Иеромонах Александр (Зубарев)
— …А это мы однажды слушали по радио выступление диакона Андрея Кураева… Он и говорит: мол, за последние годы в России открыто полторы тысячи храмов и семьсот монастырей. А мы смеемся: не семьсот, а семьсот один! Нас отец Андрей забыл посчитать! Так и пошло с тех пор: 701-й монастырь. Батюшка теперь говорит: «Объявляю приказ по 701-му монастырю!» — или: «Начинаем производственное совещание 701-го монастыря…»
Смеются матушки Ирина и Леонилла. Это шутка: нет никакого монастыря. Есть храм Св.вмч. Георгия Победоносца в посёлке Каменка Выборгского района. Маленький деревянный храм-новодел, строгий, без архитектурных излишеств, — как и полагается всякой армейской постройке. Армейской — потому что стоит он возле большого военного городка, потому что настоятель его иеромонах Александр в миру звался капитаном Зубаревым, потому что две женщины, чьими трудами также держится храм, — инокиня Леонилла и матушка Ирина — с гордостью говорят о себе: «Мы — старшие прапорщики!»
И всё-таки это монастырь.
— Мы тут монашествуем потихоньку, — говорит отец Александр. — У нас приходская-то жизнь занимает несколько часов в неделю — когда прихожане собираются на воскресную литургию. А потом идёт монашество по полному чину. Каждый день службы монастырские, длинные — по пять, по шесть часов в день…
— Не тяжело ли после армейской деятельной, бурной жизни нести монашеское служение?
— Тяжело то, чего не любишь. А что за монах, если он не любит безмолвие, нестяжание и долгие, обстоятельные церковные службы? И зря вы противопоставляете армию монастырю. Нет, армейская и монастырская жизнь — это понятия родственные. Быт хорошо налаженного монастыря и быт хорошо налаженной воинской части, они похожи. Я вспоминаю годы в военном училище: расцвет государства перед его закатом… Армия могучая, всё в ней шло чётко, без сбоев. Золотое время было: порядок, дисциплина, строгость! Мы, курсанты, все четыре года жили в казармах, никакого свободного выхода не имели — и никто из нас на это воспитание не жалуется. Сейчас у меня те же привычки, и мне не в тягость монашеское устроение жизни: всё родное, знакомое.
— В армии — приказ, в монастыре — послушание! — добавляет мать Леонилла. — Я, например, до сих пор армейский ремень ношу: и в переносном смысле, и в самом прямом.
— Но вообще-то, по моим наблюдениям, военные к Церкви относятся довольно сдержанно. Рядом с вами такая большая воинская часть: это доброе соседство?
— Не просто большая часть, — поправляет батюшка, — а одна из двух крупнейших в России миротворческих бригад. Она побывала во всех серьёзных военных конфликтах последнего времени, и ко всем, кто в ней служит, я отношусь с глубоким уважением. Путь к Богу — тайна великая… Надо терпеливо ждать — я верю, что Господь не оставит их…
— Конечно, наши прихожане — это в основном женщины, офицерские жёны, — говорит матушка Ирина. — Раньше мы как привлекали их в храм? Устраивали детские праздники, ставили спектакли… А сейчас народ уже дальше хочет идти: им уже интереснее само богослужение… Ещё мы служим в посёлке Камышовка — зимой ходим туда по льду, через озеро: батюшка берёт переносной иконостас, который он сам сделал, кладёт священные сосуды в рюкзачок — и в поход! Ещё у нас прекрасный храм на территории местного госпиталя, ещё — два сестричества: одно во имя иконы Божией Матери «Умягчение Злых Сердец», а второе — прмцц.Елисаветы и Варвары. И устав хороший, утверждённый митрополитом: принимаем женщин, которые хотят вести образ жизни, близкий к монашескому. А там уже с благословения правящего архиерея и своего духовника, если позволяет семейное положение, можно принимать и монашеский постриг. Да, где-то четыре священника на один храм, а у нас — один батюшка на четыре храма…
— Матушку Ирину мы пока в монахини не принимаем, — улыбается отец Александр, — у неё ещё каноническое препятствие по дому бегает. Пусть прежде оно подрастёт — вот тогда…
— А у нашего монастыря и погост свой уже есть, — говорит мать Леонилла. — Там всего одна могилка, но нам она очень дорога: в ней лежит монахиня Алевтина. Была она женой отца Александра — тоже человек армейский, старший прапорщик; потом приняла тайный постриг… Она тогда уже раком болела, но с неё пошло всё наше здешнее монашество. Теперь молится о нас у Престола Божия… И все солдаты, все офицеры бригады, погибшие в нынешних войнах, тоже, верю, молятся… Их молитвой и живём, и будем жить, и надежду имеем, что из малого нашего горчичного зерна вырастет с годами церковное древо на этой земле.