В.В.
Вечер. Вроде четверг или пятница. Случайно спускаю с тормозов нежелание как обычно проходить мимо твоей остановки шагах в пятнадцати от наверняка стоящего на ней тебя. Как результат: идем пешком почти к моему дому, болтаем о какой-то пестрой ничего не значащей ерунде, и, не знаю, замечаешь ли ты, но меня саму уже нещадно коробит от гулко звенящей в каждой молекуле вдыхаемого тобой кислорода фальши всех до единой фраз, что вырываются из моего рта.
Мало говоришь и много шутишь: шутишь, шутишь, шутишь, шутишь – так много и так стандартно, что я почти все это уже слышала. Покорно впускаю в себя сгущающуюся словесную пыль: настолько покорно, что совершенно не пытаюсь бороться даже с нахлынувшей ленью поднять глаза и проверить, а улыбаешься ли своим шуткам хотя бы ты сам.
Вдруг резко тормозишь, своей большой сильной мужской ладонью размашисто загребаешь в охапку крошечного лохматого котенка, на сей раз точно улыбаешься, протягиваешь мне на вытянутых руках. Резко отстраняюсь от этого пушистого комочка с крошечными цепкими коготками, спешно прокручиваю в голове содержимое своего пакета – нет ничего, чтобы экстренно накормить малыша. Молча жду, пока отпустишь несмышленыша обратно.
Не торопясь приближаемся к конечной точке нашего пешего хода, бросаешь свою извечную и, на зависть, регулярную «прощальную» шутку. Мусолю твою спину взглядом и, прежде чем уйти, медленно пролистываю мысль о том, что гладить беспризорного котенка, заведомо осознавая, что не станешь брать его с собой – пожалуй, одно из самых жестоких проявлений человеческой нежности. Чуть не забыла, кто-то, кажется, уже писал об этом…
http://proza.ru/2010/08/26/202