Парнишка со шрамом

Мальц Эдуард Лазаревич
ПАРНИШКА СО ШРАМОМ
Рассказ 
Э.Мальц

То, что с годами человек становится стройнее, справедливо только до восемнадцати. Мне же было раза в два с лишним больше, и поэтому мой любимый выходной костюм, становившийся постепенно все теснее, наводил меня на пессимистические размышления. Надо было срочно худеть. Но всякие китайские диеты вкупе с другими методами научно обоснованного недоедания оказались совершенно несовместимыми с активной кулинарной деятельностью тещи.
Поэтому, терпеливо дождавшись понедельника (ибо именно этот тяжелый день недели предназначен для любых серьезных начинаний), я встал пораньше, одел тренировочный костюм и с мыслями о предстоящей физзарядке мужественно направился в близлежащий парк. Был там один укромный уголок: среди густого кустарника крохотная полянка, скорее пятачок, и на краю – скамья, кем-то развернутая задом наперед. По вечерам там обычно ворковали влюбленные парочки, не обращавшие внимания на стеклотару, брошенную здесь днем более мощными мужскими коллективами; но с утра я мог не опасаться ничьей конкуренции и, таким образом, обойтись без любопытных и иронических взглядов прохожих.
Сделав несколько дыхательных упражнений, я вспомнил, что людям, безвременно потерявшим талию, рекомендуют упражнение, состоящее в том, что надо лечь спиной на скамью, расслабиться, а потом начать ритмично поднимать и опускать ноги. Легко и с удовольствием выполнив первую часть этого упражнения я задумался перед выполнением второй его части, когда вдруг услышал хруст ветки под чьей-то ногой. Повернув голову, я увидел в щель между рейками скамьи парнишку лет тринадцати. Меня он, вероятно, не заметил - мешала спинка скамейки. Бросив на землю школьный ранец, он снял и положил на него курточку, а затем, нагнувшись, пошарил рукой под кустом и извлек из какого-то тайника две гантели и куски резинового бинта.
Телосложение у парня было ужасное: щуплый и узкогрудый, он был весь какой-то угловатый, искривленный, перекошенный, одно плечо выше другого.,.
Чувствуя, что мое положение с каждой секундой становится все более идиотским, я решил обнаружить свое присутствие, и, начав поднимать ноги, слегка, как будто бы нечаянно, кашлянул. Он резко обернулся и уставился на меня. Я поднялся со скамьи и небрежно сказал:
– Вот, тоже зарядку делаю. Так замаскировался, что ты пришел и меня даже не заметил.
– Это мое место! – крикнул он. – Я раньше сюда пришел! Еще с прошлого года каждый день! – Лицо его было бледным, и только над правой бровью багровел шрам, пересекающий лоб. В глазах было какое-то затравленное и в то же время отчаянное выражение; так может смотреть тот, кто, зная, что будет побежден, намерен все равно драться до последнего. Глядя в эти глаза, я вдруг догадался, понял, как я должен ему ответить.
– Понимаешь, какая штука, – признался я ему, – я вот толстеть начал – потому и выбрал уголок поукромнее, чтоб никто надо мной не смеялся. Ты не беспокойся, я не буду тебе мешать, я тут с краю – около скамейки.
Парень помолчал и, смерив меня взглядом, буркнул, уже миролюбиво:
–Ладно, оставайтесь, коли мешать не будете. Уместимся тут. А смеяться я не стану, – и, повернувшись ко мне спиной, начал делать зарядку. Впрочем, то, что он делал, назвать зарядкой было бы трудно: нет, это была не зарядка, а работа, работа тяжелая, изнурительная, до седьмого пота. Он тянул резиновые бинты, размахивал гантелями; какие-то упражнения у него не получались, он ронял гантели, но поднимал их и повторял одно и то же снова и снова, Когда минут через двадцать я, размявшись, уже собрался уходить, он продолжал упорно истязать свое тело.
На протяжении целого месяца я каждое утро встречался с ним, и, если за этот месяц я немного привел себя в норму, то заслуга эта была его, а не моя: просто халтурить при нем мне было бы стыдно. Общительностью он не отличался, и на все попытки заговорить с ним отвечал односложно и неохотно.
Однажды – это было в воскресенье, – сделав зарядку и позавтракав, я должен был поехать по какому-то делу. Когда я подошел к автобусной остановке, там стояли две пожилые женщины и настолько громко разговаривали между собой, что – даже при желании быть скромным – не слышать их было невозможно. Вероятно, это были две приятельницы, много лет не видевшиеся и встретившиеся случайно только что.  И вот, одна рассказывала другой о том, что ее сын, работавший где-то на Севере, погиб вместе с женой в аварии. Ей долго не сообщали о несчастье, потому что она в то время лежала в больнице с инсультом. Только спустя много времени ей привезли внука, который после смерти родителей жил там же на Севере у их друзей. Мальчишка перенес там какое-то заболевание, скрючившее его так, что, когда он приехал, на него посмотреть было страшно, и вот уже почти шесть лет, как она его выхаживает.
– Да вот он, легок на помине, – сказала старушка, кивнув в сторону, – из школы идет.
Я невольно тоже посмотрел в указанном ею направлении и увидел своего ежедневного компаньона по зарядке. Он подошел к старушке и его лицо вдруг осветилось приветливой и ласковой улыбкой. Затем он посмотрел сквозь меня, явно не желая меня узнавать.
– Да что же ты в школе сегодня делал, – воскресенье ведь?! – спросила приятельница бабушки.
– Да это все из-за политики, – ответила за него бабушка, – Представляешь у них еще с прошлого года кружок политинформации сделали. Каждое утро перед занятиями информируются. И даже по воскресеньям и в каникулы. Он из-за этого кружка в школу на целый час раньше уходит, дома не завтракает – говорит, что в школьном буфете их кружковцев вкусно кормят – я ему деньги на завтрак с собой даю. Так увлекся – ни единого денька не пропускает. А мне страшно что-то: вдруг как здоровье не выдержит – ведь он слабый у меня, его даже и от физкультуры освободили.
Мальчишка стоял, крепко сжав губы, и напряженно смотрел в упор на меня. Вдали уже показался автобус, но я шагнул с остановки на мостовую, сел в проезжавшее такси и поспешно ретировался.
На следующий день я решил ни о чем не напоминать парню, но он сам заговорил со мной:
– А я вчера думал – вы меня заложите.
– Зачем? За кого же ты меня принимаешь?
– Да нет. Я знаю, что врать нехорошо. Я бабушке никогда не вру. Но только здесь иначе никак нельзя было. Она так трясется надо мной – ни за что не разрешила бы упражнения делать – ведь я и от физкультуры освобожденный. Да и деньги на гантели собрать надо было.
– Это вместо завтраков?
– Да нет, я же понемножку откладывал, не сразу.
– А ты не боишься, что, занимаясь сам без контроля, ты можешь навредить себе?
–  Ну и пусть! – Он вдруг сорвался на крик. – Пусть хоть подохну! Или буду сильным, как все! Чтоб никто не дразнил, никто не жалел, никто не бил! Чтоб самому ничего не бояться! И потом, – он опять заговорил спокойно, – игра пока что идет в мою пользу.
–  То есть?
– А то, что в прошлом году я на брусья не мог залезть. Попробовал и сорвался, вот память осталась, – он показал рукой на свой лоб, пересеченный шрамом. – А в этом году я уже даже по канату до половины могу.
– Так ты же освобожден от физкультуры!
– А это я сам в спортзал прихожу, когда там никого нет, – его часто забывают запереть после того, как в нем убирают.
– А что ты будешь делать, если бабушка вдруг узнает, что политинформация – это твоя выдумка?
– Да не совсем выдумка. Я ж на самом деле хожу слушать, только это у нас не утром, а на большой перемене. Да еще, когда у них урок физкультуры, так я "Комсомольскую правду" читаю, чтоб потом бабушке рассказывать.
– "Комсомольскую"? Не рано ли? Тебе ж, наверно, многое там непонятно!
– А я у исторички нашей спрашиваю – она мне все всегда объясняет.
– Может, хочешь, я тебе тоже постараюсь помочь?
– Нет, теперь уже не сможете. Я ж последний день здесь. Уезжаем мы завтра с бабушкой. В Ставрополь. Насовсем. Она говорит, что там климат для меня здоровый.
... Вероятно, они действительно уехали. По крайней мере, зарядку в укромном уголке парка я с тех пор делал в одиночестве.
Давно это было, – наверно, лет десять назад.
– А знаете, я все-таки иногда вспоминаю его. Когда по телевидению транслируют финал каких-либо соревнований, и на пьедестал почета поднимаются крепкие мускулистые парни, я ловлю себя на том, что всматриваюсь в их лица, пытаясь разглядеть у кого-нибудь из них шрам над правой бровью.

                1985 г.
Напечатано в сборнике Лит. объединения Ленинградского Дома Ученых в 1987 году.

.