Сегодняшняя лекция посвящена Зигмунду Фрейду. Мы с философской точки зрения рассмотрим Фрейда и потом, может быть, остановимся на каких-то частных вещах, которые нам интересны. Давайте сначала посмотрим на Фрейда в сравнении с другими европейскими мыслителями.
Прежде всего – Фрейд и Кант. Самая главная идея Канта, кроме его антиномий, это его понятие о нравственном императиве. В конце своей книги «Критика практического разума» Кант пишет: «Две вещи всегда приводили меня в изумление – звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас». Вот Фрейд цитирует это место у Канта и говорит: Ну чего он, Кант, изумляется? Ну чему тут изумляться? Никакого нравственного закона внутри нас нет, никакой он не божественный. А это называется просто «Сверх-Я». И это то, что в нас вложило наше окружение: родители, общество, культура. То, что нас создало. Если бы этого не было, воспитания нашего, то никакого у нас не было бы «Сверх-Я». Ну, какое-то было бы, но оно было бы недоразвитое. Как бывают недоразвитые органы. Недоразвились. И в результате человек оказался бы бессовестным. Что мы сплошь и рядом видим в действительности. Кажется, будто Фрейд прав. Он более реалистичен, чем Кант. Потому что мы видим, на самом деле, много бессовестных людей – людей с недоразвитой совестью. И если принять гипотезу Фрейда, что совесть, нравственный закон внутри нас – это не искра Божия в человеке, а продукт воспитания, то, на первый взгляд, это более соответствует тому, с чем мы встречаемся в обычной жизни. Особенно сейчас, в наши дни. Кант призывал удивляться этому нравственному закону внутри нас и видел в этом (вспомните «Мастера и Маргариту»!) доказательство бытия Божия. За что Иван Бездомный хотел отправить Канта в Соловки? Вот именно за это, за разговоры о Боге и нравственности. А Фрейд снимает проблему, то есть такое доказательство невозможно, потому что, с точки зрения Фрейда, совесть не является голосом Божиим в человеке, а является голосом общества, прежде всего, родителей. Значит, каким воспитаем человека, таким он и вырастет. Таким образом, гуманизм Канта на Фрейде кончился.
Вот вы помните, на прошлой лекции я рассказывал, как Ницше критиковал Канта, ругался даже, называл его «идиотом» и так далее. И Фрейд туда же, в том же направлении. Критика Канта идет в европейской мысли, как говорят музыканты, crescendo. Сначала Шопенгауэр, он был многим обязан Канту, но все-таки осторожно его критиковал. Есть специальное приложение к первому тому его книги «Мир как воля и представление», в котором он подверг критике Канта. Но осторожно еще. И, кстати, критиковал именно его нравственный императив, тоже считая его чересчур идеалистичным. Критиковал Канта Шопенгауэр также за половинчатость, за то, что он уступал много «религиозникам». И не довел до конца свой атеизм. Кант, вы же знаете, не был атеистом. Он остановился на полпути. Задача "критики разума", по Канту, в том, чтобы упразднить знание и чтобы освободить место вере. Вот, собственно, на этом Кант и остановился. Шопенгауэр говорит, что вот, мол, Кант проявил осторожность и половинчатость, не захотел пойти на конфликт. Не захотел лишиться своего профессорского места. Не захотел потерять свой авторитет среди философов и среди власть имущих. А вот я, Шопенгауэр, говорю все открытым текстом. Меня за это не любят. Меня за это гонят. Меня не признают. Но я зато настоящий философ, не могу поступиться принципами... Значит, уже был этот момент критики Канта. Ницше критиковал Канта еще радикальнее. И, наконец, Фрейд, вовсе снявший проблему, которую Кант считал самой главной. Проблему нравственного закона. И, соответственно, свободы.
Теперь вторая проблема у нас: Фрейд и Шопенгауэр. Это очень интересная проблема, о которой написано очень много. Значит, первый тезис такой, что Фрейд просто находился под огромным влиянием Шопенгауэра и, если бы Фрейда спросили, кто он по убеждениям, он бы сказал, что он сторонник философии Шопенгауэра. Хотя он не очень любил об этом говорить. Фрейд заявил: мое кредо – это отречение от страстей и любовь к судьбе. Вот идеал для Фрейда. Такой страстный человек, как Фрейд, ставит вопрос об отречении, подавлении, сублимации cтрастей. На самом деле, это идеал Шопенгауэра – идеал отказавшегося от мира мыслителя, который все понял и живет без всяких иллюзий. Понимает, что ничего ему не светит, и покоряется судьбе. Вот этот идеал, оказывается, всю жизнь руководил Фрейдом, по крайней мере, в зрелые годы. Многие обращают внимание на сходство Фрейда и Шопенгауэра еще в одном пункте. Вспомните о бессознательной воле Шопенгауэра, лежащей в основе мира. Слепая, безличная воля. И, с другой стороны, знаменитое «либидо» Фрейда. И «танатос». «Танатос» появился уже после Первой мировой войны, когда философия Фрейда сложилась окончательно. Но, в любом случае, и танатос, и либидо – это всё бессознательные силы. То есть, здесь нет личности. Когда в нас говорит либидо, нет смысла с ним разговаривать, потому что это не личное начало. Вот если, допустим, искуситель приступил бы к нам, как описано в Евангелии: "Приступил к нему искуситель и сказал: «Бросься вниз с крыла Храма»", – тут можно ответить: «Сказано, не искушай Господа Бога своего». То есть, возможна какая-то беседа. Когда нас искушает человек или дьявол или, наоборот, когда нам какую-то хорошую мысль подсказывает наш ангел-хранитель, или Святой Дух, или Дева Мария, то мы окружены личностями, пребываем в общении с личностями. Мы в мире личностей. Поэтому возможен язык. Даже важен язык, потому что мы должны что-то ответить, дать ответ. Как в Православной Церкви молятся: «Добраго ответа на Страшном Судищи Христове просим». Значит, здесь важна роль слова. Потому что мы окружены личностями. А вот у Фрейда роль слова несколько умаляется, потому что с либидо невозможен разговор. Здесь, так сказать, по-другому все протекает. Здесь нужно не слово, а понимание. Как говорил Спиноза, «не надо смеяться, не надо плакать, не надо гнушаться, а надо понимать». Вот эту еще тоже можно взять тему: Фрейд и Спиноза, т.е. психоанализ как понимание, как продолжение идеала Спинозы. Не надо ругать больного: "Ах ты такой сякой! Как же ты посмел иметь такие нехорошие сны! Как тебе не стыдно бояться эскалаторов в метро? И, вообще, какой ты нехороший!" По Фрейду, ругать больного – это неправильно. И, по Спинозе, неправильно. Надо понять, почему человек боится эскалаторов. Почему ему страшно, когда перед ним внизу никого нет. И почему девушка, которую Фрейд описывал в своих «Лекциях по введению в психоанализ», перед сном устраивала ритуал. Горшки цветочные убирала с подоконника и каким-то особым образом расставляла на столе, чтобы они не разбились. Выносила часы из комнаты. Ну, это известная история. И Фрейд все это объясняет, почему она так делала. Объяснение может показаться нам несколько искусственным, но это неважно. Здесь ведь важно направление вектора. Фрейд хочет объяснить, хочет понять, почему эта девушка перед сном начинает заниматься цветочными горшками. Почему нормальные люди засыпают сразу, как только их голова касается подушки. А вот эта девушка никак не может заснуть. И два часа тиранит и себя, и своих родителей, и горшки. Неважно, к какому ответу мы придем. Фрейд, пришел, как известно, к вполне определенному ответу. Но на самом деле, суть не в том, правильное или неправильное объяснение дал Фрейд, а то, что Фрейд в данном случае являет себя последователем Спинозы. Он ведь не смеялся над этой девушкой, и не жалел ее, и не испытывал к ней отвращение, а старался понять, почему она себя так ведет. Т.е. исполнил главное требование Спинозы: не смеяться, не плакать, не гнушаться, а понимать.
Теперь опять о Шопенгауэре. Шопенгауэр тоже был последователем Спинозы, только у него бессознательная воля, а не бессознательный разум. Но, в сущности, тоже этот момент некоего пантеизма. Только у Шопенгауэра мир как воля, а у Спинозы мир как разум. А, по сути, все равно, ведь к разуму Спинозы, который разлит по всему миру, тоже бесполезно обращаться. Он не ответит никак. Жизнь и есть ответ. Вот наблюдайте жизнь, и это будет разговор Бога с вами. Так по Спинозе. Наблюдайте жизнь вокруг себя, и вы все поймете. Не надо искать какого-то еще разговора с Богом. Но Авраам не так ведь действовал. Авраам знал, когда с ним Бог говорит. Бог призвал Авраама и сказал: «Авраам, Авраам». И Авраам сказал: «Вот я». Так что бог Спинозы – это не Бог Авраама, Исаака и Иакова. Помните лекцию о Кьеркегоре? Бог повелел Аврааму убить своего сына. Ясно, что мир так не может сказать. Мир, наоборот, всячески подсказывает: люби своего сына, продвигай его, может быть, даже недозволенными средствами. Но ни в коем случае не убивай.
Итак, следуя Спинозе, Фрейд категорически отрицал личностного Бога и возможность реального общения с Ним. По Фрейду, население мира личностями – это инфантильная реакция первобытного человека на окружающий мир. Вот, как ребенок играет с куклами, и куклы у него тоже разговаривают, живут. Дети анимируют своих кукол. И Фрейд считал, что мы, как дети, анимируем мир, а на самом деле он бессознательный, безличностный. Немецкий философ Эдуард фон Гартман написал книгу «Философия бессознательного». Книгу, проникнутую идеями Гегеля и Шопенгауэра. И, собственно, в этой книге впервые появляется слово «бессознательное» как философское понятие, очень важное потом для Фрейда. У Шопенгауэра – бессознательная воля, а у Гегеля, как и у Спинозы, бессознательный разум. Это Абсолютный дух, он ищет осознания себя, но не может найти осознания себя, иначе как отрицая себя в материи, а потом второй раз отрицая себя в человеке. Вот только через двойное отрицание он приходит к пониманию самого себя. То есть Абсолютный дух, по Гегелю, бессознательно стремится осознать себя. Бессознательно. И только у человека появляется это уникальное свойство – сознание. Это свойство только человека. И больше никого. Ничто в мире не обладает сознанием, только человек. Все остальное – бессознательно. Вот поэтому получается так: наше сознание и огромный мир бессознательного вокруг нас. И мы погружены в это бессознательное. Какова наша задача? Человек должен понять все это.
И это момент благодати, по Шопенгауэру. Он по-своему понимал благодать. Благодать проявляется именно в том, что человек осознает бессознательность окружающего мира. Когда он это понимает, наступает катарсис, очищение, он смиряется и принимает свою судьбу. И он понимает бессмысленность желать чего-то, потому что в этом мире счастье нереализуемо, желать тут нечего. Но Фрейд делает упор все же на понимании, он ближе к Спинозе, чем к Шопенгауэру. Отсюда любовь Фрейда к науке. Потому что Фрейд считает, что наука служит пониманию происходящего. И психоанализ он тоже считал наукой. Ну, в том смысле, что наука – это то, что служит пониманию и объяснению. Вот если вы можете что-то объяснить, например, круговорот воды в природе, то, что мы детям рассказываем – это и есть наука. Как облака появляются. Некоторые дикие племена считают, что дождь можно заговорить. У Германа Гессе в романе «Игра в бисер» описывается старый колдун, который беседовал с дождем. И когда была засуха, а он не мог вызвать дождь, его убили. Он как бы принес себя в жертву. После того как его убили, пошел дождь. Тогда они поняли, что это был праведный колдун. А для того чтобы заговорить, вызвать этот дождь, надо было принести себя в жертву. Он сознательно это сделал, потому что понимал, что надо пострадать. Но все это, по Фрейду, не более чем сказки. Реальность – это облака, с которыми бесполезно разговаривать. И тогда получается, что люди разделяются на две части – люди, которые еще не поняли, и люди, которые уже поняли.
А теперь давайте снова вспомним Спинозу. Он доказал теорему, что надо на ненависть отвечать любовью. Такая, вроде, парадоксальная вещь, и большинство людей, по-видимому, об этой теореме Спинозы ничего не знают – попробуйте толкнуть кого-нибудь в электричке или метро, и вы сразу поймете... И Шопенгауэр говорил, что если вы попытаетесь учить людей нравственности, то радуйтесь, если останетесь целы. Это все прекрасно понимают. Мама орет на дочку. Мне несколько раз хотелось подойти и вмешаться. Но я ни разу не поддался этому соблазну. Потому что я понимаю, что это бесполезно. Мать я не переделаю, она еще и на меня наорет. И дочке достанется еще больше. Здесь надо только молиться. Словами тут не поможешь. Но, тем не менее, есть отдельные люди, интеллигентные, так называемые, люди, по Спинозе, по Фрейду, по Шопенгауэру, которые понимают... Что они понимают? Понимают всю эту суету, так сказать, – всю эту бестолковость. И эти люди способны стать вождями, лидерами человечества. Это по Фрейду.
И тут я перехожу к другой теме: Фрейд и Ницше. Тоже очень интересная тема. Ведь Ницше говорил о сверхчеловеке. И хотя Фрейд не ставил прямо вопрос о сверхчеловеке, все-таки понятно, что психоаналитик у Фрейда – это больше, чем человек. Это как бы человек по преимуществу. L’homme par exсеllence, если по-французски говорить. И, кроме того, «Оно», знаменитое фрейдовское «Оно» – считается, что он у Ницше его позаимствовал. Еs denkt: aber dass dies "es" gerade jenes alte beruehmte "Ich" sei, ist, milde geredet, nur eine Annahme, eine Behauptung, vor Allem keine "unmittelbare Gewissheit": "Думается (дословно: "Оно думает". – И.Л.): но что это "Оно" есть то самое знаменитое старое "Я", – это, мягко выражаясь, только предположение, только допущение и, прежде всего, никакая не "непосредственная очевидность" (Ницше. "По ту сторону добра и зла", глава 1, п. 17). Но это не главное. Главное – это разделение людей на два класса и требование к человеку, чтобы он стал немножко больше, чем то, что он есть. То, что Фрейд называет «довоспитанием». Ну, мы все воспитанные люди, но надо нас немножко довоспитать, да? Что это значит – «довоспитание»? Ну, и конечно, самый лучший пример – как из простого человека сделать последователя Фрейда, то есть психоаналитика. Что нужно, чтобы человек стал не просто человеком? Этот процесс довоспитания есть не что иное, как превращение человека в мудреца по Шопенгауэру. Человек должен все понять, избавиться от всех иллюзий и при этом не потерять человеческие качества. Какие качества? Любовь к людям, желание им помочь. И любовь к знанию, желание во всем разобраться.
Что еще объединяет Фрейда и Ницше? Ницще говорит, что Бог умер и надо освободиться от иллюзий. Практически то же, что и Фрейд говорил, только другими словами. И, наконец, женщина общая. Лу Андреас-Саломе. Русская женщина из Петербурга, в которую Ницше влюбился и сделал ей предложение, но она ему отказала. Вот она в 1912 году, эта роковая женщина, сыгравшая такую роль в жизни Ницше, приехала к Фрейду в Вену и сказала: «Я хочу быть психоаналитиком». Фрейд был, конечно, очень польщен. Он, конечно, сразу начал отговаривать ее: "Зачем Вам заниматься стиркой грязного белья?" Вот чем он считал работу психоаналитика (заметим в скобках). Да, надо человека отговорить. Но она сказала, что ей грязное белье нравится больше, чем чистое. После чего он ее взял к себе в ученицы. А потом стал требовать, чтобы она ходила на все его лекции. Если она как-нибудь не приходила, он писал ей письмо: «Вас не было на лекции, и я все время смотрел на то место, где вы обычно сидите. Мне очень вас не хватало». Она была его музой. Оказывается, каждому человеку присущ некий нарциссизм. И Фрейд не исключение. Фрейд очень любил свой психоанализ. Очень ревновал, когда кто-то создавал что-то похожее. Юнг, Адлер, прочие. Он их просто отлучил вообще. Потому что они «испортили психоанализ», пытались внести что-то свое. И он уже не мог любить психоанализ по Юнгу, потому что он не узнавал в нем себя, а узнавал какого-то Юнга, который был ему совершенно неинтересен. Притом, что Фрейд понимал, что нарциссизм – это плохо. Нарциссизм – это еще один вариант невроза, даже не невроза, а паранойи. Есть люди, поддающиеся гипнозу, их можно вылечить. А есть нарциссисты. Их вылечить невозможно. Нарциссизм присущ шизофреникам (или параноикам, как их называл Фрейд). Они полны собой и абсолютно равнодушны к другим людям, и поэтому они не поддаются гипнозу и вылечить их нельзя. Ведь один из главных моментов лечения, по Фрейду, это так называемый перенос. То есть пациент влюбляется в Фрейда, переносит на него те чувства, которые он когда-то испытывал по отношению к отцу. Ну, у нас тоже в христианстве сплошь и рядом переносы. В батюшку влюбляются. И это нормально. Все понимают, что это нормально. И это какой-то этап. Ребенок, например, влюбляется в свою учительницу. Это нормально. И без любви, наверное, невозможна передача знания. Но шизофреник не способен на это. Он нарциссист. Он влюблен только в себя. И он не может полюбить другого человека. И, соответственно, он не может познавать мир, потому что он не может быть учеником. Ученик должен быть влюблен какое-то время в своего учителя. Это не значит, что привязанность должна быть постоянной. Фрейд потом отучал своих пациентов от себя, как мать отучает ребенка от груди. Конечно, нужно отучить пациента от любви к психоаналитику. Потому что это ненормальная любовь. Но это этап, который надо пройти. А нарциссист не может проявить этой любви, поэтому перенос не образуется. Но главный парадокс психоанализа, что сам психоаналитик – нарциссист, ему некого любить, кроме самого себя. И главное обвинение в адрес Фрейда было в том, что он любит самого себя и любит свой психоанализ, нетерпим к малейшей критике своего психоанализа. Это, конечно, огромная проблема, нерешенная, я не знаю, как с ней быть. Наверное, рядовым психоаналитикам можно посоветовать обращаться к другим психоаналитикам (что они, по-видимому, и делают). Притом, что каждый психоаналитик не рождается им, он им становится. И в этом смысле дочь Фрейда Анна – идеальный психоаналитик. Она любила своего отца очень сильно, и эта любовь к отцу сделала ее крупным специалистом. Она потом детским психоанализом занималась в Англии. Замуж так и не вышла. Умерла в 87 лет. Состоявшийся человек. И музей она организовала в Вене. И там посетителям показывают фильм об ее отце. Она рассказывает о своем отце. Озвучивает фильм.
По Фрейду получается, что человечество должно воспитывать вождей, которые будут заниматься довоспитанием остальной части человечества. Т.е. психоанализ – это не просто метод изучения мира, а это метод лечения мира, т.е. спасения. Фактически психоанализ – это религия спасения. Вариант светской религии спасения. То есть, если есть спасение, то оно придет через психоанализ. По крайней мере, я так понимаю Фрейда.
И раз уж мы заговорили о светской религии спасения, то, конечно, не можем не вспомнить о Карле Марксе. Итак, Фрейд и Маркс. К Марксу Фрейд относился с некоторой иронией, потому что у Маркса в основе экономика, а у Фрейда в основе лежат более важные и более серьезные страсти, чем страсть к обогащению. Деньги приходят и уходят, а невроз остается... Невротик вообще не знает, что делать с деньгами, кроме как отдать их психоаналитику за лечение. Они ему не нужны. Он настолько измучен собственным неврозом, что ему уже не до обогащения. Эта девушка, которая мучается с горшками, она не осознает себя зажиточной или «представителем венской буржуазии». Может быть, марксисты бы ей сказали: «Поварись в рабочем котле, вступи в социал-демократическую партию, выбрось из головы все эти горшки. Поработай у станка, потаскай ведра с цементом, и все твои неврозы исцелятся моментально». Так рассуждал Маркс и марксисты. Потому что в основе лежит экономика. А кто такой Фрейд с точки зрения марксистов? Это представитель мелкобуржуазной философии периода разлагающейся Австро-Венгрии. Когда сытая, обезумевшая, разлагающаяся буржуазия, не зная, что ей делать, порождала всякие эдиповы комплексы, неврозы, психозы и прочее. Когда мы совершим социалистическую революцию, у нас появится новое общество, у нас исчезнут все эти эдиповы комплексы, неврозы и т.п. Пролетарию нечего забивать себе голову всякой ерундой. У Фрейда, впрочем, есть отдельные позитивные моменты. Это критика религии. Это даже можно у него взять. Критика иллюзий.
Шутки шутками, но очень скоро наши строители коммунизма столкнулись с проблемой, о которой предупреждал Фрейд, когда спрашивал, что будут делать Советы, когда расправятся со своей буржуазией. В НКВД стал процветать садизм. Следователей приходилось лечить от садизма. Радикально, т.е. их просто расстреливали. «Мавр сделал свое дело...» Но проблема садизма возникла сразу, еще в первые годы революции. Фрейд говорил еще в 1930 году: в СССР правит бал «танатос», Todtrieb (влечение к смерти). Кстати, о садизме. По Фрейду, есть стадии развития сексуальности, которые человек проходит, и на некоторых стадиях он может застрять. Вот садизм и есть такая стадия. Эта стадия – промежуточная: ребенок проходит ее в какой-то момент и дальше идет. Но при неблагоприятных условиях человек может опять вернуться к этой стадии. И вот у нас такие "возвращения" происходят сплошь и рядом. За примерами далеко ходить не надо, стоит взять хотя бы феномен «дедовщины» в армии. Именно по Фрейду это хорошо объясняется. А иначе непонятно, почему в нашей социалистической армии, армии первого в мире социалистического государства творились такие безобразия. И катехизаторам полезно послушать про Фрейда, потому что многие эти проблемы возникают и в религиозной жизни. И перенос, о котором мы уже говорили. Хорошие священники, наверное, пытались и пытаются создать нечто вроде христианского психоанализа. Например, Александр Мень. Он понимал эту идею переноса. В него очень многие прихожанки были влюблены. Это был крест, который он нес. И его духовные дети знают об этом. И он старался вести себя с этими женщинами как можно спокойнее, мягче, чтобы не отвадить их вообще от Церкви.
Теперь о Фрейде и Фихте. Фихте в свое время радикально поставил проблему откровения, опубликовав книгу под названием «Критика всякого откровения». Что есть откровение? Ведь откровение дается человеку. Соответственно, имеется проблема субъективности в восприятии откровения. И тут возникает проблема адекватного восприятия откровения. И Фрейд тоже сказал несколько слов по этому поводу. Он по поводу спиритизма как-то прошелся, что когда спириты вызывали духи разных очень умных и талантливых людей, те почему-то говорили жуткие глупости. И вот Фрейд, с присущим ему остроумием резюмирует: «Ну, наверное, это доказывает, что вызываемые духи приспосабливаются к интеллекту тех, кто их вызывает». Схоласты говорили, что откровение дается ad modum recipientis, т.е. по мере восприемлющего. Вот Тереза из Лизье писала в начале своей книги «История одной души»: «У одного стаканчик, а у другого – целое море. И каждому дается столько, сколько он может вместить». Что человек может принять, то он и принимает. Пока это касается личной жизни души – это одно. Но когда это откровение проходит через человека и поступает к другим людям, возникает вопрос, как сделать человека достойным интерпретатором и хранителем этого откровения. Ну, вы помните, Кьеркегор говорит о том, как Бог воспитывал Авраама, чтобы сделать его действительно достойным принятия откровения свыше. Или как воспитывался Моисей. Как готовился Иоанн Богослов для того, чтобы принять особое откровение. Да и вообще евангелисты, да и вообще апостолы. То есть здесь тоже идет работа довоспитания – только христианского довоспитания. И поэтому понятно, что без помощи Божией человек не может справиться. И у него вместо религии наступает религиозный бред. Это не так уж редко случается. И тогда хороший духовник должен его как-то ввести в рамки. Понимаете? Вот я вам приведу пример из истории Церкви. Святая Иоанна Франциска Шанталь. Она после смерти мужа стала очень набожной. А потом встретила духовника – святого Франциска Сальского. И первое, что заметили слуги: раньше, до того как Франциск Сальский стал ее духовником, она из-за своего благочестия никому из слуг не давала покоя. И все слуги буквально стонали из-за ее благочестия. Как дядюшка Поджер, который забивал гвоздь (помните: Джером К. Джером, «Трое в лодке...») «Я забью этот гвоздь, но ты мне принеси линейку, ты принеси стремянку, ты сбегай за карандашом». Вот каким поначалу было благочестие святой Иоанны Франциски Шанталь. И вот только когда ее «довоспитанием» занялся хороший духовник, святой Франциск Сальский, слуги вздохнули с облегчением. Наконец-то ее практики благочестия перестали нервировать остальных людей. То есть ее благочестие стало тихим, понимаете? Действительно, человек может быть очень религиозным, но очень несовершенным в своей религиозности. Здесь тоже нужно довоспитание. И поэтому Фрейд тут не отменяется.
Заговорили о воспитании, и я опять вспомнил о Ницше. Помните, Ницше критиковал христианство за то, что христианство эрос унизило. Не помните? Ой, такое нехорошее христианство, оно отняло у человека самое-самое... Так вот Фрейд говорит, что, на самом деле, сублимация либидо – это основа всякой культуры. И если этой сублимации не будет, культура кончится. Если мы выпустим эрос из-под контроля, все расплывется в первобытном хаосе. Итак, Фрейд дал достойный ответ Ницше, поэтому нам не надо специально отвечать Ницше, надо просто взять готовый ответ у Фрейда. Эрос – это сильнейшее разрушительное начало, оно способно погубить любую культуру. Ну, возьмите, например, наш русский мат. Он полон эротических символов. Вот что такое эротическая стихия, выпущенная, так сказать, из-под контроля культуры. Я думаю, наступит великая пошлость – вот и все, чего мы добьемся, выпустив эрос на свободу. Наступит царство пошлости. И оно уже отчасти наступило. Уже стонем от него. Но не будем об этом. Это грустные вещи.
Теперь еще о некоторых понятиях фрейдизма. Символизм. Фрейд восстановил символизм, который со времен Отцов Церкви был утрачен. Даже схоласты уже мало внимания уделяли символике. Символизм процветал в период патристики. Помните, мы в прошлом году говорили об этом. Основная черта патристики – символическое толкование всего. Вспомните Папу Григория Великого, который увидел кузнечика, севшего на книгу, и сказал: «Loсusta, id est, loсo sta» («Кузнечик, то есть, оставайся на месте» – по-русски, конечно, бессмыслица, а по-латыни игра слов, имеющая для Папы символическое значение). Как раз в этот момент его настигла погоня. Это пример символического видения мира. Все, что происходит, имеет какое-то значение. И вот Фрейд восстановил это символическое видение мира в своих толкованиях сновидений (и не только сновидений). Вот приснился вам цепеллин. За этим цепеллином очень много всего скрывается (по Фрейду). И так далее.
Потом второй момент – вытеснение и амнезия. Амнезия, то есть забывание. Человек не может вспомнить какие-то слова, фамилии людей, факты из своей жизни. К сожалению, и у студентов бывает амнезия. Это очень нехорошо. Амнезия – первый враг педагогики. И вытеснение (разновидность амнезии, которая наблюдается у невротиков, но не только у них). Понятие вытеснения многие исследователи возводят к Шопенгауэру. Шопенгауэр, как известно, любил посещать сумасшедшие дома и беседовать с душевнобольными. Его интересовала проблема сознания и проблема, как теряется правильное сознание, т.е. как теряется адекватность. И он говорит, что, как ему кажется, психическая болезнь начинается именно с потери памяти – с амнезии. То есть человек забывает какие-то периоды своей жизни, а потом, пытаясь вспомнить, замещает их своими фантазиями. То есть он вспоминает не то, что было, а то, что, как ему кажется, было. И он убежден, что это и было на самом деле так, как он помнит. Шопенгауэр считает, что это и есть начало безумия. Начало безумия – это когда человек теряет нить своей жизни. Нить жизни должна быть непрерывной. Здесь не должно быть белых пятен. Пишите мемуары, ведите дневники, не пренебрегайте этими вещами. Проверяйте себя.
И Фрейд, и Шопенгауэр хотят, чтобы мы были адекватными, чтобы мы все видели и вспоминали правильно. Но человек только с помощью Божией может быть адекватным, вот в чем проблема-то главная! Ведь как я могу сам, своими силами... Вот, например, смерть. Наверняка, атеист боится смерти. Я уверен. Не может он ее не бояться. Ее можно не бояться, только если веришь в загробную жизнь. То есть, на самом деле, как раз вера помогает нам быть адекватными. А без веры мы начинаем прибегать к вытеснению, к амнезии, к «затериванию», потому что мы слабые. Вы поймите, человек слаб. И, к тому же, агрессивен (не забывайте о «танатосе», влечении к смерти и разрушению). Вольтер говорил, что он не хотел бы, чтобы его крестьяне стали атеистами, потому что первое, что они сделают, это спалят его поместье, все разворуют, а его самого повесят. Вольтер также сказал: «Если бы Бога не было, Его надо было бы выдумать». То есть он не говорит, что Его нет. А только: "Если бы Его не было..." И Кант такой же был – осторожный. Это вот от Шопенгауэра пошли такие люди, которые говорили, что человек должен себя за волосы тащить из болота к совершенству. Впрочем, это Ницше так говорил. Шопенгауэр ведь пессимист, он вообще махнул рукой на человечество. Но тут вы правильно сказали: «Дарвин». Ну, раз природа от червяка к человеку эволюционировала без всякой Божьей помощи, значит, и мы можем. Но вот тут я на стороне Шопенгауэра, потому что я не верю в силу человека. Как писал один английский католический священник, современник Ньюмена: «I doubt the virtue [even] of a Catholic gentleman unless he is devout» (Я сомневаюсь в добродетели даже хорошо воспитанного католика, если только он не благочестив). А что уж говорить об атеистах! Возьмем хотя бы самого Фрейда. Вот сейчас много спорят о его жизни. Был ли он таким идеальным человеком, как это кажется на первый взгляд? Возьмем его отношения с Юнгом. Юнг делал в его присутствии доклад о символике кладбищ (это было еще до начала Первой мировой войны). Вдруг Фрейд падает в обморок. Почему? Оказывается, поскольку Юнг заговорил о кладбищах, значит, он бессознательно желает смерти Фрейду и хочет встать на его место. И Фрейд от ужаса перед происходящим упал в обморок. Видите, какой впечатлительный человек. О чем это говорит? Если Фрейд такой слабый человек, что при мысли о кладбище падает в обморок, то как мы вообще можем вместить проблему смерти... Да, Фрейд говорит, что христиане не болеют маленькими неврозами, потому что у них один большой невроз. Это, конечно, хорошая мысль, она для смирения нам полезна. Как Венедикт Ерофеев прижал чемоданчик к груди: «Пусть примитив!» «Ты что, Веничка, обиделся?» «Да, обиделся». Прижму чемоданчик к груди – пусть невроз, вообще с вами разговаривать не буду больше. Да, действительно, Фрейд прав, то есть он видит, что христиане к нему не обращаются. Они горшками не манипулируют перед сном. Почему? Потому что у них другие манипуляции. Они молятся, читают Розарий. С точки зрения Фрейда, чтение Розария (он-то не понимает) – это какой-то ритуал, которые мы себе придумали, чтобы бороться с нашими неврозами. Мы боимся смерти, мы боимся одиночества, мы боимся чего-то еще. Жизни просто боимся. Боимся выйти на улицу. Вдруг хулиганы ограбят, изобьют. И что мы делаем? Мы молимся, читаем Розарий, просим: «Богородица, помогай нам! Спаси нас!» «Do everything with Mary», – как говорил мне один священник, очень хороший. Умер уже. «You sweep the floor – do it with Mary. You go to Communion? Invite Mary to go with you». Если кто не знает английский, я могу перевести: «Метешь пол, призывай Богородицу, идешь к причастию, тоже пригласи с собой Богородицу» «Do everything with Mary» – делай все с Марией. Ну, а Фрейд так скажет: «Невроз. Больной боится подметать, боится идти к причастию». Большой невроз вытеснил много маленьких неврозов. Ну, это в каком-то смысле удобнее. Вы понимаете? И Фрейд писал в своей книге «Будущность одной иллюзии», как бы возражая самому себе: «Ну, вот, наверняка, вы мне скажете, что вы вырываете костыль у инвалида. Религия ему помогает». И сам же отвечает на это возражение: «Ну, если инвалид настоящий, у него костыль не вырвешь. Он тебе еще этим костылем даст по голове. Если человек 30 лет засыпал со снотворным, и у него отнять снотворное, то, конечно, он не заснет. Но он и не будет прекращать его принимать, если он 30 лет принимал снотворное, он не перестанет». Я вот уже тоже 30 лет принимаю религию, я подсчитал, даже больше. «Это уже как бы вторая личность», – так говорит мне моя мама, психиатр. Вторая личность у тебя, говорит, появилась. Такой термин есть у психиатров: «вторая личность». В принципе, вопрос ведь не об этом. Унизительно жить иллюзией. Но ведь вопрос об иллюзии не ставится. На самом деле, атеизм постулируется. Ведь и Фрейд, и Шопенгауэр, они ведь постулируют свои бессознательные волю, либидо. Это ведь не откуда-то следует. И сам Фрейд говорит: «Религия неопровержима». Ну, мы опять упираемся в Канта – то, с чего начали. Здесь нельзя ничего доказать. Нельзя доказать, что Бог иллюзия, потому что философия этому нас не учит. Это некая аксиома. Для Фрейда это очень важно, потому что он на этом строит всю свою систему взглядов. Для него аксиома, что ничего сверхъестественного на самом деле нет. Философия Шопенгауэра лежит в основе фрейдизма, понимаете? Это как, например, математика лежит в основе музыки. Музыка – это не математика, но математика в основе музыки. А в основе фрейдизма лежит философия Шопенгауэра, которая принимается целиком. Музыкант или физик ведь не придумывает математические теоремы или формулы, а берет ту математику, которая уже есть. Вот и Фрейд взял ту философию, которая есть, которая в нем, видимо, сформировалась еще до психоанализа. Это философия Шопенгауэра. Он цитирует стихотворение Гейне: «Оставим небо воробьям и ангелам!» О вкусах, конечно, не спорят. Но здесь важно понять, что эта любовь к Гейне, она была в основе. То есть каждый человек сам выбирает себе мировоззрение. Как он это делает – это другой разговор. А потом он уже выстраивает философию. Был такой старый математик Геронимус, у него был внук, который потом стал православным священником. И когда дед пытался внука увещевать: "Что же ты, еврей, крестился, и вообще, что это такое", – внук ему ответил: «Дед, у нас с тобой разная аксиоматика».
И не нужно говорить, что верующие не знают сомнений и искушений против веры. Даже у глубоко верующего человека, святой Терезы из Лизье, за год перед смертью возникла мысль, что все иллюзия, что ничего нет. И в рассказе Зощенко: «А, может, и правда, одна химия только!». Рассказ называется «Исповедь». Бабка пришла к священнику исповедоваться. А он спрашивает ее: «Ну, чем, бабка, грешна?» «Да сын говорит, что Бога нет, химия одна только!» «Нет, бабка, ты держись, ты веруй, ты не поддавайся!» Отпустил ей грехи. Она отошла недалеко и слышит, как священник сам с собой разговаривает: «А может и правда, одна химия только!» Вот этот момент сомнения всегда был и будет. А вдруг, действительно, мы придумали себе все это. Вдруг, действительно, нет никакой Девы Марии, а только выдумали, чтобы успокоить себя? И с этим искушением человек должен бороться сам, никакой психоаналитик ему здесь не поможет. Здесь какие-то глубинные вещи. Как мы выбираем себе веру, философию, профессию, спутника жизни. Таинственно все это... Фрейд ведь не говорит: верьте мне. Он же всех отговаривает: не надо мне верить. Хотите устанавливать горшки – устанавливайте. Хотите побороть свою привычку возиться с горшками перед сном – приходите, поможем. Если вам так удобнее засыпать с манипуляциями, засыпайте с манипуляциями. Удобнее со снотворным, засыпайте со снотворным. Удобнее с Розарием, читайте Розарий. Он же ничего от нас не требует. Только мы должны понять, где у нас страхи и поиск успокоения, и где, действительно, беседа с Богом. И я считаю, что у верующих (и священники на это часто жалуются) очень много в религии инфантильных моментов, когда действительно религия становится просто способом борьбы с неврозом... Религия ведь должна быть довоспитанием. А если человек все время топчется на месте, то получается какая-то неправильная картина. Вы помните анекдот: приходит молодой человек советоваться с батюшкой: «Я не пью, не курю, с девушками не общаюсь – правильно я живу?» Батюшка говорит: «Правильно. Только зря!» Вот в чем здесь смысл? Смысл в том, что человек топчется на месте. Вот он какие-то запреты придумал, вроде их не нарушает, но настоящей зрелости, настоящего духовного роста нет. До Матери Терезы, скажем так, ему еще далеко. Понимаете? Мать Тереза тоже не курила, не пила, была целомудренной, но момент наступил, когда она пошла на огромные жертвы, на огромные труды, для того чтобы изменить мир. Понимаете? А этот человек придумал себе легкую религию – не пью, не курю, не общаюсь с девушками. Все! Уже святой! И какой-то протест возникает у священника, что мало, мало даешь Богу и людям. А может быть, ты просто сексофоб, боишься девушек. Давайте правильно поставим вопрос. Не добродетель твоя, а просто страхи какие-то. И все. Я уже просто разжевываю этот анекдот, рискуя лишить его последней крупицы юмора. И в вас уже нарастает сопротивление (Widerstand). Это тоже понятие, которое ввел Фрейд. Короче, Фрейд не совсем еще преодолен. Он, может быть, и нужен немножко христианам.
И, наконец, про Поппера. И на этом закончим. Критика Фрейда Поппером. Фрейд считал свой вклад в знание, в философию, в психологию, т.е. психоанализ, особенно эдипов комплекс, который он считал своим открытием – научным достижением, вкладом в науку. А Поппер говорит, что настоящая наука должна включать в себя процедуру экспериментальной проверки. Это принцип фальсифицируемости. Т. е. должны быть какие-то наблюдения или эксперименты, которые могут подтвердить или опровергнуть теорию, претендующую на название научной. Теперь возникает вопрос: «Как доказать, что ребенок на каком-то раннем этапе своего развития испытывал сексуальное влечение к собственной матери?». Это и есть, грубо говоря, эдипов комплекс. И вот Бернард Шоу как-то подошел к Фрейду и сказал ему: «Мистер Фрейд, мне нравится ваш психоанализ. Но я хотел сказать вам, что я никогда не испытывал сексуального влечения к собственной матери». «Все нормально, просто это было бессознательно у вас», – ответил ему Фрейд. «А, – сказал Шоу, – тогда это совсем другое дело». Получается, как бы ни произошло, все равно ответ будет правильный. Испытывал – хорошо, не испытывал – значит, вытеснил. И Поппер делает вывод, что теория Фрейда нефальсифицируема, а значит – ненаучна.
Но оставим в стороне Поппера. Нам, христианам, зачем нужен Фрейд? Не будем забывать, что христианство – само есть религия довоспитания. И поэтому христианство не боится Фрейда. Я лично не боюсь Фрейда. Многие вещи мне в нем нравятся – ну, символизм, работа над собой, самоанализ. И, действительно, в хорошей исповеди есть элементы психоанализа. Безусловно. Если священник хороший, то он рискует даже, что перенос произойдет. И сопротивление, конечно, будет. Но он все это переживет, так сказать, вместе со своим духовным чадом. И Бог, в Которого не верил Фрейд, им поможет.