Великая степь. Перекрёстки на ветрах времён

Лариса Бесчастная
         ВИРТУАЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ во времени и в пространстве


         Изображение степи многажды зеркально отражается в самом себе и отражения его сходятся в яркой точке в глубине монитора. И куржавятся вихрями, и  растут, сея озноб…
         Ни испугаться, ни удивиться я не успеваю, а только чую запах увядающей степи – и принимаю всё как есть.
         В следующий момент я её вижу – прямо перед собой, а, точнее перед своим носом, поскольку я лежу на траве, прижавшись щекой к земле. И кажется мне, что она живая: она вздымается и опускается, как грудь человека – моя степь дышит…
         Думать ни о чём не хочется, я просто устремляю взор вперёд и вижу… цветок. И узнаю его: это колхикум*, «Прометеев цвет» – загадочный, легендарный цветок. И всплыла из закоулков памяти античная легенда: «…Из резного ларца Медея достала Зелье, – Оно, говорят, «Прометеевым цветом» зовется. Если кто-либо тем зельем тело омоет – ни для ударов железа не может он быть уязвимым, ни пред пылающим он не отступит огнем ... Вырос впервые тот цвет, когда проливалась по капле там, на Кавказских горах, орлом-кровопийцей на землю кровь Прометея-страдальца, бессмертная красная влага…»**
         Капли крови в дикой степи, степной лотос… Цветет он только 3-4 дня в году, и потому я легко определяюсь во времени года: начало сентября… А год-то какой? Какой ещё там год! Мне становится смешно: тут счёт не на годы и месяцы идёт, а на века – я же в десятом веке!
         Поднимаюсь с земли, оглядываюсь.
         
         
         Я стою чуть в стороне от узкой вытоптанной кем-то тропы, а вокруг, весь окоём устилает трава – разгульная и уложенная ветрами в косы, бороды и гребни, волнующаяся, высокая. Мне по пояс будет! Красота, воля, пьянящие запахи! Птицы распахивают шатровую синь…
         Степь дышит в ритмах, заданных солнцем, и живёт своей жизнью. И за порядком в ней следят степные орлы и беркуты,  завидев которых начинают волноваться мелкие обитатели степи: желтобрюхие полозы, золотистые суслики, быстроногие тушканчики, суетливые хомячки. И стрепеты вспархивают с гнёзд и на бреющем траву полёте ведут дозор своей доли пространства…
         Упругие струи ветра обнимают меня и скользят по моим волосам, приводя их в ведомый только им порядок – и я вспоминаю, что по представлению кочевников были эти ветры разнополыми, разноцветными и разными на вкус.
         Ветры-самцы не приносят дождей и из них растет седая трава, которую они  тащат  по  небесам как бороды.  Они сильны и суровы.
         Ветры-самки, напротив, дарят дожди – как долгожданные, так и обидчивые, печальные и затяжные. А ещё они бывают тёплыми и ласковыми.
         И те и другие ветры разнятся в зависимости от того, где их обитель: ветры с Черного моря зелёные и солёные,  с  Эгейского – голубые и прозрачные, а с Каспийского – жёлтые, сухие и горькие. Но все они невидимые и только ощущения, даруемые ими, и следы их кары или шалости рассказывают о них всему живому на земле…
         Тут я осознаю, что тоже невидима, как и ветер, и мне становится весело. Я вскидываю руки, хватаю собрата за загривок – и лечу! Некоторое время степь кружится подо мной, затем начинает убегать и на горизонте проявляется неширокая река с пологими берегами, одетыми в густые заросли камыша, свободу которого сдерживает узкая, но плотная полоса леса. Поймав на лету догадку, что река эта, должно быть, Ахтуба, я переношусь  через преграду, плавно опускаюсь на замурованную в заросли лужайку с выкошенной травой и вижу людей…
         Мужчины неразгаданного мной роду-племени в пёстрых шёлковых стеганых халатах и в платках, повязанных на арабский манер, собираются разжечь костёр из сухих лепёшек верблюжьего и буйволиного навоза. Движения их неспешны, разговор мне  не понятен…
         Кочевники… Их принято считать дикими за необузданность нравов и непредсказуемость поступков, но у них было стройное, органичное с природой мироздание. Они были уверены, что всё, что есть в  мире – истина и что время умирает во зле и в смерти, как всё живое, проглоченное более сильным, а само оно питается разодранными на куски ветрами…
         Они считали, что всё приятное, надо приправить маленькой неприятностью, чтобы запомнить добро, которое скоро забывается, тогда как зло запоминается лучше.
         У них не было чёткого деления суток на день и ночь, поскольку во сне они продолжали жить, встречались с духами и сражались со злом. Их сны были столь явственны, что к утру выжатые из них в собственные постели они чувствовали себя усталыми, словно прожили невообразимо длинный день. Дни их были широкими, а ночи – тонкими, и дни просачивались через них один в другой, лишая иных желанных сновидений или путая их, сливая в один. И не было у них страха смерти – они просто оставались во сне. И своих умерших многие кочевые племена отправляли в лодках  по ручьям и рекам в их счастливые сны, а не в царство мёртвых…
         
         
         Пока я предавалась размышлениям, огниво и кремень кочевников звучно родили огонь и вот уже предо мной горит костёр и в нём запекаются грибы и рыба… Мужчины усаживаются вокруг огня, перед ними кровяная колбаса, бутыль с красным вином и свежеиспечёные деликатесы. А ещё плошки с семью сортами священной соли, ибо, обмакивая пищу в соль, они таким образом молятся никому не ведомым доселе богам. «Молитвенная» еда проходит в сосредоточенной тишине и начинается неторопливая беседа, сдобренная сытыми и оттого ленивыми жестами.
         Я с напряжением вслушиваюсь в речь кочевников и вылавливаю из неё знакомые слова: караван, Итиль, караван-сарай, Саркел…
         Значит, эти люди ждут караван, идущий из Итиля в Саркел и собираются к нему присоединиться? О, кто только не пристраивается к торговым караванам, дабы путешествовать под охраной дозоров хозяев дороги и сборщиков торговых пошлин!
         Но мне недосуг ждать «паровоз» на этой станции и я машинально нащупываю рукой холку прирученного мной ветра: тут он, тычется в мою ладонь. Ну, давай, друг ты мой кудрявый, помчим навстречу каравану!
         
         
         Вот это зрелище! Пиршество для глаз! Рыжая гряда горбов, увешанных пухлыми разноцветными тюками, пёстрые халаты, платки и чалмы и голенастые верблюжьи ноги, перебирающие ветер и дорогу копытами, как клапанами органа, рождающего симфонию вечного движения. А с боков и вослед кони, мулы, всадники и пешие. Гортанные окрики погонщиков, дуэты и многоголосье разноязычных разговоров, топот копыт и песня тоскующего поэта, вторящего на струнах горла ветру и гомону разлетающихся в тревоге птиц. Маленькая планета в степной вселенной, движущаяся по строго отведённой ей орбите, и заселённая народами, подчиняющимися её ритмам…
         Мой взор выхватывает из толпы путешественников двоих с ничем не примечальной внешностью, в тёмных бесформенных одеждах, уверенно и отрешённо восседающих на мулах, и интуиция безошибочно подсказывает мне: рахдониты! Те, которые знают Пути…
         Так вот они каковы, эти творцы истории, проходчики путей к власти и богатству своей когорты, резчики судеб племён и народов! У них нет ни лица, ни национальности, ни возраста, их бог злато, их цель порабощение властителей, дабы руками тех творить козни и заговоры – и всё ради наживы! О, как велико оказалось их  влияние на судьбу Руси!
         Внезапно я почувствовала на себе острый, как лезвие, и мрачный, как безлунная ночь, взгляд одного из рахдонитов и, позабыв, что я невидима, заробела и переключилась на обозрение остальной публики.
         Ведь не только купцы и рахдониты вытоптали Великий  путь, названный позже Шелковым. С торговыми караваном прокладывали дороги в чужые страны  дипломатические посольства, миссионеры, несущие свою веру и идеологию, шпионы и искатели приключений…
         Частый смех, вылетающий из недр каравана, натолкнул на мысль, что люди не устали ещё после последней передышки. Из Итиля от горы Большое Богдо идут. Воображение рисует мне знакомый пейзаж.
         О, это не гора – это сказочное животное, разлёгшееся на берегу солёного озера Баскунчак! Это священная соль, столь почитаемая кочевниками, ей 250 миллионов лет. А само имя Богдо на ойратском языке означает «священная гора». Она пленяет воображение, завораживает изменением цвета от красного до зеленого  в лучах движущегося солнца и речами, которые ведёт с ветрами. Ах, как хочется знать, о чём бормочет Богдо! Но это навсегда останется тайной, это непереводимо…
         А, может гора рассказывает о том, как когда-то стояла она на берегах реки Урал, как двое богатырей понесли её к Великой реке через зной степи, не переставая читать молитвы, а лишь замолк один из них – так и свалился замертво. Упала гора с плеч кочевников, подмяв их под себя, да так и осталась лежать, не увидев  Волгу…
         Так говорит легенда – а на самом деле гора эта осталась от великого древнего океана Тетис, высохшего под палящим степным солнцем и оставившего нам своё сердце – Каспийское море…
         
         
         Я предаюсь мечтам, а караван идёт. Очень скоро он подберёт ждущих его у дороги «знакомцев» моих и ступит в «Черные земли» –  царство непуганых животных, ящериц-вертихвосток, рассыпанных древним Тетисом ракушек и оброненных путешественниками предметов быта. И поныне археологи находят там осколки артефактов, напоминающих о многотысячном движении по Великому Шелковому пути, по которому перевозились товары, религии, новости, мифы и секреты…
         Народы обменивались опытом добровольно или исхитряясь, как это было с производством бумаги, пороха, шёлка, о чём говорят или умалчивают легенды и история. Разве что дошла до нас байка о том, каким образом прижилось китайское искусство производства шёлка в Византии: будто тайно принёс в полом посохе яйца тутового шелкопряда на родину один из монахов…
         
         
         Тысячелетия писали ветры-самцы историю Евразийской степи: дорогами, тропами и перекрёстками Великого шёлкового пути. Омывали дождями гонимые ветрами-самками тучи судьбы городов, крепостей и племён, стоящих вдоль этих торговых дорог и зависимых от хитросплетений интриг сильных мира того – властителей, архонтов и рахдонитов, манипулировавших страстями и пороками людскими.
         Подвластный им люд протаптывал и орошал потом и кровью своей Великий торговый путь – и только верблюды и прочие вьючные животные просто отмеривали копытами вехи и эпохи.
         А следом, по проторенным дорогам, шли народы, бегущие от стихии и завоевателей, или ищущие новые обетованные земли, пастбища, полные рыбы водоёмы и богатые живностью леса.
         Кого только не носили на себе дороги Великой степи! Кто только не спит вечным сном в её курганах: массагеты, аланы, сабиры, скифы, сарматы, гунны, авары, болгары, мадьяры, печенеги – и многие другие народы, которым нет числа, а порою и имени…
         Но все они были внуками Ноя…
         
      

         Комментарии.
         * Колхикум, семейство лилий – название цветка связано с Колхидой, так называлась Рионская низменность в Западном Закавказье. Существует легенда, что Медея знала, как приготовить яд из этого растения. В Риме и в Афинах растение называлось гермодактил по имени греческого бога Гермеса. Растение применялось для усиления полового чувства и для публичных тайных отравлений. Ещё цветок этот называют: песобой, осенница, зимовик, моровой шафран, сын-без-отца, сиротка.
         **Легенда из произведения Аполлония Родосского «Аргонавтика»
         ***В процессе написания сей новеллы автор опирался на труды Льва Гумилёва, «Хазарский словарь» Милорада Павича и другие источники.