продолжение повести «Неудачник» http://www.proza.ru/2010/08/19/394
Света, конечно, сыграла не последнюю роль в первой истории, впрочем, как и во множестве других, но у неё есть и своя.
Был тёплый июньский вечер. Ещё одно поколение людей праздновало окончание школы и стремилось навстречу новой, взрослой жизни, как будто можно вот так за один вечер стать другим человеком…
Света, стояла у окна, в сторонке от веселящихся одноклассников, и смотрела на купавшихся в пыли воробьёв, но перед глазами пробегало совсем другое.
Но давайте оставим девушку в покое и перенесёмся за несколько десятков метров от места её пребывания. Вот мы идём по улице, уже почти стемнело, как же я люблю это время суток, мимо проходят люди, но не обращайте на них внимания. Вот какой-то проезжий чуть не врезался в столб, засмотревшись на наши с Вами прекрасные образы, но это тоже не важно. Чёрная кошка перебежала дорогу, ну что ж, надеюсь, Вы не суеверны. Идём дальше, поворачиваем за угол, теперь, если повернуть голову направо, можно увидеть дом, в котором живёт та, о которой я так хочу рассказать, но посмотрели, и хватит, нам нужно успеть в другое место, хотя это по пути. Итак, направим свои шаги к главному входу, подойдём к двери, но не спешите входить. Ещё несколько метров в сторону. Мы уже пришли. Чувствуете запах дыма? Оглянитесь вокруг, заметили мусорный бак? Приоткрываем крышку, переворачиваем, а теперь протяните руку к вывалившемуся мусору, да нет, не туда, разве вы не видите эти обуглившиеся по краям странички, исписанные чьей-то взволнованной рукой? Пересчитаем их? Раз, два, три, четыре, пять…от восьми скоро останется только пепел… двадцать пять, двадцать шесть…не трудитесь, их ровно сорок девять, точнее было столько, когда их выкидывали, но чем дольше мы говорим, тем меньше остаётся от объекта нашего обсуждения.
Ну, чего же Вы ждёте? Протяните руку, спасите остатки этого сокровища. Да, может быть для Вас это просто мусор, но…вы позже всё узнаете… помогите же мне! Спасибо. Так, эти обуглившиеся остатки можно выкинуть, конверт тоже, ах да, я забыла предупредить, что это было письмо. Прочтём? Неприлично вмешиваться в чужую переписку? Но ведь любопытство так и разбирает. К тому же должна заметить, что это отнюдь не переписка, оно не было отправлено. Ну, если не адресат, то хоть кто-то должен его прочитать, так давайте же возьмём эту ответственность на себя. Ведь мы же ещё не настолько «обуглились», чтобы снова бросить чью-то жизнь в огонь, даже не попытавшись понять. Представьте, её так никто и не понял, ну можете же Вы потратить несколько свободных минут, чтобы заглянуть в чью-то душу и хотя бы попытаться её понять, прошу Вас, не откажите моей просьбе, я, конечно, могу пролистать их сама, но разве Вам не интересно, что там написано? Прошу Вас, читайте.
* * *
…Я не знаю, зачем пишу тебе это. Меньше всего на свете мне хотелось бы принести тебе какие-либо неудобства. Прости меня, пожалуйста. Если хочешь, можешь тут же порвать всё это, не читая, я не обижусь, хотя зачем тебе думать, обижусь я или нет. Если ты всё же решишь это прочитать, прошу тебя, поверь моим словам. Я знаю, многое из того, что я хочу тебе сказать, может показаться смешным, глупым, выдуманным, но я прошу тебя, поверь мне, я клянусь, что всё, что я скажу – правда, во всяком случае, я уверена, что это так, а там, кто знает… Ты, конечно, можешь мне не верить и не принимать всерьёз. Я очень прошу, только не смейся надо мной. Я знаю, что недостойна даже того, чтобы ты надо мной смеялся, но моя эгоистическая натура не может не бояться твоего издевательства, хотя, я не думаю даже, что ты дочитал до того момента, когда я поклялась говорить правду. Я бы никогда не посмела солгать тебе, хотя нет, я всё это время пыталась врать себе самой и пытаться выдавать эту ложь за правду. Прости меня, нет, не прощай, я даже этого не стою. Мне порой кажется, что ты и сам не замечаешь, какой ты замечательный. Я была бы очень счастлива стать ангелом, твоим ангелом-хранителем, чтобы просто следовать повсюду за тобой и не давать твоим недоброжелателям строить козни, ведь мне невыносимо хочется знать, как сложится твоя дальнейшая жизнь. Я искренне надеюсь, что ты достигнешь всех вершин, каких только пожелаешь…
…Я смогла по-настоящему влюбиться целых пять лет назад. Да, мне действительно было двенадцать, и тогда мне и в голову не приходило, что это любовь. Я называла это как угодно иначе. Я постоянно твердила, что я ещё маленькая, чтобы влюбляться. И, знаешь, мысли о том, что я просто хотела бы с тобой подружиться, узнать тебя получше, меня утешали целых два года. Всё было хорошо до тех пор, пока ты не начал мне сниться. Я просыпалась в холодном поту, обливаясь слезами, ведь там ты был так близко, а на самом деле я тебе совсем чужая. Представляешь, я даже тогда пыталась убедить себя в том, что мои ночные грёзы не имеют к реальности никакого отношения. Я придумывала всё, что угодно, лишь бы оправдаться в собственных глазах, ведь в таком возрасте невозможны сильные чувства, я сотни раз слышала о первой влюблённости, и постоянно твердила, что скоро всё пройдёт. Но чем больше я ждала конца этого чувства, тем сильнее оно разгоралось. Знаешь, я ведь всё не так пишу. Всё было совсем не так. Это чувство, пожалуй, даже не любовь, потому что я одновременно с этим могу чувствовать то, что они называют влюблённостью, я спокойно могу заигрывать с другими, это даже какая-то физическая необходимость нравиться им, самым лучшим, самым красивым, самым умным, самым талантливым, мне необходимо чувствовать, что я на столько хороша собой, что любой, даже самый-самый может оказаться у моих ног, если я этого захочу. Мне всего семнадцать, а я уже трижды получала предложения выйти замуж, мне не меньше сотни раз говорили, что я самая красивая на свете, все постоянно твердят, что я умна и талантлива, они восхищаются тем, как я танцую, как пою, как рисую, как пишу стихи, хотя я ничего из вышеперечисленного делать не умею. Это просто лесть, желание расположить меня к себе. Я так часто ловлю на себе восхищённые взгляды, иногда замечаю, что меня просто боготворят, и в то же время я чувствую себя последним ничтожеством на земле, ведь ты, единственный, кто для меня важен, не замечаешь меня. Я очень хочу быть рядом с тобой, но знаю, что я этого не достойна. Они говорят, что ты пошл и груб, я знаю это, но я знаю, что даже твоя пошлость в тысячу раз достойней их лживой добродетели. Я согласна, есть замечательные люди, но мне их даже жаль, они не видят в людях всей этой грязи, замечают только светлое, хотя, может, именно так и стоит жить. Но я так не могу. Я люблю их всех, я жалею весь этот мир, который не способен видеть, нет, чувствовать то, что его окружает.
…Я уже говорила, что это не любовь - это действительно что-то другое. Я называю это «волной». Она накрывает меня с головой и тянет к тебе, а потом медленно уходит, оставляя в моём сердце только безразличие. Знаешь, самое странное, что когда я нахожусь внутри этой волны, я боюсь её, боюсь, что она разорвёт меня, я изо всех сил пытаюсь выплыть, а когда она уходит, я начинаю мечтать об её возвращении, потому что вместе с ней исчезает большая часть моих чувств, то есть остаётся всё то, что было до её прихода, но этого всего мне уже мало. Я только сейчас поняла, что ненавижу тебя. Я всегда презирала таких, как ты. Но ты единственный человек на свете, которому я готова простить всё. Я не понимаю себя: я боюсь тебя и хочу быть рядом, я причиняю тебе боль и мечтаю, чтобы ты всегда был счастлив. Я ненавижу себя, нет, меня уже нет, есть что-то другое, есть эта «волна», которая полностью подчинила себе мой разум, при этом давая возможность в любой момент освободиться и снова стать собой, но убить в себе эту «волну» значит почти то же самое, что умереть.
Знаешь, я ужасная трусиха. Я боюсь больше никогда не увидеть тебя, потому что не представляю жизни без твоих глаз и твоего голоса, я, пожалуй, даже сначала влюбилась в твой голос, а уж потом в тебя целиком. Я боюсь оказаться рядом с тобой, потому что это пламя внутри такое огромное, что если ты его раздуешь, я сгорю и тебя обожгу. Знаешь, я недавно видела сон, ты только не смейся. Он не про тебя, но я всё же расскажу. Я видела этот мир, свою собственную жизнь, но и не мою в то же время. В общем, у меня было не как у всех пять органов чувств, а семь. Мне трудно описать последние два, но я попытаюсь. Во-первых, я чувствовала мысли животных, именно чувствовала. А ещё я чувствовала все окружающие предметы, я могла дотронуться каким-то невидимым лучом до любой вещи и, ощутив её частью себя, изменить в ней всё, включая молекулярное строение, я могла изменить форму, цвет, сделать из бумаги золото. Я могла перемещать вещи в пространстве. При этом весь мир, вся материя и даже время становились какими-то желеобразными, а предмет, который я переносила, наподобие ножа, разрезал пространство, которое тут же смыкалось следом за ним. Я таких дел натворила. А рядом был человек, внутри которого тоже сидела эта сила, точнее совершенно противоположная, как разноимённые заряды атомов, только проявление её было точно таким же, как у меня. Этот человек всегда был рядом, мы любили друг друга, безумно любили, но наши противоположные заряды могли взаимонейтрализовываться, находясь рядом. И мы ограничивались тем, что иногда на мгновение соприкасались кончиками пальцев, чтобы потерять столь малую частицу души, что она смогла бы регенерироваться. Мы были даже, пожалуй, счастливы, до тех пор, пока я не решилась поцеловать его. Да, этот момент был лучшим за всю мою сонную и даже реальную жизнь, но мы потеряли так много, что наш дар совсем исчез. Я жила в этом мире, была обычным человеком и словно лишилась разом и слуха, и осязания, и обоняния, и зрения.
Было ужасно пусто, странно и дико, почти до боли, видеть предметы и не чувствовать их, но я знала, за какой миг отдала всё это, я знала, что даже просто воспоминание об этом мгновении могло заменить мне всё: и эти дурацкие чувства, и все остальные, и вообще весь мир. Но однажды, сквозь эту пустоту я поняла, что ты тоже мучаешься от боли. Я помню, как посредине улицы упала на колени, подняла глаза к небу и сама не знаю кого, молила повернуть время вспять и не дать мне погубить тебя. Я открыла глаза, вокруг была только темнота. Серое солнце ознаменовало начало светлой части чёрно-белых суток. И вот так почти каждую ночь. Ты только представь себе эти бессердечные пытки моего разыгравшегося подсознания.
…Хочешь знать, как всё это произошло, всю мою историю? Не хочешь, но ведь тебе не обязательно всё это читать, просто мне выпустить из себя всё это сейчас очень нужно. Когда мне было двенадцать, я случайно натолкнулась на статью в журнале, которая рассказывала о том, как с помощью определённых взглядов и жестов, воздействуя на подсознание, влюбить в себя человека. Я решила поставить эксперимент. Мне нужен был кто-то, в кого бы я точно не влюбилась, а самым неприятным из моих знакомых был, не поверишь, ты. По времени опыт был рассчитан месяца на два, но я бросила после первой же недели. Я испугалась. Испугалась того, что ты не только перестал быть мне противен, я стала иногда думать твоими мыслями. Они просто появлялись в моей голове за секунду до того, как ты их произносил. Если помнишь, ты тогда сидел почти рядом со мной, нас разделяло только крошечное расстояние между столами, и я ловила каждое твоё слово. Ты всегда любил производить на девушек впечатление, и я бьюсь об заклад, что моё внимание тебе льстило. Потом я стала замечать, что при разговорах со мной у тебя меняется интонация, и даже сам голос вдруг становится бархатным и обволакивающим своей нежностью, не смотря на тему разговора. Я помню, как однажды мы всем классом собирались поплавать на теплоходе, а я в последний момент заболела. Ты тогда спросил, что случилось, и в ответ на моё чуть слышное: «Я болею», издал странный звук разочарования, пронизанный какой-то болью, словно это не меня, а тебя лишили возможности отдохнуть. Знаешь, может это глупо, но этот звук, это непонятное подобие смеси разных звуков ещё долго отдавалось эхом в моём сердце. Время шло, мы взрослели, я стала замечать твой взгляд, обращённый в мою сторону и вдруг поняла, что при надобности могу за тебя умереть…
…Я боялась тебя. Я не давала тебе приблизиться ни на шаг. Я сама выстроила стену, отделившую меня и от тебя, и от всех, кто как-либо связан с тобой. Я сама закрыла себя в одиночество. Меня пугало только одно: что бы ты ни делал, с кем бы ни был рядом, ты всегда оглядывался в мою сторону, словно проверял, одобрю ли я, а, может, хотел узнать, не задевает ли моё сердце ревность, хотя, скорее всего, я сама это придумала, а ты просто иногда смотрел, чтобы в душе поиздеваться. Я не понимаю тебя, не понимаю точно так же, как саму себя, может, за это и люблю, хотя, не знаю, люблю ли. Я помню, как однажды попыталась разбить стену непонимания. Ты тогда, хотя, наверно, не помнишь, подходил ко мне так, словно должен сказать что-то очень важное, смотрел, словно заранее ища в моих глазах ответа на свой вопрос, а потом говорил какую-нибудь ерунду и уходил. Я тогда впервые почувствовала, что, возможно, ты тоже хочешь, чтобы всё это вокруг исчезло, и мы оказались одни в целом свете. Я знаю, я ужасно глупая, тебе никогда ничего такого и в голову не приходило, но я жила только надеждой, что ты поможешь мне: коснёшься невидимым лучом этой стены и перенесёшь её как можно дальше от нас.
Я помню твои глаза в тот день, когда ты при мне предложил своё сердце другой. Это было похоже на глупый фарс, во всяком случае, я ещё неделю не могла в это поверить. А потом я увидела твой счастливый взгляд, взгляд на неё. Я не помню ничего, что происходило вокруг, знаю только, что в тот вечер, уже дома, я вместо того, чтобы заниматься уроками, просто лежала на полу и не понимала, как ты можешь быть рядом с ней. Я всегда считала, что рядом с тобой должна быть самая лучшая, самая прекрасная, самая нежная. Но она… она была девушкой, которую я просто презирала. Таких безвкусности, алчности и лицемерия я не встречала больше никогда. Именно это разрывало мне сердце. Я была бы счастлива видеть тебя рядом с любой девушкой, лишь бы тебе было хорошо, но она тебя ни во что не ставила, она любила только себя. Мне в тот вечер впервые было по-настоящему больно. Обычно люди плачут в подушку - я прижалась к шкафу. Он стоит рядом с окном, и за день нагревается солнцем, так вот, если попытаться «обнять необъятное» в виде этого шкафа, то можно представить, что он живой и вот-вот проведёт рукой по голове, вытрет слёзы и скажет, что всё будет хорошо. Я ещё долго давилась беззвучными рыданиями – громко плакать было нельзя, в соседней комнате мама могла услышать, и мне же потом пришлось бы оправдываться за каждую каплю, скатившуюся по моей щеке. Как же было пусто. Даже мыслей не было. А как было холодно!
Помню, как не в силах больше плакать, села на кровать и рассмеялась, сама не знаю чему, просто рассмеялась, а очнулась от ужаса, что так дико и без причины нормальный человек смеяться не может, хотя я уже давно не считаю себя нормальным человеком. Я попыталась забыться, взяла в руки пульт от телевизора, и новый раскат смеха перевернул мне душу, сбив с толку мой разум – я поняла: что бы ни случилось, как бы больно мне ни было, я бы бежала за тобой хоть на край света, если бы ты сам хоть на миг захотел, чтобы я оказалась рядом с тобой. Я перевела взгляд на окно. Был ослепительный рассвет, казалось, что голубая с лёгкими белыми вставками полоска неба отходит прямо от моего подоконника. Неведомая даль так манила, и я шагнула к счастью и забвению сквозь открытое окно. Шагнула и проснулась. Тогда я, сквозь полубред поняла, что если ты выбрал её, значит, она и есть самая лучшая, самая прекрасная, самая нежная. Я отошла от невидимой стены и попыталась забыть к ней дорогу. Я всем сердцем желала вам счастья…
…Ты ведь никогда не чувствовал ко мне ничего. Я сама всё придумала, я знаю. Я совершенно не нужна тебе, но это даже к лучшему, - опять я себя успокаиваю. Снова я отвлеклась от темы. Я всегда так: говорю одно, перескакиваю на другое, сама путаюсь в своих мыслях. Я не могу иначе, ведь ни одну свою мысль, из тех, что я когда-нибудь высказывала, я не считаю абсолютно правильной, я даже уверена, что правильных мыслей в этом мире нет, и не может быть. На то он и идеал, чтобы жить где-то в неомрачённом сознании, чего будет стоить мечта, если она будет валяться в грязи у подножия этого мира? И снова я не о том, даже поругать саму себя не могу по-нормальному. Я пообещала себе не перечитывать это письмо, и не исправлять ни единой строчки, я хочу быть честной с тобой, честной, может быть, первый раз в жизни. Ты единственный человек, которому мне хотелось бы открыть свою душу, свои глаза. Ты не представляешь, как прекрасно всё вокруг, если смотреть на это не так, как мы привыкли, не так, как нас учили, просто не так. Нас на протяжении всей жизни пытаются сделать одинаковыми, мы сами пытаемся "влиться в общество"; не понимая того, что делаем, мы постоянно убиваем в себе душу, до тех пор, пока полностью опустошенное тело не расстанется с жизнью. Ведь если непрерывно пытаться убить себя, живую, искрящуюся часть себя, то однажды смерть действительно придёт. Я совсем не знаю тебя, может быть, за это и люблю: не знаю, я ничего больше не знаю. Я ненавижу тот день, то мгновение, когда заглянула в твои глаза и утопила в них свою душу. Ты постоянно на кого-то смотришь, на всех одновременно, словно выбираешь жертву, также как и я. Мне порой даже кажется, что ты это я. Когда я закрываю глаза, то предо мной мелькает как бы мой вид сбоку: делая что-то, я представляю, как это выглядит со стороны, знаешь, часто я понимаю, что вижу со стороны не себя, а тебя. Я схожу с ума, я знаю это. Я плохо разбираюсь в психологии, поэтому не могу назвать точный диагноз, но помешанная я точно.
Знаешь, я вижу этот мир словно с двух различных ракурсов: с моего и с твоего, причём и чисто визуально, и на уровне оценки происходящего, порой я путаюсь, какая из мыслей принадлежит мне, а порой в моей голове возникает полная пустота. Я не могу так жить, не могу больше метаться между крайностями, я бы даже хотела этого, но знаю, что не выдержу. Я пишу всё это, потому что пытаюсь ухватиться за жизнь, как утопающий за воздух. Я не смогу вечно быть собой, я живу в плоском мире, и мне когда-то обязательно обрежут крылья, двухмерность – место не для меня. Я не смогу быть собой, если ты не поможешь, а ты не поможешь. Я боюсь отдавать тебе это письмо, я боюсь, что ты меня поймёшь, боюсь, что пожалеешь. Мне не нужна твоя жалость. Я слишком горда, чтобы принять её. Хотя, кто знает, может, ты уже заливаешься смехом, понимая, какая я дура. Я была бы рада даже твоим насмешкам, но я не позволю смеяться другим. Они даже хуже меня... меня, ничтожной, распущенной, язвительной, лицемерной, вредной, самовлюблённой, эгоистичной, злой. Они хуже меня, ведь не осознают того, что они такие. Больше всего на свете я боюсь стать одной из них, мне часто говорят, что я не от мира сего, меня это устраивает, но не всех остальных. Я бы не считалась с их мнением, если бы не любила их. Я правда их люблю, мне порой становится стыдно, за всё то, чем они восхищаются, стыдно за то, что напоминает об их ничтожности. Мне часто твердят, что я хорошая и даже лучшая, они не понимают, почему я на эту фразу всегда отвечаю грубостями, я же просто боюсь того, что они окажутся правы, боюсь, что лишаю тебя своей любви. Опять я запуталась…
…В тот вечер, когда я поняла, что ты хочешь быть рядом с другой, я отказалась от мечты, отказалась от тебя, я тоже начала убивать себя, свою душу и «волну». А ты, чем дольше ты встречался с ней, тем пристальней смотрел на меня, эти взгляды постоянно тормошили, возвращали к жизни, заставляли дышать. Я постоянно твердила, что всё кончено, что ты счастлив, а ты продолжал смотреть. Я проклинала тебя за каждый твой взгляд, я проклинала себя. Я знала, что не позволю «волне» вернуться, я была свободной и одномерной. А ты именно тогда подарил мне первый совершенно незабываемый день. Мы все вместе отдыхали на природе, у озера, помнишь? Ты весь день был моим, ты был её парнем, но был моим: что бы ты ни говорил, что бы ни делал, всё было сделано для меня. Ты, буквально заигрывал со мной, ты поливал её грязью, ты ждал взаимности, а я не отталкивала тебя, потому что знала, что больше не люблю, что бояться больше нечего. Но одно меня всё же пугало: я поняла, что ты с ней не только не счастлив, она вообще тебе не нужна. Но и мне ты тогда тоже был не нужен, я верила, что если ты всё ещё рядом с ней, то она тебе дороже, чем я. Теперь я понимаю, что тебе любой человек дороже меня. Скорее всего, вы в тот день просто поссорились, а я в нужный момент попала на глаза, а, может быть, ты соскучился по обожанию, которое всегда находил в моих глазах до тех пор, как я не закрыла их. Согласись, тебе же не могла не льстить моя неспособность абсолютная неспособность видеть в окружающем мире хоть что-нибудь кроме тебя.
У меня до сих пор пред глазами стоит закат, который я видела в тот день: я сидела на огромном камне, выступавшем из воды, огромный глаз неба опустил свой огненный зрачок в озеро слёз, розовые облака так ясно отражались в зеркальной глади, касавшейся моих волос, что я не удержалась и попыталась коснуться одного из них, в тот вечер ты впервые назвал меня русалкой. Если помнишь, хотя с чего тебе это помнить, ты подошёл ко мне, обнял за плечи и сказал: «Русалочка моя». «Моя», понимаешь? Я, действительно твоя, твоя или ничья. Это не я так решила, это кто-то другой. Мне бы порой даже хотелось принадлежать кому-то другому, но ты всегда стоишь передо мной. О Боже, как же я люблю тебя! Я только сейчас поняла, что всё это, всё что я написала, совершенно бессмысленно и ненужно. Я готова ради тебя на всё, разве я не смогу пережить всего несколько часов позора и всего несколько мгновений твоего смеха и равнодушия. Я решила: я сама всё скажу, ведь всё – это всего три слова. Лучше пусть я сгорю, пусть погибну, но не позволю этой страсти выйти за пределы моего разума и опалить тебя. Если я сейчас же не избавлюсь от этого чувства, то однажды, я уверена, что возненавижу тебя на столько, что убью, я смогу это сделать, для меня нет середины, нет ничего размеренного и определённого. В мире нет места нам обоим. Либо мы станем одним целым, либо один из нас погибнет, пусть это лучше буду я…
Конец
Света кожей почувствовала его влюблённый взгляд, она всегда именно чувствовала его. Она оглянулась и тут же встретила в толпе его глаза. Он смотрел на другую…
Холодные капли дождя сливались со слезами и обжигали лицо, а потом падали на землю, унося с собой частицу её души. Внезапный порыв ветра растрепал её волосы и умчался куда-то далеко, унося с собой душу. В тот тёплый июньский вечер она возненавидела этот мир и прокляла чувства, так жестоко обманувшие её. Она отреклась от человеческих законов и принялась сама вершить чужие судьбы. Она видела в людях только лицемерие и подлость, охотно указывая им на их недостатки. Она презирала себя, людей, всех и каждого. Она, красивая, внешне доступная и непостижимая, никогда не открывала душу, и никому и в голову не приходило, что этой самой души у неё просто не осталось. Она унижала мужчин, и они бросали к её ногам свои судьбы, которые она с готовностью принимала от них в подарок, чтобы растоптать, не испытывая при этом ни угрызений совести, ни удовольствия. Она сталкивала людей, рушила их мечты, заставляя страдать. Это всё, что ей осталось. Всё что пусть и не приносило удовольствия, но хоть немного забавляло, отвлекало, заглушало эти адские сновиденья и воспоминания. В тот тёплый июньский вечер она практически забыла про него, забыла его голос, забыла его имя, забыла его глаза. В тот тёплый июньский вечер жизнь, наконец, вошла в своё плоское, размеренное русло. В тот тёплый июньский вечер родилась холодная русалка с водой вместо крови, русалка, в своей жизни больше никогда не ощущавшая, что её душой была когда-то семнадцатилетняя Света.
март-апрель 2002г.