Ееее

Олег Макоша
             Проснуться, почистить зубы, выпить чашку кофе со сгущенкой, выкурить сигарету кент и полюбоваться в окно. Настроение все равно хреновое. Написать электронное письмо. Вспомнить поступок, за который стыдно. Загнать его обратно в кладовку на старой даче. Полистать книгу. Выкурить сигарету.
             Выходной день бесконечен.
             Помню пару строк из Михаила Кузмина, про то, как надо жить в разлуке. «Немного скучно и гигиенично». Оставим здесь пол адресата, за ненадобностью. Любви в принципе все равно.
             «Гигиенично», это, прежде всего, одиноко. Как на необитаемом острове, изредка помахивая рукой проходящим на горизонте судам. Не разводя сигнальных костров. Убив любого Пятницу, коли такой появится, на месте. В любой день недели.
             Идеология порядочного человека склонного к романтизации чувств. 
             На самом деле все не так.
            
             А эдак.
             Гуляю по городу, фотографирую граффити (ударение на первое «и»). Скоро надо будет покупать новый альбом – этот кончается. Изображения меняются. Я их фоткаю пятый год и пытаюсь проследить тенденцию. А она такова. Все чаще в углу очень качественно исполненных рисунков, стоит логотип спонсора (краску они что ли покупают пацанам?), например газеты. И только начинающие, еще чисты. Пора приглядываться к трансформаторным будкам и гаражам, а не огромному забору бывшего ракетного училища, отданному под творчество.
             Я люблю граффити (но нихрена в нем не понимаю) и помню наизусть фильм «Баския». Меня прет от этих художников, рано начавших и рано закончивших. В основном от передозировки тяжелыми растворами.

             На следующий день поехал на кладбище.
             Сто раз обещал себе поставить каменный памятник на могилу отца. Вместо железного, который крась не крась, толку никакого, одна несерьезная фикция. Все денег не было на приличный мрамор. Но потом я понял, что их не будет никогда. Поэтому занял десятку, слегка добавил отложенных на новый фотоаппарат, и заказал.
             Из фирмы мне культурно отзвонились и сказали, как матерые шпионы:
-- В пятницу, десятого, в два, у конторы.
             Пока шел от шоссе к погосту, среди колхозных полей, в голову лезли разные мысли. Не особо печальные. В будний день народа не много, вокруг тихо и умиротворительно. На обочине валяются пакеты из-под чипсов и пластиковые бутылки. Машин нет. Горизонт закрывают строения из силикатного кирпича в стиле – «помесь сераля с сараем». 
             (Чуть в стороне от кладбища, за полями, цыгане дуст сажают и с барышей возводят себе дикие особняки поточным методом).
             Вот об этом примерно и думал.

             Два молодых и очень крепких паренька, по-быстрому установили основание, сам памятник и цветник. Дали мне расписаться в каких-то бумажках и укатили вежливо попрощавшись. А я остался сидеть на вкопанной скамейке.
             Ничего такого.
             Ноль мыслей. Ноль желания что-либо делать.
             Солнце лупит сквозь листву. Почему-то осенью солнце горячее, чем летом, при тех же равных условиях.
             Я почувствовал дурноту и снял куртку. Опять закурил. Побрел к выходу, немного поблуждал среди могил, отыскивая необычные фамилии. Нашел пару изысканных цыганских, с явным испанским колоритом.
             Двинул по тропинке ведущей к выходу на общую широкую дорогу. (Дурацкий каламбур случайно получился – общая дорога к смерти).
             У конторы стал дожидаться автобуса.
             Молодая мамаша, держащая за руку девочку лет четырех, повернулась ко мне и поделилась:
-- А мне еще налогов платить двадцать одну тысячу!
-- Не может быть.
-- И с главой района встречаться!
             Мы вошли в автобус и сели рядом, то есть сначала я уселся на заднее длинное сиденье, а потом мама с дочкой. Учитывая, что в автобусе, кроме нас никого не было, даме явно хотелось общения.
             Разговор продолжился.
             Она была не то чтобы не красива, но вся какая-то надорванная. Так бывает, когда затравленность борется с желанием победить, в одном человеке.
             Увешанная самоварным золотом с головы до ног, буквально. Три браслета на левой руке, огромные серьги, цепочка на лодыжке. На шее крупный кулон с кошачьим глазом. Коротко подстриженные русые волосы. Убитые туфли с истрепанными ремешками.
             И прелестный ребенок разбойничьего вида.
-- Ты ведь узнал меня?
             Я не узнал. Как не пытался вспомнить. Нечего там было вспоминать. Да и по возрасту, мы не могли быть знакомы. Тем более так.
-- Вы ошиблись.
-- Ну и что? Могу я просто поговорить?
-- Конечно.
-- Ты брюки землей испачкал.
             Тут я заметил, что водитель смотрит на нас в зеркало, сходил купил два билета.
             Вернулся на свое место и уставился в окно.

             Мы вышли вместе на конечной остановке и не попрощавшись разошлись в разные стороны. Подойдя к своему дому, я выкинул из кармана желудь, который прихватил на кладбищенской тропинке.
             Вспомнил, что с кладбища ничего нельзя приносить.
             Абсолютно.