Можно ли жить не по лжи?
История одной картины.
Беседы о религии, о человеке и обществе.
Художественно-публицистическая повесть.
«Что есть истина? – спрашивали вы. Этого, без сомнения, никто не знает, зато нам, по крайней мере, известно, что есть ложь: это именно то, чему вы научили нас», Альбер Камю.
––––––––––––––
Максим, приехав из аэропорта, лишь слегка перекусив и обменявшись с женой несколькими фразами, поспешил в свою мастерскую, занимавшую часть верхнего этажа «дома художников». Дом этот ещё при советской власти был построен на средства пайщиков жилищно-строительного кооператива, являющихся членами Союза художников СССР. К настоящему времени большинство жильцов в доме сменились, в некоторых квартирах не на один раз. Художников здесь осталось немного, но это название – «дом художников» – теперь за ним уж навсегда будет. К тому же, у него и примета хорошая есть. Лет пять назад Максим, и несколько оставшихся здесь прежних жильцов, на паях надстроили верхний этаж в виде светлой, застеклённой мансарды, оборудовали там себе мастерские.
В мастерской Максима ждала незаконченная им картина, работу над которой с такой неохотой пришлось прервать из-за поездки в Лондон. Отложить поездку на какое-то время никак не получалось – необходимо было завершить все формальности по продаже нескольких его картин одному из тамошних «коллекционеров». Из бывших «новых русских», сумевших хапнуть в своё время свои миллионы и миллиарды. Теперь им что-нибудь для придания респектабельности стало нужно, например, завести собственную художественную галерею. Максим С. был у этой публики весьма востребованным, модным художником. Одна из основных его, как говорится, «фишек» в том, что прямо-таки талантливо может писать в стиле любого художника. Будь то Куинджи, Врубель, Ван Гог, Тициан, Айвазовский, Брюллов, Ренуар, кто угодно. Причём, не копии с их картин делает. Когда начинает работать под кого-либо, каждый раз находит какой-нибудь свой сюжет, для того художника не совсем типичный. Получается, что это вроде как из неизвестных его картин.
Например, в стиле Айвазовского написал не морскую стихию, а грозу на каком-то озере. Вечер. На взгорке – что-то вроде усадьбы помещичьей. Ближе к воде – беседка, на столе раскрытая книга, забытая впопыхах перед грозой, ветер страницы треплет. В воде – купальня из досок, волны её захлёстывают. Деревья от ветра гнутся, всполохи молний. Гроза ещё только приближается, потоки воды обрушатся через несколько минут или секунд. Вдали, у горизонта облачность реже, сквозь облака не столь видно, сколь угадывается, как за далёким, тёмным лесом садится солнце.
Это из ранних. А вот из последнего, философско-пессимистическое – «Чёрный квадрат Максима С.». Размер тот же, что и у Малевича – 79,5 на 79,5 сантиметров, и та же пропорция между чёрным и белым. В этой пропорции, по утверждению искусствоведов, вся суть и есть. Но когда стоишь перед вариантом чёрного квадрата, который Максим нарисовал, видишь, что в нижней его части просматривается изображение – городской пейзаж, вернее – разрушенный город, безжизненные руины. Мгла, их скрывающая, чёрное небо над ними – это какая-то ядерная зима, закрывшая солнце, которое вроде бы чуть видно в левом верхнем углу этого чёрного квадрата. Надо сказать, что тема садящегося за горизонт солнца, или скрытого облаками – одна из любимых тем Максима.
Идею, замысел этой картины подсказал её заказчик – Роман К. В отличие от некоторых других скороспелых миллионеров 90-х годов, он не осел в загранице, а совершил свой «внутренний побег». Ограничил отношения с внешним миром, приобрёл какие-то большие площади неиспользуемых земель в нескольких сотнях километров от Москвы, обосновал там ферму ли, или – по словам их общих знакомых – какое-то поселение в духе старообрядцев. По уверениям же других, стал гуру какой-то, наоборот, новомодной секты, вроде как им же и созданной. Он сделал заказ на несколько картин, без какого-либо предварительного обсуждения их темы – всё на усмотрение автора, но при условии, что приобретены будут только те, которые заказчику понравились. Забегая немного вперёд, скажем, что рассказ наш будет о другой картине из этого заказа, не о «Чёрном квадрате Максима С.», а вот именно о той, что сейчас в мастерской наверху ждёт своего завершения.
...Максим был с К. давно и неплохо знаком, но в последние годы они друг друга потеряли, их пути-судьбы не пересекались. А тут как-то, с полгода назад, их общий знакомый говорит: Роман хотел бы тебе заказ сделать, вот номер телефона. Максим позвонил, и тот пригласил его погостить в том самом поселении, поговорить о заказе. Инструктирован был, что ехать надо железной дорогой, выйти на такой-то остановке-платформе, там его будут ждать.
Сошёл с электрички. Конец сентября, прохладно, сыро, серо. Моросящий, редкий, нудный дождь. С одной стороны от железной дороги, примерно в километре от неё, виднеется небольшой посёлок. Несколько пассажиров, вышедших на этой же остановке, дождавшись ухода электрички, перешли через пути, и пошли в ту сторону по грунтовой, неширокой дороге, присыпанной щебнем, укатанной колёсами машин. Со стороны платформы, куда открылись двери электрички, справа вдоль железной дороги несколько щитовых, стандартных домов бежево-серого цвета – в таких путейские работники семьями живут. Метрах в двадцати от платформы, около тополя лесозащитной полосы, стоит Роман. В плащишке тёмно-синем, в кирзовых сапогах, в вязанной шапочке с помпончиком, и неизменные очки в металлической тонкой оправе. Рядом две осёдланные лошади, привязаны поводьями к тополю.
– Привет, Макс! Вот на этих «меринах» мы и поедем. Непривычно после города? На лошади-то ездил ли?
– Привет! В этом году впервые попробовал – посадили меня на лошадку, несколько десятков метров проехал. Плохой из меня наездник.
– Ничего, нам ведь не в скачках участвовать. Оделся, вижу, попроще, как я и говорил. Захватил тебе сапоги резиновые. Снимай свои кроссовки, переобувайся. У нас в такую погоду сапоги – основная повседневная обувь. Строительство в посёлке вовсю идёт, так что полного благоустройства пока нет. Лошадка твоя вот эта будет – гнедая, моя – буланая.
Прошли под дерево, Максим переобулся. Кроссовки по указанию Романа сунул в ту же суму из плотной мешковины, к седлу привязанную, откуда сапоги были взяты.
– Садиться надо «со стремени», то есть прямо с земли, без подставок каких-нибудь. Встаёшь с левого боку от лошади. Берёшься за заднюю луку седла – это вот здесь. Вставляешь левую ногу в стремя – я его придержу, так тебе проще будет. Хорошо! Помогаешь себе руками, правой ногой толчок от земли делаешь – выходишь в «упор на левую ногу», так это называется. Тоже помогу немного. Теперь рукой опираешься на седло, переносишь правую ногу через круп лошади, садишься верхом. Всё просто – уже сидишь. Сейчас с другой стороны помогу тебе «взять» стремя – ногу в него вставить. Отлично! Вот так вот городской житель к живой природе приобщается. Была бы моя воля – всех горожан бы через школу верховой езды пропустил. Или, хотя бы, чтобы рядом с лошадьми пожили, поухаживали за ними, пообщались. Лошадь – это такое благородное животное! Нам многому у них поучиться бы надо – верности, дружбе, честности, чувству собственного достоинства. Не хватает этого часто у нас. Поводья пока подержи, сяду на свою лошадь – у тебя их возьму.
В сторону леса, что начинается примерно в полукилометре от железной дороги, ведёт неширокая тропа среди осенней высохшей травы. Поехали по ней. Роман чуть впереди, справа, в левой руке держит поводья лошади Максима.
– Отсюда до нас километров восемь, это немного более часа неспешным шагом. Дома засветло будем.
– Роман, тебе привет от Андрея Глазкова. Вот уж тоже лошадник заядлый! Я буквально на днях портрет для него заканчивал – он верхом на своей лошади-любимице. Своя конеферма, всё на высшем уровне. Там я и прокатился на лошадке. Узнал он, что к тебе собираюсь, привет, говорит, от меня Роману передай.
– Спасибо! От меня ему тоже передашь. Моя буланая – это с его фермы, у него куплена. Только вот скажу, что он не просто лошадей любитель, он на них зациклился – это чтобы отношение к ним противопоставить своему отношению к людям. По принципу: чем более я узнаю лошадей, тем меньше мне люди нравятся. Снобизм это...
– Ты меня извини, но и тебя ведь тоже обвиняют в снобизме ли, или в каком-то сектантстве. От людей, мол, огородился, в отшельники ушёл.
– А ты сам-то как думаешь?
– Мы же с тобой, Рома, более двадцати лет знакомы. И всегда я знал тебя, как человека практичного, делового. Одним из первых во времена перестройки компьютерным бизнесом занялся, капитал на этом сделал. А начинал так и вообще с выращивания цветов на продажу, тюльпанов к 8-му марта. Даже какую-то свою технологию терморегуляции для выращивания в закрытых помещениях изобрёл. Потом металл, нефть... За рубежом свой бизнес есть. У тебя же всё шло успешно. В крутые 90-е от криминалитета сумел увернуться, потом избежал крепких объятий власти. И вдруг всё свернул, сюда, в эти леса ушёл.
– Во-первых, свернул не весь бизнес, хотя теперь-то от него около половины всего осталось. По моим запросам и потребностям этого хватает. Во-вторых, именно это его сворачивание и помогло мне избежать излишне тесной «дружбы» с властными чиновниками. Ото всех в стороне оказаться помогло мне, видимо, ещё и то, что в лихолетье «первоначального накопления капитала» я делал всё в рамках законов и правовых норм того времени. Марина же у меня юрист, незаменимым советчиком была, она у меня и помощник, и партнёр, и стратег, и тактик. В-третьих, нет никакого отшельничества. В Москве у меня офис, для которого я и хочу картину тебе заказать, продолжаю своим бизнесом заниматься. На массовых тусовках не бываю, но и ни с кем, кто мне интересен, общение не обрывал. Хотя действительно – круг общения сузился. Поэтому, видимо, и пошли разговоры о каком-то моём отшельничестве.
– Говорят-то так не только потому, что ты в «светском обществе» перестал вращаться. А переселение твоё сюда, в эту глухомань? А какое-то учение новое, проповедование его среди учеников и последователей, которых здесь собираешь. Я сначала-то подумал: не по пути ли ты Германа Стерлигова идёшь? Тот тоже какое-то поселение организовал...
– Нет, если со Стерлиговым сравнивать, то убежали мы с ним от мира этого совсем в разные, в противоположные стороны.
С полминуты ехали молча.
– Роман, я же вот почему эти, может, и бестактные в чём-то вопросы задаю. Мне надо уяснить это всё для себя. Это для выполнения твоего заказа нужно будет. У меня ведь никакой пока идеи по будущим картинам нет. Возможно, мне поможет, если я заново познавать тебя начну – сильно у тебя всё изменилось. Если этот разговор для тебя неприятен, давай его оставим, но в таком случае я от твоего заказа, всего скорей, вынужден буду отказаться.
– Конечно же, Макс, я был готов к тому, что ты обо всём этом меня спрашивать будешь. Ничего бестактного в этом не усматриваю, можешь не извиняться. Будь я сейчас тем, кем был лет, например, десять назад, я бы и сам себе, теперешнему, этих вопросов назадавал. Вопросов, по-настоящему ехидных и каверзных, я уже наслушался, так что после них с тобой-то обо всём этом поговорить только в интерес будет.
– У тебя, может, что-нибудь случилось такое, что заставило жизнь свою начать менять?
– Нет, ничего экстраординарного не было. Просто в какое-то время всё чаще стали приходить мысли о бытии нашем, о смысле жизни.
– Так ведь об этом все думают.
– Правильно – иногда думают, вспоминают об этом. И я ранее тоже вспоминал, только ненадолго меня на это хватало, некогда было задумываться, не до этого – дело делать надо... Но в последние годы для меня эти мысли стали важнее всей этой нашей толкотни и суеты. Возможно, возраст всему причиной... Нам же с тобой под пятьдесят уже – время готовиться подводить итоги. Самому себе отчёт предстоит дать: на что жизнь потратил? не впустую ли её прожил? не гонялся ли за химерами? Задал себе эти вопросы – ощущение такое, что буквально дословно читал это где-то, когда-то. То есть, действительно – люди об этом думают. Вот и я тоже задумался. Выходит, всему своё время... Максим, как тебе верхом-то, не устал?
– Нет, всё нормально.
Дождь прекратился, облака стали реже, иногда солнце проглядывает. Путники неспешно продолжают свой путь и свои беседы.
– И что далее? К чему тебя эти мысли привели? Почему не к Богу, например, пришёл? Сейчас многие в религии ответы на эти вопросы пытаются искать.
– Нет, Макс, это не для меня. В религии этих ответов нет, и быть не может. Вернее, они для кого-то вроде бы и есть, да только я-то в этом вижу лишь ложь и обман. Вообще-то, для того, чтобы дальше тебе о своих поисках рассказывать, как раз с религии и придётся начать, с моего отношения к ней. Будем решать задачу, как говорится, «методом от противного», то есть от противоположного тому, что и где искать надо.
– Прямо-таки – от противоположного!?.. Ты к религии совершенно критично настроен?
– Сейчас – да! Когда я обо всём этом размышлять взялся, никакой такой категоричности не было. Я ведь о ней и знал-то мало, не в ходу она у нас в то время-то была. Но приказала долго жить идея «бесов» о якобы построении коммунизма, и новые власти, из тех же «бесов», опять религию подсунуть нам решили. Покумекали они немного над тем, какую нам «национальную идею» придумать, но тямы у них на это не хватило. Вот и вспомнили то, с чем 70 лет боролись. Вроде как – боролись... Они же сами её приёмы и методы почти во всём скопировали, сделали из коммунистической идеи новую религию, с помощью которой можно овец «по пустыням» водить. А с попами боролись лишь постольку, поскольку те были конкурентами за власть над душами народными. Да и то – только в первое время. Потом-то они попов себе в помощь применили, при полной готовности тех к этому. Смысл религии в том и есть, что она у любой власти помощница. Когда новые «бесы», ещё в начале 90-х, начали массированное «второе крещение Руси», тогда и появился у меня интерес к сути религии, к её истории.
– В общем, всем от тебя досталось – и попам, и старым властям, и новым.
– Да, такая вот у меня позиция «против всех» получилась... Мы сейчас с тобой на полянку выезжаем, отсюда будет видна наша линия электропередачи.
Тропа большей частью их пути идёт по лесу, в основном – по берёзовому. Опавшая листва устилает землю. Среди белых стволов и жёлтых, ещё не опавших листьев, встречаются зелёные хвойные вкрапления – ель, сосна, пихта. Иногда лес перемежается редколесьем или полянами, вроде той, на которую сейчас тропа выходит. Это вершина небольшого холма. Хороший обзор, видно, что слева, примерно в километре отсюда, начинается широкий безлесный участок. А ещё немного далее видна проходящая по этому участку линия электропередачи.
– Линию мы провели в 35 киловольт. При таком напряжении, для обеспечения нужной высоты натяжения проводов, достаточно железобетонных опор. Они удобнее металлических – ухода не требуют. Вот за тем леском поедем параллельно нашей ЛЭП.
– Мощная линия. У вас что – такое большое потребление электричества?
– Нет, пока такая линия по нашим потребностям избыточна. Но раз уж стали её проводить, решили сделать «на вырост». Я далее о религии продолжу. Недавно у историка Никиты Соколова прочитал примерно следующее, дословно не помню: «Изложение своей истории – это есть некая аккумуляция общественного опыта. Этот исторический опыт является основанием для самосознания нации и для последующих действий. Как мы представляем историю, так и действуем». Верно сказано: как представляем историю, так и действуем. Нам же сейчас эта наша вера религиозная выдаётся чуть ли не за что-то исконно русское: мы главные хранители чистоты этой веры, нам за веру эту нашу держаться надо, в ней, видите ли, наше спасение. Ты знаешь, как мы христианами стали, православными, теми, кто «правильно славит Бога»?
– Кто же этого не знает? Киевский князь Владимир Красное Солнышко крестил Русь тысячу лет назад. Я кое-что об этом читал, интересовался.
– Это, так скажем, формальная процедура и официально-церковное её изложение. Вопрос в другом: какова цель была? Как говорится: ищи, кому выгодно. Князьям киевским надо было единобожие ввести – язычество-то, без единого бога, как-то плохо помогало выстраивать «вертикаль власти». Вот и решили они по примеру соседей ввести для людишек своих нужную религию. Прознали об этом те соседи и начали своих богов предлагать – католики, магометане, даже иудейский бог вроде бы предлагался, про буддизм достоверно не знаю. Случилось так, что 1000 лет назад князь Володимир и его в этом деле советчики выбрали для нас византийскую веру – пышностью обрядов были поражены. А могли бы и ислам принять, но забраковали – запрет на бражничество у них прописан. Или – католическую. Выбрали именно ту, которая нашему менталитету ближе была – чтобы «баско» было, чтобы «ляпота». Но людишки заморского бога принимали с неохотой, у них свои божки языческие были, привычные, и вот именно, что исконно свои. И по жизни более практичные и полезные – тот же Овинник, или Домовой. У них все «заповеди» и «заветы» конкретные, по хозяйству домашнему, в помощь для его правильного ведения. Князья же свой «практицизм» в богах искали, чтобы не по домашнему хозяйству нужных, а для управления людишками. Боги ведь не просто так появляются – в них потребность есть. Предложенный заморский бог князьям приглянулся. Объявляет он людишек грешными по самой своей природе – во грехе, видите ли, их мать рожает, и помыслы их все плотские грешны. Но и снизойти к ним может, возьмёт их к себе, в Царствие Божие... если они покорны будут, грех свой искупят молитвами и смирением. Вот это как раз и есть отличный бог – во всём властям помощник.
Максим подумал, что вряд ли где-то в летописях можно теперь найти сведения о том, как именно происходил выбор религии, почему ислам не приняли – из-за запрета ли на бражничество, или – почему, например, не католичество. Но о том, что выбор во многом был определён принципом «чтобы красиво!», об этом он где-то читал. Изучением этой темы пришлось заняться в связи с одним заказом на религиозную тему, но не состоявшимся по некоторым причинам и обстоятельствам. Кстати, у Александра Меня прочитал: «Пышность византийского православия, усвоенная Русью, способствовала выдвижению на первый план скорее обрядов, а не содержательной стороны христианства». Роман продолжал свой рассказ о принятии Русью христианской веры:
– Кое-где и мечом тот бог, та религия насаждались. В Новгороде дядя князя киевского Володимира Добрыня сколько-то немало людишек порешил, и в других местах такое же бывало. Ну, ладно, принудили людишек к вере. А князья так и сами оценили, что с богом-то единым, за грехи и непослушание властям карающим, пожалуй, что и проще будет людишек-то в крепкой руке держать. Власть над телом бренным своего холопа – это ещё не вся власть, а если ещё и душу его в полон взять – тогда полная власть над ним и будет. Только вот ведь какая незадача случилась... Уверовали людишки, всё хорошо, вроде бы. Есть теперь у нас единый Бог, на него и ему теперь молимся. Так, видишь ли, не так же молимся-то! Надо креститься, оказывается, тремя перстами. А мы – двумя. Шесть с половиной веков не то делали! Кошмар! А ведь сколько людей за эту «неправильную» веру было положено... Людишки-то ладно – ещё нарожают... Что делать-то теперь!?.. А что делать... ясно что – реформу проведём, обряды и ритуалы изменим! Несогласные опять будут – подавим несогласие! И давили – казнили, сжигали. Какие-то несогласные уходили из обжитых мест, строили в лесах свои скиты.
– Вот как ты теперь...
– Ну, да – в чём-то есть сходство. Только тогда всё покруче было. У них же вплоть до самосожжения дело доходило «во славу Бога и во имя веры». Истинное православие – это, выходит, не то, чем Володимир Креститель, Володимир Святой 1000 лет назад нас окрестил? И вот теперь вопрос: какова же правильная-то вера, по которой мы «правильно славим Бога»? Та, к которой он принудил, за что и в святые произведён, и в которую шесть с половиной веков верили? Или та, что стала в результате Никона реформ, в которую мы поменее, всего три с половиной века верим? Принуждение людишек к обеим этим верам было с жертвами немалыми. Говорить после всего этого о какой-то особой «истинности» нашей веры – не лицемерие ли это, не ложь, не подлость ли? Может ли правда устанавливаться такими лживыми и подлыми методами? Какая же она после этого правда? А теперь вот власти это «принятие веры» нам ещё и праздником объявляют. Свихнуться можно!..
– Я где-то читал, что есть такой индекс человеческого развития ООН. Так вот, у стран с протестантской ориентацией этот индекс довольно-таки высок, с католической – ниже, с православной – ещё ниже.
– Не вижу особого смысла говорить о преимуществе протестантизма перед католицизмом, или их обоих перед православием. То, что религия в немалой степени определяет менталитет общества – в этом-то сомневаться не приходится. И обратная зависимость есть – какой-либо имеющийся менталитет предопределяет в чём-то выбор, принятие той или иной религии. Но кроме некоторой такой предопределённости, выбор религии – это в немалой степени ещё и дело случая, плюс к этому, конечно, чья-то воля. Это и у нас так было, и у всех-то это так. Для людишек новый бог – это всегда «кот в мешке». Какого власти дадут, в того и верить придётся. В общем, приняли мы того бога, которого приняли... Не об этом говорить нужно – хорошо ли православие, плохо ли, чем плохо. Не о выборе тысячелетней давности теперь разговор нужен. А вообще о религиозной идее, как о некой идеологии для общества. Какова есть эта идеология, в чём она? Заповеди, мол, есть: «не убивай», «не укради». Это что – какое-то откровение от Бога? Какие-то истины философские? Если взять Ветхий Завет, где эти заповеди прописаны, так там как раз массу обратного и многословного этим кратким заповедям найдёшь. А ещё в «священных писаниях» и в религиозных правилах поведения найдёшь тьму всяких нелепых запретов и предписаний – волосы на висках не стричь, чтобы пейсы отпускать, свиной кожи не касаться, скоромное тогда-то не есть, мужчина перед входом в церковь должен снять головной убор, женщина, наоборот, голову покрыть, намазы надо совершать тогда-то, в таком-то количестве в сутки.
– Да, или вот, например, что моему творчеству близко: рисовать людей и животных нельзя, или их скульптуры создавать, поскольку лишь Всевышний является создателем всего живого.
– Это что – Богом ли эти указания даны? Нет же, конечно. Если бы им, так они были бы для всех людей одинаковыми, не было бы никакого этого разнообразия конфессий, было бы одно для всех Слово от Бога. И уж вряд ли оно было бы таким, с такими предписаниями, не имеющими никакого отношения к духовному. Это всё создателями и проводниками религиозных идей придумано для того, чтобы человек жил среди массы всех этих запретов, чтобы у него постоянно были опасения, чтоб какой-нибудь из них не нарушить, чтобы наличие этих «предписаний» постоянно ему о Боге напоминало, о служении ему, чтобы их исполнение отличало верующих в своего бога от всех прочих. «Не убивай» и «не укради» – это вторично – и крадём, и убиваем... Главное – это ритуальные и обрядовые правила не нарушать. Нарушение их наиболее среди верующих заметно, и религиозным сообществом порицаемо. Вот эти-то «божьи предписания» в полную меру и работают.
– Но ведь не ради же этих запретов религии создавались?
– Конечно, не ради них. Они, как и многое, что есть в религии – это лишь некоторый «информационный шум», чтобы замаскировать под ним главное. В религии есть самая основная идея, её стержень. Идея эта – это власть от Бога, смирение перед властью и церковью. Она объединяет церковь и власть, задумана для того, чтобы этот тандем успешно работал по управлению людишками, чтобы власть и церковь были в этом друг с другом неразрывными союзниками. «Власть царска веру охраняет, власть царску вера утверждает; союзно общество гнетут», Александр Николаевич Радищев. Наши теперешние власти российские подсовывают нам религию вместо национальной идеи. Это совершенно планомерно и целенаправленно делается. Не о сравнительной оценке различных конфессиональных направлений говорить надо, а о том, какое влияние и в каких аспектах оказывает на общество в целом его религионизация.
– Роман, может, остановимся ненадолго, слезем с лошадей, ноги разомнём?
– Конечно. Сейчас вот к тому овражку подъедем, по нему ручеёк протекает, там и остановимся.
Подъехали к неглубокому широкому овражку с пологими берегами. Роман ловко соскочил со своей буланой, привязал её к дереву.
– Слазить будешь в обратном порядке. Я держу поводья, слазь смело... Ну вот, ты уже и на земле. Пройдись немного. Как, нормально себя чувствуешь, не устал, ничего не болит?
– Нет, вроде бы всё отлично. Пожалуй, что и в охотку мне будет на лошадке-то ездить.
Гнедую привязали к соседнему дереву, стали спускаться к ручейку.
– Со следующего года у нас здесь будет работать свой инструктор верховой езды – это чтобы моим гостям можно было устраивать верховые прогулки. Лошадей ещё прикупим. Так что на будущее лето, если пожелаешь, можно будет согласовать на сколько дней и когда приехать, покататься на лошадке. Можешь вдвоём, с Евгенией.
– Да, наверное, соберёмся. А что это за ручеёк?
– Он в нашу речку впадает, в своём истоке незамерзающий, поскольку источниками его родники являются. Пить можно прямо из ручья, сейчас вот фляжку наберу. Вода холодноватая, большими глотками не пей. Максим, я вот что у тебя спросить хотел. Ты вот в стиле известных художников иногда пишешь. А не приходилось тебе слышать обвинения в том, что это, мол, плагиат какой-то, чуть ли не подделка? Ты только не восприми этот мой вопрос в обиду, мне-то все твои работы нравятся, в том числе и в стиле других художников.
– Не только слышать – целую кампанию против меня и моего творчества пережить пришлось. Есть у меня такой недоброжелатель, «заклятый друг», среди художников же, хотя сам-то вообще никакими талантами не блещет. Конечно, подражание чужому стилю это, во многом, приём для живописи несколько коммерческого толка. Но если я пишу в тему, или в стиле другого художника – я же не копию делаю, а самостоятельную, авторскую вещь. Вот тебе пример приведу, случай один расскажу. В школе я учил французский язык. После восьмого класса поступил в художественное училище, но там французского не было, были немецкий и английский. Я же на Урале родился и вырос, в нашем городе только одно художественное училище было. Пришлось мне там английский учить. И вот как-то мы своей компашкой были в гостях у кого-то из наших ребят. А у них дома была очень хорошо оформленная книга – переводы русскими поэтами произведений зарубежных авторов. Они говорят: вот ты французский учил, проверим твои знания. А там так – на одной странице текст в оригинале, на другой – русский перевод. Наугад раскрыли, оказалось – слева Проспер Мериме, вроде бы белый стих, справа – перевод от Пушкина, они его ладонью закрыли. Читаю первую фразу: «Pourquoi pleures-tu, mon beau cheval blanc?». Вижу – все слова знакомые. Перевожу: «Почему плачешь ты моя хорошая белая лошадь?». Открывают перевод, начинают хохотать: «Что ты ржешь, мой конь ретивый, Что ты шею опустил, Не потряхиваешь гривой, Не грызешь своих удил?» И так далее... То, что перевод не дословный – это одно, это понятно, но там ведь и тема-то лишь угадывается. По сути дела – это уже не перевод, а новый стих, «по мотивам». Но стих-то вышел чудесный! Пушкин... что тут скажешь!?..
Минут через десять поехали дальше.
– Вот ещё, Максим, что к разговору о религии рассказать хочу. Когда я общался с её защитниками, с воцерковлёнными, то пытался с ними полемизировать, говорил им о противоречиях в Библии, особенно в Ветхом Завете, о сказках библейских, ни в какой здравый смысл не укладывающихся. На это получал массу ответов, совершенно между собой противоположных. 1. Не надо всё понимать буквально, надо к Писаниям подходить с творческой интерпретацией. 2. Надо всё понимать буквально, именно так, как и написано. 3. Ветхий Завет - это для евреев, для нас Новый Завет; мы сейчас не под ветхим, а под новым заветом; после того, как с нами был заключен новый завет, ничего ради спасения из старого, ветхого завета Моисеева нам уже не нужно исполнять. А как же заповеди «не убий», «не украли»? Они же в ветхом – их не исполнять? 4. В Библии специально соединены два совершенно противоположные учения. Для чего «специально соединены» мне так никто и не объяснил, вроде как – для противопоставления. Странная логика... А я думаю: для того, чтобы Иисус из Нового Завета был рождён от бога, который Ветхим Заветом утверждается. Отвергнешь Ветхий Завет – Иисуса без отца «высокопоставленного» оставишь, будет он сыном простого плотника Иосифа. Им говоришь о крайней жестокости Ветхого Завета, совершенно не соответствующей понятию «духовное учение»: за веру в других богов – смерть, за нарушение предписанных ритуалов, например, не работать в субботний день – смерть, жителям захваченного города – смерть... но девочек-девственниц не убивать, их можно использовать. Они отвечают: когда Бог убивает – это милосердие по отношению к тем, кого Он убивает, милосердие, как к невинным жертвам, так и к тем, по вине которых они стали невинными жертвами. И не знаешь – то ли они верят в то, что говорят, то ли притворяются, что верят. А то говорят: так это же перевод с другого языка, на погрешности перевода ссылаются. То есть, верить можно и по неправильным писаниям, а если сомневаешься и их оспариваешь – иди, и читай первоисточник. Или говорят: вот это в Ветхом Завете мы оставляем, а это отвергаем. Ну, чистые шулеры: эту карту мы козырной объявим, а эту под стол сбросим. Лгут безо всякого стеснения. Как же тут не скажешь: какова идея – такова и её защита.
(продолжение следует)
http://www.proza.ru/2010/08/30/281