Старый заброшенный дом. Здесь прошло мое детство. Ощущение, что за этими стенами до сих пор протекает прежняя, уже давняя, жизнь. Понимаю: это мне только кажется, но все равно — интересно глянуть на стены и окна, которые помнят меня — ребенка. Хочется заглянуть внутрь дома, вдруг удастся вновь нырнуть в свое детство. Зайти? В доме давным-давно никто не живет, подъезд забит, а двор огорожен высоким строительным забором.
Оглянулся по сторонам. На улице никого нет.
Да и немудрено — соседние дома тоже приговорены и приготовлены к сносу. Посмотрел вокруг, нашел обломок ржавой трубы. С ее помощью открыл дверь и вошел в “свой” подъезд. Дверь на пружине, закрылась за мной сама.
Внутри темно, но не сыро, а сухо, даже слишком. Через запыленные окна совсем не доходит дневной свет. Вытащил из кармана фонарик. Он не зажигается, хотя только что на улице проверял его, все было нормально. Что ж, придется в темноте тащиться на свой второй этаж. К моему удивлению я неплохо ориентируюсь, словно, подобно кошке, получил способность видеть в темноте.
Вот и она — наша бывшая коммунальная квартира. Взялся за ручку, дверь поддалась. Наверное, давно все замки с квартир сняли. Да и к чему запоры, если дом идет под снос?!
В квартире тоже темно, но почему-то я все вижу. Странно, что в прихожей та же мебель, что стояла много лет назад. Но ведь с той поры сменилось множество жильцов?!
Я вздрогнул от неожиданности.
Беззвучно открылась дверь комнаты соседей. От страха у меня похолодел затылок. В прихожую вышла соседка. Я остолбенел, но сдержал удивление:
— Здравствуйте, Лидия Петровна!
— Привет, коли, не шутишь!
— Вы меня, наверное, не узнали?
— Почему? Отлично тебя помню, Коля!
— Но ведь прошло несколько десятилетий, я вырос… — удивился я.
— Для меня время остановилось… Что с тобой случилось? Почему ты здесь?
— Что вы имеете в виду? — вздрогнул я от нехорошего предчувствия.
— Скоро сам догадаешься…
Я не стал допытываться, лучше оставаться в неведении. Я был на похоронах Лидии Петровны несколько лет назад. Случайно узнал о ее смерти и решил попрощаться. Похороны оказались двойные. Видимо, от тоски, ее муж скончался на следующий день после супруги. Почему она жива, и что делает в квартире, которую покинула лет тридцать назад?
— Можно мне зайти в комнату, где мы жили?
— Разумеется, она твоя!
Я вздрогнул от слова “твоя”. За прошедшие годы я сменил немало квартир, да и дом этот скоро снесут.
С некоторым напряжением вошел я в комнату, которую покинул в семилетнем возрасте. Когда я в последний раз оглядывал ее, она была совершенно пуста. Сейчас же в ней стояла та же мебель, что в то время, когда я жил здесь с родителями.
Я выглянул из окна во двор, ничего не видно — темно. А что если выйти туда через черный ход? Вернулся в пустую уже прихожую. Спустился на первый этаж, прошел по небольшому коридорчику и вышел на крыльцо черного хода.
Почему так темно?! Я ведь входил в дом, когда ярко светило солнце. Посмотрел на небо. Как ни странно, солнце в зените, но небо черное-черное. Солнце светит, словно прожектор, узким направленным светом, оставляя во дворе небольшой освещенный круг.
Спустился с крыльца, пошел по двору. Лето, тепло, но деревья голые, словно зимой, да и на земле нет ни одного растения, насколько я смог рассмотреть в полумраке.
А что если выйти на улицу не через подъезд. Я обогнул торец дома, благо в деревянном заборе была лазейка. На улице было также темно, как во дворе. Таким же прожектором светило солнце. Подошел к парадной двери. Она вновь забита, словно я совсем недавно не взламывал ее.
Окинул взглядом всю улицу. Темные здания, только в одном из домов светились окна. Поспешил к этому зданию. Светящиеся окна выглядят вполне обычно, но странно, что за ними не мелькают человеческие фигуры. Мертвый город? Не буду пугать себя раньше времени. Подошел к одному из подъездов, потянул ручку двери на себя и осторожно заглянул в подъезд. И тут же отпрянул. Как хорошо, что я не рванул внутрь быстро, иначе бы провалился. За дверью был котлован, огороженный стенами. Никаких перекрытий, только стены с глазницами окон. Почему же снаружи они светятся?! Дом-обманка. Для чего он?
Неплохо бы обойти весь город, но любопытство мое прошло, зато всё сильнее рос страх — смогу ли я вырваться из этого странного города?!
Надо вернуться во двор своего дома, зайти в подъезд, а затем через парадный вход выйти на улицу. Вдруг тем же путем, каким зашел, смогу и выйти на солнечную улицу. Захотелось ощутить себя в реальном мире, а не в этом городе, похожем на царстве мертвых. А вдруг это так и есть?!
И вот я в подъезде. Со страхом берусь за ручку парадной двери, надеясь, что сейчас распахну дверь и зажмурюсь от яркого солнечного света.
Чуда не произошло. На улице такая же темень и солнце-прожектор. Заколдованный круг. Может, я сплю. Ощупал себя, вроде не во сне нахожусь. Пожалуй, стоит вернуться в свою квартиру.
Поднялся на второй этаж, вошел в знакомую с детства дверь. Прихожая пуста. Постучал в комнату соседки. Стука не слышно, но Лидия Петровна отозвалась глухим голосом:
— Войдите!
Вошел. Соседка сидит за столом, ее муж полулежит в кресле.
— Лидия Петровна, хочу вам задать неожиданный вопрос: здесь тот свет или этот?
— А ты как думаешь?! Мы с мужем давно умерли…
— Это я знаю, я был на ваших похоронах. Поэтому я и задал этот странный вопрос.
— Тогда тебе известен ответ.
— Это меня и пугает! У меня есть подозрение, что я тоже отошел в мир иной. Вот я и хочу узнать у вас о реалиях местной жизни, нет, неправильно, смерти, даже не знаю, как точнее выразиться…
— Может, прозябания? — подсказала соседка.
— Прозябание — тоже жизнь, хоть и бесцельная. А что, здесь очень тяжко?
— Не то слово! Смертная скука!
— А книги!? Ведь их так много у вас! — я оглянулся на стеллажи, опоясывающие всю комнату. Правда, темно, жаль, что в гроб не кладут фонарики. Впрочем, у меня с собой есть, но он почему-то не работает.
— И не будет. Здесь законы физики не действуют. Впрочем, фонарик не смог бы нам помочь.
— Почему?
— Мы всё равно не смогли бы читать.
— Разучились?
— Мёртвые не могут читать…
— Почему же в таком случае мы разговариваем, ходим?
— Ты меня спрашиваешь?! Допускаю, что нам всё это только кажется.
— Но также мы можем допустить, что читаем! — не удержался я.
— Допускай, если помнишь прочитанные тобой книги.
— Чем же вы с мужем занимались те годы, что прошли с момента вашей смерти? Насколько я понимаю, на этом, тьфу, на том свете не надо есть, спать, ходить в туалет. Казалось бы, не жизнь, а малина. Опять я по привычке употребил слово жизнь. Никак не отвыкну.
— Да, уж малина! Чем занимались? Переливали из пустого в порожнее… свою прежнюю… земную… жизнь. Хорошо хоть эта возможность осталась, а то бы от скуки совсем сдохли. Впрочем, мы ведь уже сдохли, так что это нам уже не грозит. Но даже это переливание ужасно надоело. Когда были живы, каждый день что-то происходило: происшествия, события, даже неприятности. Всегда была пища для разговоров, перемывания косточек ближних и дальних. А сейчас от некоторых людей и косточек уже не осталось, нечего перемывать…
— Обрадовали вы меня! Нечего сказать! Придется быть третьим в вашей компании. Буду вам рассказывать истории из своей жизни…
— Сомневаюсь, что тебе это удастся!
— Почему? Вы против общения со мной?
— Причем здесь мы!
— А что тогда?
— Мы всегда тебе рады, но вряд ли ты сможешь приходить к нам в гости…
— Но ведь сейчас хожу. Даже по улице прошелся.
— Еще не прошло девяти дней со времени твоей смерти, поэтому ты более свободен. Ты пока еще в переходном периоде — между тем светом и этим, вернее, наоборот. Затем будет иначе.
— Но ведь вы тоже ходите по квартире!
— Дальше прихожей не смогу пройти. Я пробовала, не получается.
— Получается, что я тоже целую вечность буду сидеть в своей комнате?
— Скорее всего, именно так!
— А почему ваш муж с вами?
— Нас ведь похоронили в одной могиле.
— Это я понимаю. Но тогда другой вопрос. Допустим, я оказался здесь, поскольку здесь родился. Где начал свой жизненный путь, там его и закончил. А вы почему?! Ведь умерли вы в другом жилище, да и до этой квартиры много где обитали!
— Для нас это тоже загадка. Разве что…
— Что?
— По нашим с мужем ощущениям наиболее счастливо мы жили именно в этой квартире. Молоды были и здоровы.
— А почему я? Счастливое детство? Но ведь не всякое детство радужно… Понимаю, мои вопросы риторические. Ответ на них знает только Провидение или Господь… Интересно, если я останусь в вашей комнате, что будет через девять дней. Меня кто-то или что-то перенесет в мою комнату?
— Этого мы не знаем. Но не стоит рисковать!
— Вы боитесь?!
— Да.
— Чего можно бояться мёртвым людям?
— По привычке. Как бы не было хуже.
— Куда уж хуже?! Скучать целую вечность!
— Всё равно: от добра добра не ищут. Пока мы вроде в безопасности. В случае нарушения здешних законов вдруг нас отправят в какой-нибудь ад!
— Всё веселее будет!
— Нет, уж уволь нас от такой радости!
— Понял! Я тогда пойду!
— Счастливо провести остаток вечности!
— И вам того же!
Пришлось уйти в свою комнату. Теперь мне суждено именно здесь жить. Опять я за своё. Нет, этот глагол не подходит. Умирать? Но я ведь уже мёртвый. Пребывать вечность? Но ведь и этот глагол от слова “быть”, значит, существовать. А я ведь уже в небытии. Непонятна мне высшая логика — почему я навечно должен застрять в этой квартире. И чем буду заниматься целую вечность? Вспоминать то, что было в жизни?
Люди представляют себе обычно рай в виде цветущего сада с постоянно звучащей музыкой. А на самом деле я оказался в том же мире, из которого ушел. Только теперь этот мир в заброшенном виде, без света, воды, жизненных удовольствий. Впрочем, мёртвым всё это и не нужно. А почему? Меня никто не спрашивал, нужно это мне или нет.
Впрочем, меня не спрашивали и тогда, когда вытаскивали на свет Божий. Хочу я родиться или нет. Но сейчас точно не спросили: хочу ли я умирать.
А почему я решил, что я сейчас в раю. Большое самомнение. Как будто я такой уж благородный. Может, я в аду? Никто ведь не мог утверждать, что ад — это непременно раскалённые печи с котлами, в которых варятся грешники или сидят на раскалённых сковородках.
Чем же мне заняться? Лечь спать? Может, приснится что-нибудь из прошлой жизни? Не спится. Видимо, здесь даже сна нет, ведь он — тоже признак жизни. Одни только разговоры о вечном сне, а на самом деле придётся, видимо, вечно бодрствовать, хотя слово это вряд ли подходит к мёртвому телу. Придётся лежать и вспоминать прошлое. Кстати, когда-то в детстве мне нравилось в ночной тишине мерное тиканье будильника. Вот он, на столе, поставлю-ка я его на табуретке рядом со своей головой. Пусть отмеряет вечность…
Фото - Александр Михайлов, художественная обработка - Василий Власюк