(писалось как сочинение по истории в 11 классе, но...))
Здравствуй, дорогая Энн!
Прости мне мое длительное молчание, ибо последние месяцы были для меня сущим адом!
Как здоровье твое и твоего дитя? Искренне желаю вам счастья! Каждый раз, когда я представляю тебя, такую счастливую, с прелестным младенцем на руках, на глазах моих выступают слезы умиления! Пожалуйста, сообщи мне обо всех подробностях.
Ах, милая Энн, я так соскучилась по тебе и так тебе завидую: вы с Джоном теперь живете тихо и уединенно, вдали от этой шумной Лондонской суеты. Ты просто не представляешь себе, какие ужасные вещи происходят здесь!
Я уже писала тебе, что Том отправился на войну, примкнув к новой армии (они называют себя «круглоголовые») и оставив меня с детьми. Я не понимала и не понимаю его выбора: как могли эти люди пойти против нашего добродетельного Короля! Том пытался объяснить мне все: он говорил, что скопил достаточно денег и по возращению хочет купить небольшой участок рядом с вашим. Он говорил дурные вещи о Его Величестве, говорил, что Король нарушил все законы и обманул народ; он мечтал в армии заработать офицерское звание и обещал, что мы начнем новую жизнь, рядом с вашим семейством, когда он вернется. Я не верила ни единому слову и отговаривала его, но он был непреклонен, а в глазах его горело такое рвение, что мне оставалось лишь отпустить его. Дети тоже провожали его, и я бережно хранила в памяти его удаляющуюся фигуру: мне казалось, что я никогда более не увижу его.
Ты знаешь, какой он у меня славный, мой Том. Как он умел и ловок! Ты знаешь, что он был когда-то подмастерьем у гончара, но его пьянство погубило эти начинания! Однако многое он еще помнит: он обучил меня всему необходимому в гончарном деле, чтобы в его отсутствие я могла заработать, продавая горшки и посуду. Благослови его Господь, без него мы бы пропали! Я твердо решила не трогать его сбережений и надежно спрятала их, дабы избежать искушения.
Каждое утро я отправлялась с детьми на площадь и торговала до сумерек. За день случалось получать неплохую выручку, но излишеств мы себе не позволяли. На рынке много чего доводилось мне слышать: говорили, что войска Его Величества разбиты, что сам Король в бегах. К концу года пронесся слух о его аресте…
В декабре в Лондон возвратились солдаты генерала Кромвеля. Слышала ли ты о нем? О, это мерзкий человек! Трусливый и лживый! Он поклялся снести голову нашего возлюбленного Короля вместе с короной!
Мой Том тоже оказался среди вернувшихся. Но, дорогая Энн, как же он переменился! Когда я на площади увидела его марширующим в строю, то не сразу признала: он стал хромать на левую ногу (был ранен в битве, кажется, при какой-то деревеньке… Нейзби. В волосах его серебрилась седина, лицо будто окаменело, глаза же были просто ледяные! Я не сдержала детей, они бросились к отцу, кричали ему, бежали за строем, но он и не взглянул в их сторону, а Дороти даже оттолкнул, когда она попыталась обнять его колени. Моя девочка потом весь вечер проплакала, Джек пытался ее успокоить.
Муж вернулся поздно, и мы молча сели ужинать. Дети давно спали. Том все глядел на меня, а я не знала, о чем с ним говорить, будто села за стол с посторонним человеком. После ужина он взял меня за руку и усадил на кровать: «Теперь ты жена полковника»,— сказал он мне. Я сначала не поверила. Энн, подумай: сапожник Хьюстон — полковник! Забавно, не правда ли?! Но назначение его не принесло мне большой радости.
Мне бесконечно жаль нашего бедного Короля. Я так переживала за его судьбу и, хотя Том вернулся, продолжала торговать на площади, чтобы узнавать новости о Его Величестве.
О,Энн! В первые дни января, кажется, в двадцатых числах мне повезло несказанно: я видела Его Величество собственными глазами. Его провезли по нашей площади под конвоем. Над ним должен был состояться суд.
Я смотрела на нашего несчастного Короля, не отрываясь. Он держался с поразительным достоинством и спокойствием. Одежда на нем была легкая и местами порвана, а эти негодяи, сопровождавшие Короля, издевались над ним. Я отчетливо помню, как от его утонченного лица струился пар дыхания, так было холодно. Его длинные влажные волосы ниспадали на плечи, и глаза Его Величества слезились, не то от мороза, не то от отчаяния. Он был не так ухожен, как я его себе представляла, был не брит, но все равно вид у него был возвышенный. Короля провезли совсем близко от меня. Я долго смотрела ему в след и совсем зазевалась. Какая же я дурочка, милая моя Энн: пока я следила за Его Величеством, у меня из под носа стащили несколько тарелок и кувшин.
Город ожил и закипел. И каждый день перед зданием суда собирались толпы людей. Знаешь, что они кричали, Энн? Они кричали: «Суда и казни!». На площади теперь говорили лишь о судьбе Его Величества. Ходили слухи, что все европейские государи против суда, и что, того гляди, французы пришлют на подмогу Его Величеству армию.
Том каждый день приводил в дом друзей. Но они не пили: они горячо обсуждали события дня. Так я была в курсе всего, что происходило. Когда кто-то осудил благородного Лорда Ферфакса за его отказ учувствовать в этом недостойном честного человека суде, я одна заступилась за Него. Друзья мужа и сам Том осмеяли меня, сказав, что я ничего в этом не смыслю. «Не слушайте эту глупую женщину,— сказал муж своим гостям.— Она не видит ничего, кроме своего обожаемого короля».
Ах, дорогая Энн! Мое сердце в эти дни разрывалось от горя, и мне мнилось, что некому пожалеть нашего измученного Государя! Его судьи не желали щадить его и не хотели даже выслушать.
Когда я узнала, что мерзавцы-обвинители отказами Его Величеству в теплой одежде, я не могла более удержаться. Взяв связанный для мужа шевиотовый свитер, я отправилась на площадь к зданию суда. Все мысли мои улетучились, и лишь непреодолимое желание хоть чем-то быть полезной нашему Государю влекло меня через толпу. Ты, верно, посмеешься над моей наивностью! Но мне удалось вновь увидеть Его Величество! Он вышел из зала и в сопровождении солдат должен был проследовать к карете.
На нем не было лица. Кожа была мертвенно бледна, а глаза устремлены в небо. Он беспристрастно слушал проклятья и брань обезумевшей толпы, но губы Государя едва заметно шевелились: я уверена, он читал молитву! О, наш несчастный добродетельный Король! Он оставался чист перед Господом даже в своем унижении!
Государь приближался и уже почти поравнялся со мной. «Ваше Величество! Ваше Величество!»,— неистово кричала я, но голос мой тонул в общем гуле проклятий. Когда же Король поравнялся со мной, я бросила ему свитер. Он упал к ногам Государя. Его Величество заметил это и, остановившись, стал вглядываться в толпу. И я встретилась с ним взглядом… Глаза его были похожи на глаза Спасителя: большие и полные страдания. Он благодарил меня одним лишь этим взором. Все внутри меня замерло, и я едва не плакала от смущения и счастья. Однако забрать мой дар Государю не позволили солдаты. Едва он нагнулся за свитером, конвоиры выхватили его из рук Короля. Его Величество проследовал под их надзором далее к карете, после чего был стремительно увезен от зала суда.
Суд длился до конца января, когда над городом разнесся страшный приговор, гласивший: «Карл I Стюарт, убийца и враг добрых людей нации, должен быть предан смерти через отсечение головы». Я была поражена настолько, что в тот день свернула торговлю еще до полудня и, вернувшись домой, с трудом смогла заняться домашними делами. Мужа не было дома: он уехал посмотреть участок земли для покупки. Я твердо намерилась назавтра присутствовать на казни, чтобы быть с Государем до самого конца.
Это произошло 30 января. К дести часам утра у места казни, на улице перед Уайт-холлом уже собралось много народа. Я смешалась с толпой, но старалась подойти как можно ближе.
Первым на эшафот взошел палач. Его сумрачное лицо не было скрыто маской. Я видела его глаза: в них сквозило сомнение, а руки его дрожали от волнения. Мне показалось, что он не готов был исполнить приказ.
Постепенно известные особы прибывали к месту казни. Видела я и самого Кромвеля. Генерал — человек немолодой, совершенно непривлекательный. Уверенности в его чертах было не более, чем у палача. Да и сам генерал более палач, чем человек, выполнявший его приказ. Лицо Кромвеля вызвало у меня отвращение, ни с чем не сравнимое: как смел этот негодяй даже помыслить о суде над благородным нашим Государем!
Его Величество появился самым последним. Он шел пешком от дворца и ежился от нестерпимого холода. Он был так спокоен, о чем-то мирно беседовал с одним из сопровождавших его солдат.
Сердце мое сжималось от боли и жалости. Короля возвели на эшафот, и кто-то из обвинителей потребовал от него последнего слова. Государь говорил сдержано и отчетливо: он обвинял своих подданных в том, что вместе с Кромвелем они возжелали править страной. Я не помню точных его слов, я была слишком напугана.
Когда Государь окончил речь, разразился шквал негодования. Кто-то выкрикивал проклятья Королю, кто-то называл его Карлом Кровавым, еще кто-то требовал его немедленной смерти.
Палач неуверенно двинулся к Его Величеству и тихо попросил Короля о чем-то. Встав на колени, Король в последний раз поднял глаза к небу. Крики прекратились, и над улицей повисла тишина. Слезы застилали мои глаза, и я видела все, как в тумане. Его Величество закончил читать предсмертную молитву и положил голову на плаху. Когда палач занес топор, Государь зажмурился. Я, как ни хотела, не могла отвести глаз.
Топор молниеносно со страшным хрустом упал на шею Короля. Голова его полетела к ногам палача и уже на помосте раскрыла глаза. Мертвый их взор, как мне показалось, был устремлен прямо на меня…
Боже мой, Энн! Прости меня, но более я не могу писать об этом! Воспоминания еще свежи и так ужасны! И по ночам, в своих снах я все время вижу лишь эти моменты: голова нашего убитого Короля смотрит на меня глазами, полными ужаса. Будь же прокляты эти бессердечные, трусливые негодяи, эти мерзавцы, цареубийцы! Чтоб никогда не спать им теперь спокойно! Чтоб им в аду гореть, и Кромвелю — первому!
Но все еще будет хорошо, я убеждена, милая Энн: наша с Томом жизнь входит в привычное русло, наши дети здоровы и снова счастливы, а воспоминания сглаживаются со временем. Том все-таки приобрел земли поблизости от ваших. Ждите скорого нашего приезда! Но, умоляю, не спрашивай меня ни о чем при нашем свидании и не вздумай волноваться обо мне. Береги себя и своего младенца. А когда мы увидимся в скором времени, тогда еще вдоволь наговоримся и наплачемся вместе. Как мне не хватает твоего понимания, дорогая моя подруга!
За сим, хочу проститься с тобой. Да сохранит Господь тебя, Джона и ваше дитя!
Твоя Хелен
Лондон,15февраля 1649года
зима 2005