не веря в то, что муж ушёл в мир иной, не попросив у неё прощения и не попрощавшись. Она продолжала лепетать свои упреки и обиды в некий одной ей известный канал связи, через который отец её молча и терпеливо выслушивал.
Нам - четверым взрослым и совершенно самостоятельно ступающим по жизни наследникам, у которых было так же мало общего между собой, как у представителей, например, Камчатки и Крыма, было интересно, насколько отцовы изыскания в области инженерных парадоксов могут принести некоторый доход. Единственную дорогую вещь, а именно, как нынче бы сказали, собственный крутой внедорожник, собранный отцом из двух тысяч никудышных деталей, мы на отсеченном от мамы семейном совете решили отдать младшему брату, поскольку он один имел права и больше всех был травмирован выстраданным разводом. Брат гнал машину таким путем, каким не прошел бы никто кроме средневековых викингов эпохи расселения по Европе. Крутой внедорожник, на котором - я отчетливо помню - отец, закусив первачок лавровым листом, мог пройти по метровой тверской колее в самую распутную пору, выдержал околесицу озимых полей и кисельные берега русского севера вплоть до мурманского пирса. А там уже было рукой подать до Карского моря и ледяного величия Путоран. Брат надругался над отцовым наследством по всем правилам детского любопытства - разобрал машину по винтикам, но собрать заново не смог, и в конце концов оплакал её останки после "нечаянного" бытового пожара. И слава Богу - хоть голова осталась цела.
От старшего брата, уважаемого за диплом авиационного инженера, мы ждали экспертизу отцовского наследства довольно долго. Собраться вместе повода не было, после отца много лет никто не умирал, как будто душа его всем нам вымолила довольно сносную жизнь несмотря на все каверзы и подножки случившейся перестройки.
Отец, конечно, был коммунистом, что и было причиной неугомонных насмешек мамы декабристки, она то, напротив, была убеждена, что партия ничем не отличалась от навозной кучи и вступать в неё было личным отцовским позором. В последние годы перед разводом отец перестал ей возражать и даже не оскорблялся, но ему было невдомёк, отчего его многотерпеливая супруга с каждым годом кажется всё насмешливей и агрессивней. Мама становилась нетерпимой ко всему, что вынуждало её бороться за выживание, ей хотелось ласкового покоя. Одним словом, мама не годилась в перпетуум мобиле, она надорвалась после пятидесяти, с трудом дотянув до армии младшего сына.
Нам, старшим - в голову не приходило помогать и тому, и другому, наоборот, как старились родители, мы просто не замечали. Как не понимали, что они могут болеть и даже становиться инвалидами. Родители, кстати, оба были августовские, Павел Глоба назвал бы их великолепной львиной парой.
Содержание отцовских рукописей брат изложил на маминых поминках, после возвращения из Перепечино. Маму положили рядом с аэродромом, так захотела её душа - она в пору блокадной юности мечтала стать лётчицей. Отец к тому времени уже пятнадцать лет как покоился на уютном кладбище, под зрелой раскидистой берёзой.(Жители посёлка до сих пор ухаживают за могилой, поскольку это доставляет им непреходящую радость - весь поселок любит своё кладбище как могут любить комфортную парковую зону. )
Поминальная речь моего брата отличалась редчайшим красноречием, я даже и не подозревала за ним такого стройного партийного мышления, способного вернуть страдальцам перестройки веру в коллективный разум и надежду на справедливый общественный порядок. Наше многочисленное семейство, дружно собравшееся проводить в небеса мою мечтательную маму, внимало брату с благоговением и восторгом. А я возьми да вступи в поток его красноречия непристойным вопросом об отцовом интеллектуальном наследстве.
Перпетуум мобиле - недостижимо в земных условиях, сопротивление любого материала плюс гравитация и сила тяжести заставят любой двигатель в конце концов остановить свой бег, но отец вплотную подошел к оригинальному решению максимального долгого движения в условиях нашей планеты. Он изобретал гидравлический двигатель, где вода и пар должны были попутно решать и вопрос топлива, и вопрос смазочного материала, а большинство деталей, из которых должны были состоять лопасти - он планировал изготовить из особого сплава металла и пластмассы, способного служить не одну тысячу лет без каких либо очевидных разрушений. Его идея настолько привлекательна и проста, насколько привлекателен морской прибой в ясную погоду - молчаливое накатывание волн на берег завораживает безоговорочным движением вечности, не знающим износа и усталости от земных разочарований. Говорят, в Америке такой двигатель запущен и даже использован в перевозках, кажется, на триста километров, но отец то рассчитывал на такое решение, у которого не было бы ограничений ни скорости, ни расстояний.
Примерно такой смысл содержали умозаключения моего брата-инженера, и они всех участников маминых поминок более чем удовлетворили. А мне захотелось думать о моих родителях как о героях немыслимого божественного эксперимента, запустившего свой перпетуум мобиле движением вечных искр в земной круговорот страстей и желаний, чтобы череда рождений и смертей догоняли друг друга как ласковые морские волны, омывающие толщу пережитых времен и сожалений...