В 1968 году я была со студентами на летней полевой практике по ботанике в селе Кодрянка Страшенского района. Сидя по вечерам у костра, студенты любили слушать и рассказывать различные необычные истории.
– Расскажите что-нибудь интересное, – попросила Алла, староста группы. Я рассказала им о полученном начальном профессиональном образовании, обучаться которому начинала в бывшем мужском монастыре села Курки Оргеевского района.
– Вы учились в монастыре?
– Монастырь закрыли, а территорию использовали как учебное учреждение для детей из детских домов или из (как теперь говорят) неполных семей.
Помолчали. Поежились от вечерней прохлады. Подкинули несколько веток в костер.
– Хотите, я расскажу вам легенду об основании Куркинского монастыря? Легенд несколько, но наиболее правдоподобны две, которые по некоторым деталям соответствуют реальным событиям тех лет.
– Это было в незапамятные времена, но в памятный день для шайки разбойников, особенно для их главаря. Свет полной луны не мог преодолеть черной мглы старого густого леса. Ветер гнул кроны столетних дубов и буков, путался в их ветвях и с воем вырывался на свободу. Разбуженные воем ветра птицы вскрикивали во сне и, хлопнув несколько раз крыльями, удобнее устраивались на ветках и затихали. Из-за шайки разбойников, что промышляла грабежами, жители редко решались выходить в путь по ночам. Но в этот поздний вечер двое пожилых людей вышли из-за поворота на дорогу. А вдоль нее в густых кустах затаились люди лихие, разбойники местные. С гиканьем выскочили они на дорогу и напали на оторопевших путников. Самым лютым был удалой главарь шайки Иордаке Куркь из расположенного неподалеку села Морозены. Он и нанес первым смертельные удары старикам. Быстро обшарили трупы, но добыча была мизерной. И тогда главарь шайки решил глянуть, кого же они прикончили, оставшись без добычи. Он перевернул тела мужчины и женщины. Душа его заледенела от ужаса: перед ним, искаженные испугом, белели мертвые лица его родителей. В великом горе он поклялся Богу, что уйдет от разбоя, соберет «братьев лесных», и начнут они жизнь праведную. Услышал Господь его «плач» искренний, молитву его, сотворенную с великой верой. Принял его раскаяние. Отвратил его и «товарищей» от душегубства. Вместе с членами шайки основал Иордаке Куркь скит, который позднее стал называться монастырем Курки. На месте убийства родителей построил Куркь деревянную церковь в честь великомученика Димитрия. Куркь принял монашество под именем Иоанн. Со всех сторон потянулись в скит обиженные и одинокие,калеки, больные. Всех привечали бывшие разбойники, всем помогали.
Есть и другая легенда. По одному варианту этой легенды обитель основали в 1773 году братья Иорданий и Михаил (в иночестве Зосима и Манассия). По другому варианту, основателем обители был боярин Иорданий Курк, житель села Морозены. Он со своим братом Михаилом и семьей священника из села Бузешты бежал от нашествия татар. Через несколько лет решил Иорданий вернуться в родные места. Вдова священника упросила Курка взять с собой в родные места ее детей. Исполнил просьбу вдовы Иорданий, но не уберег детей от татарского плена. Днем и ночью мучила его совесть. И через несколько лет на месте, где потерял детей, он поставил скит. Позже основал монастырь в честь святого великомученика Димитрия и принял монашество под именем Иоанн.
Для справки могу пояснить, что действовал монастырь примерно до 1955-1956 года и был закрыт по решению советских властей. С 1993 года началось его возрождение, вернулись монахи. Из материалов газетных статей: в 1993 году митрополит Владимир и священники обходили храм и кропили его святой водой. В этот момент от стены отвалился кусок извести, под которым показалась часть фрески. Это был лик святого Димитрия. Свидетелями случившегося были не только служители культа, но и многочисленные прихожане. Фреску очистили. Она на удивление хорошо сохранилась. Сегодня монастырь в строительных лесах. Идут реставрационные работы.
Как обычно, рядом с нами на вечерних посиделках безмолвной тенью присутствовал сторож,следил, чтобы студенты не оставили непотушенным костер. Молча, прослушав легенды, он вдруг вмешался в разговор.
– А вы знаете, что при закрытии обители лики некоторых святых, и в том числе Святого великомученика Димитрия, по приказу властей были замазаны черной краской. И вот рассказывают старые люди, побывавшие там, что некоторые лики в церкви и лик святого великомученика Димитрия, написанный на внешней стороне храма в полный рост, постепенно проступают сквозь черную краску. И сколько раз маляры не замазывали лики святых, они все равно проступают вновь и вновь.
– Вот бы увидеть это чудо, – произнес кто-то из ребят крамольную фразу.
Эти легенды и описание красоты монастыря и старых Кодр, окружающих монастырь, в глубине которых даже птицы не поют, добавление сторожа «о чуде» зажгли глаза студентов желанием побывать в Курках.
– А что, и сходите, ребята. Тут, если через Кодры напрямую, то Курки рядом, рукой подать. Через гору и там. За день обернуться можно.
– Дедуля, покажите нам дорогу! Ребята, давайте сходим в поход! Валентина Ефимовна, соглашайтесь! Завтра с утра и пойдем.
Под напором их просьб, умоляющих глаз я не могла не согласиться. Но договорилась с группой в поход идти не завтра, а в воскресенье - день свободный от практических занятий. Однако утром, по здравому размышлению, не вся группа решилась идти в воскресный поход.
В воскресенье одиннадцать человек из моей группы, я и мой брат Володя, вызванный для подкрепления и усиления охраны, в семь часов утра вышли на тропу «похода в неизвестное». Остальных студентов я оставила на попечении руководителя другой группы студентов. Договорились, что вернемся к ужину, - то есть, к семи часам вечера.
Боже, как авантюрна молодость! Сама чуть старше своих студентов, не имея карты, усвоив из рассказа старика-сторожа лишь общее направление!
– Ты иди прямо по дороге (колея хорошо видна) километров десять. Там будет развилка, бери вправо. И иди по этой дороге до болотистой низины. Обойди ее слева по холму. Внизу будет маленькое сельцо и дальше за ним Цыганешты с мужским монастырем. От Цыганешт рукой подать до Курок.
Кстати, «рукой подать» составило два часа довольно сложного пути из-за холмистой местности и из-за большого количества развилок. На какую развилку сворачивать, знал лишь Господь, но не мы, - нет, не мы!
Полные энтузиазма, мы двинулись в путь. А что! Легко и просто: прямо–направо–обход–налево–сельцо–Цыганешты–Курки–и назад. Все! Маршрут известен.
Центральные районы Молдавии довольно холмистые. Холмы разделяются долинами. Местность называется Кодрянами, а леса Кодрами. Очень живописные леса, изобилующие могучими дубами, грабом, буком, липами. Идти нам предстояло по значительно пересеченной местности, но, как говорят, «охота пуще неволи». Ноги сами приплясывали от желания быстрее «добежать» до сказочного Куркинского монастыря.
Выйдя из села, быстро одолели подъем к вершине холма, где начинался лес. Полакомились по дороге дикими черешнями. Черные, сладко-горьковатые, они перекрасили губы и зубы в синеватый оттенок, а язык – в красно-синий цвет.
Вошли в Кодры. Старые молдавские леса. Тяжелые кроны огромных деревьев, смыкаясь вверху, пропускали лишь слабый свет. Кружевная тень листовой мозаики, легкая и светлая на опушке, в глубине леса стала тяжелее, темными пятнами покрыла накатанную телегами дорогу. Не стало слышно пения птиц. Слышнее стал шум лесного подроста. Притихли мои студенты.
– Почему притихли? – спросила я. – Устали? Давайте вернемся?
– Нет-нет! Просто лес такой гордый, величественный. Он как будто от нас ждет уважения. Тут неприлично кричать. Хочется слушать и слушать его. Угадывать, о чем шепчутся кусты и травы.
– О, наши девочки стали поэтессами, – засмеялся Игорь Шубернецкий. Но на его смешливое замечание никто не откликнулся. Всех покорил лес своей величавостью.
Вначале группа шла быстро. Даже разбрелись по кустарникам, заросли которых сопровождали дорожную колею. Потом сбились в две группки: одна впереди шла с Володей, вторая жалась ко мне. Это были девочки со своими вечными проблемами и вопросами. Рассуждали о будущей специальности, о дружбе и «вечной» любви, описываемой в книгах и редко встречающейся в жизни. Незаметно перевела разговор на латынь. По очереди девочки на латыни называли деревья, кустарники и травы, что встречались нам по пути.
– Ну, вот и славно, – думала я, - так незаметно и латынь повторим, и дружнее станем. Глянула на часы. – Ого! Дети мои, время обеда.
Нашли полянку, приготовились умять дружно часть сухого пайка, запить водицей и потопать далее в поисках приключений на голову их неразумной учительницы. Мои шутливые и пока радостные мысли перебил Игорь Шубернецкий, ушедший вперед.
– Смотрите! Деревенька! Как и говорил сторож!
Бросили подготовку к обеду и побежали на крик Игоря. Действительно, дорога вывела нас к крошечному поселению. В долине расступившихся Кодр, на солнечной поляне виднелись пять-шесть домов. Беленькие, низенькие, крытые, в основном, соломой и камышом, они сверкали на солнце своими маленькими, чисто вымытыми окошечками и казались издали пряничными, как будто шагнули из сказок братьев Гримм на эту поляну.
Забыв об обеде, побежали в село. У крайнего дома, заслонив глаза от слепящего солнца ладошкой, на нас смотрела пожилая женщина.
– Чине сынтець? (Кто вы?) – спросила по-молдавски. С трудом объяснили ей, что мы студенты, на практике (попутно объяснили, что такое практика и чем на практике занимаются), идем в Куркинский монастырь.
– Ел-й департе де аич. (Он далеко отсюда), – махнув рукой в сторону леса, ответила женщина.
Она пригласила нас во двор под тень огромной старой груши.
Вынесла несколько литровых кувшинчиков с вкуснейшим домашним молоком и ломти хлеба, завернутые в расшитое красным узором полотенце. За обе щеки уплетали студенты мягкий душистый хлеб, запивая его холодным молоком. Пообедав, начали собирать деньги, чтобы оплатить молоко и хлеб.
– Нет, нет! – замахала руками женщина и добавила по-молдавски: – Вы мои гости, а гости за обед не платят. – Вы принесли радость и счастье в мой дом. Будьте здоровы. Главное село у нас за горой, – показала на холм женщина. – А мы живем уединенно. У нас в селе каждый новый человек – большая радость. Она проводила нас до дороги, ведущей в Цыганешты.
Урок бескорыстного добра и щедрости, доброжелательного гостеприимства был преподан моим студентам. Помнят ли они его сейчас, не знаю. Может, в погоне за материальным благополучием растеряли чувство радости от возможности поделиться с другим. Но тогда, двинувшись далее в путь, мы долго обсуждали поступок женщины и ее заключительные слова: «Вы принесли в мой дом радость и счастье». Что хотела донести до наших сердец эта женщина, что подразумевали ее слова, так и осталось тайной.
Следующая остановка была в Цыганештах. Завораживающей красоты долина открылась перед нами. В кронах старых дубов и лип щебетали птицы. За забором монастыря высоченные сосны качали на своих ветвях целые гроздья шишек. Долго стучали в высокие железные ворота. Наконец, заскрипели ржавые петли на калитке. Показалась голова монаха в черном клобуке. Не очень дружелюбно на молдавском языке спросил, кто мы и зачем пришли? Ответили.
Ушел. Долго отсутствовал. Вернулся, пропустил во двор. Сказал, что монастырь закрыт. Сейчас тут лечебница. Он может показать только некоторые здания. Кратко рассказать историю монастыря. Переводчиком его рассказа была я.
Вот что мы услышали из уст монаха.
Обитель основал боярин Лука (по другим источникам, Михай) Деука в 1741 году для крестьян, которые укрывались в окрестных лесах от набегов татар. Построил деревянную церковь. Каждый раз, заслышав топот татарских лошадей, монахи обители вместе с крестьянами хватали церковные святыни, священные книги и убегали в Кодры. В 1846 году на месте сожженной татарами деревянной церквушки был заложен Успенский каменный храм, а в 1934 году был открыт Цыганештский мужской монастырь в честь Успения Пресвятой Богородицы.
Я читала несколько иной вариант основания обители:
В 1725 году на деньги боярина Лупу Денку и крестьян коммун Кобылка и Цыганешть была заложена бревенчатая церковь, а в 1846 году был воздвигнут каменный храм в честь Успения Пресвятой Богородицы. Монастырь был очень богатым. Имел более пятидесяти десятин земли, две мельницы, сады, виноградники. Обитатели монастыря занимались пчеловодством, гончарным делом. В монастыре была собрана богатейшая библиотека духовных произведений.
– Сейчас тут лечебница для больных алкоголизмом, – продолжил монах. – У нас ничего нет. Смотреть тут нечего.
Действительно, двор производил удручающее впечатление. Заросшие кустарником и травой клумбы. За развесистыми лапами елей и сосен почти не видно жилых строений. Везде следы запустения. Полное безлюдье. Даже больных не видно. Грустные покидали мы монастырь, но у ворот нас ждал страшный сюрприз.
Когда мы входили в монастырь, то почти никто из нас не обратил внимания на железную клетку у ворот внутри монастыря. Лишь тарелка, грязная от остатков еды да железная кружка на цепи вызвали у меня минутный интерес. Отвлеченная чьим-то вопросом, я тут же забыла об увиденном. А теперь в клетке ревел и бросался на ее прутья то ли человек, то ли какой-то монстр. Грязный, немытый, полураздетый, с заросшим шерстью торсом, свалявшимися волосами на голове и лице – он был страшен.
– Кто это? – невольно вскрикнула я, отшатнувшись от клетки.
– Больной. Просит пить. Алкоголик, – ответил монах и почти вытолкал нас за ворота.
Почему этот монах такой злой, недружелюбный? – загомонили девочки за воротами. – Даже дороги не показал.
– Этот монастырь особенный, – ответила я. - Рассказывают, что все монахи этого монастыря до пострига были женаты, а некоторые даже имели детей. Но ... не выдержав тягот жизни (наверное, семейной), ушли в монастырь и теперь мечтают только об одном: собрать денег, построить высокий каменный забор, чтобы отгородиться от женщин – прихожанок, туристок, - в общем, от всех особ женского пола.
Вот наконец-то Курки – конечная цель нашего похода. Те же глухие железные ворота, что встретили меня в 1956 году, та же высокая каменная ограда, с осыпавшейся штукатуркой. Из-за глухого забора гордо возносил ввысь свой купол главный монастырский храм. На стук вышел пожилой мужчина. Представился завхозом. Спросил, что ищем в этих местах.
Я попросила разрешения осмотреть монастырь или хотя бы главный храм и подворье.
– Вообще-то нельзя. Тут лечебница для душевнобольных и алкоголиков. Я спрошу у главврача. Разрешит, пропущу.
К нам вышел импозантный мужчина в белом халате.
– И что хотят узнать студенты об этом прекрасном уголке? – доброжелательно спросил он.
– Мы студенты на практике в Кодрянке. Нам рассказали о монастыре. Мы пришли посмотреть. Можно? – загалдели, как воронята, мои ученики, уловив в доброжелательной интонации врача, что отказа не будет.
– Ну, пошли. Хотя смотреть особенно нечего.
Как настоящий гид, он показал нам сначала наименее интересное: административные здания – столовую, где позже нас накормили неплохим обедом, вернее, уже полдником, здание бывшей школы, переоборудованной под кабинеты врачей и лаборатории. А затем повел нас в отделенный этими зданиями второй двор. Душа моя замерла. Больно заколотилось сердце в груди. Перед глазами в одно мгновенье пронеслись лица дорогих мне учителей, Григория Григорьевича - классного руководителя, который незаметно, зная мой взрывной характер, потихоньку обтесывал непокорную уличную девчонку, формируя, как плотник из обабка, будущего Человека. Слезы навернулись на глаза. Воспоминания оглушили меня.
- Мы стоим перед главной достопримечательностью монастыря – собором, возведенным в честь Рождества Пресвятой Богородицы. Его начали строить в 1862 году – журчал голос врача. - Храм - точная копия Киевского собора Андрея Первозванного, архитектор которого предположительно Бартоломео Растрелли.
Напротив церкви, как и в те мои далекие годы, стояли одноэтажные строения. Но не было уже ажурных деревянных веранд, а сами здания выглядели заброшенными. Только высокие сосны по-прежнему качали на ветвях шишки, да потревоженные слепые совы вертели головами. Показав нам подворье, врач отправил студентов в столовую, а меня пригласил в свой кабинет. Посмотреть на больных он нам не разрешил, но на вопрос о больном из Цыганешт ответил, что иногда есть необходимость контрольной проверки действия лекарств на людей. Возможно, в Цыганештах мы стали свидетелями именно этого.
В обратный путь мы двинулись около четырех часов дня. Я понимала, что засветло мы не дойдем до Кодрянки. Тревога погасила улыбку, как только мы вошли под своды леса. Спряталось солнце. Сразу стало прохладно до дрожи. Резко потемнело, так как заходящее солнце не могло пробиться сквозь мощные кроны деревьев.
Половину пути мы прошли быстро, везде отмечая признаки, нам знакомые по дневному переходу. Но на одном из перекрестков мы, вероятно, свернули не на ту развилку. Тут уже была не дорога, а еле заметная тропинка, и та вскоре пропала под пологом трав. Подозвала брата.
– Наверное, мы заблудились, как быть? Уже далеко за девять часов. Сплошная темень. Нет фонариков. Под ногами чавкает. Ни одной сухой веточки. Костер не развести. Дети устали. Что делать?
– Собираем совет, – решил брат.
Когда все собрались вокруг нас, Володя сказал: – Наше приключение продолжается, только в менее комфортных условиях. Поэтому мальчики снимают ремни, девочки – пояса. Мальчики привязывают девочек к стволам деревьев и себя тоже. Спим стоя. Дорога неизвестна. Впереди может быть топкое болото. Безопаснее дождаться рассвета здесь.
На Володину речь, как в песне Высоцкого - «А в ответ тишина». Не было слышно всхлипываний (что было очень важно для поддержания моего духа), даже послышался неуверенный смешок, и в этот момент раздался крик Игоря. Наш бессменный Степан Разин снова принес нам радостную весть.
– Идите сюда, здесь свежий коровий навоз, и дорога утоптанная чувствуется!
Все сорвались с места, побежали на крик Игоря. Володя чиркнул последней спичкой. Беден мой язык, чтобы описать то ликование, что охватило нас. Мы кричали, пели, прыгали. Всем стало жарко. Первый миг безумной радости прошел, и вернулся старый вопрос: – Куда идти? Решили, что надо идти в ту сторону, в какую коровьи лепешки уменьшаются (в общем-то, вывод был правильный). Минут через двадцать мы вышли на берег небольшого озера. На противоположном берегу горел костер. Были видны силуэты людей. Они даже не подозревали, как мы их любили в эту минуту. Особенно я. Ведь что им мешало лечь спать пораньше или коровам совершить свой туалет в кустах, а не на дороге?
– Эге-гей, эге-гей! – приложив руки ко рту рупором, хором закричали мы. – Нам ответили. – Подгоните лодку, – попросили мы. – Лодки у нас нет. Обойдите озеро справа, тут недалеко.
На всех парах (оставшихся от дневного перехода) влетели мы на летнее стойбище Кодрянского стада. Нас напоили молоком и вывели на опушку леса. Наш поход успешно заканчивался. Шел двенадцатый час ночи. Внизу, у подножия холма, спала наша родная Кодрянка. Лишь кое-где слабо светились окна желтоватым светом. Ярче всех была освещена наша школа. Мы поняли: нас ждали. За нас волновались.
Объятья, смех, рассказы об увиденном, восхищение, завистливые вздохи. Холодный, но такой вкусный ужин. Но... был и второй день. И радости было намного меньше. Меня отругали и предупредили: еще один такой поход и я буду уволена с работы.
Спустя много лет случайно встретила одного из студентов той группы. Он бросился ко мне как к самому родному человеку. Я не узнала его и даже опешила немного от его объятий и «совсем уж приготовилась заплакать от неожиданно полученного, просто так», поцелуя, и только вопрос: – А Вы помните, Валентина Ефимовна, наш поход в Курки? – вернул меня от мыслей о заслуженности поцелуя в действительность. – Это была лучшая практика за время учебы и лучшее путешествие в моей жизни. При встречах мы всегда вспоминаем Вас и тот день.
И он убежал. А я еще долго стояла и размышляла: – А стоило ли меня тогда так остервенело ругать и стращать. Может, то была зависть к этой сегодняшней встрече?!