Мемуарное...

Петр Капулянский
Надо писать мемуары.
Вот прямо сейчас.
На самом-то деле начинать стоило лет десять назад, да чего уж теперь.
Нечего ждать старости.
Вот пока еще помню, и, главное, пока отношусь к тому что помню с некоторым легким цинизмом, а не тяжелым юмором.
Ну и пока старшее поколение еще дышит и может ответить на вопрос без пересказа собственного анамнеза в виде вступления.
Опять же, считается, что уж мемуары способен написать каждый человек. А если они получатся нечитаемыми, то «войну и мир» и не пробуй. Береги бумагу.
Так что пора.
Все под богом ведь.
Ну и…
Если вдуматься мы ж тут все именно мемуары и пишем. Ими и интересны простому обывателю.
Начать издалека?

Дед мой родился в 1868 году. Давно. В позапрошлом веке. К началу Русско-японской войны он, мелкий подрядчик из Барановичей, частенько бывал на Балтике по своим подрядчицким делам. Во время одной из поездок встретил и полюбил совсем юную внучку кенигсбергского раввина. Любить внучек раввина безанказанно мало кому удавалось, и деду пришлось жениться. Впрочем, он сам того хотел. Молодая Берта (Бройна) была диво как хороша. И, кстати, моложе мужа чуть ли не на двадцать лет. Вскоре на свет начали появляться дети. Сначала Лёва, потом Фаня, следом Рахиль (Рая)... А потом грохнуло в Сараево, и семья потихоньку двинулась на восток. То есть почти все родственники направились в Америку, а кое-кто даже в Палестину, но дед рванул в Белорусию.
Отец родился по дороге, в Бобруйске. Собственно у нас в семье принято всегда рассказывать эту предысторию, если спрашивает без всякой задней мысли: «А где родился ваш отец?». Если б событие это произошло к примеру в Слуцке, каком-нибудь ответ получался б короче. А так – нет. Будьте добры сперва выслушать объяснения как их всех в этот Бобруйск занесло.
Папа в Бобруйске только родился, а как только ему стукнуло восемь дней семейство быстренько погрузилось на пару телег и двинулось дальше. В Минск.
Там, семью годами позже, родилась моя тетя Фрида, последняя из живущих сейчас.
Братья и сестры всегда  вспоминали о Минске хорошо.
Дед купил там дом на пять квартир. В одной жила семья, четыре остальных сдавали.
В конце двадцатых нэп прикрыли, пришла пора поступать в институты старшим, и, успев продать продаваемое, дед перевез всех в Ленинград.

***
Всегда считал что дргуие мои прадеды из деревни Брагино. Оказалось из Косяково. Где-то в районе Раменского. Много думаю теперь. Пока решил ориентацию не менять. Пью как пил
Еще узнал что все родственники с маминой стороны сразу как про колхозы слушок пошел сбежали в Москву. То есть часть уже там была давно, а остальные добежали, продав или бросив последнее деревенское свое имущество, только к тридцатым. Дом кстати до сих пор стоит. Ему сто пятьдесят лет уже, или сто семьдесят. Там даже деревенская поликлиника была одно время. Хороший дом.
В общем все в Москву, а бабка моя в Питер по неизвестной причине направилась. Может в Эрмитаж сходить захотела. Ну и дед. Но его призвали. Во флот.
Говорят, он сидел в Экипаже, что на площади Труда и гадал куда пошлют. Молоденьких краснофлотцев заводили в кабинет и группами, и по одному, объявляли "Тихоокеанский флот", "Северный"... Иногда конкретнее: Находка, Новороссийск, Крондштадт.
Деда напугали до смерти. Сказали - служба тяжелая будет и света белого не увидит.
- Куда тебя? - спросил средних лет мичман
- Дыра какая-то. Ни на одной карте нет. Остров какой-то. Васильевский… Это в каком море-то?...

Рядом конечно. Только водолазом. В церкви около Гавани тренировали, а потом на лодки...
Бабушку дед повстречал в одном из увольнений.  К тому времени у него уже была женщина – не жена, сын от нее - Юра. Но бабушка победила Юрину мать. Она была сильнее, красивее, а может лучше метала гранату.
Жить стали в шестиметровой комнатке, в доме на углу Среднего и 12-й линии.Там родилась моя мама, ее брат – Женька. Туда вскорости перебежал Юра. Потом, когда дед стал красным командиром и чуть расиширил жилье  подъехали бабушкины родители. В тесноте, да…


***
Мама родилась в 1934-м.
В том году папа уже закончил своё ФЗУ и собирался на рабфак. С его происхождением ( в то время главным была не фамилия)  иначе к высшему образования подступиться не получалось.
Строить социализм напрямую, не получив соответствующей подготовки отец не желал. И друзья его тоже.
Кроме строительства социализма можно еще было пойти работать в НКВД.
Через пару недель после своего семнадцатилетия мололой Исаак Капулянский пришел к своему отцу и заявил, что идет работать в органы.
- Почему!?- ужаснулся дед.
- Там костюм дают, когда на работу принимают - пояснил мой папа.
- Мы все идем. Я, Сеня Двоскин и Оська Галлай.
Сначала дедушка взял со своего сынка слово забыть про чекистскую карьеру, а потом повел к знакому портному на улице Некрасова, бывшей Басссейной, напротив бань и заказал шикарный габардиновый костюм с двубортным пиджаком. Вместе они зашли к Двоскиным. Сеня cо слегка побитым задом всхлипывал на кухне. Его отец дядя Арик нервно наливал себе водки в низенькую хрустальную рюмку.
- Будешь? – глянул он на вошедшего друга, - Ишь! Железные рыцари революции отыскались.
Дед Барух легким подзатыльником направил моего отца в сторону Сени, а сам опустился к столу.
Тем летом папа поступил на рабфак, а Сенечка направился в торговый техникум.
Тем летом. Летом 1934-го года...

А! Оська Галлай таки пошел в НКВД. Не потому у его отца на костюм для отпрыска не хватило, а просто упертый был очень. В органах он проработал почти до самой войны. Благодаря выпиюще чернявой внешности, шпионом... Эта внешность подошла для изображения глухонемого нищего в каком-то бразильском городке. Язык ему отрезали на всякий случай в специальной чекистской клинике в Москве, а убили потом в Сибири. Тоже чекисты.
И это правильно. Хороших шпионов обязательно надо убивать. Они слишком сращиваются с теми за кем шпионят, и потом в приступах обуявшей шизофрении легко сдают своих своим. И еще обижаются перед расстрелом, путаники такие.

А папа с дядей Сеней обошлись без гебистской ласки. Ну по крайней мере я так думаю. Вообще про своих родственников переживших сталинское время в относительно зрелом возрасте и почему-то не севших надо думать хорошо.И лучше не спрашивать ни о чем, а спросив, всему верить.

<i>(Папа стал инженером, дядя Сеня пошел по воровской части. Ну в торгпредство, я уже говорил. И еще он женился на папиной сестре Рахили. То есть все одно попался. Только иначе.
Со временем у дяди Сени появилось много денег. На них он кормил всех своих родственников и еще родственников своей жены. То есть вся эта кодла, конечно, на жизнь себе зарабатывали, но общие сборы происходили только на квартире Двоскиных. Там же на диване в салоне доживала бабушка Берта - к тому времени теща дяди Сени. Внуков у бабушки хватало, я был младшим особо ее уже не интересовал и сам на нее тоже внимания не обращал. Хозяи дома собирал маленькие автомобильчики, один к сорока трем. Их унего было много – две застекленные полки. И только иностранные. Мне выдавали маленький рено с открывающимимся передними дверцами и багажником, что освобождало взрсолых от присмотра за мной на все время визита. Автомобильчик мне не надоедал никогда. Я кончено очень хотел приласкать красный джипик у которого открывалось все, а на крыше еще были прикрепленные к багажнику две доски для серфинга, но удовлетворялся и реношкой. Понимал несбыточность своих мечтаний. Взрослые ели и разговаривали, я катал по темному паркету маленькое чудо враждебной техники и метчал о джипе ну или хотя бы о маленьком грузовике с цистерной.
Дядя Сеня не только собирал автомобильчики но и всегда водил машину. Правда всегда плохо.
- Сеня, включи поворотник!
- Ты что не видишь, у меня руки заняты.
Как он переключал скорости, я сейчас вспомнить не могу, может просил пассажира, потому что руль не отпускал никогда.
Первой машиной у него стал москвич. Горбатенький.
Второй стала Победа ее я еще застал. Дядя Сеня очень гордился номером 3000 и расстался со своей "танкеткой" только в конце 70-х. Ему разбил ее (припаркованную и пустую) какой-то серьезный грузовик, типа Камаза. Зилок бы тут не справился. Дядя Сеня горевал над Победой, а родственники участливо похлопывали его по спине. И он воспрял. Потому что главное не победа, а участие
И опять купил себе «Москвич», теперь 432-ой. Ну были у него деньги на машины, он же по воровской части шел.
И был добрый. Потому что понимал что над ним посмеиваются родственники, и продолжал их всех любить и помогать. Ну и не злился когда что-то происходило. Даже экстраординарное.

Как-то на теткин день рождения, который удачно совпадал с Днем Независмости США, а значит можно было «по-диссидентски» поднять рюмку за радоистанцию «Свобода» или «Голос Америки» все позволили себе по нескольку лишних капель. Под это дело я сумел выпросить на десять минут вожделенный джип и совсем без спроса взял еще и грузовичок с цистерной. Про меня забыли и я целый час устраивал на полу кухни автомобильные гонки, катастрофы, ремонтные работы. После одной особо смертельной аварии люк цистерны открылся и оттуда высыпалось несколько крупных кубиков поваренной соли. Это был возраст приучения меня к порядку и бережливости. Поэтому эти похожие на осколки стекла крупинки я аккуратно поднял и положил в большую банку для крупной соли. А что! Пол там был вполне даже чистый.
Шум в гсотиной поднялся минут через пять.
На кухню вбежала тётя Роха.
- Где?!
- Вот.. – я испуганно протянул джип.
- А где грузовичок?
- Не знаю, - сдавленным голосом протянул я ногой заталкивая машинку под газовую плиту.
Тетка посмотрела на меня странными глазами и ушла ко взрослым в гостинную. Оттуда послышался мутными струями потек кромкий возбужденный шепот. Я вытащил цистерну и прокравшись к застекленному шкафу поставил грузовичок на полку, в глубину. Замаскировав его другими модельками. Потом так же по-разведчицки пробрался обратно на кухню.
Вскоре из большой комнаты послышался облегченный вздох, а потом вскрик и стук. Тетка упала в обморок...
Все более-менее успокоились и пришли в порядок через час. Я угрюмо сидел на кухне возле батареи с джипом и рено. Туда вышел немножко поникший дядя Сеня и мой сердитый, что вообще-то с ним почти не случалось, папа.
Увидев их я спрятал глаза. Папа это заметил
- Я в общем-то верю что ты ничего без разрешения не трогаешь. Но чисто случайно не знаешь ли ты, сынок, что было в цистерне маленького грузовчика. Скажи правду и тебе ничего не будет. Или знаешь! – тут папа взгялнул с внезапной улыбкой на дядю Сеню, - Будет. Будет тебе новенький костюмчик.
Я помялся чуток, а потом выкрикнул
- Соль! Там была соль.
Папа напрягся, дядя Сеня с надеждой поднял голову
- Ну и где эта соль теперь?
- Я ее съел, - не знаю почему ответил я, - вы там веселились, а я проголодался, взял себе кусок черного хлеба посолил и съел!
Дядя Сеня нервно улыбнулся
- Ты ничего не путаешь? Ты точно ее съел?
- Ага, точно – всхлипнул я.
Они с папой переглянулись и папа сказал:
- Ну теперь пойдем какать...
А дядя Сеня устало вздохнул
- Опять в дерьме ковыряться.
А я закричал что не хочу какать и чтоб меня не трогали. И чтоб...
На мои вопли прискакали три мои тетки с мужьями и мама. Только папа их прогнал с кухни. Оставил дяди Сенину жену.
- Вот полюбуйся на своего племянника. Он взял без спросу грузовичок. И самое главное съел соль, - папа выделил голосом это слово.
Тетка поджала нижнюю губу и покачала головой, вглядываясь в мое лицо.
- Не ел я ее, - заплакал я. - Я вас обманул. Я ее в солонку положил...Ы-ы-ы-ы...

- Час от часу не легче! – папа присел на стул.
Тетя Роха вдруг прыснула и ушла к гостям, а дядя Сеня повел себя странно. Он взял большую кастрюлю налил в нее воды и поставил на газовую конфорку. Потом высыпал туда всю соль из банки и уселся рядом с папой.
- Ну что, Петька? Какая машинка тебе больше всего нравится?
Я слегка обалдел но шмыгнув носом прошептал
- Рено...
- Разве? – дядя встал, помешал шумовкой закипающую воду в кастрюле, - а я думал тебе нравится джип.
- Не... Рено.
- Ну хорошо, забирай себе.
Папа удивленно взглянул на друга.
- Ничего-ничего, пусть берет. А ты мне помоги лучше.
Вся соль кроме нескольких крупных кристалликов растворилась.
Дядя Сеня аккуратно заткнул раковину пробкой и стал выливать кипяток через сито, которое папа держал в руках.
Я убежал с подарком к маме и запросился домой. Ну пока никто не передумал. Мама смотрела на меня очень сердито, а тетя Роха смеялась.
Скоро с кухни вернулись слегка раскрасневшиеся папа с дядей Сеней. Дядя Сеня кивнул жене, та толкнула мою маму в бок
- Хватит сердиться. Ребенок же. Да и все ведь в порядке. Даже в говне копаться не пришлось...

Мама все-таки потом меня наказала. Но машинку никто не отнял. Так что я считаю пара шлепков - это и недорого вовсе за такую вещь.
А дядя Сеня с тетей Рохой в какашках все-таки покопались. Но потом, лет через пять, в семьдесят девятом году. Сначала в дешевой гостинице в Вене, потом в Нью-Йорке. Кажется вся «соль» собралась вместе только в Сан-Франциско, через неделю после отлета.
Коллекцию машинок поделили между всеми родственниками подходящего возраста, я вдобавок к уже имеющемуся рено получил те самые грузовичок и джип

Вот только костюмчик...
Его мне отец купил сильно позже. К выпускному вечеру. В мои семнадцать. Когда я заявил что пойду не в университет, а в Военно-Медицинскую Академию.
</i>
***
А в 1934-м папа собирался в чеку.
А новорождденную мою маму бабушка тайком от деда утащила крестить. В церкви пояснил, что крестить лучше давая имя максимально близкое к мирскому. Особенно младенцев. Так, мол, богу понятнее.
- Вашу как записали? – пробасил батюшка.
- Магда, - чуть вызывающе ответила бабушка, - муж назвал, в честь немецкой коммунистки…
- Ну Магда это ничего, - прервал ее священик, - тут бывает такого с именами наворотят. Давеча Смеврану приносили, Смерть Врагам Народа. Две недели отроду, а уже к убийству зовет. А Магда это хорошо. Магуля…

Крестили Марией-Магдалиной. Ничего более близкого в православном календаре имен - святках - не обнаружилось. Зачем крестили!? Бог ни разу своего отношения к этой жертве не проявил.

Вплоть до войны.

Отец к началу Великой Отечественной, проучился год в текстильном по следам старшего брата (знаете, каждый еврей должен немножечко шить), а потом закончил военмех по очень секретной - снаряды, взрыватели - специальности и работал замначальника соответствующего диплому  цеха. Броня была крепка и спасла от фронта, но не выручила от первых пары месяцев блокады – отстал от эвакуировавшегося завода. Не спасла и от обстрелов, голода, тяжелой дороги в Казань вдогонку за своим цехом. Эшелон вглубь страны двигался медленно. Однажды встал на каком-то богом забытом перегоне, остановился вовсе, сказали на сутки не меньше. С собой у папы был чемодан и раскладушка, и довольно крепкие нервы. Желая немного отдохнуть от гвалта соседей по вагону, отец углубился метров на пятьсот в лес, расставил свою походную кровать и прикорнул на полсуток. Когда проснулся, поезда не было. То есть он был. Но не полностью. Случился налет «лапотников», восемьдесят седьмых юнкерсов. Вот как раз папин вагон не сохранился. Папа не слышал взрывов, привык за первые месяцы войны…

То есть бог все-таки дал о себе знать. Правда не тот и не тому.

Маме в июле сорок первого стукнуло семь. Они с младшим братишкой и матерью еще в начале лета уехали отдыхать в Микулино. Родовую, если можно так сказать про потомков крепостных, деревеньку. Там оставалось немало родственников, в колхозе бригадирствовала бабушкина двоюродная сестра Зина. 
В то время по старой памяти село еще называли Микулино-Городище. В пятнадцатом же веке тут был город Микулин. Местные князья даже монету свою чеканили одно время. До сих пор сохранялись земляные валы, собор шестнадцатого века. Хотя собственно малой родиной являлась более мелкая деревенька Ферязкино. Но в ней уж уж народа не оставалось, в общем, в летние месяцы привычно отдыхали в Микулине.
Места там!..

Граница Тверской и Московской. Волоколамск в пятидесяти километрах.
Приехали на лето. Остались до Рождества. Начинали в сандаликах и летних платьицах. В них и заканчивали, в землянках, дома отдав на постой солдатам Вермахта.
По большому счету немцев ни мать ни бабушка плохо не вспоминали. На молодую красивую одна коса венком кило полтора потянет, Зину запал фельдшер Август. Ухаживал. По семейной легенде удовлетворен не был, но детей подкармливал шоколадом и тушенкой регулярно. Приносил каки-то чудодейственные таблетки, когда заболел маленький Женька. Вовремя предупредил о боях и отступлении, чтоб спрятались хорошенько. Опять же по легендам пятилетний Женька, выздоровев от противных на вкус - вражеские же - лекарств, отблагодарил захватчиков поджогом какого-то грузовика, за что и повесили на всякий случай молодую симпатичную партизанку. Врут легенды. Но я, когда маленький был, верил.
После отступления немцев, на второй день, до Микулина добрался на полуторке дед. Он довольно быстро отвоевался и служил в в Военно-Медицинской Академии, эвакуированной на тот момент в Киров. Дед приехал готовым к плохим вестям, однако нашел всех живыми. Жену, дочку, сына…
Может и не зря бабушка крестила мать.

До снятия блокады в Питер жили в эвакуации. Мать там украли цыгане.

Вообще с цыганами у нас в семье особые отношения.
Маму смуглую, яркую большеглазую и очень артистичную они увели к себе в табор, папа в лет в восемнадцать сбежал туда сам. В обоих случаях выручало старшее поколение. Дед тогда чуть не с ротой своих курсантов явился на берега Вятки и провел, грозя всеми чертями, настоящую поисковую операцию после третьей развороченной кибитки маму вернули. Папа прожил в таборе три дня и вернулся сам. Я тоже частенько. Собирался сбегать к цыганам или на войну.
Нов мои семидесятые войны не было, а встерченные в городе цыгане оказывались противными неряшливыми людьми, уходить к которым сразу перехачивалось.
Знаете где самые противные цыгане? В Финляндии. Расскажу как-нибудь

В Ленинград вернулись в сорок пятом.
Собственно папа вернулся уже с женой. Анютой. А ровно девятого мая только сорок шестого года у них родился первенец Фима. У мамы летом сорок пятого появился еще один младший братишка Сашка. Они с Фимкой потом учились в одном техникуме. Не дружили.

В августе 44-го папа вступил в КПСС, как это принято тогда было вступал не с пустыми руками. В приданное принес дом в только что освобожденных Барановичах, когда то принадлежавшей семье, подарил его государству. На всякий случай.
Маме же еще только предстояло стать пионеркой, комсомолкой, студенткой, спортсменкой и красавицей, чтоб через двадцать лет встретить папу в НИИ точной механики и оптики - так, кажется, назывался их почтовый ящик.

До знакомства им оставалось еще двадцать лет.

***
<i>Начальником отдела папа стал. Потому что всегда умный, давно партийный и никогда пьяный. А вот главным инженером не смог. Потому что еврей. Разрабатывай НИИ какие-нибудь ткацкие станки, шансы б возможно и появились, а так... Ну не может быть еврей главным изобретателем взрывателей. Никак. Впрочем начальник отдела тоже неплохо. Плюс к этому нормальная семья. Два сына восьми и восемнадцати лет. Жена... Ну жена - как жена. Немножко скучная, немножко сварливая. Бывает хуже... Жил и служил как все. Спокойно.
До тех пор пока среди подчиненных появилась новая дама. Молодая, яркая, прислали по распределению. Сперва, особого внимания не обращал. Во-первых был верным мужем, а во-вторых все-таки семнадцать лет разницы. Потом все чаще начал улыбаться в усы, заслышав ее голос и смех. Уж очень он был заразительным. Вскоре заметил, что ждет каждого рабочего дня с неожиданным в сорок пять лет мальчишеским нетерпением. Однажды сделал так что в двухнедельную командировку на дальний казахстанский полигон их послали вдвоем. Ничего особенного в ту поездку не произошло - холод, снег, беседы по вечерам. Но теперь что-то теплое появилось и в ее взглядах, украдкой бросаемых из-под пушистых ресниц.
Как ухаживать за женщинами он уже не помнил, поэтому, приходя на работу чуть раньше остальных сотрудников, просто подкладывал в ящик ее рабочего стола то яблоко, то неожиданную в конце февраля грушу, иногда шоколадку.
- Опять яблоко! А с каким удовольствием я съела бы сейчас апельсин... – на весь отдел провозглашала она, вгрызаясь в зеленоватый с мелкими черными пятнышками бок антоновки.
Он хмурился и приносил на следующий день рыжий шарик, купленый в единственном экземпляре на Кузнечном рынке у веселого немолодого грузина.
- Положительно, у нас в отделе живет домовой, исполняюший мои желания – смеялась молодая женщина, разделяя плод на дольки и одаривая сотрудников.
- А Вы хотите? – лукаво улыбаясь, спрашивала она у начальника.
Он только молча усмехался в ответ и отрицательно качал головой.
Следующая совместная командировка случилась в Киев. Что-то там не складывалось на большом как-бы-телевизионном заводе. В последний вечер он решился и пригласил ее, не очень надеясь на согласие, в ресторан «Динамо». Зелень парка, склоны Днепра, еще не изуродованные монументальными изваяниями первых князей, близость Лавры и центра – верх романтизма с его точки зрения. Ужин прошел весело, он говорил не меньше ее забыв о разнице в годах и своем начальствующем положении. Даже потанцевали немного. Вечером, уже заходя в свой номер, она чмокнула его в щеку и сказала:
- Спасибо, был замечательный вечер! Единственное что мне не хватало – это маленького рыжего апельсина...
Он подумал несколько секунд и вошел следом.
Следующие полгода, долгое время казались ему самым счастливым периодом жизни. Полгода постоянных совместных командировок (главным инженером не получилось, но связи в НИИ были хорошие). Полгода неожиданно вернувшейся молодости. А потом жена выследила. Начались семейные скандалы. Она ходила по его братьям и сестрам, плакалась, а те уж в свою очередь уговаривали младшенького вернуться в семью. Потом в ход пошла тяжелая артиллерия.
В понедельник с утра (почему все плохое начинается в понедельник!) его вызвал секретарь парткома.
- Ты понимаешь, какое дело, дорогой... Твоя жена была у меня в пятницу. Сначала много говорила. Потом оставила письмо. Не отреагировать не могу. Просит вернуть тебя в семью. А эту твою,.. ну ты знаешь о ком я, требует чуть ли не судить товарищеским судом. Я тебя сто лет знаю и очень уважаю. Пока придерживаю бумажку. Но жена твоя, показалась бабой настырной и скандальной. Добром это не кончится. Так что даю тебе месяц. Постарайся уж разобраться со своими женщинами.
- Да. – спокойно ответил он.
- А то я не смогу тебе помочь. Ты понимаешь?
- Да. – повторил он.
- Что-то ты не разговорчивый сегодня. Ладно. Короче жду тебя через месяц. И если не дай бог! То положишь партбилет, а значит и должности лишишься...
- Да, - в третий раз услышал главный коммунист НИИ.
...
Ровно через месяц, день в день герой моего рассказа вошел в партком
- Ааа. Ну как решил? – встал из-за стола хозяин кабинета.
- Решил, - ответил вошедший и, вынув из кармана, положил на столешницу красную книжечку.
- Что ты! С ума сошел! ... – воскликнул в миг побордовевший секретарь, - А постой... Что ты мне паспорт суешь?
- А вы откройте его. Там в серединке.
В паспорте рядом с уже выцветшим штампом о браке стоял новый о разводе. И еще один, рассказывающий о том что обладатель сего удостоверения личности пробыл холостяком ровно три дня.
- Как ты успел!? – удивленно спросил успокоившийся за отчетность Иван Петрович.
- Ну... Вы же дали мне только месяц. Счел партийным заданием, а когда партия требует мы коммунисты можем творить настоящие чудеса! Да и работу я сейчас терять не хочу. Ребенка мы с ней ждем... – ответил мой отец.
Ждали меня…
</i>