Почти в каждом стихотворении цикла "Город" звучат апокалиптические мотивы. С особенной силой они проявляются в стихотворении "Поднимались из тьмы погребов..."
Поднимались из тьмы погребов.
Уходили их головы в плечи.
Тихо замерли шумы шагов,
Словеса незнакомых наречий.
Скоро прибыли толпы других,
Волочили кирки и лопаты.
Расползлись по камням мостовых,
Из земли воздвигали палаты.
Встала улица, серым полна,
Заткалась паутинною пряжей.
Шелестя, прибывала волна,
Затрудняя проток экипажей.
Скоро день глубоко отступил,
В небе дальнем расставивший зори.
А незримый поток шелестил,
Проливаясь в наш город, как в море.
Мы не стали искать и гадать:
Пусть заменят нас новые люди!
В тех же муках рождала их мать.
Так же нежно кормила у груди...
В пелене отходящего дня
Нам была эта участь понятна...
Нам последний закат из огня
Сочетал и соткал свои пятна.
Не стерег исступленный дракон,
Не пылала под нами геенна.
Затопили нас волны времен,
И была наша участь - мгновенна.
1904
Обычно это стихотворение трактуется как одно из первых, в котором отразилось стихийное движение социальных низов. Однако стихотворение со сложной ассоциативной символической системой вовсе не однозначно и предполагает возможность различных интерпретаций и трактовок. Брюсов на примере этого стихотворения указал на особенности блоковской поэтики. " Должно досказывать недоговоренное, восстанавливать связь между образами,-писал он.- С этим связана наклонность Блока не называть в стихах действующих лиц; он охотно ставит одни глаголы: "поднимались из тьмы погребов", "выходили", "смеялись", предоставляя читателю угадать, кто поднимался, кто выходил, кто смеялся".
Кто же поднимается из "тьмы погребов"? Состояние таинственности, заданное первой строчкой стихотворения, в которой употреблено неопределенно-личное предложение, подкрепляется последующими образами: "словеса незнакомых наречий", "толпы других", "незримый поток". Загадочные, непонятные существа, поднимающиеся из недр земли и проникающие в город невидимым потоком, ассоциируются не столько с городскими низами, сколько с жителями потустороннего мира (слово "погреб", обозначающее помещение ниже уровня земли, является однокоренным со словом "погребать" - хоронить). В одном из первоначальных вариантов стихотворения мистическая сущность этих созданий была выражена без всякой неопределенности:
Скоро прибыли толпы других,
Порожденных туманом.
Это карлы сходились шепча,
Шелестя непонятно губами.
Слово "карла" - устаревшая форма слова "карлик", обозначающего сверхъестественное , сказочное существо. Оно заимствовано из немецкого языка, происходит от Karl - мужчина, супруг. В некоторых диалектах означало "крестьянин, мужлан", то есть человек низкого социального положения. От этого же корня и имя Карл, от которого образовалось русское "король". Особенность слова состоит в том, что в нем парадоксальным образом соединились два противоположных значения: король и мужлан, которые в смысловом поле стихотворения являются взаимозаменяемыми и связаны с апокалиптической символикой произведения.
Заимствованность слова "карла" почти незаметна, оно воспринимается как "русское". В литературе карла действует как злобное существо, несущее людям горе, беды и страдания.
Карлы, эти "подземные жители", как называет их Блок, появляются в черновых вариантах стихотворения еще раз и снова связываются с темой конца света:
В высоте, как полудня свеча,
Заблудилась средь облак комета.
Толпы карлов сходились, шепча,
Был тот день неподвижен и сер.
Чтобы понять смысл стихотворения, надо "восстанавливать связь между образами", с этой целью приведем строчку:
Уходили их головы в плечи.
Связь мистических карликов с "новыми людьми" несомненна: новые люди, низкие и приземистые, как карлы, не могут поднять головы вверх, к небу,к высшей форме жизни; являясь порождением матери-земли, они не в силах от неё оторваться и поэтому даже не расходятся, а "расползаются" по улицам города. Наверное, чтобы не выйти за рамки логики образа, Блок убирает из первоначального варианта следующее четверостишие:
Потянулись по лестницам ввысь,
Без усилий раздвинули своды.
Муравьиной тропой полились,
Заплели паутинами входы.
В окончательном варианте от этой части остается лишь образ паутины, весьма емкий, образующий в русской литературе многочисленные смысловые связи и одновременно не разрушающий концепцию стихотворения и его уже сложившуюся художественную систему.
Убирается и символика лестницы, связанная с подъемом вверх, с духовным самоусовершенствованием и олицетворяющая связь с Богом. Смелые и сильные люди, без усилий раздвигающие своды, то есть разрушающие все преграды и обретающие свободу в стремлении ввысь, к небу, не соответствуют вИдению и ощущению поэта и тоже удаляются из белового текста стихотворения. Вместо них появляется темная масса, расползающаяся по камням мостовых и волочащая кирки и лопаты. Эти инструменты являются орудиями труда не только созидателя-рабочего, но и могильщика, хоронящего уничтоженный им мир.
Образ карлика возникает и в более ранних произведениях поэта, и уже там это зловещее существо неразрывно связано с темой сна-смерти:
В голубой далекой спаленке
Твой ребенок опочил.
Тихо вылез карлик маленький
И часы остановил. <...>
Нить какая-то развязана,
Сочетавшая года. <...>
Стало тихо в дальней спаленке -
Синий сумрак и покой,
Оттого, что карлик маленький
Держит маятник рукой.
Карлик останавливает время не только для убитой горем матери; все замирает, как в заколдованном сне, "связь времен" распадается для всего мира, означая полное его крушение.
Ощущение катастрофы, всеобщей гибели, характерное для всего цикла в целом, в этом стихотворении звучит особенно сильно. Роковые перемены, которые должны произойти, надвигаются неотвратимо, как неотвратимо заполняет собой город, подобно волнам, серый шелестящий поток (в первоначальном варианте "зловещий поток"). Негромкий шелест, который мы слышим на протяжении всего стихотворения(шелестил, расставивший, шелестя, наш, шумы шагов, отходящего), мерный, постоянный, неостановимый, ритмичный, знаменует и одновременно оттеняет тихую, а потому особенно страшную гибель мира, который не в состоянии сопротивляться и подобен агнцу, обреченному на заклание. Тема жертвенной гибели старого мира, естественно, связана с существами, поднимающимися из глубин, из недр земли. Именно они находятся в смысловом поле пересечения нескольких культурологических легенд.
Тихо выросли шумы шагов,
Голоса незнакомых наречий. <...>
Расползлись по камням мостовых,
Из земли воздвигали палаты.
Эти строчки ассоциируются с библейским преданием о Вавилонском столпотворении.
За строительство города и башни высотою до небес Бог решил покарать людей и смешал языки, лишив строителей возможности общаться. Единый язык был дан людям как величайший дар Божественной любви, как знак равенства людей перед Богом и средство развития в них высших чувств человечности и братства, но люди, теша свою гордыню, обратили дар во зло и были наказаны.
В стихотворении Блока явно преломляются мотивы библейской легенды: разобщенность, отсутствие понимания, попрание естественных прав человека ведет к чудовищному расслоению общества, соперничеству старых и новых людей и, следовательно, к гибели старого мира.
Еще более яркой является аналогия с легендой о всемирном потопе."Воды потопа пришли на землю. И лишилась жизни всякая плоть..."(Бытие,VII,10,22).
С темой наводнения традиционно связывалась "петербургская эсхатология". После прочтения книги Л.Гуревича "9 января" Блок писал, что " услышал голос волн большого моря;<...>. Может быть, те строгие волны разобьют в щепы все то тревожное, мучительное и прекрасное, чем заняты наши души".
Тема потопа возникает метафорически в третьей строфе и пронизывает все стихотворение:
Шелестя, прибывала волна,
Затрудняя проток экипажей. (3 строфа)
А незримый поток шелестил,
Проливаясь в наш город, как в море. (4 строфа)
Завершается тема в последней, седьмой, строфе:
Затопили нас волны времен,
И была наша участь - мгновенна.
Увидев, как глубоко развращены люди, Бог принимает решение истребить человеческий род. Человек был создан Господом существом со свободной волей, однако он долго и упорно злоупотреблял своей свободой. Видя глубокое несоответствие действий человека Божественному Промышлению, Господь решает уничтожить нечестивое человечество как источник дисгармонии и зла.
В стихотворении Блока старый мир тоже обречен на уничтожение вследствие своей развращенности. Воды потопа в стихотворении представлены метафорически: это потоки "пришлецов", затопивших город, и "волны времен". Сложное переплетение разноуровневых образов, несовместимых в смысловом отношении, делает картину гибели еще более яркой и неотвратимой.
Ассоциативное прочтение стихотворения подсказывает еще одно решение. Поднимающиеся из тьмы погребов живут под землей, расползаются по камням мостовых, и , наконец, они серого цвета (встала улица, серым полна). Возникает отчетливая связь новых людей с образом мыши, живущей под землей и поднимающейся наверх в надежде поживиться. Параллель между городскими низами и крысами в литературе не нова.
Блок мог здесь опираться на известное стихотворение Гейне, творчество которого хорошо знал.
За год до смерти Гейне создает стихотворение «Бродячие крысы», в котором отражается сложное отношение поэта к формирующемуся и набирающему силы новому классу - пролетариату.
«Бродячие крысы» - это рабочие, которые выступают против сытых и богатых:
Бродячие крысы, о горе!
Они придут к нам вскоре!
Идут, - я слышу со всех сторон
Их свист, а имя им легион.
О горе, что будет с нами.
Они уже пред вратами!
Но и городские низы в этом стихотворении предстают в крайне непривлекательном виде:
И твари эти опасны,
И морды их ужасны; <...>
Дикая эта громада
Не боится ни кошки, ни ада;
У них ни дома, ни денег нет,
А хотят делить по-новому свет.
Мышь — «хтонический символ, означающий силы тьмы, беспрестанное движение, бессмысленное возбуждение, суматоху. В христианстве символизирует дьявола, пожирателя. Мышь изображается грызущей корень Древа Жизни»(Словарь символов)
Символика мыши в литературе чрезвычайно многообразна. В связи со стихотворением Блока представляется целесообразным рассмотреть этот образ как источник гибели устойчивых форм жизни. Именно в таком качестве появляются мыши в "Щелкунчике" или в легенде о гаммельнском крысолове. Гибель города в этой легенде связывается с нашествием мелких, но представляющих определенную опасность зверьков, от которых город спасает только гаммельнский крысолов.
Явно напрашивается и параллель с переведенной В.Жуковским балладой Р.Саути " Суд Божий над епископом". Блок был хорошо знаком с "пленительными" творениями замечательного русского поэта. В "Автобиографии" он пишет: "Первым вдохновителем моим был Жуковский. С раннего детства я помню постоянно набегавшие на меня лирические волны, еле связанные еще с чьим-либо именем". Яркие образы из баллад Жуковского вполне могли всплывать в памяти и сознании (или в подсознании) в моменты работы над тем или иным произведением.
В балладе Жуковского говорится о том, что епископ Гаттон в голодный год собрал крестьян в своем амбаре, пообещав накормить их, а вместо этого вероломно сжег несчастных (Разом избавил я шуткой моей//Край наш голодный от жадных мышей). Бедные, голодные, нищие люди воспринимаются жадным и богатым епископом как мыши, уничтожающие его добро. Однако на следующий день Господь покарал грешника: настоящие мыши проникли в Рейнскую башню, где пытался спастись епископ, и растерзали его "по суставам". Так свершилось справедливое возмездие и была наказана чудовищная гордыня и жестокость человека.
Все легенды объединяет одна тема - тема возмездия - магистральная в творчестве поэта: так названы цикл стихотворений и поэма Блока, мотив "возмездия" в полную силу звучит и в самом знаменитом произведении поэта - в поэме "Двенадцать". Впервые этот мотив появляется в статьях " О театре" и "Генрих Ибсен", написанных в 1908 году. Возмездие с самого начала осознается поэтом как категория социально-историческая, связанная с темой грядущего обновления жизни, и нравственно-философская. В нравственном понимании "возмездие" означает не внешнее наказание, а внутреннее осознание своей вины, муки совести.
Кроме того, мотив возмездия рассматривается в плане эсхатологического мифа: речь идет о судьбе человеческой культуры, которая вносит в мир гармоническое начало и противостоит темному миру Хаоса, стремящемуся поглотить человеческую душу. Такова миссия культуры, но если она не выполняется, если культура замыкается в узком кругу избранных, то она обречена на гибель, говоря словами А.Ф.Лосева, "...она должна погибнуть и понести величайшкее возмездие". Круг замыкается, и участь мира и культуры оказывается предрешенной:
В пелене отходящего дня
Нам была эта участь понятна...
Нам последний закат из огня
Сочетал и соткал свои пятна.
Она предсказана последним закатом (закат символически знаменует смерть и разрушение), его таинственными огненными пятнами - знаками, которые, подобно знакам, написанным рукой на стене дворца Валтасара и предвещавшим конец его царства, предсказывают завершение эпохи владычества культуры. Люди старого мира уходят добровольно, подчиняясь велению времени. Они застигнуты врасплох безжалостной судьбой и понимают, что борьба бесполезна и бессмысленна, поэтому погибают беззвучно и мгновенно, не оставив наследников, смирившись с нашествием новых людей:
Мы не стали искать и гадать:
Пусть заменят нас новые люди!
В тех же муках рождала их мать,
Так же нежно кормила у груди.
Образ новых людей тоже претерпел значительные изменения в черновиках: поначалу это были "подземные гости", которых посылает "темная мать", вскормившая их "черной грудью", но в дальнейших редакциях (работа шла в направлении ослабления мистических и усиления реалистических тенденций) все сильнее звучит мотив общности старых и новых людей:
Их послала кормилица-мать,
Что { }нас черною грудью.
Биологическая общность людей еще больше акцентирует внимание на социальных различиях, подчеркивает оторванность новых людей от богатств культуры, говорит о том, что наследниками становятся не истинные продолжатели и преемники, с детских лет определившиеся в привычном для себя мире культурных ценностей, а случайные люди, силой взявшие то, что должны были получить естественным путем.Процесс насильственной замены воплощается в апокалиптических мотивах:
Скоро день глубоко отступил,
В небе дальнем расставивший зори.
Отступление дня знаменует не просто начало ночи, день - это целый исторический период, который подошел к своему завершению; небо становится дальним, недостижимым даже для взгляда, оно уходит в глубину иного пространства и времени, где день расставил зори, как арочный вход в новое бытие. Все эти образы ассоциативно соотносятся со строчками из Апокалипсиса: " И видел я другого Ангела сильного, сходящего с неба, облегченного облаком; над головою его была радуга, и лицо его как солнце, и ноги его как столпы огненные..." (Откр.,Х, 1).
И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали...и увидел святой город Иерусалим..."(Откр., ХХI,1).
Святой город Иерусалим является как противопоставление погрязшему в грехах земному городу, который должен быть разрушен.
В последнем четверостишии опять появляются образы, прямо связанные с Апокалипсисом:
Не стерег исступленный дракон,
Не пылала под нами геенна.
Геенна огненная - это огненная река или озеро, место мучений огнем душ грешников.
"И смерть и ад повержены в озеро огненное... И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное "(Откр.,ХХ14,15), - так пишет о геенне огненной в Апокалипсисе пророк и евангелист Иоанн Богослов.
Образ дракона в стихотворении обычно соотносят с произведением В.Соловьева "Дракон. Зигфриду". Это стихотворение, написанное в 1900-ом году, - одно из последних творений русского философа, оказавшего огромное влияние на А.Блока. Оно вписано рукой самого поэта в его экземпляр книги" Стихотворения Вл. Соловьева", так как в сборнике напечатано не было.
Из-за кругов небес незримых
Дракон явил свое чело,-
И мглою бед неотразимых
Грядущий день заволокло.
Ужель не смолкнут ликованья
И миру вечному хвала,
Беспечный смех и восклицанья:
"Жизнь хороша, и нет в ней зла!"
Наследник меченосной рати!
Ты верен знамени креста,
Христов огонь в твоем булате,
И речь грозящая свята.
Полно любовью Божье лоно,
Оно зовет нас всех равно...
Но перед пастию Дракона
Ты понял: крест и меч - одно.
Стихотворение В.Соловьева было вызвано конкретными политическими событиями тех лет - речью Вильгельма II к немецким войскам, посланным в Китай в ответ на убийство двух немецких миссионеров. Символическая структура стихотворения весьма прозрачна и неразрывно связана с идеями панмонголизма русского философа и поэта, предупреждающего об угрозе, которая исходила с востока и являлась, по его мнению, не гипотетической, а в высшей степени реальной и осязаемой.
Дракон традиционно символизирует Китай - Поднебесную империю, грозящую "неотразимыми бедами" и "полагающую конец восхвалению вечного мира". Параллельно этому в христианской мифологии дракон олицетворяет собой дьявольское начало, с которым должен бороться каждый христианин. Император, осознающий необходимость серьезной борьбы со злом, - это "наследник меченосной рати",понявший, что перед пастью дракона " крест и меч - одно". А поскольку он собирается поразить дракона, то фигура немецкого императора сливается с образом святого Георгия.
Таким образом, символы выстраиваются в определенную систему, но в какой степени эта система соотносится с рассматриваемым стихотворением Блока? Думается, что в большей степени "Дракон" В.Соловьева и в художественном, и в идеологическом отношении повлиял на цикл А.Блока "На поле Куликовом".
Слово "стерег" обращает наше внимание и на другие культорологические источники образа: это дракон Фафнер из музыкальной драмы Вагнера "Кольцо Нибелунга" и дракон, стерегущий золотое руно, в мифах об аргонавтах.
Влияние музыки Вагнера на творчество Блока хорошо изучено такими исследователями, как Д.М.Магомедова, А.А.Гозенпуд. В книге "Авторский миф в творчестве А.Блока" Магомедова пишет о вагнеровских реминисценциях в стихотворении Блока "Поднимались из тьмы погребов...": "Интересно отметить, что стихийное движение социальных низов также отразилось в лирике Блока через вагнеровскую символику. Стихотворение "Поднимались из тьмы погребов..."(1904) заканчивается картиной, явно навеянной "Кольцом Нибелунга" : стерегущий дракон (Фафнер), мировой пожар. Да и вся эта картина подневольного труда, рассмотренная в таком контексте, напоминает сцены в рудниках Альбериха, где рабы - нибелунги добывают клад для хозяина..."
Альберих, овладевший тайной золота Рейна, - повелитель карликов - нибелунгов, обитателей земных недр. Глубоко под землей, в кузнице, карлики день и ночь работают на своего злобного и жадного короля, добывая и переплавляя огромное количество золота, которое сторожит дракон Фафнер. Параллели со стихотворением Блока настолько очевидны, что не требуют особых комментариев.
М Друскин, советский музыковед, написал об операх Вагнера: " Одна из основных тем "Кольца Нибелунга" - тема губительной власти золота - приобрела современное ... звучание. И всемогущие боги, и сильные, но недалекие великаны, и коварные нибелунги, и люди - сильные и отважные, робкие и трусливые - все охвачены стяжательством, жаждой богатства, славы, готовы отречься от человеческих чувств, встать на путь насилия, лжи, обмана. Вагнер страстно желает гибели этого несправедливого общества, гигантской катастрофы, которая разрушит весь мир и погребет под его обломками все пороки и преступления людей".
Блок хотя и не желает разрушения мира, но предчувствует гибель цивилизации и пишет о своих интуитивных прозрениях.
Не закончено