Земные календари
Владимир Жильцов
«Все уйдем, но суть не в этом…»
I
* * *
Юрию Адрианову
Явления солнца все реже.
Туманом размыта заря.
Арбузная осени свежесть
Стоит у ворот сентября.
Не знаешь – рыдать или смеяться,
Что вновь окаянством полны,
Не Русь мы – смоляне, рязанцы –
Обсевки великой страны.
Усталые плечи согнувши,
Задышливо смотрим вперед,
Где листьев крылатые души,
Как птицы, летят на погост.
Распродано кровное братство…
Но все ж горевать не спеши,
Россия – не просто пространство,
Россия – пространство души.
* * *
Юрию Адрианову
Склоны Дятловых гор потемнели,
Ходят важно, картавя, грачи,
И звенят, как и прежде звенели,
Из глубин живородных ключи.
В темных недрах земли набухая,
В корнях трав и деревьев скользя,
Источается влага земная,
Только пить эти слезы нельзя.
И в смятенье идешь по Откосу,
Синь заволжская в очи рябит,
Словно смотрится в сердце с вопросом
Окоротом кержацким Сибирь.
Сколько лет можно тешить печали,
Чтоб увидеть в потемках души
Эти настежь раскрытые дали,
Эту грозно-смиренную ширь?
Не она ли нас, грешных, сплотила
Вечной памятью болей и бед?
Без хозяина – дом-сиротина,
А без дома – хозяина нет.
И сиротством пронзительным дышат
Клики чаек над зяблой водой,
Стало небо над Волгою выше,
И присели мосты над Окой.
Склоны Дятловых гор потемнели,
Ходят важно, картавя, грачи…
И звенят поминально капели,
И отмычками стали ключи.
* * *
В КУЛИБИНСКОМ ПАРКЕ
Юрию Адрианову
Разве может в жизни быть иначе?
Что дает Господь, то и люби…
Теннисными шариками скачут
По дорожкам парка воробьи.
Старое посадское кладбище,
Где твоих крестов старинный лес?
Сковырнул тебя, как жалкий прыщик,
Жалости не знающий прогресс.
Краски дня размыл осенний вечер.
Галки угнездиться не хотят.
Лишь деревьев тоненькие свечи
Памятью по прошлому скорбят.
Жизни холст из тысяч нитей соткан,
Лишнего на нем не наслежу,
Если я бездельною походкой
По погосту вечному брожу.
Никакой не знаю в жизни тайны,
Но судьбу-индейку не кляну.
Может быть, к товарищу случайно
На рюмашку водки заверну.
В мире бренном каждый миг означен.
Дал Господь – с молитвой возлюби…
Что же мы, беспамятные, скачем,
Как по тропкам парка воробьи?
* * *
ПОМИНАНИЕ
памяти Юрия Галанскова
Шел дождь,
Монотонный и нудный,
По стеклам оплывшим скользя,
Тебя,
Мы узнали с полудня,
Живым больше встретить нельзя.
А мы еще были с тобою,
Махоркой зеленой клубя,
В тот день,
Когда с этой землею
Навек разлучило тебя.
Закончились смертные брани…
Как плакал твой названый брат
В угрюмо-скорбящем собраньи,
Где каждый сидел виноват.
За окнами тени мелькали,
Но мы не тревожились, –
Нет! –
За тех, кто летел мотыльками
На сердце сжигающий свет.
И вечную память подъявши,
Пытаясь себя превозмочь,
За ныне живых и пропавших
Глотали российскую ночь.
Прости.
Мы с тобой попрощались
Бесслезно.
На слезы нет сил…
И сумерки грозно сгущались,
И дождик скользил и скользил.
* * *
Евгению Галкину
Время, время! Мелькнувшая птица,
Лист осенний, что ветер унес,
Никому не дано возвратиться,
Загремевши под жизни откос.
Зерна света в бездонных сусеках,
Мнится вечным ристалище зла.
Не понять, как душа человека
Уцелеть в этой битве смогла.
Но зачем, уподобясь путане,
Хоть грешить нам, увы, не впервой,
Говорить: шли не теми путями,
Лишь теперь на тропе столбовой.
И, стремясь за довольства химерой,
Что ни шаг, получая под дых,
Вновь теряем и вехи, и веру,
Веру дедич и отчич своих.
Листьев волглых рассыпалась стая.
Плачет небо по прошлой красе…
Все бы так, и тропа столбовая,
Да столбы-то с петельками все.
* * *
Е. Галкину
В слове Болдино звон колокольцев
И печаль бездорожных равнин…
Облака чередой богомольцев
Тянут грешные, скорбные дни.
Круто жизнь нашу кровь посолила.
Нет исхода – проси, не проси…
До свидания, мудро-красивые,
В небесах, на земле – на Руси.
Не дождаться планиды хорошей,
Из блохи голенище кроя,
Но летит золотая пороша
Высшей милостью в наши края.
* * *
Евгению Галкину
Кем ты был, песнопевец России? –
Мы теперь не узнаем уже,
Захлебнувшись заснеженной синью
На дуэльном твоем рубеже…
В дальнем детстве, угревшись на печке,
Под метели стенанье и вой
В зыбком свете затепленной свечки
Я впервые встречался с тобой.
Выли в трубах бессчетные бесы.
Страх восторга и чуда пронзал…
А в квашне затворявшая тесто,
Мать ворчала: – Испортишь глаза!..
Но летели слова мимо слуха,
В сердце Пушкина песни росли –
Откровением зренья и духом
Мне открывшейся отчей земли.
Полушубок овчинный отброшен,
И совсем не шутя, а всерьез,
Грели Болдина дивная осень
И михайловской ссылки мороз…
На землице, пропитанной кровью
Соплеменников горьких моих,
Нелегко обольщаться любовью,
Что дарует нам пушкинский стих.
Этот стих – не грехи, не юродство,
Свечка детства в завьюженной мгле.
Светлой грусти его первородство
Остается на грешной земле.
Остаются пророки стихии.
Позабыты цари и жулье…
Здравствуй, Пушкин, –
Надежда России,
Неразменное слово ее!
* * *
Е. И. Галкину
Седина долеет. Бес в ребро,
Денег нет, но разве это диво? –
Пригоршнями сыплет серебро
Солнышко на волжские разливы.
Вроде б никаких таких причин,
Чтобы беспричинно улыбаться.
Курам на смех – пуганых учить,
Что грешно унынью предаваться.
Птичий свист накрыла листьев сень.
Вздох травы – неявленная тайна.
Радостным подарком светит день,
У судьбы украденный случайно.
Постучим по дереву, мой друг,
Нам не привыкать к житейской скверне.
Зацветает горький хмель разлук,
Зазывает колокол к вечерне.
Оттого, наверно, бес – в ребро,
Оттого, наверно, и счастливы –
Денег нет, но сыплет серебро
Солнышко на волжские разливы.
* * *
Г.С. Демурову, народному артисту России
Поцелую собаку в голову,
И вздохнет мой пёс глубоко…
В этом мире, объятом холодом,
И ему, видать, нелегко.
Кто-то скажет:
«А что тужить ему!» –
И поесть, и попить дадут,
Ведь полаять,
чтоб слыть защитником,
Не такой уж великий труд».
И поймешь ли судьбу невозможную –
Отчего человек и пёс
Прирастают друг к другу кожею,
И не шуточно, а всерьез.
С укоризной глаза спокойные
Светят мне из глубокой тьмы…
Словно знает о нас такое он,
Что и сами не знаем мы.
И поглажу я шерсть атласную
И скажу ему: «Славный мой,
Не вздыхай,
Мы еще поздравствуем,
Поживем на Руси шальной».
Так какой еще надо радости,
Если взрослый пёс,
Как щенок,
Мне положит голову на руки,
Чтоб я не был так одинок.
* * *
Игумену Тихону (Затекину)
Сугробы сонные лепечут,
Но голос их никто не слышит…
Дымов мерцающие свечи
В Печерах над любою крышей.
Над заметенною полынью
Грустят плакучие березы –
Ведь даже самой лютой стынью
Не осушить России слезы.
Но возвещает миру снова
Звезда, взошедшая средь ночи,
Рожденье чудное Христово,
Что овлажнит любовью очи,
Что добротой отверзнет души
Для красоты неизреченной,
Позор беспамятства порушив
В заблудших сиротах Вселенной.
И без затей совьют морозы –
Нам так завещано судьбою –
Скань серебристую березы
С небес лазурью золотою.
* * *
Памяти моей сестры
Алой кровью засветит калина.
Ежевику ознобом обдаст.
Вспомню звонкое имя – Галина,
Не сомкну от бессонницы глаз.
Для того ль наши песни звучали,
Плыл туман по рассветной земле,
Чтобы зов моей ласковой Гали
Безответно терялся во мгле.
Помнишь – в роще дожди моросили,
Свежей зеленью дол наш пропах –
Шло румяное лето России
С земляникой на юных губах…
Все скрывается в сумрачных далях,
Жизнь уходит, кренясь, из-под ног…
Ах, любовь моя вечная – Галя,
Ты прости, что тебя не сберег.
За Окой снова рдеет калина,
Воды тяжким налились свинцом…
И зови не зови, но Галина
Не ответит приветным словцом.
* * *
В. Коробицыну
Добрый друг не едет и не пишет,
Не звонит зазывно телефон,
Топчутся дожди на ржавых крышах,
Заливая грустью отчий дом.
А оно, казалось, будет вечным,
Неизносным прадедов жилье…
Дожили –
кругом сплошные течи,
Как на Волге плавай, ё-моё!
И насквозь промокшая округа
Мечется, стеная, под дождем,
Не беда –
мы солнышка, как друга,
С кроткою надеждой подождем.
Год от года мы с тобой старее,
Застит свет безжалостная мгла…
Что с того?
Ведь дружба не ржавеет,
Если даже крыша протекла.
* * *
Памяти В. Коробицына
Ничего не изменилось в мире.
Друг мой умер,
а земля живет…
Знаю я, – на вечные квартиры
И меня властитель призовет.
Встретимся.
Любовь тому порукой
Хоть порой при жизни не могли –
Крёстная нам с другом пала мука
Русской неприкаянной земли.
Остро пахнут скошенные травы –
Сенокос,
июньская пора…
В эти дни
Мы в мир вошли по праву
Мудрости любовной и добра.
Знаю, брат!
Всё прочно будет в мире.
В том, который строили с тобой…
И за то Господь в небесной шири
Вечный уготовит нам покой.
* * *
ПАМЯТЬ ВОЙНЫ
Моему учителю, фронтовику
И.К. Кузьмичеву
То не трубы трубят боевые,
Не кровавый слезится закат, –
Гулеванят осины шальные
На костях неотпетых солдат.
Сколько их, до любви не доживших,
Разметенных военным огнем,
Держат фронт в капонирах оплывших
Под Москвою, Смоленском, Орлом…
В дебрях власти – ни чести, ни страха:
Иль расплата не ждет впереди?
Горький пепел российского праха
Сердце жжет в материнской груди.
Непорочны вожди, неповинны…
Но за нас, кто всегда виноват,
От стыда покраснеют осины
На костях неотпетых солдат.
* * *
П. Личутину
Мне почему-то нравятся дожди,
Мне почему-то нравятся пороши,
Мне нравится, когда зима пуржит
И распевает песни о хорошем.
Как будто целый мир укроет лжу
Взаправдашными белыми снегами,
Притихший, я по улицам брожу,
Поскрипывая правдой под ногами.
И снова мне понравятся дожди,
И снова мне понравятся пороши,
И многое захочется простить
Под песню о печальном и хорошем.
* * *
ЧИТАЯ ЛЮКИНА
На стекле дождинок стаи,
Примостившись у окна,
Словно мед, стихи глотаю
Александра Люкина.
Слог, лишенный мысли пресной,
Но, как правды нож, остра,
Восхищает в добрых песнях
Краткость – мудрости сестра.
Говорят, простым был очень,
Весь открытый, без легенд –
Сын крестьянина, рабочий,
А душой – интеллигент.
В комнатенке небогатой
Жил, как пел, а пел, как жил…
Ни в работе, ни в солдатах
Не щадя душевных сил.
Плоть от плоти жизни этой,
Тот, кому не все равно,
Он не мог не стать поэтом,
Богом избранный давно.
И в стихах его доныне
С миром кровное родство.
Спору нет…
Но кто подымет
Божью дудочку его?
* * *
Здравствуй, милая мама!
С утра на картофельном поле
Ты собираешь земли
Желтовато-тугие плоды.
Кто-то рядом с тобой.
Ах, наверное, младший твой, Коля…
И на пашню идет,
Спотыкаясь в ботве сизый дым.
Помню я, как вчера,
Твои руки на шее коровьей…
Знала утренней Зорьку,
Да стала вечерней она.
Видно строят всегда
Лучезарное счастье на крови
И три плана рязанских
Крестьянскою бедою сполна.
Говорят, надломилась
Житейская статная сила,
Что от века до века
Спасала былинную Русь,
Но не верую в то,
Как бы грустно и тяжко ни было,
И сомнений своих,
Как рожденья любви, не боюсь.
Дух народа высок,
Но сокрыт от докучливых взглядов,
Как сокрыта в природе
Звенящая радости боль,
Но в годины беды
И порой золотых листопадов
Откровений и чувств
Проступает кровавая соль.
Перед каждой бедой
Говорят:
Мы уже на исходе.
После наших побед
Говорят:
Отодвинут предел.
Нет пределов у нас,
Мы в великом Христовом походе.
И Христова любовь –
Наш великий и скорбный удел.
* * *
В. Миронову
На дороге, листвой запорошенной,
Потеряв путеводную нить,
Ничего не скажу я хорошего,
О плохом же к чему говорить!..
И поеду к Володьке Миронову,
На восток, где алеет заря…
Всем судьбина отмерила поровну –
И беды, и удач не зазря.
Были время и вера расхожие,
Без вина опьяняла вина,
И надеждой на утро погожее
Нас, кудрявых, будила страна.
И бреду я неторную дорогою,
Опираясь на веры клюку,
Рвет мне сердце горячей тревогою
«Черный ворон на белом снегу».
С кем квитаться? –
Не думалось смолоду,
Хлеб горчил, и горчила халва…
И небес сиротливое олово
Нам по капле роняло слова.
* * *
Надежде
Снег стоит между полем и небом
Мириадами мошек слепых,
Ты скажи мне: – то быль или небыль –
Разлучение самых родных?
И, добравшись до самого края,
О судьбе вгорячах не злословь,
В пятьдесят наконец понимая,
Что с тобой натворила любовь.
Ах, какие крутые авансы,
Не скупясь, выдавала она!
Эй, ау, мои вечные шансы –
Правит балом рванье и шпана.
В нашей жизни утраты не диво,
Вот и сходит, как мартовский снег,
Твой заливистый, звонкий, счастливый
Эхом детства далекого смех.
Снег повис меж землею и небом,
Даже ветер задиристый стих…
Продолжается вечная небыль
Для тебя, для меня – на двоих.
* * *
ПОРОША
Надежде
Неторопкий падает снежок,
На ладонь доверчиво ложится,
Потому и светятся свежо
Земляков улыбчивые лица.
Кистью немудрящею зима
Побелила русские просторы.
Встали, словно пряники, дома,
Выросли сугробов сдобных горы.
Что ж еще прикажете желать?
Большего к чему искать на свете? –
Прочен кров, застелена кровать,
Хлеб в достатке, и здоровы дети.
К нам не ступит зависть на порог,
Пусть она, бессильная, ярится…
Неторопкий падает снежок,
А куда, скажите, торопиться?
* * *
Н.Н.А.
Здравствуй, мой хороший человече!
О тебе я вспомнил не вчера ли,
Молоком топленым лился вечер,
Воробьи от счастья обмирали.
Далеко от вас мне, ох далече,
Километром время не измеришь.
Милый мой, беспечный человече!
Неужель, как раньше было, – веришь?
С каждым годом груз сомнений легче,
Потому что их почти не стало…
Глупый мой, беспечный человече,
Это все концы, а не начала.
Свет луны и детских глаз беспечен.
Вечен он, как звездная дорога,
Взбалмошный, но чуткий человече
Положись на сердце и на Бога.
До свиданья, добрый человече!
О тебе я вспомнил бы едва ли,
Если б молоком не вытек вечер,
Если б соловьи не умирали.
* * *
Моей жене
Даль небес младенчески чиста
Под крылом остуженного мая,
Четки листьев ветер неспроста
Схимником с утра перебирает.
Под окном черемуха цветет,
Нашу дочь удержишь разве дома?
Хоть кого угодно уведет
Пряного желания истома.
Вот и одиночество пришло,
Отдохнуть бы, муж не приневолит,
Зрелость лет – смешное ремесло,
Черный хлеб извечной женской доли.
День за днем – то дети, то стряпня,
Устали не зная хлопотала…
Все казалось – не хватает дня,
Оглянулась –
жизни не достало!..
* * *
Брату Николаю
Возвращаюсь на родину снова,
Там, где светятся детства огни,
Откровеньями чуда земного
Переполнены летние дни.
Ночью веки дремотно смыкая,
Я услышу сквозь сонный уют
Как по крыше тесовой сарая
Переспевшие яблоки бьют.
И покатятся в росные травы,
И приникнут к родимой земле
Ради будущей жизни и славы,
Что до срока таятся во мгле.
* * *
ОКСКИЙ МОСТ
Надежде, Наташе, Андрею
Нижний град. Слиянье мудрых рек –
Вечности текущей мирозданье…
Но загадил грешный человек
Берега их мерзостью и дрянью.
Здесь немой бетон, а не песок,
За спиною города громада, –
Все равно, на окский бережок
Мы приходим с ласковой отрадой.
Остро пахнет свежестью речной,
Мост гудит под грохотом трамваев…
День стоит прозрачно-золотой,
Потому что осень золотая.
Наливай по маленькой, Андрей, –
Ничего, что из пластмассы кружки,
Чтобы было сердцу веселей,
Как сказал любимой няне Пушкин.
Мир суров, недолог жизни срок,
Не со злом, с молитвою гуляем,
Бытия черствеющий пирог
Манною небесною вкушая.
Расцветают розы на устах,
Дай-то, Бог, чтоб вечно длилось это –
Окский мост, живучий краснотал,
Новый век,
вопросы без ответа.
* * *
Александру Пашкову
«Зрима очима, а внимай сердцем, –
И будешь умети,
И надежа твоя не погибнет от тебе».
Зрю глазами, а внимаю сердцем…
Может, здесь разгадка бытия?
От судьбы своей не отвертеться,
Как бы ни вихляла колея.
Заметает снегом буераки,
Где сирень безудержно цвела…
Мы руками машем после драки,
Не сыскавши пятого угла.
И душа, всю жизнь понять пытаясь
То, что невозможно понимать,
Мечется затравленно, как заяц,
Злых силков не в силах разорвать.
Вот и нам, крещеным горним светом,
Током крови, разорвавшим тьму,
Суждено пред вечностью разверстой
Скопом жить – уйти по одному.
Но любить, земле внимая сердцем,
Неплохая, в сущности, судьба!
А твоя надежда, – в том уверься, –
Не погибнет сроду от тебя.
* * *
Памяти брата Виктора
Не браните заблудшего сына,
Коль рванется земля из-под ног.
Среднерусского сердца равнина
Раскатилась на долгий восток.
Но иного не жди и не требуй,
Не коверкай доверчивый стих,
Чтоб не гасли, как осенью небо,
Васильки его глаз голубых.
Вновь зима отпустила поводья
И, прощаясь, боится взглянуть,
Как лихие клинки половодья
Рассекают реки стылой грудь.
И опять у заблудшего сына
Сердце рвется землей из-под ног.
И весенняя катит стремнина
От закат на долгий восток.
* * *
В.В. Половинкину
Наверное, характер наш таков –
Все подвергать сомнению на свете…
Вы, юные!
Не троньте стариков,
Они уже не могут вам ответить.
И, если сотрясет удар под дых,
Ответ один
достоин и потребен –
Вы, старики!
Жалейте молодых,
Поскольку им
лихой достался жребий.
* * *
СВИДАНИЕ С МОЛОГОЙ
М. Песину
Долог путь до отчего порога.
Скрыто все туманной пеленой.
Здравствуй, град утопленный Молога –
Грешный Китеж памяти земной.
В лоне вод уклеек резких блестки,
Как Мамая острые клинки,
Но не встанут в сече Куликовской
Из Мологи крепкие полки.
Чертит мостовую лодки днище.
Шелест волн полынно горьковат,
Словно на моложском пепелище
Угли пустозерские шипят.
Плавится угаром злое лето,
Выжигая пажити окрест,
Сонмы душ беспамятством раздетых
Вновь отчизну обретают здесь.
И уходят в вечности скрижали
И сердец богохранимый скит…
Сколько Русь топили и сжигали,
А она не тонет, не горит!
* * *
С. М. Пономареву
Здравствуй, осень!
Ты снова сквозишь над полями.
Опустевшее сердце
не в силах вобрать твою ширь.
Расставанья пора
в перелесках плывет и в тумане
И листвою глухой
под ногой осторожно шуршит.
Чем еще обогреешь?
Чему улыбнешься открыто?
Беспокойство в душе –
одиночества слепок в крови…
Слишком мало содеяно,
Многое слишком разбито,
Что звалось обещаньем
еще не рожденной любви.
Дует ветер осенний,
закатным багрянцем швыряясь,
Тихо дождик скользит
по ослизшим чудовищам изб,
Поднимается к сердцу
прекрасная зрелости ярость,
и слова, словно яблоки,
тяжкой красой налились.
Не горюй, моя осень,
что дереву явлена смелость…
Нам не зря суждено
обнаженное зрить естество…
Увяданья пора –
златоликая сила и зрелость,
а грядущая смерть –
возрожденье и юность его.
* * *
С. Пономареву
Видно, бесы печаль накачали,
Коль не видя заботы больней, –
Все вокруг господами стали
От товарищей до блатарей.
Не желаю хулить то слово,
Что изволил Господь явить,
Просто русскую речь от половы
Очень хочется отделить.
Эй, смотрящие, Ленин-Сталин! –
Тех же щей, только жиже влей…
Вы господ в Соловки сгоняли,
А товарищей – на мавзолей.
И когда славу им кричали,
Хоть в делах был полнейший швах,
Мы с друзьями срока мотали
В политических лагерях.
Срок отбухать – не трали-вали,
Но напрасно зека не жалей…
Мы себя господами звали,
А товарищами – стукачей.
* * *
Е. и С. Пономаревым
Где набраться друзей закадычных,
Не забывших про совесть и честь,
К полуночным раденьям привычных, –
Их по пальцам теперь перечесть.
Может, лбом зря таранили время,
Стиснув зубы, сквозь мрак и пургу
Волочили сомнений беремя
На поверку друзьям, не врагу.
Мы не ждали от мира участья
И на чуждый не зарились кров,
Скорбный призрак нездешнего счастья
Не впуская в сумятицу слов.
Что ж теперь все зашлось от печали?
Силы нет пальцы сжать в кулаки…
Полуночных борений скрижали
Словно пепел остывший легки.
Только все ж остается надежда,
Как ни силься, ее не известь –
Наши дети, отверзшие вежды
На российскую совесть и честь.
* * *
Памяти Николая Рубцова
1
Рожденье крутое.
Позвали печали.
Стога за рекою
О счастье кричали.
И не было лучше,
И не было хуже –
Любимой кручи
В душе безоружной.
Осиное горе,
Полынная радость,
И поле, и море
Пройти полагалось.
Чего ж мы дождались?
Кого потеряли?
Слезятся дождями
Набрякшие дали.
Пронзительно грустно.
Признательно тихо.
Зазимок капустный,
Татарское лихо.
Кручинное слово
Допето… допето…
Не стало Рубцова.
Не стало поэта.
1971 г.
* * *
2
Ну что там сейчас в Вологодском,
Тобой опустелом краю?
Как больно ты песней сиротской
Судьбину утешил мою…
На вотчине этой суровой,
Над вечностью древних могил
Как свято ты русское слово
В стихах и любви возносил…
И ветер затих,
Еле-еле
Березовый шелк шевеля,
Над тем, в ком язычески-древле
Родимая пела земля.
Он умер…
Застенчиво-скромно.
И хоть не от пули врага
За вечер России паромный,
За дух опустенья в лугах.
И в этой равнинной округе
Как раньше,
Ссутулясь в пальто,
Он слышит тревожные звуки,
Которых не слышал никто.
1972 г.
* * *
О. Рябову
С Дятловых гор оползает зима
Заячьей шкуркой линялой…
Дай же, Господь, чтоб огрузла сума
Хоть бы надеждою малой.
Спишет грехи ли бездумно пурга?
Други мои!
Не пристало вовеки
Рвать беззащитное тело врага,
Разом забыв,
что мы все человеки.
Сам говорю себе: «Брат, не солги»!
Только опять неприкаянный маюсь.
Я возвращаю России долги,
Я возвращаюсь.
Я возвращаюсь к тому, что люблю,
Словно слепой,
Возвращаюсь на ощупь,
И по грехам сам себе воздаю –
Горько, быть может, но проще.
Катится жизни моей колесо.
Вновь я – изгой,
Вновь отбился от стаи…
Падает снег на горячий висок,
Падает снег
И уже не растает.
* * *
УСПЕНИЕ
А. Стариченкову
Вновь поспевают плоды заревые.
Снова приспела пора сентября…
Что ж мы застыли рабами немыми
У золотого небес алтаря?
Знание – сила,
Но истина – вечность,
Веком-быльем прорастает трава.
Кротко мерцает зажженная свечка.
И к небесам воспаряют слова.
Сердце томит неизбывная жалость.
Плачет дождем обступившая даль…
Церковь Успения – горькая радость.
Праздник Успения – святая печаль.
* * *
Борису Селезневу
Божий народ – наказание Божье…
Я бы оставил, и ты не шути,
Ветки осинок с предательской дрожью,
Что обступили дороги-пути.
Холоден осени взгляд равнодушный,
Знать, потому и страна холодна…
Стрел дождевых ледяное оружье
Грозно впивает полей тишина.
Но, угнетен непосильною ношей,
Сможешь ли ты, человече, восстать?..
И помечтать о планиде хорошей,
Граду и миру сказав: «Исполать!»
Ради приличья, с которым не свычен,
С мощью равнинной в молочных костях
В небо рвануть из бурьяна привычек,
Словно бы это ничтожный пустяк.
Божий народ – наказание Божье.
Горький удел – быть всегда не у дел.
… Кто это там над глухим бездорожьем
Ангелом светлым во мгле пролетел?
* * *
Надоела акробатов слова
Страсть верлибры гнать из чепухи.
Мне милее Бори Селезнева
Чистые,
прозрачные стихи.
Господи!
Пошли ему терпенье…
Господи!
Пошли ему любовь,
Чтоб в любом его стихотворенье
Добрых чувств пульсировала кровь.
Господи!
Его отверзни вежды,
Чтобы мир не затмевала ложь.
Новые пошли ему надежды
И былых напрасно не тревожь.
* * *
НА ОКРАИНЕ СОРМОВА
Николаю Симонову
Мир, как шлюха, меняет обновы.
Город мой, – это форменный срам!..
Как печально вздыхают коровы,
По трамвайным шагая путям.
Разбивая копыта о рельсы,
Безнадежно буренки мычат.
В их потухших глазах иудейских
Остывает горячий закат.
А на улицах тех пролетарских –
Жалкой грыжи фабричных махин –
По-холопски живут, не по-царски,
Как картавый сулил господин.
Не сказать, чтоб из грязи да в князи,
Обметала проруху трава…
Но распались былинные связи,
И в осадок упали слова.
Здесь сплошные разборки и драки.
Здесь снега по полгода метут.
Здесь, как люди, звереют собаки,
Здесь вчерашние песни поют…
Мне твердят: «Что ты попусту споришь!
Упованье на чудо уйми!..»
Я молчу,
А вдали тяжким морем
Нижний град равнодушно шумит.
* * *
Андрею Стариченкову
Насмешкой природы законы,
На кривде пирует жулье.
Галдят на халяву вороны,
Грачей занимая жилье.
Но все ж на лобастых пригорках,
Где зеленью брызжет трава,
Смолистою, терпкою смолкой
Живые исходят слова.
В снегах обмирали, но хватит
Жить птицей, подбитою влет,
В капелью разбуженном граде
Надежда, как встарь, оживет.
И Волга, что долго дремала
С печатью раба на устах,
Насупилась вдруг и восстала,
Смывая погибельный прах.
Черемух набухшие почки
Загульно стучатся в окно…
Весна, словно жизнь, – многоточье,
И точку нам ставить грешно.
* * *
ДОРОГА ДОМОЙ
Володе Терехову
Убаюканный музыкой бега,
Веки смежив, гляжу в небеса,
Легкой сеткой летящего снега
Занавешены луг и леса.
Запахнувшись отцовским тулупом,
Проливающим в сердце покой,
Путь торю то лесами, то лугом
К той земле, что зовется родной.
К той земле, где сугробы по шею,
Где чужого не встретишь следа,
Там снега неизбывно белее
И сладимей в колодцах вода.
Там подлейшего нет мельтешенья,
Там не замкнуты души на ключ,
И бессильно всесилие денег,
А язык, как и прежде, могуч.
Только время закатное брезжит,
Дней былых утончается нить,
И приходится прежнего реже
Улыбаться, грустить и любить.
Валит снег. Лошадь сбилась со следа…
Впору тут же сгореть от стыда…
Столько лет я на родину еду,
Но никак не доеду туда.
* * *
Тетя Тая моя золотая,
И тебя на погост отнесли…
Как стремительно годы глотает
Черный морок бессрочной земли.
Жизнь не знает, что лучше, что плоше,
Отдышись и прими посошок.
Одуванчиков желтый горошек
Удалой позасыпал лужок.
Быт российский беспечностью мечен,
Что ни день, то опять выходной…
Май сажает картошку и печень,
Заливаясь отравой хмельной.
Потрясенный ударами под дых,
Рвусь в паденьи сквозь вражье кольцо,
Ощущая, как плавится воздух
Над угрюмым асфальта лицом.
Тетя Тая моя золотая,
Я стою у могилы без слез…
Словно ангелы, в небе мелькают
Слюдяные распятья стрекоз.
* * *
Памяти А. Тюкаева
Шлюзы жизни, дружок, задраивай.
Вышел каждому собственный срок.
Не услышу,
Но слышу Тюкаева
Шебутной его голосок.
Он, похожий на добрую книгу,
Непрочитанную к тому ж,
Никому не показывал фигу
Как достойный России муж.
Он болен всеми нашими болями,
Он кричал…
Кто услышать смог?
Знал свой дар –
Потому тем более
Он не грыз дармовой пирог.
Говорил мне:
«Володька, здравствуй!
Мы – поэты,
другое – мреть…
Нам от нынешних горьких яствий
остается одно - умереть».
Ты ушел.
Мы уйдем когда-то,
Только жизни не рвется нить.
Я целую тебя, как брата,
Не прощаюсь.
Приходится жить.
* * *
НА МОСКОВСКОМ ВОКЗАЛЕ
Александру Фигареву
На вокзале утром суета,
Толкотня в тоннельных переходах,
На перроны сыпят поезда
Тысячи приезжего народа.
Выползли бомжи на белый свет,
Сизые от клея с политурой,
У «ментов» совсем желанья нет
С эдакой возиться «клиентурой».
На ступеньку выставив «портвей»
С плавленым сырочком на газетке,
Веселит насупленных людей
Мужичок в замурзанной жилетке.
Ох, не зря стрелял он по рублю
И явил, поддатый, миру жалость:
– Подходи, кто хочет, – похмелю,
На поправ маленечко осталось.
И подумал я, замедлив бег,
Суетные мысли усмиряя,
Ведь почти бомжует человек,
А душа-то добрая какая!
* * *
Э. Хямяляйнену
Ты уехал скорым поездом,
За лесной растаял далью,
Калевитэ калим поэга
Линда лейна лепитайя.
Все, что было сердцу дорого,
Ты не бросил, уезжая,
Калевитэ калим поэга
Линда лейна лепитайя.
Шмель гудит на подоконнике.
Август солнцем оплывает.
Калевитэ калим поэга
Линда лейна лепитайя.
Этот мир давно не ворог нам.
Волк в собаке узнаваем.
Калевитэ калим поэга
Линда лейна лепитайя.
Знаю я, ты вспомнишь Вологду,
Нижний вспомнишь, тоже знаю,
Калевитэ калим поэга
Линда лейна лепитайя.
Здесь слова любовью повиты,
Как гусей отлетных стая,
Калевитэ калим поэга
Линда лейна лепитайя.
Речь то речкою, то по небу,
Слов жемчужины сверкают…
Калевитэ калим поэга
Линда лейна лепитайя.
Не толмачь, и так все понято, –
Здесь души коснулась тайна.
Калевитэ калим поэга
Линда лейна лепитайя.
Ну так что ж, живи покойненько –
Счет иной у жизни края…
Калевитэ калим поэга
Линда лейна лепитайя.
* * *
Валерию Шамшурину
Припали русские селенья
К озерам, рекам и ручьям.
Как будто, вставши на колени,
Хотят себя увидеть там.
Пускай течет вода иная,
Пускай звучит другая речь,
На горло вечности ступая,
Минутой можно пренебречь.
Но пренебречь старинной статью,
Но позабыть с Мамаем рать
Не можно даже святотатцам,
Отринувшим отца и мать.
И прислоняясь к ограде ветхой,
Хоть надо в будущность брести,
Перебираю четки-вехи
Селений русского пути.
Ведь той заветно-давней ранью,
При первых всполохах зари,
Когда свежо зияли раны,
Как на сугробах снегири.
Смахнув с лица страстей печали,
Испивши мудрости с утра,
Вы не кончались – начинались
Купелью Волги и Днепра.
Грядущей жизни искуситель,
Беды хлебнувший не за зря,
Увидит, как предстанет Китеж,
Златою славою горя.
И вот тогда бездонность неба
Качнет упругая вода…
Не за кусок насущный хлеба
На реках ставят города.
* * *
Валерию Шамшурину
Разве нет на то причин,
Чтоб о жизни думать плохо?
Давит ворохом кручин
Дней шальная суматоха…
Потому давно уже
Было молвлено поэтом
С тихой жалостью в душе:
«Все уйдем, но суть не в этом».
В море слов – разор, беда,
Темен лик, а вроде зрячий…
Все событий чехарда
Переврет, переиначит.
Средь щебечущих осин,
На краю земной Любови,
За грехи расчет один
Царь Небесный уготовит.
Свечка жизни тлеет чуть,
И осталось вслед поэту
С нежной горечью вздохнуть:
«Все уйдем, но суть в этом!»
* * *
А.И. Шубину
Поле брошено.
Нету помоги.
Запах тленья сильней и сильней…
Снова осень стоит на пороге
Тихим светом наполненных дней.
Отчего же все чаще мне снятся
Детства дни на равнине ржаной?!
Но поля, где б хлебам наливаться,
Обметало дурниной лесной.
Докатились,
ручонками машем,
Но, взбухая в словесной борьбе,
Не жалеем о пашне вчерашней
И своей горемычной судьбе.
Знать, покуда остаться мне живу,
Буду я виноват пред тобой,
Предок мой, что поднял эти нивы
С лошаденкой одной и сохой.
Листьев палых не счесть на дороге,
Что когда-то была полевой…
И стоит у зимы на пороге
Кто-то в белом,
как гость неземной.
* * *
Александру Юрину
Под Новый год не так пугает жизнь,
И хоть она довольством небогата,
Есть в мире Русь, и стоит дорожить,
Что мы с тобой в ней родились когда-то.
Услышу о тебе благую весть
И так скажу
Назло лихим наветам,
Как хорошо, что ты на свете есть
И остаешься русским человеком.
* * *
А. Юрину
Февраль кликушей выл неделю
И вдруг умолк – такая тишь!..
Лишь языки метели белой
Устало виснут с пухлых крыш.
Визжат натруженные рельсы,
Пыхтит с одышкой тепловоз,
Ликуй и лыжным бегом грейся
В толпе сиятельных берез.
Ликуй, сорочьи слыша речи,
Почувствуй, вставши на бугре,
Что пригревает солнце плечи
Совсем не так, как в декабре.
Ликуй, что снегу навалило,
Не вдруг сошла благая весть
О том, что счастье в наших силах,
И о весне синицы песнь.
* * *
А.Н. Юркову
Роясь в слов неразгаданной толще,
Птицу речи пытаясь поймать,
Безъязыкою песнею больше
Невозможно людей ублажать.
Не беда, что навет на навете, –
Пусть взирает доверчивый смерд,
Как деревьев дремучие ветви
Прорастают сквозь ветхий мольберт.
Как восходят и гаснут светила,
Как заблудшие души кричат,
Как событий нездешняя сила
Ходит в шубе с чужого плеча.
Но понять невозможно искусства,
Подаяний сбирая гроши…
Нет его без щемящего чувства,
Нет его без отваги души.
Потому и в осеннюю слякоть,
И зимы непорочной порой
Не чурайся таинственных знаков,
Что встают за твоею спиной.
Будет мир откровенней и проще,
И, восторга не в силах сдержать,
Безъязыкою песнею больше
Скажем мы, если сможем сказать.