«Авача» – камчатская яхта типа «Алькор»; погибла в 1998 году в северной части Тихого океана. Я нашёл рассказ Джуди в Интернете – она была на борту в том последнем походе – и перевёл его (1999 год).
===========
В полдень 7 сентября 1998 года экипаж российской яхты «Авача» боролся за жизнь в северной части Tихого океана. Я выкроила немного времени для отдыха... Внезапно «Авачу» ветром и волнами тайфуна бросило на борт. Раздался сильный треск мачты. Меня швырнуло поперёк каюты, и я упала напротив шкафчика. Моей единственной мыслью было: не может быть, но – случилось. Потом внезапно мы встали на ровный киль, и меня швырнуло обратно. Это произошло менее чем за двадцать секунд. Уже не первый раз я подвергла сомнению моё решение идти на «Аваче»…
…Я встретила экипаж «Авачи» летом 1997 года. Это был солнечный день в Джуно. Я как раз спустила на воду свою 33-футовую яхту «Наташа», и мне была нужна помощь в установке мачты. Экипаж «Авачи» пришёл мне на помощь. Это был второй год их трёхлетней экспедиции, которая началась в Петропавловске-Камчатском. У нас немедленно завязалась дружба. Тем летом «Авача» и «Наташа» вместе пришли в Кетчикан, штат Аляска. Здесь капитан пригласил меня идти в составе своего экипажа в Россию следующим летом из Сиэттла, и я не смогла отказаться. Затем мы с моим сыном Шоном повели «Наташу» назад в Джуно, в то время как «Авача» отправилась на зюйд.
Двумя неделями позже мы прилетели в Ванкувер, где встретили их, и пошли на «Аваче» в Сиэттл. Я поняла сразу же: «Авача» – крейсер не для удовольствий. Ни рубки, ни водяной системы, ни закрутки стакселя, ни даже примитивной электроники. Тем не менее, я продолжала планировать поход с ними на следующее лето. Август закончился, экипаж вернулся в Петропавловск, а я – в Джуно. «Авача» зимовала на Юнион-Лэйк.
Той зимой я изучала русский язык и планировала своё «приключение жизни». В апреле 1998-го я оставила карьеру радиожурналиста с жизнью на борту своей яхты в Джуно и прилетела в Сиэттл к экипажу «Авачи».
Идея экспедиции родилась у капитана «Авачи». В 1698 году Пётр I приплыл из Санкт-Петербурга (Россия) в Англию, дабы научиться строить корабли и основать российский флот. Поскольку ответственные лица в администрации Петропавловска ломали голову относительно того, как отметить 300-ю годовщину этой даты, капитан предложил парусную экспедицию. Высокое камчатское должностное лицо сказало «да». Летом 1996 года «Авача» пришла из Петропавловска в Джуно через один из самых ужасных штормов, какие только бывают. Потом экипаж вернулся домой в Россию. Следующим летом они прошли от Джуно до Сиэттла. Третья и заключительная фаза экспедиции – из Сиэттла назад в Россию. «Авача» должна была посетить порты Астория, Эврека, Сан-Франциско, большую часть Гавайских островов, атолл Лисянского, атолл Мидуэй и – домой в Петропавловск.
Всё лето мы наслаждались добрыми ветрами и превосходной погодой. Попутные ветра ускорили наш путь от Сан-Франциско до гавайского Хило и на большей части пути к атоллу Мидуэй. На борту находились капитан Александр Тихонов (Саша), старпом Рафаэль Сулейманов и рулевой Павел Домничев (Паша), все из Петропавловска, морского порта на Дальнем Востоке России. Первоначальный план предполагал наличие ещё двух членов команды, однако «молодой Юрий» остался в Сиэттле, а «старый Юрий» был снят с борта в Эвреке за неповиновение приказам капитана. Но это уже другая история.
Когда мы готовили «Авачу», принадлежащую Камчатскому яхт-клубу – последнему оплоту бедных российских яхтсменов на Камчатке – я подвергала сомнению нашу идею идти сразу до Петропавловска. Я никак не могла убедить Сашу зимовать на атолле Мидуэй.
– Мы должны закончить экспедицию, – сказал он мне, – потому что у нас нет возможности лететь домой.
Мы были на месяц позади графика перехода, и попали в сезон тайфунов.
Мы и думать не думали, что приготовил для нас океан. Тысячи альбатросов сопровождали нас на пути от атолла Мидуэй – 1800 миль поперёк северо-западной части Тихого океана стали вторым, самым длинным и наиболее трудным этапом нашего рейса. У нас не было факса приёма погоды, так что информация по ней была доступна только в портах. В Гонолулу я часами мучилась, пытаясь наладить хоть какую-то связь между моим лэптопом и КВ-радио, которое кто-то дал мне в Сиэттле, но напрасно. Вероятность получения информации от встречных судов была мала. И мы пошли слепыми.
Погодная информация, полученная по факсу нашими друзьями на атолле Мидуэй, не предвещала никаких проблем в течение первых четырёх суток. Меня беспокоили две последние из трёх недель, необходимых «Аваче» на переход до Петропавловска. Я не желала оставлять Мидуэй, но всегда была готова к приключениям, а потому снова взошла на борт «Авачи». В океан!
В пятницу, 28 августа, в 11.00 мы отошли от пирса. Подняли грот и под дизелем покинули гавань. Получасом позже подняли ричер и выключили дизель. Истинный курс – 260, бейдевинд. «Авача» мягко скользила по слегка колеблющейся воде – тёплый и солнечный день.
Скоро мы земля растаяла позади. У нас было топлива на семь суток, причём надо было оставить ещё на маневрирование в Авачинской губе по достижении Камчатки (80 литров в баке, 140 литров на палубе). Мы использовали дизель на первой части перехода. Капитан предсказал хороший норд-норд-ост. У нас было 260 литров питьевой воды – вполне достаточно на 30 суток. На всякий случай я купила в Сан-Франциско маленькую помпу.
В субботу, 29-го, в полночь барометр устойчиво показывал 1039 миллибар с норд-остом примерно 5 м/с (10 узлов). Мы хорошо шли, была моя вахта. Небо было ясным: никаких облаков, только звёзды. Поскольку я вела яхту «по звезде», почти не глядя на маленький мерцающий компас, типичный для оборудования «Авачи», я сказала себе: «Это – моё любимое время вахты… тихое время – как раз помечтать о смысле жизни».
Каждое утро встречало нас множеством радуг. Вечерние закаты были просто невероятны. Кучевые облака во всех направлениях изменяли свой блеск оттенками от розового до тёмно-фиолетового. Мы наблюдали даже волшебный «зелёный луч» – когда солнце уходит за горизонт. Ночью мы видели преогромную луну. Мы начали забывать прелести земли, полностью окунувшись в ритм морской жизни.
В «Гранке» на атолле Мидуэй было закуплено большое количество хороших продуктов. По пути мы поймали нескольких тунцов. Океан был спокоен. Хотя мы и шли медленно, но устойчиво делали по сотне миль в сутки. Иногда в полдень, чтобы охладиться, мы останавливали дизель, бросали плавучий якорь и ложились в дрейф. В течение первых пяти суток мы использовали двигатель приблизительно по полдня.
Во вторник, 1 сентября, в 07.30 мы пересекли международную линию смены дат на широте 30.57'N. Камчатская часть команды была чуть ли не в экстазе от мысли, что они возвратились в родное полушарие! Рафаэль поздравил меня с моим первым прибытием в восточное полушарие. Мы думали устроить традиционное купание, но было раннее утро, и мы поступили по-другому. Вместо этого мы вскрыли банку томатного сока и выпили за нашу удачу в пути.
В пятый день (среда, 2-е) Паша не смог выйти на вахту. Его свалил рецидив приступа сигуатеры, которую он подцепил от рифовой рыбы на Гавайских островах. Микроскопические морские организмы, называемые Gambierdiscus toxicus, вырабатывают токсин, который вызывает эту серьёзную болезнь. Они растут на поверхности морских водорослей и попадают в тело кормящейся морскими водорослями рыбы. Токсин накапливается в ней, особенно в печени, где его концентрация в сотню раз больше, чем в остальной части. Наевшись этой отравы, запросто можно умереть. Подобно отравлению парализующим моллюском, эта болезнь вызывает общую слабость, судороги и общую боль, тошноту. У Паши все признаки были налицо.
Я впервые услышала слово «сигуатера» от соседей-моряков в Гонолулу. Я тогда ещё попросила, чтобы они сами сообщили Саше относительно грозящей опасности, потому что знала, что он меня не послушается. Саша сказал:
– Добро. Не хотите есть рыбу с рифа – не ешьте. А если остальная часть экипажа настаивает, то это их дело.
Тогда я выложила Саше всё, что мне про неё рассказали, но, как я и предполагала, он отмахнулся.
– Мы будем готовить её, и баста, – ответил он.
С тех пор Паша съел той рыбы больше всех в экипаже. После съеденного улова на рифе около атолла Лисянского он совсем заболел. Ему был нужен врач ещё на атолле Мидуэй. Но на сей раз, далеко в море, «доктор» Саша дал ему стопку или две водки и отправил в койку. Экипаж сократился ещё больше, чем намечалось – один больной член команды подверг нас опасности куда большей, чем могли себе вообразить моряки в Гонолулу. Упрямство капитана ещё раз сыграло свою роль в том, что произошло дальше.
К 03.00 пятницы, 4 сентября, мы достаточно много прошли под дизелем. Мы с Сашей были на вахте. Теперь нам следовало беречь топливо на Авачинскую губу, и мы не запускали дизель. Той ночью у нас были проблемы с одним из блочков, и мы потратили целый час, пытаясь поднять ричер. Я страшно устала и в четыре часа, наконец, еле доползла до своей койки. Мгновенно уснула, и мне приснилось, что мы уже почти у Петропавловска, но почему-то должны немедленно повернуть обратно…
В субботу 5-го погода и облачность изменились. Мы знали, что это был циклон, но не особо волновались. Обычно циклоны в этой части Tихого океана следуют близко к камчатскому побережью на север Берингова моря. Саша выбрал маршрут так, чтобы избежать их. Мы были всё ещё в 700 милях от берегов Камчатского полуострова.
Барометр упал с 1031 до 1027 миллибар за четыре часа. В это же время разгулялись ветер и волны. Дизель больше не был нужен. Погода продолжала стоять жаркая и солнечная. Мы покрывали по меньшей мере сто тридцать миль в сутки, а иногда и сто шестьдесят – неплохие хода для «Авачи». Мы прибыли бы в Петропавловск где-то 12 сентября.
Ночь воскресенья 6 сентября длилась особенно долго. Океан увеличивал каждый час. Потребовалось всё моё самообладание, чтобы той ночью отстоять свою вахту. Каждый час Саша проверял барометр. А он продолжал падать.
В 04.00 Рафаэль и Паша сменили нас. Я пыталась уснуть, поскольку шторм усилился. Снова приснилось, что мы были должны повернуть назад к Америке, почти достигнув Петропавловска. Я проснулась и больше не могла заснуть. Образ пробки в океане той ночью стал для меня реальностью!
Ветер продолжал усиливаться, барометр всё падал. Мы заменили грот на трисель, а стаксель – на штормовой. Для снятия давление с руля убрали трисель совсем и продолжили движение на штормовом стакселе. Чтобы не рыскать, выбросили за корму два швартова. Я дала бы миллион рублей за тот хороший плавучий якорь, который видела прошлым апрелем в яхт-клубе Джуно! Со своими парусиновыми конусами, общей длиной футов двести пятьдесят, он дал бы «Аваче» стабильность, необходимую в таком непредсказуемом море!..
На рассвете в понедельник 7 сентября я выглянула наружу. Спокойное море, которые мы видели несколькими днями раньше, сменилось громадными массами серых волн. Шёл сильный дождь, и зловещие горы высотой под сорок или пятьдесят футов прокатывались по нам. «Это уже серьёзно!» – подумала я. Но Саша спокойно сидел на румпеле. Иногда волны были настолько огромны, что со стороны мы, наверно, выглядели, как голубь в корыте.
«Авача» за свои восемнадцать лет видала много штормов, но чтоб такое... Шторма в Беринговом море при всём их коварстве не формируют волны выше, чем наша 60-футовая мачта. Тайфуны же в западной части Tихого океана зарождаются в Японии. Ко времени достижения нашего места волны достигают невероятной высоты – едва ли не самые высокие волны в мире.
Несмотря на жуткие условия, мы старались продолжать нашу жизнь как обычно. Паша и Рафаэль стояли на вахте с четырёх утра, потом мы с Сашей. Этим утром Саша стоял на вахте пять часов кряду и дал руль Рафаэлю только после того, как давление начало стабилизироваться. В 13.00 Рафаэль взял круче к ветру, а ветер потихоньку стихал. Барометр на «Аваче» – это старый барограф; мы вздохнули облегчённо, когда чернильная линия поползла кверху.
Спустя час Паша сел на румпель, а мы с Сашей и Рафаэлем «отдыхали» внизу. Двадцати семи лет, физически он был более пригоден для моря, чем мы, более пожилые люди, но он был вымотан сигуатерой и совершенно не выспался. Саша поднялся наверх посмотреть, что там творится, и волна тут же плеснула в салон. Я промокла до нитки, всю кормовую часть каюты залило. Вторично в течение часа мне пришлось переодеваться в сухое. Забрезжила надежда на счастливый исход – самое плохое позади! По крайней мере, мы так думали.
В 15.15 большая и мощная волна накрыла «Авачу» с кормы. Нос сильно зарылся в воду. Затем яхту развернуло лагом к волне и ветру, опрокинуло на правый борт. Пашу отшвырнуло от румпеля. Мачта сломалась, примерно пять футов выше пяртнерса. Нас всех кидало друг на друга и в разные стороны. К счастью, «Авача» тут же спрямилась. Когда Саша выполз наверх поглядеть, что же там случилось, то он увидел Пашу, отчаянно барахтающегося в кокпите. По счастью, живого.
Рафаэль ткнулся к моему «гробику» и пробормотал:
– Самое безопасное место на яхте…
Я знала, что это не так, и подумала, что он, наверно, спятил. Он был весь в крови – глубокая рана от верхней губы до лба. Я полотенцем вытерла ему лицо, потом вылезла из «гробика» – ну-с, что мы там имеем? В салоне был сумасшедший кавардак! Остатки нашего завтрака были раскиданы и разбрызганы повсюду. Ничто не находилось на штатном месте. Чтобы утонуть, много ума и времени не нужно, а потому первым делом нужно определиться всем экипажем. Я вылезла наверх и увидела сломанную мачту. Паники, кстати, не было.
Чтобы поставить яхту по волне, запустили дизель. Я вытащила радиобуй, который был куплен в Вест-Марин для кого-то из сашиных друзей в Петропавловске. Паша с Сашей вытянули из воды тяжёлую еловую мачту (сделанную в Джуно после того, как в 1993 году сломалась предыдущая) и закрепили её на палубе. Они также разобрались со спасательным плотом, который автоматически открылся, когда нас перевернуло. Я спустилась вниз и кое-как навела подобие порядка, так что Рафаэль мог прямо лёжа начать откачивать воду вместе со мной. Когда Рафаэль переводил дух, я постоянно говорила с ним, боясь, что у него опять поедет крыша.
Потом я устала работать помпой и выглянула проведать Сашу с Пашей. Несмотря на наше более чем затруднительное положение, Саша сказал мне по-русски «всё хорошо» и улыбнулся. Я вернулась вниз – качать дальше, и мне стало лучше, когда я увидела, что уровень воды немного спал. Я пыталась использовать 12-вольтовую помпу, но она уже не работала. Глянув на русский радиобуй, я задалась немым вопросом: ну хоть он-то сработает? Я вернулась к гардочке старой ручной помпы, надеясь только на неё. «Ну, что? – подумала я, – будем в Петропавловске живыми, а?»
Я смотрела на Рафаэля и видела его остекленевший взгляд, хотя он оставался в сознании. Это был просто кошмар. Мои руки уже болели от помпы, но после небольшого перерыва я продолжила качать воду.
Мы работали уже несколько часов. Вместо паники на «Аваче» в тот день была спокойная рабочая атмосфера. Я думала о всяких «мелочах», которые мы, члены экипажа, имели в течение всего лета. Как Юрия безжалостно «выпихнули» с яхты в Эвреке; о Рафаэле и о больших разногласиях с Сашей по вопросу о посещении острова Тёрн, который оставил Рафаэля без сигарет; как я страдала морской болезнью, не могла толком работать, и Саша сказал мне, что я больше не в экипаже... тот момент, когда я почти запрыгнула на яхту в Хило... А теперь мы работали все вместе – чтобы выжить.
В 18.00, закончив с мачтой и плотом, Саша с Пашей спустились вниз и выключили дизель. Теперь единственными звуками были грохот разбивающихся волн и непрерывный вой ветра. Мы приняли план: засветло приборка в салоне, затем есть и спать, а утром пускать дизель и – дальше на вест. У нас было достаточно топлива – на двое суток. Это дало бы возможность оказаться в пределах четырёхсот миль от Камчатки, ближе к морским путям, где мы надеялись встретить какое-нибудь судно. Парус можно поднять и на гике, если поставить его вертикально.
Мы навели на яхте порядок от носа до кормы. Тут моя морская болезнь вылезла снова. Я перегнулась за борт и выдала Нептуну все свои соображения относительно бушующего шторма. Я вообще страдаю морской болезнью первые два дня каждого плавания, но избегаю подобного лечения из-за общего отвращения и связанной с этим сонливости. Но на сей раз я выдала на-гора!
Саша перенёс сигнальные ракеты в более доступное место, чтоб всегда были под руками. Я определилась по GPS, а потом мы оценили повреждения. Обнаружили, что стационарная газовая плита больше не работает; что спутниковую антенну, установленную на корме, вырвало при оверкиле. Плексигласовый люк ахтерпика – больше не люк. Паша думает, что сломал рёбра. И всё же «Авача» с её экипажем были просто в замечательно хорошей форме.
После обеда Саша расписал вахты. Паша и я оставались на вахте до полуночи, а Саша должен будет разбудить кого-нибудь из нас ближе к рассвету. Так как Рафаэль получил серьёзные травмы, от вахты мы его освободили.
После холодного обеда мы забрались в свои койки. Уснуть не представлялось возможным. Каждые пятнадцать минут ветер то утихал (и я дремала), то снова выл и трепал яхту. Спокойные периоды, которых я уже начинала бояться, всегда сопровождались последующими сильными взрывами ветра. В полночь мы разбудили капитана.
Я кипятила воду для чая на маленькой газовой плитке. Саша разбирал влажные фотографии. Мне импонировало то, что он рассматривал эту задачу как заслуживающую внимания. Сашино спокойствие и хладнокровие помогли нам пройти через этот кризис.
Вскоре после полуночи мы обнаружили, что спасательный плот отвязался и уплыл. Я подумала: «Ну, по крайней мере, теперь он будет маяком для самолётов в нашем районе», но мы не видели ни одного самолёта с самого атолла Мидуэй. Теперь мы зависели от сигнала радиобуя, который хоть кто-нибудь да получит, так или иначе. Тем временем Саша произвёл обсервацию и записал её в яхтенный журнал. Ветер и волны продолжили насиловать яхту. Мы тащили за собой швартовы и тщедушный плавучий якорь.
В 02.00 8 сентября мы расселись по местам. Часа в три огромная волна разбилась об корму прямо над моим ухом. Я боялась, что теперь «Авача» начнёт ломаться по частям, и задавалась вопросом, увижу ли я когда-либо снова своего сына. Всякие «вот если бы…» заполнили всё моё сознание. Вот если бы я установила периодическую связь с Марком в Джуно, вызывая его каждые три дня... Вот если бы мне удалось получить погоду на свой лэптоп… Всю ночь в мыслях была полная сумятица, особенно когда я вспоминала, что мы потеряли спасательный плот. Мы зависели исключительно от надёжности «Авачи», несущей нас сквозь ночь. Так или иначе, часы шли, и один из них я продремала.
На рассвете – в 07.30 – я безошибочно определила, что раздавшийся откуда-то звук принадлежит самолёту. Из кокпита я увидела самолёт американских ВМС, летящий низко над горизонтом на зюйд. Саша вытащил из форлюка сигнальные ракеты. Я попыталась связаться с пилотом, используя свою старую рацию. Они заметили наши сигнальные ракеты и подлетели ближе. На радио не ответили, но пустили ракету и сбросили большой оранжевый спасательный плот. Мы пустили дизель и попытались поймать этот плот. Потребовалось несколько попыток; наконец мы ухватили его и втащили на палубу. Несколькими минутами позже я заметила второй плот, который мы также поймали и взяли на буксир. Через несколько минут самолёт улетел. Позже мы узнали, что этот самолёт «Орион» базировался в Японии.
Теперь мы знали, что сигнал нашего радиобуя принят, и помощь не заставит ждать. Мы завтракали консервированной рыбой и крекерами (подарок от начальника порта на атолле Мидуэй). Потом взяли GPS и определили, что нас снесло на семнадцать миль обратно к осту.
Двумя часами позже прилетел самолёт Береговой охраны. На сей раз мы смогли поговорить на 16-м канале. Этот самолёт базировался в Адаке на Алеутских островах. Офицер Береговой охраны спросил меня относительно состояния нашего экипажа, наших имён и возрастов, а также о маршруте и цели перехода. Он сказал, что сигнал радиобуя получен в Джуно (!), и они могут дать информацию друзьям и семьям. Я передала ему имена и номера телефонов для контактов в Петропавловске и Джуно.
Тогда он проинформировал нас, что контейнеровоз «Sea Land Initiative» приблизительно в двух часах хода от нас, и что это немецкое судно, единственное в районе, согласилось изменить курс и подобрать нас.
Нам предстояло принять непростое решение. На судне не было крана, способного поднять яхту на борт. Вначале Саша сказал, что он останется с «Авачей». Когда я передала это Береговой охране, они ответили:
– Мы можем понять ваше желание остаться с яхтой, но у вас единственный шанс для спасения; в вашем районе нет никаких других судов, и к тому же на подходе очередной тайфун.
Тогда Саша согласился быть спасённым. Мы должны оставить «Авачу»... Жизнь дороже.
Лётчики Береговой охраны сказали нам, что у них мало топлива, но прежде чем улететь, они хотели бы удостовериться, что мы вышли на связь с судном. Они действовали как ретранслятор, поскольку контейнеровоз ещё не достиг зоны возможного радиоконтакта. В итоге мы услышали капитана нашего спасателя. Самолёт Береговой охраны сообщил, что они вынуждены улететь. Мы поблагодарили их за помощь. Я думала: как странно, ведь нам даже не увидеть лица этих храбрых парней, что прибыли спасать нас...
Мы погрузили свои вещи в парусные кисы. Теперь нам уже было видно огромное немецкое судно, но им было сложно заметить нас, ибо мы буквально исчезали в волнах. Немецкий капитан попросил дать сигнальную ракету. Когда они приблизились, он сказал, что пройдёт по корме, а затем встанет к нам с правого борта, закрывая от волны.
Ещё он спросил, есть ли у нас дизель; я ответила «да», и он подошёл. Мы маневрировали рядом с германцем, команда которого подготовила стрелу и трап, чтобы поднять нас на борт. «Авача» сильно ударилась о борт, но мы сумели передать кисы, используя спасательный плот как кранец. Саша искусно работал румпелем. После первой передачи груза я увидела, что мой жёлтый мешок с летним журналом упал в воду. Мы упорно искали его и после трёх неудачных попыток всё же нашли. Затем мы снова подошли к борту «Sea Land», и его команда взяла остальную часть наших вещей.
Теперь надо было поймать шторм-трап. Было трудно уравнять ход. После нескольких попыток всё же ухватили болтающуюся верёвочную лестницу.
Первым поднялся Рафаэль. Всё это качалось гораздо выше меня, а потому у меня не было другого выбора, кроме как ловить шторм-трап руками. Деревянная «Авача» уже была готова вот-вот расколоться, поскольку её швыряло на борт стального контейнеровоза. Потом наверх взобрался Паша, и мы втроём видели, как Саша сказал «Аваче» последнее «прости», задраил люк и поднялся к нам на борт...
Мы наблюдали как яхта, честно служившая нам до сих пор, была оставлена на своё одинокое плавание. Я радовалась, что осталась жива, чувствуя, что мне дан второй шанс в жизни. Одновременно мне было очень-очень грустно. Мы наблюдали, как «Авача» медленно дрейфовала от нас, пока совсем не скрылась из виду. Для любого капитана это один из самых тяжёлых моментов в жизни. За время своих многочисленных северных тихоокеанских походов «Авача» воспитала много яхтсменов. Удивительная эра российско-американских яхтенных контактов заканчивалась…
Последнее известное место «Авачи»: 43.23'N и 168.35'E.
Где она теперь? Как всякая деревянная яхта, она должна была пропускать воду – всё лето мы откачивали её из-под пайол. Но когда она была ошвартована прошлой зимой в Сиэттле на озере Юнион, никто этим не занимался. Мы рассуждали просто: когда мачта работает, она прогибает деревянные доски, и внутрь попадает больше воды. Так что, возможно, она всё ещё на плаву в Северной Пасифике, медленно движется назад к штату Аляска. Одинокий странник...
Тем временем, пребывая в полной роскоши современного контейнеровоза, мы в течение шести суток дошли до Калифорнии, а потом оттуда самолётом в Петропавловск…