Горе догнало меня, как пуля, которая в плохом, очень плохом фильме в последний момент догоняет не самого главного героя.
Вернее, это, конечно, было не горе, но я тогда об этом не догадывался.
Меня бросила девушка!
Меня хотели исключить из института и даже не взяли в колхоз.
Я ушел из компании, в которой был почти три года.
И все одновременно! С ума можно сойти! Что я и делал, слоняясь по комнате, выскакивая из дома лишь для того, чтоб, побродив по улицам, вернуться обратно.
Ни любви! Ни дружбы! Ни перспектив впереди!
Жизнь казалась пустой и бесполезной, но я жил, пригибаясь под тяжестью несостоявшегося.
- Все кончено! – говорил я себе.
- Жизнь прошла! – снова говорил я себе.
Родители уехали в осенний тур Москва-Астрахань-Москва, оставив много денег и наставлений. Ни в том, ни в другом я, вроде, не нуждался. Есть мне не хотелось, а пить я бросил еще на первом курсе.
Боль, постоянная боль донимала меня. Иногда она стихала, и я радовался, думая, что так будет всегда. Но боль возвращалась.
Даже море – море! – не могло помочь, хоть я приходил к нему каждое утро. Стоял ярко-золотой сентябрь. Приезжие покинули Одессу, думая, что узнали ее. Зато начали подтягиваться на осенние пляжи одесситы, живущие где-то далеко, но навек запомнившие, когда надо приезжать. Их было немного, и они не мешали друг другу и мне.
Довольно часто звучали слова узнавания шумные и удивленные.
Я уплывал на волнорез и оттуда, сквозь прозрачную зелень воды смотрел, как на желтом дне, перемещаются и пасутся большеголовые бычки, мелькает серебряной гривной фиринка да спляшет гопака какой-то лихой морячок-крабик.
Потом уходил в пустой еще парк, слонялся между деревьев и думал о том, кто – чуть-что – придет ко мне на похороны. И становилось так жалко себя...
Смешной?
Глупый?
Несчастный?
Наверное, все вместе.
А осень оставалась какой-то неподвижной. Все те же, позолоченные солнцем дни, легкий ветерок, почему-то пахнущий яблоками и виноградом.
Я заходил на стадион и долго-долго наблюдал за тренировками бегунов. Однажды я поймал себя на том, что разговариваю с незнакомыми ребятами о прошедшем мемориале Знаменских. Потом, как-то незаметно, очутился вместе с ними на концерте Бени Гудмена...
Там были еще девушки. Красивые? Наверное. Но я оставался верен одной. Той, которая... Хотя... И снова я поймал себя на том, что иду по Костанди вместе с девчонкой. Ну, надо же кому-то проводить девушку домой, если поздний вечер на дворе! А на следующий вечер я поджидал ее на конечной восемнадцатого трамвая, нетерпеливо поглядывая на часы...
Потом пришла открытка с требованием немедленно явиться в институт. Я поплелся туда, упиваясь недобрыми предчувствиями. Но мне всего лишь разрешили пересдать математику, назначив три дня на подготовку. На подготовку... Смешно! За время горести и обид я, от нечего делать, читал и читал математику Смирнова и уравнения отскакивали от меня, как шарик для пинг-понга от стола.
Я пересдал...
Группа все еще была в колхозе. Я приходил в институт, лениво красил черным лаком столы в аудиториях и уходил, чтобы зачем-то грустить. По крайней мере, до вечера.
А жизнь, присущая рыцарям и бомжам, начиналась снова. И грозила она стать прекрасной...