(баллада о солдате)
- 1 -
Степан Петрович был принципиально недоволен итогами Второй Мировой войны.Так и жил с этим.Схлопотав от Гитлера на Ленинградском фронте две пулеметные очереди – по ногам и по корпусу, належался по госпиталям, но выжил и без одного легкого, с половиной желудка,вернулся в строй и дослуживал в Германии аж до сорок седьмого года.Пока был молодой, ничего – терпел, даже спортом занимался.Благо тогда справок особо не спрашивали – целых-то мужиков было мало.Только время шло, жизнь кругом поднималась и распрямлялась, уже и коммунизм на горизонте показался, а Степан Петрович все жил и жил с семьей в тесной комнатушке коммунальной квартиры, где в свое время родился сам.Вместе с ним делили площадь мать, жена и дочь.Так-то жили они неплохо – как и все.Только вот с жильем беда.Дочку жалко, стыдно перед ней, да и себя…за что воевал-то?Работал Петрович без отдыха – а где отдохнешь, если дома ступить некуда?Деньги какие-никакие подкапливал – хотел хоть в кооператив, так нет – ему и там отказали.Метр, говорят лишний у вас.Обидно.Да и раны замучали.
За ту жуковскую мясорубку, откуда Степана Петровича вытащила на плащ-палатке школьница-санитарка, орденов не давали.Да и потом как-то прошел мимо наград простой рядовой – автоматчик Степан Петрович Полозов.Поначалу его, вернувшегося из Германии к шапочному разбору, даже не хотели прописывать обратно домой.В разрушенном городе было плохо с жильем, а с Ташкентского фронта прибыло много народу.И такого, что не чета Петровичу.Находился он вдоволь, насмотрелся канцелярской сволочи.Ему бы грохнуть орденами об стол, да у него всех наград – восемь дырок……А раны…”У нас вся страна в ранах”- говорили ему розовощекие военкомы, когда Степан Петрович приходил узнать, далеко ли счастье и не пора ли рассчитаться за войну.
Годы брали свое, простреленные ноги ныли по ночам , рвалось в кашле оставленное на разживу легкое, да и сердце уже подустало у солдата.Красавица-жена, школьница-медсестричка поблекла и увяла в коммунальных дрязгах, умница-дочка, поздняя, единственная - хоть и любила отца, но стеснялась его и неказистой их жизни.
И начал Степан Петрович потихоньку пить.Зарабатывал хорошо – классный токарь был, ценили его.Денег не жалел – сроду жадным не был – друзья-приятели всегда готовы были выпить да послушать ветерана.На работе не пил никогда ни грамма.А вот после – стакан за стаканом – так и приучил себя к проклятому средству.Да еще по ночам помогала горькая сивуха забыться мутным тяжелым сном.А утром, проснувшись еще затемно да стряхнув с себя под краном вчерашнее, собирался на работу – через весь город…город, выстраданный кровью.И в утреннем тумане виделось старому солдату на месте тусклого северного рассвета – зарево ближнего боя.Вместо мирной утреней дымки видел он аэростатное военное небо в ожидании воздушной тревоги и безлюдные утренние улицы уводили старика в тяжелую солдатскую память.А когда мелькала в сумерках чья-то светлая одежда, казалось Степану Петровичу, что это бежит к нему невесомая от страшных голодных зим большеглазая девчонка-медсестра, та самая, что сумела все-таки выжить и дождаться его с войны.
Водка да проклятая заноза в сердце, засаженная туда войной и черной несправедливостью жизни, совсем иссушили и изорвали нервы.Пьяный, все больше плакал, а когда перехватывало слезы,-скрипел зубами в горькой бессильной ярости, выкрикивал страшное. Наболевшее, свое, никому больше не понятное, то, что кричат солдаты в лицо смерти.И тот, кому он кричал, не слышал его…
- 2 -
Жил Степан Петрович в самом центре города.Улица старинная, дома – как крепости.Не всякая бомба брала такие дома – многие выстояли войну.На таких улицах, спокойных, без общественного транспорта, удобно расположенных в центральной части города, всегда любили размещаться консульства различных дружественных нам держав.То там, то здесь привлекали внимание нездешние флаги.Обычные триколоры различных расцветок – неброские и уверенные в себе национальные полотна важных европейских держав перемежались попугаями и драконами всяких там сенегалов и таиландов.Попугайские флаги Степан Петрович не уважал, скромным салютовал с гордым достоинством.Не простил Европе войны, но и Европа запомнила солдата.С этими расквитались.Так он считал.Вот со своими…ну да ладно.
К немцам Петрович относился спокойно.Уважал.А вот союзников не любил.Не принимала душа прохиндейства их и расчетливости.
Да еще попутал Степана Петровича в тот вечер бес.Метель была.А метель в России – штука странная. Насмехаются черти над человеком, путают…
Шел старый солдат домой, да, прикрываясь от колючего ветра со снегом, свернул не на родную улицу, а на соседнюю.Голова плывет туманно от выпитого, обиды старые все повылезали, слезы – и так сами от ветра выступают…А тут еще будка милицейская поперк дороги, да из машины тетку какую-то в шубе выгружают.Цветы выносят, двери ей открывают, а Петровичу – топтаться на месте, пропускать…
Консульство по плану должно было быть американское.Всегда именно оно тут было.Читал Петрович про американскую помощь.Только вот самому-то увидеть не пришлось.Тушенку американскую без него порубали, пока он по госпиталям мыкался, а остального ему из пехотного окопа и не видно было.Вспомнились только три “Шермана”, которые должны были поддержать батальон в той неудачной для Петровича атаке.Радовались солдаты этим танкам, да рано.Рванули танки через болотце по тонкому льду, там, где тридцатьчетверки легко проходили и завязли все.Немцы на них артиллерию навели и с закрытых позиций, как в тире угробили.Один экипаж только спасся.Ну нет танков и нет,-пехоту подняли и – вперед.Петровичу повезло – дополз живым.Когда в немецкую траншею скатились вслед за гранатами, чесанули из ППШ по сторонам, - пожалел тогда Петрович последнюю гранатку.Всего-то и надо было что за поворот траншеи ее кинуть.А там этот фриц с пулеметом.Эх, сейчас бы Петровичу ту гранатку…
И почему-то такое зло взяло Петровича именно на американцев.”Шерманы” эти что-ли так его зацепили.Да вроде и неплохие танки были, просто в тот раз неудачно вышло.Только накатила опять на старика обида, которая и не отпускала вообще.Сам не понял как рванул на себя дверь, как оказался в мраморном вестибюле в сапожищах своих суконных, в полушубке, весь в снегу.К нему халдей какой-то чернявенький подскочил, ручкой ему машет, трогать не трогает, но свиристит чего-то не по-русски.Петрович как человек габаритный, мелких ужас как не любил.А тут еще черный как цыган, да американец…Руками-то старик этого сверчка вмиг убил бы, да в ногах больных и пьяных уверенности нет.И промелькнула перед ним вся жизнь собачья, медсанбаты – поезда, голодуха, пайки из хлеба мерзлого со жмыхом, особисты-суки с пистолетиками своими, военкомы с рожами красными, тыловики с чемоданами,…гранатка эта, которую пожалел тогда…
Сунул Петрович руку за пазуху, да как заорет на сверчка:
- Ложись, сука, - граната у меня. Всех взорву к …ей матери!
Сверчок, хоть и нерусский, а сразу все понял – лег.Еще один высунулся, сверчок ему крикнул:”Граната!” – тот обратно за угол скрылся. “Надо же – подумал Петрович – и по-ихнему “гранату” понимают”.
Петрович вроде остыл, да не совсем.Раз уж прыгнул солдат в чужой окоп, так надо дальше дело делать.Отступать уже поздно.Попинал суконным чоботом сверчка, заставил подняться.
- Пиши – говорит – требования мои.Пусть ваши потребуют у наших, чтобы мне квартиру дали.Денег не надо – деньги у меня есть.Пускай квартиру дают.Двухкомнатную, нет…трехкомнатную.Ну двух – в крайнем случае.И чтобы метро рядом.Этаж…а – все равно…Пиши давай, чурка…
Сверчок пишет, а сам на дверь поглядывает.Написал, Петрович проверил, не удивился даже, что по-русски.Оторвал провод телефонный, сверчку руки связал – помнил еще, как немцев-то пленных приходовал.И только задумался, как дальше быть, - сзади навалилось на него что-то.
- 3 -
Милицейский капитан, услышав слово”граната”, даже и не раздумывал, что ему делать.Как граната рвется видел он в армии.Знал, что есть у него четыре секунды.За четыре секунды с понятием можно жизнь прожить.Вот и собрался он…
Ребят молодых за дверью оставил, сам тихонько щелку приоткрыл, увидел спину Петровича и понял, что - судьба…
Завалив Петровича лицом вниз, капитан считал уже : “и- два, и-три,и-четыре”.Ничего.Капитан осторожно просунул руку Петровичу за пазуху и выпростал из стариковских пальцев горлышко уполовиненной бутылки водки……….
Перепуганый чернявый сверчок услужливо протянул капитану лист с ультиматумом Петровича.
- 4 -
Капитан велел всем убраться на… И никому больше не звонить.
Старик плакал навзрыд, утираясь о плечо милиционера.Капитан одной рукой обнимал старика.Дрожащими пальцами другой мял погасшую беломорину, зубами рвал измусоленный мундштук, бессмысленно глядя перед собой……………
- Ничего – еле слышно сказал капитан кому-то.Потом, как будто немного отойдя, посмотрел на Петровича и добавил:
- Ничего, отец………прорвемся…………
Петровича отвели домой.Капитан не пошел с ним наверх.Он остался в машине.Рвал и рвал зубами мундштук негорящей папиросы, да прихлебывал из петровичевской бутылки, не обращая внимания на водителя.Тот молча и удивленно смотрел, как командир уничтожает вещдок.
Передав Петровича из рук в руки жене, милиционеры козырнули и, похлопав старика по спине, старший сказал весело:
- Ладно, отец, -все нормально. Только какого …я ты с этим к БОЛГАРАМ поперся? Они же нищие как и мы.У них у самих ни …я нет………….
- 5 -
А очередь на кооператив Петровичу все-таки подошла.Перевез он своих бабонек, да и выплатил вскорости все деньги.Не любил быть должным.Особенно государству.Своему.
С ним, с государством своим и расплатился Петрович с последним.А остальным уж давно заплачено было.
Заплатил все и умер.
Непобежденным.