На обочине
- Не пойду! Никуда не пойду!
- Здесь останешься? – этот мужской голос и не пытался скрыть усмешки, и на голос отца совсем не походил.
Женя открыла глаза и… и, как легко догадаться, увидела Трофима, который склонился над столом, за которым она похоже… спала. Женя подняла голову и огляделась. Она вновь находилась в этнографическом кабинете, приоткрытая дверь которого тихонько скрипела, но совсем не напоминала дверь в клетушку Марьюшки. Неужели это был только сон?
- Ну, я жду тебя, жду, - сказал Трофим, - перемена не резиновая, может и закончиться. Неужто, Баба Катя так утомила?
Женя схватилась за голову руками, словно боялась, как бы Трофим не заметил, что она, т.е. голова, раскалывается на куски. Так, надо собраться с мыслями. Только что она мяла в руках подол сарафана, и плача о потерянном возлюбленном, умоляла отца отпустить ее в дальнюю дорогу, Нет, это не она умоляла, это Марьюшка. Она бы ни за что! На мгновение перед ее мысленным взором вновь предстали образы оскорбленного Финиста, сестер ненавистных, испуганного отца… Как сон может быть таким ярким и длиться по меньшей мере сутки? Женя посмотрела на часы на своем запястье, которых всего минуту назад не было, любимые джинсы, в которые была одета, и поняла, что она вернулась… Куда? В реальность, в которой, похоже, с момента, как она вошла в этнографический кабинет, прошло всего несколько минут.
- Трофим, ты сказки любишь? – резко поднявшись из-за стола, спросила Женя.
- Обожаю... Ты моя сказка! – расплылся в улыбке тот, пытаясь обнять девушку.
- Отстань, я серьезно! Знаешь сказку про Финиста - ясна сокола? – В глазах Женьки загорелся огонек решительности (Это не может быть простым сном!).
- Да, конечно, - усмехнулся Трофим, - вчера на ночь зачитался сею сказочкой, так что утром встать не мог.
- Я серьезно, - сосредоточенно повторила Женя. - Чем там все заканчивается?
- Жень, ну, почем я знаю! – всплеснул руками ее приятель. - Детский сад – это давным - давно пройденный этап в моей жизни.
- Мне срочно нужно в библиотеку! – Женька стремительно направилась к двери.
Дверь за ней захлопнулась, и Трофиму пришлось поспешить, чтобы, покинув этнографический кабинет, успеть нагнать ее на лестнице, ведущей на 3-й этаж.
- Опять в библиотеку? Ты и так там каждый день засиживаешься! – Трофим с трудом протискивался сквозь группы и группочки первокурсников – второкурсников, с любопытством, а девичья половина и с завистью, наблюдавших за его погоней.
- Мне надо прочитать срочно, - притормозила Женька, когда молодой человек вцепился в рукав ее свитера.
- Что, сказку про Финиста?
- Как ты угадал? – вздохнула Женя.
-Что-то ты бледная, сказками бредишь, а сама, того глядишь, в обморок брякнешься, - пристально разглядывал ее лицо Трофим, и вновь решительно схватил девушку за руку. - Пойдем на 2-й этаж, в читалку филологов.
Читальный зал филологического факультета в отличие от других отделений университетской библиотеки славился… своей близостью к студенческому буфету, простотой нравов и лояльностью юных библиотекарш, студенток – заочниц с того же факультета. Здесь не возбранялось, для приличия взявши книжку или журнал, выпить прямо за столом стаканчик чая с булочкой или кофе с бутербродом. Такая вот своеобразная литературная гостиная ждала каждого, кто забредал к филологам.
Минут 5 спустя Женя и Трофим сидели за столом в дальнем конце читального зала и усиленно поедали бутерброды с колбасой. Трофим - потому что действительно проголодался, а Женя - потому что пыталась таким образом погасить шок и окончательно прийти в себя.
- Трофим, а ты сказки в детстве любил? – снова спросила Женя.
- Почему в детстве, я и сейчас люблю, - важно заявил молодой человек, весь вид которого полностью противоречил его словам.
- А какая самая любимая? – не отставала девушка, всерьез опасаясь, как бы собеседник не услышал, как ее зубы отбивают мелкую дробь о фарфор кружки.
- Самая любимая – это сказка про Золушку, - серьезно ответил Трофим.
- Почему? – удивилась Женя, - она же девчоночья, про платья, туфли, принца и о том, как удачно выйти замуж?
- Ошибаешься, - уверенно продолжал Трофим, отодвигая в сторону их кружки и тарелки с одним недоеденным бутербродом, - она совсем не про предметы гардероба и розовых мальчиков, в этой сказке в отличие от других нет розового варенья.
- А что же в ней есть? – спросила Женя, больше для того, чтобы отвлечься от терзавших ее мыслей («Что же это было, черт возьми?!»)
- А в ней, моя девочка, - менторским тоном пятикурсника говорил Трофим, - есть правда про социальную справедливость и про то, что за нее надо бороться!
- Ну, ты еще про революцию скажи и про классовую борьбу вспомни, - усмехнулась Женя.
Только что ей принесли толстую книжку с детсадовскими рисунками, изображавшими медведя, волка, мышек и прочих зверушек. «Русские народные сказки» значилось на обложке. Женька немедленно открыла оглавление, нашла сказку про Финиста, и почти не слушая своего собеседника, начала жадно читать.
Трофим с сожалением покосился на подругу: «Н-да, не шутила, действительно за сказками сюда пришла».
- А чему ты удивляешься? – Не подавая вида, продолжил он. - Вот читала, например, сказку Олеши «Три толстяка»?
- Ну, фильм смотрела, - неохотно отрываясь от чтения, произнесла Женя.
- А ты лучше книжку прочитай.
- И что?
- А то, что это сказка про Октябрьскую революцию и Гражданскую войну в России, - заключил Трофим и уже хорошо знакомым Жене движением отбросил темные волосы со лба.
- Ничего ты, Трофим, не понимаешь, - Женя с треском захлопнула книгу.
Там, в сказке, все закончилось, как и полагалось, – свадьбой и счастливой семейной жизнью главных героев Марьюшки и Финиста. Этот факт почему-то окончательно вывел Женьку из себя. Оставалось только излить отрицательные эмоции на ничего не подозревающего приятеля.
- Не хочу слышать про трех толстяков, - воскликнула девушка. - А Золушка, чтоб ты знал, – это сказка о… любви, а вовсе не про платья, туфли, принцев или социальную справедливость!
Трофим пожал плечами. В это время зазвенел звонок, возвещая о начале новой пары, и надо было срочно бежать от филологов домой - на 4-й этаж. Легко взбираясь вслед за Трофимом по ступенькам вверх, Женька с каким-то ожесточением думала: «Вот так, наверное, она и приходит, нежданно – негаданно, не подруга, а врагиня. И имя ей – шизофрения! Так и оказываются на обочине жизни…»
Армен тяжело вздохнул, сентябрь еще не на исходе, а небо вновь в тучах, солнца нет, погода хмурится, на душе скверно. От холода поежился, застегнул на молнию кожаную куртку, засунул руки в карманы. Кто в такую погоду на выезде из города притормозит свое авто у его палатки с бахчевыми плодами? Честно надо признаться, что и в солнечные теплые денечки не каждый решался купить его арбузы и дыни, напоенные парами бензина, смогом и грязью обочины. А что делать? Бабок, чтобы арендовать палатку на каком-нибудь городском рынке или на одной из городских улиц, нет, да и конкурентов там с таким же товаром хоть отбавляй. А долг земляку отдавать надо, и товар не до зимы же держать. Он опять вздохнул, зелено-полосатые ряды арбузов и желтые баррикады из дынь, казалось, согласно вздыхали вслед за ним. Да и не такое уж здесь плохое место. Напротив его палатки автобусная остановка, разворот на пригородное шоссе, а проедешь каких-нибудь 600 метров и, пожалуйста, тебе кладбище с голубым христианским храмом и с первыми рядами могил для захоронения вип-персон. Очень популярное, надо сказать, место. Только вот все проезжают мимо – и остановки, и кладбища, и храма, и «мавзолеев» новых русских, дальше за город – спешат на дачи и «фазенды» заканчивать огородный сезон. Хорошо хоть сами на своих четырехсоточных участках арбузы и дыни не додумались выращивать. Климат у них, видишь ли, не тот. И чего при таком климате, в этой стране вечно зеленых помидор, вообще, в земле копаться? Армен не понимал, ему хотелось на родину, к жене, недавно родившей третьего ребенка, да долг и грехи (в лице стервы Лариски) не пускали.
От этих грустных мыслей его отвлекло появление старых знакомых. «Опять они! Видно, на кладбище уже совсем прикормиться нечем», - подумал Армен, глядя на странную троицу, гуськом вышагивающую по краю шоссе, по обочине в сторону его палатки. Зрелище, конечно, даже для него, повидавшего много гадостей за свою 30-летнюю жизнь, было отвратительным и непривычным. Армен поморщился.
Первым шел Михалыч – мужик неопределенного, как у всех бомжей, возраста и происхождения, кудлатый, с вечно замусоренной (в прямом смысле этого слова) головой - желтые листья, окурки накрепко цеплялись к его, один бог знает, сколько лет немытой буйной шевелюре. Одет он был в рваную и местами прожженную фуфайку, из которой торчали голые, красные от холода жилистые руки. И имел лицо с вечной улыбкой и явными признаками алкогольного вырождения. За «кавалером», также как и вчера, и позавчера, следовали его «дамы», если, прости господи, их так можно было назвать. В Маринке сложно было углядеть молодую женщину. Не похвастайся Михалыч Армену своей молодой зазнобой, тот никогда бы не поверил, что ей не больше 30-ти лет. Всегда полупьяная, с выпавшими зубами, свалявшимися волосами и почерневшей кожей, в грязных обносках она производила впечатление куда более отвратительное, чем ее сожитель.
Вторая дама появилась в их компании недавно. Они называли ее «дочуркой» и громко ржали, когда по их указке она безропотно ползала по земле, собирая останки расколовшегося арбуза (Армен из милости подобным образом подкармливал их почти ежедневно) или небрезгливо обтирала блевотину с одежд своих приятелей. Одета она была в непомерно большое, свисающее на плечах и достигающее щиколоток ног темно зеленое пальто, такое большое, что сложно было определить, какого размера тело под ним скрывалось. Ноги до колен были обуты в кожаные сапоги, просившие каши, а лицо скрывала никогда, даже летом не снимаемая, надвинутая на самые глаза черная шапка. Михалыч с Маринкой называли «дочурку» немой Анютой, немой – потому что за месяц совместного бомжевания еще ни разу не услышали от нее ни слова, а Анютой - потому что так когда-то, в другой жизни, звали дочь Маринки. От пальто Анюты всегда исходил стойкий запах костра и мочи Михалыча. Армен всякий раз зажимал нос и старался держаться от этой Анюты подальше.
- Ну, че, хозяин, - беззубо и подобострастно улыбнулся Михалыч Армену, когда их троица, наконец-то, достигла его палатки, - чем смогем – помогем?
- Да, идите вы… - Армен грязно выматерился, - без вас не скучно!
- Ну, ты че, Армен? – жалобно заныл Михалыч.
Маринка тупо и плотоядно смотрела ему в рот, а Анюта, «благоухающая» немыслимыми ароматами, стояла абсолютно безучастная ко всему происходящему.
- Мне же баб-то своих кормить надо! – продолжал Михалыч.
- «Кормилец» нашелся, - зло усмехнулся Армен, а затем смягчился, - ну, я что тебе – служба занятости? Расколотых арбузов у меня сегодня нет. А чем вы мне поможете? Вечером грузить товар на машину? Так я вам не позволю, залапаете товар, кто его потом купит?
- Так у тебя арбузы и так никто не покупает! – заржала Маринка.
- А ну, пошли отсюда! - разозлился Армен и схватился за нож, лежавший на прилавке.
Троица отпрянула прочь.
- Ты че, Армяша? Баба-дура, че с ее взять? - примирительно запричитал
Михалыч и со всего размаха влепил Маринке в глаз.
Та упала на бордюр, отделяющий шоссе от тротуара, и завыла на всю округу. Анюта живо подбежала к товарке и принялась поднимать ее на ноги.
- Тьфу, - смачно сплюнул Армен и бросил нож на прилавок, - возни с вами… Да на, возьми, вон крайний арбуз в нижнем ряду.
Михалыч ловко подбежал к лавке и любовно отер дареный арбуз килограммов на 6 рукавом фуфайки.
- Полосатая ты моя ягодка! – снова заулыбался он.
Маринка, моментально забыв выть, подбежала к сожителю и полупьяно улыбаясь, потянулась к плоду, стоившему ей ярко синего фингала. Одна Анюта осталась безучастна к подарку Армена.
А тот не понял:
- Че? Какая тебе ягодка? Мои арбузы самые лучшие, не то, что ваши астраханские. Навезут всякую мелочь кормовую, только ягодкой и называй!
- Армяш, да ты не обижайся, - торопливо принялся заискивать бомж, в прошлой жизни, между прочим, имевший высшее образование, - арбузы-то они все ягодками называются, ну, это ботаники, мать их, так придумали, не я. А твои арбузы всем арбузам пример. Цыц! Руки убери!
Последнее относилось уже к Маринке. Прижав зеленый шар арбуза к грязной груди, Михалыч оттолкнул подружку и поклонился Армену.
- Ты, хозяин, если че… Так мы тута, че хошь, сделаем. Да, отстань ты! (Это снова Маринке). Успеем еще на двоих поделить, пузо еще у тя и морда с обжорства лопнут.
- На двоих? – уже не зло усмехнулся Армен, - а как же «ваша дочурка»?
- А ей зачем? – заржала Маринка. – Она у нас не ест.
- Как не ест? – удивился хозяин лавки. – Голодом что ли морите?
- Не морим, - важно ответил Михалыч. – Просто не ест и все. Сколько предлагали и ни-ни. И ни ест, и не пьет, и не говорит. Как эта, как ее? А Дюймовочка - идеальная жена для кро… Даже лучше ее. Та, вроде, ела... Может, тебе ее в жены взять, а, Армяш?
Михалыч и Маринка опять заржали. А Армен, который Андерсона, конечно, никогда не читал, намека не понял и только брезгливо поморщился, бросив взгляд на безучастную Анюту, нисколько не похожую на Дюймовочку.
Бомжи заковыляли по шоссе обратно в сторону кладбища, где обретались в заброшенном домике сторожа. А Армену, наконец, повезло. Около его палатки резко притормозил малиновый джип, из окна кабины которого высунулась голова мордатого парня:
- Эй, черный, дыни почем?
Армен засуетился вокруг своего первого в это утро покупателя. И бомжи остановились, наблюдая, может, чем удастся поживиться? Вместе с Михалычем и Маринкой остановилась и их «дочурка», которой было доверено переть сокровище – арбуз. Анюта повернула голову в сторону палатки Армена, и в тот момент, когда тот загружал в джип 6 огромных арбузов и 4 дыни, а Маринка толкнула Михалыча в бок, мол, смотри, как Армяшу повезло, сколько ему бабок новый русский отвалил, да, именно в этот момент все и случилось.
Ни Армен, ни Михалыч с Маринкой, ни водитель джипа, ни парочка, целующаяся на заднем сидении внедорожника, ничего, конечно, не почувствовали. И только Анюта всем телом, каждой его клеточкой ощутила волну или стрелу, которая подобно огненному смерчу или стальному клинку, пронзила все живое, всю окружающую реальность, и на короткий миг, но все же нарушила равновесие, нарушила целость материи этого мира.
Пораженная этой волной, Анюта резко выпрямилась и откинула голову назад. Вот оно, то, ради чего они здесь уже 40 местных периодов. Случилось. Это уже несомненно. Два местных периода назад тоже что-то произошло, что-то нарушило равновесие мира. Но тогда признаки были не столь явны, разрыва материи не наблюдалось. И она решила, что все ей только почудилось. В этом странном мире что ей только не чудилось. Теперь же все было по-другому. Сомнений нет. Случилось. И совсем рядом. На этом материке, на расстоянии 300-т местных мер длины. Это сигнал к действию. Только прежде надо найти сестру. Сестру, которую она видела последний раз 40 местных периодов назад.
Меж тем, арбуз из рук Анюты вывалился и раскололся на десятки ярко розовых и не слишком спелых кусочков. Армен, как видно, зря хвалил свой товар.
- Ты че, с…! - завопил Михалыч.
Вслед за ним завизжала Маринка. И оба они набросились на Анюту с кулаками. Получив сокрушительные удары по голове и внушительный пинок в живот, Анюта, наконец, обратила внимание на жалких аборигенов, устроивших ей жестокую разборку, и легонько, как нашкодивших котят, … высоко приподняла каждого за шкирку: Маринку – правой рукой, Михалыча – левой. Оба нелепо болтали ногами, не имея возможности вырваться из, казалось, железных рук этой странной женщины среднего роста и достать до земли. Но через мгновение ее хватка ослабла, и бомжи оказались на траве, которой заросла обочина.
- Гля, че бомжары творят! – парень на заднем сидении джипа оторвался от подружки и вышел из машины поглазеть на бесплатный цирк.
Его подружка последовала за ним. Армен и водитель, минуту назад отсчитывающие сдачу, смеялись вместе с ними.
- Ты че, Анютка? Белены объелась? – придушенно прошептал Михалыч, не смея подняться на ноги.
- Озверела девка, - вторила ему сожительница.
А «Анютка» очень внимательно смотрела на обоих, но в голове ее в это время повис вопрос: где искать сестру? В сознании появились образы сначала географической, затем политической карты Российской Федерации, секунда на сосредоточение, и ответ найден. Странно, координаты разрыва материи и местопребывания сестры совпадают. Надо спешить.
Анютка бросила взгляд на парочку бомжей, с которыми кантовалась 1/12 местного периода, затем на крошево арбуза, растоптанное в пылу драки. Секунда и …к ногам Михалыча прикатился целый арбуз. Маринка испуганно завопила. Михалыч только и нашелся, как сказать:
- Е… твою мать!
- Ягодка поспела, - четко и неожиданно низким голосом проговорила Анюта.
Рывком сорвала с себя сначала нелепое зеленое пальто, потом шапку, распустила длинные черные волосы. Черный свитер, явно не из гардероба бомжа, красиво облегал упругую грудь и тонкую талию молодой женщины, туалет дополняли черные джинсы, которые раньше успешно скрывали поношенные сапоги. Михалыч перекрестился.
А Анюта уже стремительно двигалась в сторону лавки Армена. Наблюдавшие за этой сценой с раскрытыми ртами пассажиры джипа не успели опомниться, как она оказалась рядом с ними. Армен предусмотрительно залез под прилавок. Схватив владельца внедорожника за запястья рук железной хваткой, странная женщина бесцеремонно затолкала его в салон машины, приложив палец к губам, заставила прекратить визжать его подружку. Водитель, повинуясь ее взгляду, сел за руль сам. А Анюта устроилась на переднем сидении рядом с ним.
- Гони на максимальной скорости в… - приказала она водителю, назвав город, несколько минут назад высветившийся на карте в ее сознании.
- Так это же… - попытался промямлить водитель.
- Серега, она не шутит, - остановил его владелец джипа, как будто узрел в руках Анюты, как минимум, автомат Калашникова.
- Вперед, - прокричала Анюта, и внедорожник сорвался с места.
Сестра ничего не знает. И поэтому надо спешить. Сначала найти сестру, а затем…