Цикорий

Зинаида Синявская
        Цикорий – так называется невзрачный голубенький цветок на длинном жилистом стебле из отдельных суставчиков, соединённых между собой под небольшим углом. К рассказу это растение имеет слабо косвенное отношение,  не выражает  сути, не имеет ни подтекста, ни аллегории. Просто это слово, как пароль, как отмычка, как название  файла, хранящегося в памяти. Иногда на заброшенной клумбе, или на травянистом откосе, где-нибудь на обочине, в поле, в степи вдруг мелькнёт неназойливо голубыми пёрышками и в тот же миг весь блок включается и осцилограмма на экране памяти начинает выписывать свои зигзаги.
       С цикорием я познакомилась в Крыму. В Крымском Приморье. От Феодосии на Коктебель, обогнуть Кара-Даг, спуститься к его подножию, там это маленькое селение около биологической станции с дельфинариумом и ботаническим садом.
       Автобус лихо разворачивается на небольшой площади почти у самой набережной, утыканной бетонными глыбами, выплёвывает горстку незадачливых пассажиров и уносится по маршруту, взвихрив белую, похожую на цемент пыль, а вновь прибывшие осваивают зрительно окрестности. Главным ориентиром белёный домик с цокольным этажом, с массивной, оббитой крашеной жестью дверью  над ступеньками. Во время работы дверь магазина открыта настежь.Где-то за кипарисами пятиэтажка пансионата, по склонам в складках гор прячутся домики.
       Лето восьмидесятого.У меня в руках бумажка с адресом.Тётю Дусю мы находим без особых хлопот, вон как раз на калитке табличка  с нужным номером. Хозяйка, широкая в плечах и бёдрах, оглядела нас изучаючи, отвела в комнатку и бросила тоном, на который возражать бесполезно: пока тут. Леська с Женькой сразу полезли на кровать, с дороги. Распаковывать чемодан было некуда, я достала горшок и первым делом усадила Машеньку по делам. Ну вот, добрались, наконец. Моя мечта, протиснувшись через игольное ушко всех испытаний, искрилась, переливалась и благоухала обещанным и вожделенным, как  сказочный цветок.
        Я настроилась на это Феодосийское побережье сразу, как Люська оттуда вернулась. Люська – моя подружка. Она первопроходец. И её мнение для меня – знак. Мама кипятилась: ты завистливая,- пришпилила она очередной ярлык. Но я уже не была той запуганной и безоговорочно  послушной девочкой. У меня была опора в образе мужа  и двух дочек, которые ставили меня с мамой вровень. И в приписываемых характеристиках я уже наловчилась выявлять суть, и освобождать её от словоблудия. Зависть – чувство страшной разрушительной силы. И никакой стороной меня это не касалось. А вот хороший пример я всегда брала к исполнению. Люська открыла Кара-Даг, побродила по Новому свету,(там отдыхали космонавты),  и хотя впечатления свои описывала эмоционально сдержанно, было ясно, что направление это стоящее.
       Получить отпуск летом было не так просто, к тому же просить, выбивать, договариваться  мог кто угодно, только не мой муж. Но и не возражал, чтобы я с детьми сама ехала. Он даже перед ночной сменой успел сопроводить нас поездом до Симферополя. А ещё с нами отпустили соседскую десятиклассницу, хорошую девочку,  докторскую дочку, которая брала у меня книжки читать, забегала посекретничать. Вот уж точно, на небесах знают, что делают.

       Утром мы побежали ловить Синюю птицу. Все тропинки вели к морю. Белый камень, раскалённое солнце и прохладная нега лазурной воды. Лена с Женей рыбками скользили в разноцветных струях. Машенька почему-то отказывалась войти в воду. Мы с нею сидели под тентом и я настойчиво  уговаривала её окунуться. В сентябре ей исполнится три года и она пойдёт в детский сад.Лена - первоклассница. Мне очень хотелось перед садом и школой напитать их впечатлениями. Между галькой, если повезёт, можно найти хризолитик, а в Лисьей бухте, говорят, их ещё много, туда мы решили отправиться после обеда.
          Дома нас ждало переселение. Пойдёте в дачный домик,-сказала хозяйка. По узенькой крученой тропинке гуськом мы поднялись в гору, там, увитый виноградом, примостился под скалой деревянный  домик, перед ним беседка, стол, скамья, внизу блестит море, и весь посёлок с пятиэтажкой – под нами. Слева отчётливо царственные фигуры Кара-Дага, уже не так в небе, как с берега. В комнате деревянный чистый пол и три широкие кровати с панцирными сетками, в коридорчике керогаз, вёдра, чайник. Воду можно брать в роднике,-тётя Дуся махнула в сторону скалы, - в сад не ходите, собака покусает. Сад за забором из рабицы, видны бордовые персики на скособоченных низкорослых деревцах. К роднику в обход скалы шли по спирали, вода тихонько журчала из-под плоского тёмного камня, заполняя небольшую вмятину, только ведром зачерпнуть.Холодная, чистая, вкусная. Ещё там ждал сюрприз - раскоряченное кизиловое дерево, с длинными горизонтальными ветвями.Пришлось  приспособить панамку под ягоды.
         Солнце поднималось из-за моря, а садилось за горами. Мы смотрели со своей площадки, как над нашим домиком по хребту в контр ажуре шли к источнику фигурки. Темнота пришла с моря. И горы стали почти чёрными. И сразу отовсюду засветились жёлтым окошки.
         Машенька не хотела вставать с горшка. Что-то она мне не нравилась. Лоб горячий и головка набок. Ну вот, 38 и понос. Девочки улеглись, а я сижу на полу и поддерживаю малышку на горшке. Через пол часа – 39, ещё пол часа – 40. Голубые таблетки левомицетина. Она пьёт и рвёт. Вянет на глазах. Тут я вспоминаю декабрь в гематологическом отделении, мононуклеоз, а если это вернулось? В ушах мамины предостережения. И я вижу каким-то внешним зрением опрометчиво  авантюрную себя, доверчиво спящих детей, горящую маленькую в чужом незнакомом, почти диком  месте. Укладываю девочку на кровать и выбегаю из домика. Кроме хозяйки я никого здесь не знаю, где её искать в темноте? Боюсь сойти с тропы, не найду куда возвращаться. Меня охватывает ужас. Светит луна, она совсем рядом, голубая замороженная, звенят кузнечики, откуда-то раздаются голоса, где-то смех, где-то разговор, люди близко, но я их не вижу. Подбегаю к ближайшей калитке, кричу в темноту: люди, помогите, может есть среди вас врач?! Голоса смолкают, выходит высокий с блестящей бритой головой мужчина: что случилось? Веду его к  нам. Он осматривает ребёнка, приносит и даёт ей выпить бисептол. Побольше пить, чтобы не обезводилась. Какая-то кишечная инфекция. Лето.Дорога. Ага, в поезде были мухи. Температура немного снижается. Паника унялась.Поют петухи. Лежу на боку, подперев голову рукой и не спускаю с девочки глаз. Похоже, она спит. Вдруг открывает глаза: мама, не бойся, я не умру. Гладит мою руку: спи, мамочка.
    Рано утром приходит хозяйка кормить собаку, что на цепи. Я к ней: вызови скорую.- Так вот же цикория полно, - тётя Дуся наклоняется и заламывает крепкой рукой сразу два кустика. - Заваривай! К полудню температура упала и горшок уже не пользовался непрерывным спросом. Но скорая всё-таки приехала, Лена осталась с Женей, а девочку со мной повезли в Судак. Я прихватила с собой навар цикория и дома детям оставила на всякий случай. Дорога в Судак – это серпантин. В машине лежала на носилках женщина без ноги, и кто-то громко стонал, закрывши руками лицо. На втором или третьем повороте меня начало выворачивать. В больнице взяли анализы, я видела, что дело пошло на поправку, но уже мы объявились, никуда не деться. К вечеру очень хотелось есть, и Машеньке сухарь запаренный не помешал бы, я отпросилась у неё в магазин. В хлебном на полках через равный интервал  лежали пакеты с панировочными сухарями.Обволакиваем и жарим, обволакиваем и жарим. В Москве была олимпиада.
         Назавтра нас не отпустили, какой-то ответ задержался. Я ёрзала как рыба на сковородке. Дети остались в новом месте, у моря, с керогазом без еды. Днём упросила Машеньку побыть одной, а я поеду проверю, как девочки. Она согласилась, и женщины в палате симпатичные, обещали присмотреть. Через два часа я вернусь. Я надела на её ручку свои часы. Через два часа.
         Мне таки подвезло с транспортом. Лётом вниз, в Крымское, прямо к магазину, а в магазине как в волшебном сне  - колбаса докторская, только привезли, ещё даже народ не набежал, я купила на своих, а потом сообразила и доктору нашему, спасителю, колбаса уж точно самый лучший презент. Доктора я встретила по дороге домой, а на двери домика в щели записка: ушли в Лисью бухту. До неё по берегу километра три. Время моё вышло. Машенька тихонько лежала лицом  к стенке, из глаз на подушку текли слёзы: ты опоздала на пол часа. А утром мы сбежали. Боялись погони, но никто за нами не гнался.
          Обедали в столовой. Воробьи летали под потолком и бледнорозовый компот был им по вкусу. Гороховый суп и макароны. Капризов у нас не было. Но Леночка часто приседала от боли в животе, а я её не могла приголубить, Машенька расквасила колено и путешествовала только на моих руках. А потом мы нашли козу и утром и вечером как Робинзоны пили парное, как растаявшее мороженое, козье молоко.
          Если  подняться из Крымского на трассу, через пару километров поворот в Старый Крым, а там домик Александра Грина, там памятник – гора камней, нанесённых его почитателями. Туда мы не дошли. Но на берегу, у самого синего моря в перерывах между купаниями я читала своим девочкам «Алые паруса», и шестнадцать лет, и семь, и три года смотрели на меня глазами Ассоль, полными мечты, надежды и ожидания. В музей Грина с огромным  глобусом мы попали в Феодосии  и запутались в  штурвалах, верёвочных лестницах, компасах.И в музее-доме Айвазовского смотрели эти огромные полотна, обрушивающие воду, вздымающие волны, перекатывающие валы.
        В Планерское (Коктебель) мы ездили на детскую площадку, вернее, я занимала очередь к междугороднему телефону-автомату, а дети успевали за это время накататься. Детская площадка рядом с домом отдыха писателей, и мне в то время даже длинный нудный забор этого творческого заповедника казался осеянным благодатью. В Планерском уже цивилизация. Там берег с нежным песком, а в бесконечных ларёчках и мороженое, и газировка и всякие чебуреки. 
      Из Планерского возвращались на кораблике. Огибали Кара-Даг. Скалы отражались в  воде, удваивая мир. Я замирала от фейерверка  красок, от букетов сиреневого и фиолетового, от бутылочного перелива и омутной зелени,  от белой бурлящей пены за кормой, от слоящегося воздуха, отражающих и преломляющих поверхностей. Как часовой, отколовшись от массива скалы, каменным парусом плыл на месте, обтекаемый водой, нерукотворный обелиск, насквозь просверленный  ветром. Был миг в движении, когда в его зияющую дыру можно было ухватить глазом  даль, как будто в подзорную трубу.   
        По  вечерам на набережной я пыталась рисовать. Маленький альбомчик и простой карандаш. Волошинские линии холмов, резкие тени Кара-Дага, молочная даль моря. Долго хранились потом эти беспомощные мои рисунки. Лелея Леночкину страсть к рисованию, я взяла с собой цветные карандаши, но никто к моим занятиям не присоединился.
        К нам прибились две москвички-путешественницы, приходили в гости, мы сидели на улице за столом, под звёздным небом, неотрывно вглядывались в мерцающее в лунном свете  морское пространство.      
        К концу нашего вояжа к нам всё-таки приехал папочка. Мы его встречали на дорожке между пляжем и столовой. И как всегда, тот, кого ждёшь, появляется неожиданно. Вдруг среди многих ног, голов и размахивающих рук выделяются и узнаются те, ожидаемые, родные. Папка с ночного поезда, небритый, в зелёной рубашке, улыбается зелёными глазами. Зеленеющие глаза это признак особенного вдохновения. Мы его кормим и ведём в воду. О, эта крымская  вода! Эта прозрачность, эта игра света. Он улыбается от уха и до уха. Из уставшего зомби постепенно высвобождается и расправляется ещё одна детская сущность, и вот они ныряют и плывут и барахтаются втроём, а мы с Машенькой им машем с берега.
      А ночью, когда дети уснули, мы берём одеяло и идём на Сахарную голову, над нами сияет луна в пол неба.
      Всё таки Машка ещё раз одарила нас температурой, но это уже не могло меня испугать. Новые испытания пришли совсем с неожиданной стороны. Планировалось, что забирать нас с курорта приедет дедушка на своём Москвиче, потому что достать билеты на поезд перед сентябрём нереально. И дедушка приехал, с сахарным арбузом, с бабушкиными пирогами, и вот тут-то мы почувствовали себя совсем как у Б-га за пазухой. И даже к морю поленились идти, поехали все на машине и зацепились за что-то, разбили крышку картера, масло вылилось и мы  уже с того места не сдвинулись. Дед нашёл ремонтников, отбуксовали машину  в мастерскую, а как уезжать? На перекладных мы добрались до узловой станции, уж не знаю каким чудом мы оказались в купе мягкого вагона. Оно было похоже на табакерку, чистенькое, уютненькое, с ковриками, салфеточками, катилось по рельсам, и что-то внизу отбивало ритм движения так- тики- так, так-тики-так.
         Мы ехали в комнате на колёсах,- делилась Машенька впечатлениями. В первую сентябрьскую пятницу последний урок – рисование. Из класса вышла Зоя Николаевна с альбомом в руке. На сыром от гуаши листе красовался Кара-Даг.