Человек в жизни, повседневно оказывается перед лицом необходимости принятия решений, зачастую не имея исчерпывающей информации обо всех обстоятельствах дела. Развязавшийся на ботинке шнурок, задержка у светофора, случайная встреча - и вся дальнейшая жизнь идет уже по иному пути. Это, разумеется, ни в коей мере не означает, что будущее не может быть прогнозируемо и целенаправленно достигаемо. Любая сфера приложения человеческих усилий настоятельно требует предвидения результатов, обеспечения безопасности, исключения нежелательных побочных явлений и рисков. Степень ответственности многократно возрастает, когда принимаемые человеком решения касаются не только его самого, но и затрагивают интересы множества людей. Любое управленческое решение, вторгающееся в область общественных отношений, не может не быть этически ориентированным и в предлагаемых целях, и в средствах их достижения.
Тем более, государственный деятель не может полагаться на «авось», на случай, на везение, не говоря уж о том, чтобы преследовать какие-то свои личные, не афишируемые гласно интересы. И уж менее всего руководитель страны имеет право на заблуждения, ограниченность, невежество, на принятие решений исходя из «авторитетных» слухов, небескорыстных суждений, предрассудков или чьих-то вкусовых пристрастий.
Как отнесутся водители к глупцу, который, заняв на перекрестке крайний левый ряд, включив левую поворотку, внезапно поворачивает направо? Подвергая опасности не только свою жизнь, но и жизни десятков других, ничего не подозревающих людей? Хорошо ещё, если дело обойдется без аварии, и возмущение водителей выразится лишь сигналами, крепкими шофёрскими определениями и понятными каждому жестами. А если не обойдется?
И не обошлось. Не без брезгливости перелистывая пожелтевшие страницы перестроечных журналов, обращаю внимание на то, насколько густо публицистика того времени была нашпигована цитатами из трудов Ленина, Маркса, Энгельса, из решений пленумов и съездов партии, призывами к «демократизации», «гласности», постепенно, по мере дрейфа общественного сознания, переходящими в требования «политического плюрализма», «рынка», «частной собственности». Учитывая стойкое неприятие советским обществом капиталистических отношений, прожженные перестроечные демагоги выдавали свои дурно пахнущие рецепты реанимации исторически отживших политэкономических химер за возврат к «ленинскому НЭПу», за «обновление» представлений о социализме, активно изображая поворот «влево», разумеется, клеймя «догматическое» крыло в КПСС как «правых» консерваторов-реакционеров.
Свихнувшийся на идее «рыночного саморегулирования», «экономической эффективности», «материальной заинтересованности работников», «конкуренции» и прочих либеральных идиотизмах, измордованный «дефицитами» читающий обыватель не желал слушать никаких доводов против. Не слишком хорошо рыночные отношения согласуются с марксистской теорией? Тем хуже для теории. Есть мировая практика, демонстрирующая дивно пахнущие сыры и колбасы, «фирменные» джинсы и косметику, манящие глянцевые журналы и обаятельных киногероев на экранах открывшихся многочисленных видеосалонов. Критерий истины ведь практика, не так ли говаривали основоположники?
Удивительное дело. Модные публицисты не спорили, не опровергали ни Маркса, ни Ленина. Похоже, даже и не знали сути коммунистического учения, кроме самых общих слов об отмене частной собственности и распределении «по потребности». Никому из них и в голову не приходило вникнуть в предмет, посмотреть, где и кем допущена ошибка, почему не исправлена и насколько номенклатурный «реальный» социализм соответствовал своему первоначальному проекту. Партийная общественная «наука» являло собой жалкое зрелище. Её «прогрессивное», «левое» крыло солидаризировалось полностью с «рыночниками», в то время как «учёные» «консервативного», «правого» крыла заняли уныло оборонительную позицию, что-то бубня о том, что рынок-де был и при советской власти, и товарно-денежные отношения сохранялись, вспоминали о «бригадных подрядах», «материальном стимулировании», о «судьбоносных» решениях партии и правительства, но их уже мало кто слушал.
Общее нетерпение характеризует высказывание видного публициста того времени: «Я допускаю, что жестоко ошибаюсь, считая более убедительными взгляды и предложения «экстремистов-рыночников» (экстремисты – не рыночники меня не интересуют, это по части психиатров). Но мне хотелось бы, чтобы и постепеновцы допускали, что они тоже могут ошибиться, тем более, что их разочарование, в случае моей правоты, будет более горьким». (А. Стреляный, «Постепенность – самоцель?», ноябрь 1988 г.)
Право на ошибку Стреляный признает за собой лишь в тактике, во временных масштабах реформ, то ли за 500 дней насадить частную собственность и либерализм, то ли за 300, то ли разом, то ли постепенно, но ни в коем случае не в конечной цели экономических преобразований. В пациенты же психиатров, автор записал сторонников планового социалистического народного хозяйствования, непоколебимо стоящих на марксистско-ленинских позициях, сомневающихся в живительности «рыночных» экономических эликсиров, несмотря на всеобщий остракизм и насмешливое улюлюканье просветлённых неофитов. Таких как, к примеру, Э. Никишину, идейно чуждую, непечатаемую, предупреждавшую ещё в далеком 1991 г.:
«А мелкий собственник, т.е. притесняемый со всех сторон «честный труженик», особенно страстно жаждет социальной справедливости, которая и состоит для него не в чем другом, как в «отдайте мою честно заработанную долю!» И хотя материальное производство стало по преимуществу крупным, общественным, никем в частности не приводимым в движение; хотя ни один готовый продукт этого производства никем в частности не создается (не только отдельным рабочим, но и отдельным предприятием и даже отраслью); хотя современная наука, техника, разделение труда да и сами люди в их соответствующем развитии и взаимосвязи составляют ВСЕОБЩУЮ производительную силу, созданную и всеми предшествующими поколениями, воспроизводящую всю совокупность условий нормальной человеческой жизни, только если она действует в органическом единстве, - честный труженик наперекор этому надеется присвоить из всего огромного и слитного материального богатства именно ту, и только ту «долю», которая якобы им самим произведена и, следовательно, «по справедливости» ему принадлежит.
…Да, какую-то часть рабочих ныне греет надежда стать собственниками «своих» предприятий. Только едва ли это удастся в отношении наиболее мощных, передовых производств. Их многообразные хозяйственные связи объективно превращают их в собственность «общества», т.е. в условиях рынка - всеобщего капитала. Никакое отдельное благополучное хозяйствование здесь в принципе не возможно. Это с необходимостью будет толкать к объединению рабочих самых различных производств. И им придется добиваться политической власти и в союзе со всеми трудящимися выводить производство из кризиса и налаживать его в масштабах всего общества. В наших условиях это единственный спасительный для общества путь».
Подобные трезвые суждения наталкивались на глухую враждебность не только партийных ренегатов, номенклатурных вельмож, взиравших в вожделении на «бесхозную» народную собственность, но и самых широких слоев «честных тружеников», «частных владельцев» своей рабочей силы, не видящих иной для себя пользы, кроме как в её выгодной продаже на рынке. Распространённым в среде советских трудящихся, благодаря стараниям радикальной публицистики, становилось мнение – не важно, кто платит, важно сколько платит. Истерично, торопливо (важно было успеть в открывшемся окошке «гласности», добиться необратимых изменений общественного сознания), насаждался культ индивидуализма, воспевались всяческие «свободы» и «права», «общечеловеческие ценности», рисовались заманчивые картинки всеобщего благоденствия и процветания, как только собственность окажется в цепких руках «настоящего хозяина».
Справедливости ради должен заметить, что почва для расцвета эгоизма, корыстного расчета, алчности была хорошо унавожена программными документами КПСС, совмещавшими товарно-денежные отношения с планированием, провозглашавшими «оплату по труду» социалистическим принципом, предписывающими всяческое расширение использования «материальных стимулов» в производственной деятельности.
В полном противоречии с марксистско-ленинской теорией, номенклатурными идеологами обосновывалась неизбежность неравенства в плате, в качестве жизни, в условиях труда советских людей. Если отвлечься от обтекаемых формулировок, то сплоченная партийная бюрократия не слишком отличалась в своих доводах от средневековой боярской знати, сводившимся к тому, что мы, дескать, большие начальники, ответственные работники, элита общества, поэтому нам нужен высокий жизненный уровень, блага и привилегии. Но поскольку прямо так высказаться было всё же неловко, неравенство обосновывалось различным «трудовым вкладом», «сложностью» работы, «ответственностью», прочими неосязаемостями и неизмеряемостями, допускавшими широкий простор для произвола и руководящего «толкования». Показательно, что насаждение неравенства производилось принудительно, зачастую не находя понимания и поддержки у настоящих тружеников. В начале перестройки, ещё до Лёни Голубкова, когда народ ещё как-то сомневался в плодотворности идеи шкурного интереса, в целесообразности воровства, безработицы и социального паразитизма. Э. Никишина замечает:
«Там, где руководители и газетчики видят "психологию уравниловки" у рабочих и "непонимание новых условий хозяйствования", на самом деле выражается исторически закономерная тенденция к единству рабочего класса, вытекающая из его объективного экономического положения. С их классовой точки зрения дифференциация оплаты якобы "по труду", а фактически подкармливание части рабочих в противоположность другим, работа которых не менее трудна и продолжительна, правильно воспринимается как несправедливость. И что особенно примечательно - также и теми, кто эту повышенную оплату получил. (См. напр.: Миронов Н. Деньги... в чужом кармане. – Правда, 2 марта 1988 г.)»
Зачем номенклатуре вообще нужны были эти «новые условия хозяйствования»? Вряд ли кто из этих дегенератов в начале перестройки мечтал о собственных «свечных заводиках», пакетах акций, поместьях в Испании и океанских яхтах с лондонскими футбольными клубами в придачу. Думаю, подавляющее большинство политической «элиты» страны, во главе с Горбачевым были убеждены в правильности выбранного пути, в безальтернативности рынка, в необходимости развития товарно-денежных отношений, имея пример с одной стороны успехов китайских реформ, увеличивающегося технологического превосходства развитых западных стран, а с другой нарастающих противоречий в строительства нового общества не только в Советском Союзе, но и в так называемых странах народной демократии. Пали жертвою собственной банальнейшей глупости.
Всё дело в качестве советской партийно-хозяйственной «элиты». Можно подумать, какой пустяк – начальник получает в два раза больше других, имеет квартиру лучше, чем у других, на собраниях привычно занимает место в президиуме. Не пустяк это. Власть привилегированная, возвышенная становится привлекательной добычей, в борьбе за которую побеждают отнюдь не самые лучшие представители рода человеческого. Конкурентные преимущества получают более ловкие, беспринципные, шустрые особи без труда оттесняющие порядочных, честных, добросовестных «неудачников». В условиях неравенства процесс перерождение власти, её деградация есть закономерность, а не просто досадная историческая девиация.
Номенклатура с завистью взирала на Запад. Вот где правильная знать! Ни во что не вникает, никаких пятилетних планов не составляет, только бюджет, налоги, проценты, учетные ставки, всё само собой крутится-вертится, и как ведь живут! Концепция «саморегулирования», «самонастройки» хозяйственного механизма, перекладывания бремени принятия управленческих решений и ответственности за них на частного товаропроизводителя политбюровских членов очаровывала своей простотой и удобством. Давала предлог для обоснования спасительной трансформации номенклатуры в «новое», классически буржуазное качество. Между строк партийных призывов и постановлений, умеющий читать отчетливо видел всходы этой ядовитой поросли в примерно такой аргументации. Да, мы не можем организовать эффективно работающее плановое народное хозяйство таким образом, чтобы превзойти западную рыночную экономику в производительности труда. Но, поскольку мы власть, следовательно, лучшие из лучших, то и никому другому, эта задача не по силам. Следовательно, виноваты не мы, власть, а социалистическая плановая система, которая не может обеспечить тот уровень потребления, который есть в «цивилизованных» странах.
Допущение, лежащее в основе такого вывода, то, что партийные назначенцы есть «лучшие из лучших», мягко говоря, требует доказательства. Номенклатуре, как и любой социальной «элите», была органически свойственна аристократическая спесь, находившая свое выражение в преувеличении собственных способностей и преуменьшении способностей других, в ненависти и презрении к одержимости, таланту подчиненных, как чужеродных, опасных факторов, бросающих вызов законности нахождения начальственного зада над головами служивого плебса. Как помещик, который ни на мгновение не допускал, что находящийся в его владении крепостной, что-то мастерящий в сарае, рисующий какие-то странные схемы может опережать его уровень сознания на столетия. Для которого крестьянский самородок всего лишь курьёз, природная аномалия, повод, после лисьей охоты с одноклассниками-феодалами, потешить барское любопытство гостей демонстрацией «урода», погоготать всласть над «юродивым», вознамерившимся мыслить не по своему холопскому рангу.
Я не собираюсь анализировать весь тот перестроечный публицистический бред, который внедрялся «учеными» мерзавцами в сознание советских людей. В лучшем случае заблуждение, в худшем - обычный воровской «развод» с целью грабануть страну, урвать себе кусок пожирнее, мало чем отличавшийся от хватаний за рукава доверчивых простаков наперсточниками в подземном переходе. Более важен вопрос, в какую сторону следовало повернуть созидательную энергию народа, разобраться с этическими принципами построения нового общества, ясно определить цели реформирования народного хозяйства на строго научной основе.
Очевидно, что целью преобразований должно было быть улучшение жизни людей, а не рост «благосостояния» номенклатурного ворья, шустро поменявшего партбилеты на пакеты акций «приватизированной» народной собственности. Разумеется, всех людей в равной мере, а не выборочно, на усмотрение каких-то там «начальников», взваливших на себя непосильное бремя «заботы о трудящихся». Суть социализма исчерпывающе определена простыми принципами, за которыми не нужно даже обращаться к классикам. Человек есть высшая ценность, не имеющая меры в мире вещей. Уникальность каждого человека, неповторимость, единственность, требует признания равенства как естественного состояния сообщества разумных людей. Никакая иная «философия», не основанная на признании этой очевидности, не имеет права на существование, разве что, под строгим доглядом психиатров в предназначенных для того лечебных заведениях.
Что значит, осуществление этих принципов в политэкономическом смысле? Можно ли достичь равенства при сохранении института частной собственности? Разумеется, нет. Частная собственность подразумевает товарный обмен, деятельность с целью получения прибыли, и только там, где собственник видит свою выгоду, он проявляет активность. Причём его самое заветное желание вообще избежать тягот реального дела, получить прибыль без хлопот по организации производства, перевести бизнес в виртуальную сферу спекулятивных финансовых махинаций, уйти в область информационных технологий, операций с интеллектуальной «собственностью» и прочих услуг, обеспечивающих рекордную прибыльность при минимуме издержек. Разумеется, в нормальном обществе никаких возможностей для подобного паразитизма не будет.
Равенство участия в необходимом труде всех членов общества означает – от каждого по способностям. Причём распределение потребительских благ никак не связано с трудовым вкладом, и при социализме, там, где материальная база не позволяет ещё обеспечивать каждого по потребности, осуществляется поровну. Плановое наращивание производства дефицитной продукции, наряду с формированием культуры потребления, обеспечит последовательный перевод ее в бесплатно доступную категорию, приблизит общество ещё на один шаг к реализации коммунистического принципа распределения – по потребности.
Таким образом, здание социализма, как низшей фазы коммунизма, покоится на фундаменте общественной собственности на средства производства и принципе – от каждого по способностям, всем поровну. Такая экономическая модель может быть только плановым, нетоварным народным хозяйством, ориентированным на равное удовлетворение разумных потребностей всех членов общества. Как подобная система будет выглядеть практически, с позиций рядового труженика?
Основные жизненные блага уже при социализме распределяются бесплатно и по потребности. К ним относятся жилье по единым нормам, коммунальные услуги, основные продукты питания, образование, здравоохранение, детские товары и продукты, транспорт, путевки в санатории и дома отдыха, и т. п. Для возможности удовлетворения индивидуальных потребностей служат персонифицированные «деньги», физически представляющие собой обычные кредитные карточки, без возможности каких-либо взаиморасчётов.
Каждое рабочее место, наряду с инструментом и спецодеждой, гарантированно обеспечено комфортабельной квартирой с мебелью и всей необходимой бытовой техникой, предоставляемой автоматически, без какого-либо начальственного благорасположения или чьей-то доброй воли. Представим себе пару молодых специалистов, получивших профессиональное образование и начинающих совместную трудовую жизнь. Они входят в общедоступную базу данных по имеющимся вакансиям и задают параметры поиска, удовлетворяющие обоих. Поисковая система из миллионов рабочих мест выбирает список с заданными требованиями. В процессе выбора молодые люди выясняют все детали связанные как с работой, так и с жилищными условиями, вплоть до того, чтобы посмотреть на экране монитора интерьер своего будущего жилища и выбрать из двух квартир устраивающую обоих. Нажатие левой кнопки мышки и прием на работу, бронирование жилья и проездных билетов завершено. Не нужны громоздкие контейнеры для перевозки через всю страну старых диванов и шкафов, столов и стульев, все имущество молодых – памятные вещи, одежда, зубные щётки и полотенца вполне уместится в двух чемоданах.
Разумеется, это упрощенная схема – взгляд со стороны рядового пользователя. На самом деле никакого прикрепления конкретного жилья к конкретному рабочему месту нет. Вся жилищно-коммунальная сфера находится в ведении городских служб и управляющая программа выделяет из имеющегося жилищного фонда подходящую по местоположению квартиру, подобно тому, как операционная среда Windows выделяет свободную оперативную память под загружаемые на исполнение процессы. Никакого предпочтения в распределении жилья не существует, и если квартиру сегодня освободил министр, в связи с переходом на другую работу, то завтра в неё может вселиться рабочий-слесарь с ближайшего завода, или наоборот. Бесклассовость, равенство – незыблемая основа не только коммунистического, но и социалистического общества в не меньшей степени.
Чем была плоха существовавшая в советском обществе практика бесплатного предоставления жилья в порядке очередности и почему неприемлема его сегодняшняя купля-продажа на рынке недвижимости? В обоих случаях человек, во-первых, должен ждать получения квартиры, испытывая все неудобства отсутствия своего домашнего очага и трудности с началом полноценной семейной жизни. Во-вторых, привязанность к жилью мешает человеку реализовать свой созидательный потенциал, найти дело по призванию, свободно перемещаться туда, где его труд был бы наиболее востребован. В-третьих, сложности с жильём, особенно в нынешнее время, пагубно влияют на демографию, вынуждая родителей ограничиваться одним-двум ребенком, что для страны с территорий в 1/7 часть земной суши равносильно смертному приговору.
Люди все разные, неодинаковые, имеющие не только физические, возрастные, гендерные различия, но и бесконечное многообразие вкусов, привычек, наклонностей, желаний. Поэтому равенство ни в коем случае не подразумевает механистическое деление потребительских благ поровну, это равная степень удовлетворённости разумных потребностей каждого члена общества. Кто-то носит костюм, кто-то джинсы, но они оба равно удовлетворены своей одеждой. Кто-то купит себе косметику, кто-то спиннинг для рыбалки, кто-то икры черной к празднику, все равно довольны, никто не чувствует себя обманутым и обделённым. Расчёты при покупках производятся только при помощи персональных кредитных карточек, которые нельзя ни украсть, ни потерять, ни одолжить; вполне возможно, что они будут единственным идентификатором личности, заменяя собой и паспорт, и водительские права, и медицинскую карту, и трудовую книжку.
Социализм – не суровый мир хмурых аскетов. Это свободный от страха, насилия, жестокости, зависти, лжи мир разумных людей поднявшихся до осознания своей общности и построивших отношения между собой ко всеобщей пользе. Людей живущих яркой, чувственной жизнью, не стеснённой алчностью воров-«собственников», не испытывающих ни в чём нужды, не занятых статусным самоутверждением и скотским соперничеством в потреблении.
Переход к социализму единственная возможность для разграбленной и униженной страны реально не только «встать с колен», но и возглавить движение народов планеты к коммунизму, обеспечив такую эффективность производства, такое качественное превосходство жизни над загнивающим и агонизирующим капитализмом, что за последователями дело не станет. Поворот, сделанный безмозглыми партаппаратчиками в конце 1980-х годов был «поворотом не туда», как в одноименном фильме ужасов, в котором компания молодых людей заехала в логово мутантов-каннибалов и сполна вкусила вожделенной «свободы» борьбы за выживание. И задача общества сейчас найти наиболее безболезненные пути возвращения к нормальному, цивилизованному, коммунистическому образу жизни, расстаться с иллюзиями «рыночного» благоденствия, обрести снова свой человеческий облик. Повернуть, наконец, туда…
29 сентября 2010 г.