Пресловутый кризис среднего возраста совпал у Глеба с творческим кризисом. С одной стороны, он уже многого добился, его книги издавались, он мог позволить себе приятные мелочи - вроде поездки за границу, под настроение. Он был ещё достаточно молод, женщины проявляли к его персоне стойкий интерес. Но он предпочитал не привязываться ни к одной, не прирастать душой. Примеров гибели талантов в болоте семейных дрязг было хоть отбавляй. Сплошь и рядом знаменитости поддерживали интерес к своей персоне уже не творческими достижениями, а публичными скандалами и судами.
Всё это - с одной стороны. Обратная сторона сытой жизни проявлялась в том, что он давно ничего не писал и не хотел писать.
Тем не менее, тусоваться на презентациях, книжных ярмарках и фестивалях приходилось. Частенько мероприятия продолжались в ночных клубах, вот там однажды, за коктейлями и воспоминаниями о золотых деньках беззаботной юности, Глеб разоткровенничался со школьным ещё приятелем, преуспевающим владельцем небольшой, но стабильной риэлтерской конторы.
Димка, он же Димыч, а попросту – Димон, внимательно выслушав дружка, неожиданно предложил: «А поработай у меня агентом?! Есть одна коммуналка. В центре. Лакомый кусочек. Но – по непонятной причине люди не желают разъезжаться. Я тебя пропишу туда временно. Познакомишься с соседями, выяснишь, кто на что конкретно рассчитывает при расселении. Впечатлений на роман наберёшь, успевай записывать. За труды я тебе заплачу – не обижу, а если сделку оформим, тебе процент пойдёт!»
Глеб вспомнил, что давно хотел затеять ремонт в собственной квартире – раз, пора было исчезнуть из поля зрения очередной пассии, явно нацелившейся на его руку и сердце – два, а три – ему, действительно, очень нужны были эти новые впечатления. И согласился.
Димон был краток: «В моём офисе не появляйся. Сам привезу документы и ключи. Поначалу будь поосторожней. В коммуналках народ сложный.
Как поселишься, к тебе сразу причапает старушенция – надо сказать, жутко вредная, раньше служила в органах, теперь строит жильцов. Зовут её Нина Евгеньевна. Ты лишнего не говори, но попробуй войти в доверие – она живёт там дольше всех, кладезь сведений. Я тебе больше ничего рассказывать не буду – мне важен свежий взгляд».
Глеб ехал в своё временное жилище в самом радужном настроении. Он мог бы и пешком пройтись от Казанской до улицы Ломоносова, но не хотелось нести тяжёлую спортивную сумку, в которую поместился ноутбук, туалетные принадлежности и кое-что из одежды.
Кодовый замок подъезда не работал. Выбитые стёкла в окнах лестничных площадок местами заменяли куски неровной фанеры. Лифта, естественно, не было. Поднявшись на высокий четвёртый этаж, Глеб понял, что с курением пора завязывать.
Ключи, как положено, крутились в замке, чем-то щёлкали, но дверь не отворялась. Через несколько минут Глеб решил позвонить и, словно прозрев, уставился на десять кнопок, под которыми некогда были таблички с фамилиями жильцов.
Он стал нажимать все подряд, начиная слева сверху. Ещё несколько минут ничего не происходило. Глеб устал, но ставить сумку на грязный мозаичный пол подъезда, до революции явно бывшего парадным, не хотелось. Из разломанных перил во все стороны торчали куски железа, так что даже облокотиться было не на что. Глеб прислушался, приблизив голову к двери, и тут резкий старушечий голос каркнул ему в самое ухо: «Кто там?!» Шарахнувшись в сторону, он, однако, среагировал на звук, и понял, что с ним разговаривают через щель почтового ящика.
Не отвлекаясь на нагромождение неприятных мыслей, откликнулся сразу: «Я ваш новый жилец, Глеб Нестеров! У меня с ключами что-то…»
С той стороны смачно лязгнуло, и дверь подалась. Глеб с изумлением увидел засов, шириной в ладонь, и длиной в полметра, не меньше. «Документы!» - встала поперёк дороги крупногабаритная по всем параметрам старуха. Похоже, та самая Нина Евгеньевна. Пришлось подчиниться.
После проверки Глеб получил доступ к своей комнате, находящейся сразу за входной дверью. Влево уходил коридор, теряясь в темноте. Тусклая лампочка над круглым журнальным столиком освещала лишь чёрный дисковый телефон. Где-то должен был быть потолок.
Нина Евгеньевна предупреждающе подняла палец: «Я внесу вас в график уборки. Убирать надо неделю. Мыть все полы, места общего пользования, унитазы, ванны, окна на кухне. Не захотите мыть сами, обратитесь к Людмиле, она так подрабатывает. Стирку тоже берётся справлять, так что учтите, если что понадобится. Впрочем, до Вашей очереди почти полгода» - «Полгода?» - переспросил Глеб. «Вернее, пять месяцев. В квартире живут 20 человек, Вы – 21-й. За каждого убирают неделю. Правда, прописано народу больше, но уборка производится лишь за тех, кто живёт. С 11 вечера до 8 утра общим телефоном пользоваться запрещается. Занимать линию дольше 5 минут запрещается. Межгород отключён. Входная дверь запирается на засов после 22 часов. Утром её отпирает первый, кто идёт на работу. Сегодня выходной, поэтому Вы и не могли войти. Я Вам, молодой человек, советую к себе в комнату не впускать никого и запирать дверь, даже когда Вам надо всего лишь сходить по нужде! Да, кстати, обратите внимание: на ванных висят расписания очерёдности помывок. Я немедленно внесу Вас в график. Когда захотите помыться, не ошибитесь, ванные поделены между жильцами! Не смею более Вас задерживать. Располагайтесь! Возникнут вопросы – милости прошу. Я живу в третьей комнате слева до поворота». «До поворота?» - Глеб не успевал усваивать информацию. Старуха охотно откликнулась: «От входной двери по коридору идут 7 комнат, 3 слева, 4 справа. Затем – поворот налево, и ещё три комнаты. Справа после поворота: чёрная лестница, туалет, две ванных, кладовка и ещё один туалет. Коридор выходит в кухню. Ваш стол – первый справа. Конфорки – две справа на первой плите справа. Грязь на кухне не оставлять! Стол и плиту мыть после каждого посещения кухни!» - «Кухней пользоваться по графику?» - ошалел Глеб. «Нет, на кухне места достаточно. В туалеты тоже можно ходить в любое время. Когда они свободны. И запомните – когда выходите из ванной или туалета, оставляйте двери приоткрытыми, чтобы остальные жильцы знали, что там больше никого нет!»
Наконец, старуха ушла.
Комната Глеба представляла собой пыльный солнечный пенал. Окно – почти до потолка. Потолок – пятиметровой высоты, из лепной розетки в центре свисала трёхрожковая люстра, на удивление целая. Из обстановки – железная кровать с полосатым матрасом, трельяж и старый холодильник. Глеб пощёлкал выключателем – лампочки весело подмигнули ему, словно обрадовавшись, что понадобились кому-то. Холодильник тоже оказался рабочим.
Перенеся знакомство с соседями, которых, к тому же, не было ни видно, ни слышно, на попозже, Глеб съездил домой за постельным бельём, подушкой и одеялом, стулом, напольной вешалкой, чайником и посудой. Стола в комнате не было, но широкий подоконник – от стенки до стенки – вполне мог его заменить.
Оставленная открытой форточка не спасла от застоявшегося запаха нежилого помещения. Нина Евгеньевна говорила о Людмиле, подрабатывающей уборкой. Интересно, в какой комнате она живёт? Глеб шагнул к двери и замер – на пороге сидели два карапуза. Они серьёзно молчали и даже не шевелились. Тут же в комнату бочком втиснулась полная женщина, в длинном сарафане, с чёрным платком на голове. «Извиняйте, - она слегка поклонилась, - Вы лучше запирайтесь, а то они везде ползают. Вы наш новый сосед? Здравствуйте! Меня зовут Людмила. Можно Люся».
Через четверть часа она вернулась с тряпкой, шваброй и наполненным мыльной водой ведром.
Уютный ресторанчик на Пяти углах помог Глебу провести время. Нешумный Загородный радовал глаз отсутствием реставрационных лесов на вполне приличных фасадах. Чёрные луковицы Владимирского собора раздражали, как всегда, но это – как всегда, было привычно, и потому тоже радовало. Любителям якобы экологически чистых окраин не понять коренных петербуржцев, выросших среди очарования исторических улиц, серых зданий, ледяного ветра, вздыбившихся торосов на фоне Финбана, мрачного пляжа Петропавловки, белых ночей в Гавани, и невыносимо-потрясающей панорамы, открывающейся с колоннады Исакия. Что хорошего может быть в спальных районах? И потом, спальных районов – много, центр – один.
Во Владимирском пассаже Глеб купил водки, чтобы отметить новоселье, минеральной воды и немного еды на вечер, конфет и большого игрушечного льва с растопыренными, вытянутыми вперёд лапами – для малышей доброй женщины, согласившейся навести у него порядок.
Людмила встретила его в дверях. Деньги за уборку взяла, ни копейкой больше оговоренной суммы, от конфет и игрушки отказалась. Глеб не стал спорить. Проводил взглядом, отметив, что её комната - вторая слева, потом вернулся к себе. Льва кинул на подоконник, присел рядом, засмотревшись сквозь отмытые до невидимости стёкла на Ватрушку за мостом. Сытый и довольный, он раздумывал, кому из соседей нанести визит, и под каким предлогом.
Хотя, чем не предлог – просто знакомство, ему же теперь жить с ними бок-о-бок.
Распаковав вещи и придав комнате жилой вид, Глеб, не мудрствуя лукаво, пошёл знакомиться к соседям напротив. На его стук отозвался девичий голосок: «Войдите!» Глеб оказался в комнате, метражом меньшей, чем его, и с непонятно низким потолком. Вдоль одной стены крепко стояла ореховая стенка 30-летней давности (потолок лежал прямо на ней), вдоль другой: трельяж, за ним – диван, далее импровизированный склад консервов и пакетов с продуктами. Перед окном, на старом школьном столе, красовался видавший виды компьютер, за которым уютно сидела растрёпанная школьница.
Визит вежливости начался. Глеб подошёл к девочке: «Добрый день! Меня зовут Глеб. Я – Ваш новый сосед» - «Привет! – девчонка выдернула из-за стола кухонную табуретку, - Гулька!» - «Почему Гулька? Гюльчатай? Гульнара? Ты не похожа на дитя востока» - «Расслабься, дядя, я – русская. Догуляева моё фамилие. Просто предки назвали меня Филиппой, в честь Киркорова. Филиппа, прикинь? Паспорт буду получать, обязательно имя поменяю» - «Зачем?» - «Ну-ка, выговори с первого раза: Филиппа Штаудингеровна!» Глеб онемел. Штаудингеровна? Гулька захихикала: «Папу его родители назвали в честь нобелевского лауреата, Германа Штаудингера, получившего в 1953 году премию за исследование в области химии высокомолекулярных веществ» Глеб отмер: «Но почему не Герман?» - «Дед считал, что Герман звучит пошло, а Штаудингер – гордо! По-моему, идиотская затея - давать имена в честь кого-то. Человек – не улица. Улице всё равно, а человеку жить. Так что скоро я стану Шарлоттой Штаудингеровной» - «Шарлоттой?!» - «Да. Я консультировалась у ономастов, это имя мне подходит больше всего».
Гулька говорила, а её руки уверенно стучали по клавиатуре, выискивая разные новости в глобальной сети. Решив какие-то свои проблемы, девочка доверительно толкнула Глеба в бок: «Можешь посмотреть свою почту, я отвернусь» - «Спасибо, но у меня мобильник подключён к электронке» - «И всё?» - «Что ты имеешь в виду?» - «Ну, у тебя есть страничка ВКонтакте?» - «Зачем?» - «Как – зачем?! Это же круто! Вот мы с френдами спорим: кто за неделю набирает больше друзей, тот на выходных становится Нашим Королём, и мы выполняем все его желания. Ну, платим в кино, в кафе, на катке». Глеб отмахнулся: «Я не хожу на каток». Гулька дёрнула его за рукав, приглашая подвинуться поближе к экрану: «Гляди! Здесь можно найти все фильмы, мультики, книги, музыку, и совсем необязательно регистрироваться под своим именем. Вот мои друзья!»
Делать нечего, всё равно надо было дождаться её родителей, чтобы познакомиться и попытаться разговорить их на его, Глеба, интересующую тему. Через минуту он отвернулся от экрана: «Что за бред? Ну, я понимаю – Таня Иванова, Саша Петров. А кто такая Киса Пуфыффтая Лапа? Дивна Кралечька? Бес Словестный Плагиатор? Доктор Гильотен? Лев Толстой?!» - «Толстой – это я!» - «Ну, зачем?!» - «Чтобы войти в сообщество исторических деятелей и известных личностей! Нас там, кстати, одиннадцать, Львов Толстых» - «Бре-ед…» - «Почему бред, - взвилась Гулька, - мне это интересно!» - «Интересно? Ты состоишь в тысяче пятидесяти группах! У тебя в друзьях столько народа, сколько ты на новогоднем ночном гулянии на Невском не видела! Ты их знаешь? Вот, Лушников. Твой друг – Лушников. Ответь мне, девочка, он – твой друг?»
Гулька хмыкнула: «Да чего ты завёлся? Друг – не друг… - Она нажала на аватарку с фотографией на зависть симпатичного ведущего - Пиарит кто-то красавчега, везде и умно. Мы тут с девчонками специально отслеживали его деятельность ВКонтакте. Он ездит по стране и за границу, ведёт передачи, занимается бизнесом (тоже его здесь рекламирует, кстати), помещает чуть не ежедневно видео и новые альбомы (их пять сотен - десятки тысяч фотографий!!!) - проверяет свои темы, общается с людьми… Тут работает целая команда» - «Так зачем он тебе в друзьях?» - «Учусь!»
«Есть хочешь?» - без перехода спросила она. «Нет, спасибо» - «А я перекушу». Гулька пошарила за экраном и выудила пачку дорогого печенья и бутылку ананасового сока. Глеб приподнял бровь: «Твои родители работают в торговле?» - «Ага, - Гулька перекусывала с большим аппетитом, - мамаша пашет уборщицей на складе. Там постоянно снимают с реализации товары с истекшими сроками и продают сотрудникам с хорошей скидкой» - «Ты ешь просроченные продукты?!» - «А что такого? Печенье – не торт, не стухнет! Мамаша берёт всё. Что получше, едим сами, что похуже - папаша потом загоняет на железке. Дачники покупают, им лишь бы стоило не дороже копейки, и никто ещё на качество не жаловался!»
Над головой Глеба что-то брякнуло, затем послышался сиплый кашель и мат. «Папаша проснулся» - вздохнула Гулька. Посмотрев наверх, она ответила на немой вопрос гостя: «У нас там второй этаж оборудован. Места-то мало, потолки высокие, у Люськи тоже второй этаж засобачен. А куда ей, лимите, деваться с шестью киндер-сюрпризами? Летом седьмого родит. Всё надеется, что государство ей квартиру даст. Хотя, теперь-то, может, и дадут, как одинокой матери-героине. Муж ейный, Володька, этой зимой замёрз на улице по пьяни, в скверике напротив. Так напился, что сил не хватило через дорогу перейти и в подъезде отогреться» - «Странно, я как-то не заметил в квартире стольких детей» - «Они всё время в круглосуточном садике. Младшие близняшки сейчас заболели, так и Митька домой забран – в няньки. А так, все постоянно в садах, в санаториях, на дачах. Люська умеет выбивать для своих отпрысков тёплые местечки. Вообще, она молодец…».
По потолку загрохотали шаги, ступени заскрипели, в мебельном шкафу открылась дверца, и собеседникам явился глава семейства Догуляевых. Глеб представился. Хилый мужичонка, с сальным хвостом перетянутых на затылке волос и изо всех сил замаскированной зачёсом лысиной, зевнув и откашлявшись, изрёк: «Вали отседа!» Глеб ушёл.
Впереди был целый вечер. Результаты первых знакомств не внушали оптимизма. Просмотрев в Интернете новости, Глеб направился на концерт в филармонию джазовой музыки.
Ровно в 22-00 Нина Евгеньевна лязгнула засовом. Но в квартире бурлила жизнь. Толстые стены старого дома не спасали от громких разговоров, чьей-то беготни, детского плача, лая невесть откуда взявшейся собаки, музыки и смеха.
В два часа ночи Глеб почти искренне захотел набрать номер покинутой подруги. Рука уже прикоснулась к телефону, когда в его комнату вдруг ввалилась совершенно голая девушка. Похлопала глазами, врубаясь в происходящее и засмеялась: «Извините! У нас вечеринка, я из туалета шла и заблудилась. Тут катакомбы какие-то!» Глеб заинтересованно приподнялся на постели, сделал приглашающий жест. Девушка, покачиваясь, прошла к окну, взяла льва и прижала его к себе. Вот она повернулась, подставив лунному свету гладкую спину, прикрыв игрушкой наготу спереди. Мягкие лапы царя зверей упирались в хорошенькие груди, голова с ухмылкой свешивалась назад. Лев был явно доволен происходящим.
Глеб завёлся: «Оставайся!» Девушка усадила льва обратно на подоконник, погрозила пальчиком и исчезла за дверью.
Вот как теперь уснуть после этого? Может, начать делать записи? Впечатлений было более чем. Глеб повернулся на бок и заснул.
А утром, едва проснувшись, он понял, что заболел. То ли сказалась вчерашняя долгая прогулка под обманчивым мартовским солнышком, то ли подвела его оставленная раскрытой на ночь форточка… Голова болела. Хотелось пить. Минералка закончилась.
Воду из-под крана Глеб попробовал всего один раз. Мама говорила, что в ней живут микробы. Микробов разглядеть было нельзя, но маме он поверил после того, как попил из-под крана. С ним ничего не случилось, но отвратительный вкус мутноватой, неприятно пахнущей воды навсегда прилип к языку.
Теперь самочувствие оставляло желать лучшего. Выбора не было: придётся дойти до кухни и воспользоваться тем, что предлагает городской водопровод. В конце концов, вода всё равно прокипятится в чайнике! Можно будет даже вскипятить её два раза. Или три.
Глеб осторожно пошёл вдоль стены, с удивлением отметив, что следующая за его комнатой дверь оказалась заколоченной двумя крест-накрест сложенными крепкими досками. Дальше он пробирался на кухню меж шкафов и вешалок, полок, этажерок и заклеенных скотчем коробок.
Сорокаметровая квадратная кухня возникла сразу за вторым поворотом, после второго туалета. Темноту коридора словно отрубило белым-белым-белым. Три огромных окна по левой стене, выходяще на юго-восток, ярко освещали чисто выбеленный потолок. Вдоль окон стояли четыре белых стола, в проёмах приткнулись пеналы для посуды. Ещё несколько столов расположились по обеим сторонам от двери. Над столами висели белые плафоны. Вдоль правой стены плотно стояли белые газовые плиты. Стены и пол покрывал белый кафель. Щедро сдобренный обезумевшим от весны солнцем, белый цвет бил по глазам, сверлил болью мозг, вызывая ненависть к чистоте и порядку.
На кухне Люда варила что-то в огромадной кастрюле. Это что-то активно булькало, выплёскивалось на конфорку, шипело и весьма аппетитно пахло. Голова у Глеба противно закружилась, и он поспешил отвернуться к раковине, чтобы наполнить чайник и поскорее убраться к себе. Через пару секунд в кухню вошёл дошколёнок Митька. Он внимательно посмотрел на мать и спросил: «Мама, а как ты предохраняешься, чтобы больше не рожать детей?» Люда, снимавшая пробу с варева, подавилась и закашлялась. Пацан ждал ответа. Глеб вяло поинтересовался: «Почему ты задаёшь матери такой вопрос?» Нахалёнок подпёр стену и объяснил: «Тётя по телевизору сказала, что молодые женщины способны рожать детей каждый год, а забеременеть могут в любой месяц. И что есть разные способы предохранения. Лично я считаю, что нас уже вполне достаточно!»
- Устами младенца! – раздался из коридора голос Нины Евгеньевны, а затем и сама она материализовалсь в стерильном кухонном пространстве. Глеб предпочёл убраться восвояси. За спиной разгоралась перепалка. Сквозь напрасные попытки абстрагироваться в уши влетало: «Спиногрызы! Ведьма! Сука! Заткнись! Да я в твои годы! Пошла вон! Гадина!»
У себя Глеб набрал номер Димона. Попросить приехать в коммунальный рай кого-то из знакомых он не мог, самому ехать было пока некуда, да и надо накапливать материал для романа. Подводить Димона тоже не хотелось, так что сбежать не получалось. Вызывать врача? Не настолько он болен. Вот только с продуктами беда. В холодильнике стояла бутылка «Абсолюта» и баночка с маслинами.
Димон приехал, когда Глеб запоздало задумался о конспирации. Но друг-приятель, водрузив на стол объёмный пакет, пояснил: «Меня здесь все знают. Я их с начала года расселить пытаюсь. Так что – приехал познакомиться с новым жильцом. Никто не видел, с чем я пришёл. Ты заметил, что расположение твоей комнаты самое выгодное? Ты в курсе всех событий, знаешь, кто и когда пришёл-ушёл, тебя же не видит никто, если не сторожит специально».
Глеб вздохнул и представил ещё одну ночь, и третью, и четвёртую… Постоянный скрип дверей, лязганье замков, звон ключей, громкие разговоры… Господи, как люди живут здесь? Годами??? Всю жизнь?!!!
Приняв порошки, поев и дав другу отчёт о начавшемся знакомстве с соседями, Глеб блаженно заснул, пользуясь дневной временной почти тишиной.
Сон нарушало чьё-то присутствие. Глеб открыл глаза. В полумраке по комнате ходила молодая женщина. Услышав, что он зашевелился, сразу подошла, протянула лекарство и воду: «Дмитрий Анатольевич просил присмотреть за Вами. Я и не знала, что у нас новый сосед. Я в ситимаркете работаю, кассиром, дома бываю редко, чаще только спать прихожу. Кстати, меня зовут Ирина!».
Глеб принял лекарство и попросил оставить его одного. Ему заметно полегчало.
Жизнь в коммуналке раздражала. Постоянное присутствие совсем не абстрактной толпы действовало на нервы, Муза не спешила в гости, настроя на работу не наблюдалось. Размышляя о чём угодно, только не о новом рассказе, Глеб заметил на краю постели вязаную шаль, с аляповатыми крупными цветами. Наверное, Ирина забыла. Как-то бесцеремонно он её выпроводил, надо бы вернуть платок и сказать спасибо, что ли. Глеб выглянул в коридор. Ирина удалялась от телефонного столика вглубь квартирного лабиринта.
Глеб вошёл к ней ровно через минуту, почему-то не постучав. Ирина, в распахнувшемся халате, наклонившись, поправляла половичок у двери. Она подняла голову, буквально боднув непрошенного гостя в пах, и отшатнувшись, села на пол. Глеб кинулся помочь, подхватил женщину подмышки, поставил на ноги. Халат остался на полу. Глеб хотел извиниться, но Ирина ничуть не смутилась. Её явно тянуло на любовь, и отказать не представлялось возможным. Да и зачем?
Она курила неприлично много. Причём, прямо в постели. Глеб исподтишка разглядывал помещение, видимо, бывшую залу, с красивым встроенным камином, мраморными грифонами и зеркалом до потолка. Теперь зала была запущена до крайности. Ободранные обои, проломленный во многих местах паркет, засиженная мухами люстра. Глаз радовал лишь широкий полукруглый балкон, отлично просматривавшийся за стеклянной дверью. Глеб придумывал, что бы сказать. Наконец, придумал: «В этой квартире так шумно и многолюдно. Как Вы здесь живёте?» - «Ты что, никогда не жил в коммуналке?» - «Не всем повезло тут родиться» - сыронизировал он. Ирина покосилась на него с обидой: «Шутить изволишь? Я сама тут с полгода, после развода переехала». После этого она целый час жаловалась на бывшего супруга. Глебу надоело до смерти слушать её стенания, он оделся и направился восвояси.
Но едва вышел в коридор, как дорогу ему преградила Нина Евгеньевна. Брезгливо-понимающе бросила взгляд за плечо Глеба, где маячила неодетая Ирина, и отработанным командным голосом сообщила: «Молодой человек, прошу ознакомиться с графиком посещения ванной комнаты! Вы можете посещать вторую ванную – вот она, прямо перед Вами. Вам будет удобно, - старуха ухмыльнулась. – Если в ванной никого нет, а у Вас возникла острая необходимость принять водные процедуры, вы должны испросить разрешения у тех, кто стоит в графике на это время. Ваше время: с 10-00 до 10-30 утром и с 22-00 до 22-30 вечером. Днём, с 12-00 до 16-00 ванные считаются свободными для пользования, но - ! Но они запираются, и если Вы захотите мыться днём, ключи у меня, и плата за свет будет начисляться только на Вас. Ночью ванные заперты и не открываются ни под каким предлогом! Вопросы есть?» Глеб мотнул головой, обошёл старуху и еле сдержался, чтобы не побежать в свою комнату. Дурдом! Это – настоящий дурдом!
С каждым метром приближался ритмичный стук во входную дверь. Глеб, не задумываясь, открыл засов. На площадке стояла Гулька. Глеб попытался сделать шаг назад, но словно налетел на стену. Он повернул голову: позади него собрался народ. Здесь были и Ирина, и Людмила, и какой-то пенсионер, и странная пара – пожилая женщина и парень – оба худые, с настороженными взглядами. Присутствовавших в заднем ряду Глеб не разглядел. Возглавляла сборище Нина Евгеньевна. Она рявкнула на Глеба: «Как Вы посмели отворить дверь в такое время?!» и, игнорируя испуганную Гульку, потянулась к засову оплывшей жиром, совсем не женской и вовсе не старушечьей лапищей. Девчонка отчаянно заревела. Рядом с ней возник симпатичный паренёк и забубнил растерянно-виновато: «Автобуса долго не было, мы пешком шли, да что такого-то? Всего-то, в кино её пригласил, не на первый же сеанс билеты брать, в самом деле…»
Нина Евгеньевна бушевала: «Правила внутреннего распорядка едины для всех! С момента наступления ночного времени дверь могли открыть лишь родители этой гулящей малолетки! Где они?!» К месту действия протиснулась заспанная женщина и загундела: «Чёжа, ты, доча, мать позоришь? Чё по ночам с парнями шляешься? Чё мне людям говорить теперь? Как в глаза им смотреть?»
Глеб зажмурился: «Мне это снится…. Мне это снится!!!», схватил зарёванную школьницу за руку, втащил в квартиру, запер дверь. Народ не расходился. Нина Евгеньевна исходила яростью. Гулька, поникшая, замерла в центре внимания. Пенсионер вякнул: «Она полчаса с этим прыщом на лестнице целовалась! Взасос! Я видел!» Все загомонили. Глеб отпер свою комнату, толкнул Гульку внутрь, раскланялся со зрителями: «Концерт окончен! Автографы не раздаются! Девочку верну через полчаса, когда она успокоится. Кому интересно – можете торчать за дверью, сколько влезет. В партере мест нет!»
В комнате Глеба Гулька успокоилась моментально: «Спасибо, дядя! Ты – настоящий друг!» - «Так ты не плакала?!» - «Почему, не плакала? Ты же сам видел! Знаешь, дядя, я виновата, но так получилось. Мать у меня тупая, никак мобилу не освоит, всё время заряжать забывает. А сегодня они с отцом праздновали 20-летие совместной жизни. Совместно праздновали, вот я и слиняла, чтоб не мешать. Что-то рано предки вырубились, а так мне мать всегда отпирает. Хотя, чего удивляться, - дата круглая, молодость вспомнили, любовь-морковь… умаялись…»
Девчонка уже сидела на подоконнике, попивая взятую со стола минералку и закусывая грушей: «Хорошо у тебя, дядя! Свободно, чисто, светло, потолок на голову не падает. Вид из окна, опять же… Повезло тебе с жильём!»
Глеб потёр виски и устало спросил: «Что это за дедок там кричал, что видел, как ты целуешься?» Гулька швырнула огрызок в форточку: «А… Пал Палыч… Какой он дедок? Не на пенсии ещё. Седой да потасканный, вот и выглядит соответственно. Хотя, официально он давно не работает, инвалидность себе справил, ведёт свой маленький бизнес. Раньше он был изобретателем в почтовом ящике, теперь ставит желающим системы наблюдения. У него такая мощная аппаратура! Только тебя он ни за что к себе не впустит!» - «А тебя пускает?» - «Меня – да» - «За что такое доверие?»
Гулька помялась, а потом выдала: «Раз Пал Палыч стал ко мне приставать, ну, ты понимаешь… Видел, говорит, как ты с мужиками на лестнице кувыркаешься… А я что? Я – ничего. С френдом своим целуемся-милуемся, хаты-то отдельной нет, а любви хочется. Да и ничего особенного, я ещё маленькая для секса, мы только петтингом и занимались…» Глеб покраснел и отвёл глаза. Ну-ну, маленькая для секса Гулька, вероятно, не понимала, что несёт… Пока она рассказывала, Глеб, всегда интересовавшийся лишь совершеннолетними, а лучше – достаточно взрослыми, женщинами, уже успел представить как она, с блаженной улыбкой распутной девственницы, прислоняется к перилам, расстёгивая немудрёную одежонку…
Тем временем, Гулька продолжала: «Ну, я послала его подальше, а на другой день засекла, как он ставит камеру наблюдения в ванной. Знаешь, какие сейчас камеры? С булавочную головку! У нас вся квартира под наблюдением, и лестничная площадка, и подъезд, и ещё он подключается к уличным камерам слежения в разных районах. И в двери у нас не глазок, а камера. Изображение транслируется Пал Палычу на телек. Видеть надо, что он раскапывает в записях! Реалити-шоу!!!» - «И все об этом знают?» - «Никто не знает. Я, да отставная вертухайка. Она ему клиентов под заказы поставляет. Ты, дядя, не смотри, что они на меня наезжали. Иначе нельзя. В квартире должен быть порядок. У нас тут такой контингент обретается, не приведи господь! Елашевых видел? Мать и сына? Она – бывшая училка, Лёха – наркоман. Тоже судьба… Отец их с Лёхой как-то в аварию попал. Сам погиб, а Лёху долго лечили, на ноги поставили, да без лекарств он не может. Лёха долго не протянет, а мать его совсем головой плоха» - «При чём здесь комендантский час?» - «Так вот всё из-за Лёхи. У нас такая засада с лета. Лёха как-то привёл наркомов через чёрный ход. В квартире никого почти не было. Но Пал Палыч проснулся, засёк их, ментов вызвал. Леху тогда в дурку сдали, чёрный вход заколотили, после 10 вечера двери никому не открывают. Если к кому-то гости ожидаются – все соседи должны быть в курсе. Знаешь, дядя, у нас тут нормально. Сам видел: народ живёт, гуляет, пьёт, песни поёт – в-общем, делает что хочет. Главное – следовать правилам».
Монолог школьницы прервал мелодичный перезвон колокольчиков. Она выудила из карманчика джинсов квадратный мобильничек со стразами и заворковала: «Алё! Зайчик? Всё в порядке! И я тебя люблю! И я тебя целую! Куда? А куда ты хочешь? Ах, милый, не шути так со мной, а то поверю! Да, да, и укушу, и лизну, и поцарапаю… Мяу!» Глеб чувствовал, что его лицо полыхает. Гулька на секунду оторвалась от трубки: «Дядя, камер нет в комнатах, а в ванных и туалетах я все провода посрезала. Но учти – камер нет, а жучков везде понатыкано, и хер найдёшь».
Помахав ручкой, она выпорхнула в коридор, щебеча всё тише и тише: «Котик… Я хочу услышать это снова…»
Глеб полез в холодильник, достал водку и налил себе полный стакан.
На другой день он пожалел, что не смог разговорить Ирину о намечающемся расселении. В холодильнике скучали фрукты и конфеты. Глеб решил, что подарит Ирине льва, прихватил продукты и направился к ней.
Ирина визиту не удивилась. Справилась о самочувствии, предложила пообедать – она только что сварила суп. Глеб согласился. Суп был отвратительным. Сославшись на недомогание, Глеб пообедал собственными фруктами. Ему, и правда, не очень хотелось есть, тем более травиться из-за чьего-то гостеприимства. Нарезая манго, он поинтересовался, почему у Ирины комната не отремонтирована. Рассказ недавно переехавшей жилички был небезынтересен.
Ну, во-первых, денег на ремонт нет; хотя она сначала купила обои (вон, в углу валяются рулоны) и принялась готовить стены для оклейки, но, во-вторых, - квартиру, оказывается, расселят, так что заниматься отделкой нет смысла. А, в-третьих, соседи её просто терроризируют, причём – она даже не знает, кто конкретно. Например, ей периодически заливают клеем замочную скважину. Дверь в комнату даже пришлось ломать однажды. Глеб оглянулся на дверь: действительно, косяк держался на честном слове, мало того, - топор оставил в рассохшемся дереве дыру, достаточную для панорамного обзора. Ирина продолжала перечислять свои неприятности. У неё постоянно воруют вещи. Даже чашки-ложки из кухни пропадают моментально. Если она задерживается на работе, в квартиру её не впускают. Из-за этого пришлось перейти в ночные смены. Когда она начинает говорить по общему телефону, рядом возникают несколько человек и начинают орать, что они либо ждут срочного звонка, либо им немедленно надо вызвать врача, милицию, пожарных, сантехника, сотрудника собеса, да кого угодно, а она, мол, занимает линию. Ей гасят свет, когда она моется в ванной. Ей постоянно нагорают электричество на кухне, и она не может понять, как это происходит – ведь кухонные светильники каждый включает в своей комнате перед тем, как пойти готовить. В её очередь уборки в квартире постоянно появляются толпы гостей, оставляющих после себя столько грязи, что даже всегда готовая подработать Люська отказывается подхалтурить, ссылаясь на беременность. Она устала от этого противостояния, от неумных, но изощрённых сюрпризов. Сейчас как раз началась её неделя, и она не представляет, чего ожидать. И всё потому, что у неё – самая большая в квартире площадь. На комнату эту было много желающих – та же Люська, но жильё досталось Ирине. Раньше здесь была прописана свекровь, после развода она переехала к сыну, поменявшись с бывшей невесткой. Откуда было знать несчастной разведёнке, что свекровь при выписке обещала продать жильё по госцене тому из соседей, кто будет за ней ухаживать, и несколько семей, в том числе и многодетная мамаша, чем могли, пытались ублажать мерзкую каргу: готовили ей, ходили в магазины, мыли посуду, стирали, убирали места общего пользования. Теперь соседи мстят Ирине за несбывшиеся надежды. Разговор снова свернул на бывшего мужа Ирины.
В этот раз инициативу проявил Глеб. Ирина, такая бестолково-несчастная, оказалась горячей любовницей, жадной до ласки и с неуёмным темпераментом. Глеб, никогда не упускавший случая поразвлечься, не скрывал удовольствия. И всё было замечательно, пока Ирина не начинала жаловаться на своего бывшего.
Это было ужасно. Она говорила только о муже, с ненавистью, скользящей в каждом слове, с еле сдерживаемыми слезами. Чтобы сменить тон, грозящий, кажется, скандалом, Глеб сказал: «От развода не умирают. Ты бы могла снова выйти замуж…» - «Замуж?! Да за кого?!» – «Ты меня спрашиваешь?» - «А что, здесь есть ещё кто-то?» Глеб не выдержал: «Знаешь, почему ты одна? С тобой рядом невозможно находиться! Ты не пыталась обратиться к психотерапевту?» Ирина вскинулась: «Зачем? Ты думаешь, что я больна? На голову?» - «Да нет, что ты… Просто ты не можешь ни о чём говорить, кроме своего развода. Даже сейчас, - нам было так хорошо вдвоём, а ты – едва остыла, снова завела ту же песню. Понимаешь, с тобой рядом не-воз-мож-но находиться!» Она мгновенно взбесилась, вскочила на ноги – голая, жалкая, схватила сигарету и вылетела на балкон, едва прикрывшись краем длинной занавески. Оттуда она кричала: «Замуж? Может, за тебя? А что? По возрасту мы подходим. Две наши комнаты можно поменять на отличную квартиру. Ты мне нравишься, ты – другой, чем те, с кем я встречалась раньше, другой, чем был мой муж…»
Глеб натянул трусы и ушёл к себе.
До утра он не мог заснуть, пытаясь разобраться в сложностях постсоциалистического общежития и анализируя ситуацию. Лично его действительность была совершенно другой – весёлой, яркой и комфортной. Здесь же зачем-то жили вместе и не разъезжались какие-то сумасшедшие наркоманы, алкоголики, извращенцы, вдовы, старики и юные акселератки. Квартира день и ночь кишела народом, - неужели не лучше приходить самому и приглашать гостей в собственное жилище?
Пока вопрос оставался риторическим, по той простой причине, что ещё никому не был задан.
Мысля логически, Нине Евгеньевне и Пал Палычу незачем мечтать об отдельных хоромах. Здесь их неоднозначные натуры имеют наиболее благоприятные условия для самоутверждения и самореализации. Одиночество – не их голубая мечта. И, если развратный изобретатель ещё сможет как-то устроиться в новой жизни, то старухе она вообще ни к чему.
Если плясать от этого, то в размене должны быть заинтересованы Догуляевы. И Елашевы – потому, что наркоману всегда нужны деньги, а квартиру можно продать, снова оказавшись в коммуналке; свихнувшаяся от горя мать вряд ли будет цепляться за жильё… Так, ещё есть многодетная Людмила. Конечно, агентство не может сделать этой бедолаге царский подарок, но здесь ситуация особая. Государство снова акцентирует внимание на детях – так что, это семейство в недалёком будущем получит заветные ключи от администрации города. Стало быть, дело не в Людмиле.
Глеб попытался подсчитать, кого он узнал за несколько дней. Трое Догуляевых, двое Елашевых, Людмила с шестью детьми, Ирина, Нина Евгеньевна и Пал Палыч – итого, пятнадцать человек. В квартире, кроме него, проживают двадцать. Значит, остаются пятеро.
Размышления прервал грохот в коридоре. Глеб насторожился, но не спешил выходить. Остальные жильцы, как ни странно, проявляли небывалую активность. За стеной раздавались треск, крики, удары, потом что-то упало, и снова – удары и крики.
В дверь ворвалась Гулька: «Дядя! На помощь!», пулей вылетела назад, испуганная и всклокоченная. Глеб отправился за девочкой.
Колыхающаяся толпа сконцентрировалась возле соседней комнаты. В центре кого-то били. Гулька металась за спинами взрослых, визжа и кроя матом, но её не пускали вперёд. Увидев Глеба, девчонка заорала дурным голосом: «Ура-а-а!!! На абордаж!!!», неожиданно обхватила его за спину и, воспользовавшись как тараном, изо всех сил толкнула на живую стену. Приём сработал. Пролетев сквозь ряд жильцов, Глеб едва не наступил на распластанные тела.
Двое, мужчина и женщина, лежали связанными, на их одежде, руках и лицах свежая кровь покрывала заскорузлые пятна, страшно коричневели старые синяки, рты закрывал скотч. Нина Евгеньевна, подняв чугунный взор на Глеба, ответила, не дожидаясь вопроса: «Познакомьтесь с господами Ивановскими! Приношу извинения за них, что не могут ответить. У нас тут квартирный вопрос решается. Господа Ивановские не желают разъезжаться. Видите ли, всем агентам говорят одно и то же: их устраивает квартира, и соседи тоже устраивают. Только господа Ивановские забыли спросить, устраивает ли остальных эта дыра и непосредственное соседство с ними!» Последние слова старуха сопроводила ударом ногой по голове женщины. Женщина дёрнулась, замычала, пытаясь сказать что-то. Гулька кинулась на Нину Евгеньевну, но сложилась пополам, получив поддых. Нина Евгеньевна раздвинула круг возбуждённых расправой жильцов: «Глеб! Будьте благоразумны! Уберите отсюда девочку и успокойте её! За господ Ивановских не переживайте особо, - не убьём же мы их, только поучим. По сравнению с прошлым разом они стали намного сговорчивее, процесс налицо!»
Глеб ретировался. Правило не бить лежачих не работало. Среди голосов слышался даже Митькин, - малыш заходился, зверея от восторга и безнаказанности: «Уроды! Щас получите! Н-на! Н-на!» Мальчика никто не прогонял, он бил провинившихся наравне со взрослыми. Наверное, била их и его беременная мать…
Гулька скулила, свернувшись на одеяле в позе эмбриона. Глеб гладил её по голове. Вскоре звуки в коридоре повторились в обратном порядке, завершившись заколачиванием гвоздей в доски. Глеб обрёл дар речи: «Шарлотта, что это было?» Филиппа Штаудингеровна благодарно моргнула: «Два дня назад наши узнали, что Ивановские и Сабировы отказываются от размена. Сабировым повезло, их сейчас нет в городе. Ивановским объясняют цену вопроса. Сначала их избили, потом залили глотки водкой, заклеили рты и заколотили в собственной комнате. Они понимают, что в милицию обращаться бесполезно. Им объяснили, что никто не знает, откуда они явились такие пьяные и драные. Ещё им пообещали, что экзекуция будет возобновляться каждые два дня. У нас здесь адвокат один есть, он им популярно разъяснил, чего они никогда не докажут ни в каком суде – если доживут. Дядя, их никто не убьёт, я понимаю, но какие все сволочи!!! Даже мои родители…» Едва девочка упомянула родителей, в комнату без стука вошли её отец и мать, встали в дверях: «Что, мужик, может, тебя привлечь за совращение несовершеннолетней? Убери руки от нашей дочери! У нас свидетелей полно, только свистнуть, все подтвердят, что ты её домогался! А то, давай, договоримся по-хорошему?»
Гулька вскочила, глаза – одни огромные глаза остались вместо Гульки: «Гады! Ненавижу!!!»
Убежала Гулька, за ней без лишних слов ретировались её предки, в коридоре стихло.
Глеб даже не стал собирать вещи. Прихватив ноутбук, вышел из изуродованного похабными надписями подъезда, поймал такси, уютно устроившись на заднем сиденье, набрал номер Димона: «Димк, ну её нах, твою коммуналку! Не обижайся, ладно?»
Димон хохотнул: «Забей! В стране кризис. Я сворачиваю бизнес. Мне на старость хватит! Я тут сижу, маршрут для кругосветки выбираю, с детства мечтал. Давай, заруливай, мне как раз попутчик требуется. Глеб, не тормози, представь только, какие сюжеты и впечатления тебя ожидают!»
Ранним утром пробок нет даже в центре. Глеб уже предвкушал загульные ночи на далёких, любимых богами и солнцем, островах. Ночи с беззаботными и естественными, как сама природа, женщинами, рождёнными для того, чтобы доставлять наслаждение мужчинам. С женщинами, которых не надо жалеть, на которых не надо жениться, которые никогда не закатят ему истерику после секса, словно нарочно, чтобы испортить весь кайф от любовной эйфории, отомстить за то, что ему было так хорошо.
Он на секунду вспомнил Ирину, её плохо выбритые ноги и запотевшие волоски в носу, оживающие при выдохе каждый раз, когда она зло задирала подбородок.
- Приехали! – сказал водитель.
Зажав в руке бутылку метаксы, перед машиной отплясывал сиртаки Димон. Глеб улыбнулся глупо и счастливо.