День был особенно хорош, но уже к обеду появилось странное ощущение. Что-то вот-вот должно было случиться.
И сразу пошло на ум, что жара в этом году особенная. И что на юге видели лазоревую саранчу. И странные дымы встают из-за горизонта в душные лунные ночи.
И что где-то, по слухам, в соседнем дворе, из-за внезапного молчания за столом немедленно сам собой родился полковник ГБДД о двух головах, предлагавший всех мочить в модернизированных нано-сортирах.
И все старики, седые и неадекватные, как мифическая птица Лунь забытой династии то -ли Инь, то ли Янь, в один голос твердили, что все эти приметы верные. Что все это либо к лиху, либо к худу, но уж точно не к добру.
И что перед самой коллективизацией было точь-в-точь так же. И по телеку показывали такую же муру по всем каналам. И кончилось все "Лебединым Озером" в прайм-тайм и без рекламы.
А потом сразу в четыре утра оказалось, что подорожала водка и доллары, и в Минске и в Киеве уже не наши, и что царя успели за ночь не только свергнуть в Москве, но и расстрелять в Свердловске, переименованном за это в Ё-бург вовеки веков, аминь ему в грызло.
И что волновались тогда так же стрельцы на южных блокпостах и в полярных казармах. Шептались, мол, царь-то ненастоящий. Мол, настоящий, Владимир, в мавзолее лежит, проолифленый. А это сын его - то ли от Иннесы Армяндт, то ли от мадам Клико, то ли от Луначарского, кто их там питерских неформалов разберет, куда они ночами через финский залив на немецких опломбированных галогеновагонах с мигалками мотаются. Может и в Голландию, вот и нахватались.
А кто говорил, что теперешний царь и вовсе от невыносимой народной любви и проститутки Троцкого, но того давно убили в Угличе, ледорубом. Ну, так на то они и старики. Им не впервой показания давать. А правду они уже и сами не вспомнят. Ни за что. Не та закалка.
А сразу после обеда принесло от Ледовитого Океана целую эскадру облаков с освинцованными днищами, и не стало солнца. Но это и к лучшему, порешили степенные взрослые мужики и потянулись к магазинам.
Оптимисты, естественно, за водкой. Похоже, скоро будет что праздновать. Пессимисты, что тоже неудивительно, за водкой. С ней не так страшно, да и может, кого придется помянуть. Реалисты, те поступали иначе. Сначала в магазин "Охота и рыбалка" за патронами. Потом в аптеку за бинтом и стрептоцидом и только потом за водкой. И тратили уже все до рубля.
И навалившаяся к вечеру на город пятница не задалась. Алкоголь в организме усваивался, а радость не приходила. Пили прямо на рабочих местах. Суровыми мужскими компаниями. Пили, не беспокоя звонками забытых любимых и тайных подруг. Пили, не отрывая от дела жриц возмездной любви, которые, уже все понимая, вели себя дежурно и отдавались профессиональному долгу без огонька.
И только непривычно сильно захмелевшие юнцы из местного талибан-югенда пытались заступать путь матерым, забуревшим от крови и власти волкодавам. Но те были не в настроении драться зря. Берегли силы для того, что случится вот-вот.
И наездники на перекрашенных джипах с лицами, сошедшими с картин Босха или карточек Ломброзо, силились увидеть будущее в запотевших хрустальных шарах, наполненных водкой. И что-то грезилось им.
Но как-то быстро и сам собой улегся, умостился, скукожился в лапах ночи город, надеясь провалиться в заслуженный трудовой сон.
И только те, кому спать было нельзя, почувствовали, как падает атмосферное давление, и как накатывают на город ледяные хлысты далекой арктической бури. Как наполняется воздух сырою хмарой, начиненной осколками зеркала снежной королевы, пропитанными древним сонным гиперборейским ядом.
В такую погоду рачительный хозяин не выгонял на улицу собак, а сам лично, ощущая уже совещенную бесполезность этого, шел проверять засовы, заборы, замки, датчики объема и движения. И старался не проверять посты.
А на этих постах, подхваченных океаном мглы, потихоньку накатывали на бдительных операторов отчаянная тоска и неясные предчувствия. И свербело в мозгу желание заглянуть в ствол верной помповухи, нажав при этом на спуск пальцем ноги.
И дежурный по городу капитан в предчувствии необратимых грядущих событий закрылся в кабинет и щелкал мышкой по сайтам платных знакомств в поисках настоящей любви. Время от времени его заносило к самым махровым Геям, и тогда он судорожно глотал кислый растворимый кофе, уже прекрасно понимая, что все это не к добру.
И брошенные на произвол ночи патрули расползались с отмеренных кармой и уставом маршрутов в поисках утраченного мужества по относительно злачным местам. Спешили получить утешение от самых всепогодных жриц бессмысленного секса и торговцев спиртосодержащими суррогатами. При этом они тешили себя мыслью, что семь бед и только один на всех ответ. И он не за горами уже.
И у всех уполномоченных УР телефоны надеялись на понимание абонента. И заслуженный истребитель мин, седой и мудрый коккер - спаниель Усама, силясь разглядеть за облаками мишень луны, тоже чего-то ждал.
И сам полномочный гарант исполнительной ветки власти, сам фаллический символ безопасности и процветания под сенью конституционного порядка, сам полковник Арарат Чуркенян тяжело ворочается на тугом матрасе. И супруга его, жаркая и круглая, как "буржуйка", скалится чему-то во сне. Но это как раз очень нехорошая примета. Полковник знает это точно. По собственному печальному опыту.
И даже городская достопримечательность эксгибиционист - каннибал Терещенко, жертва собственного непростого либидо и равнодушия общества, испуганно жмется к фонарям, ловко пряча бензопилу под длинным серым плащом, и старается унять дрожь в голых коленках.
Он с непонятной завистью смотрит на темные окна фешенебельных квартир, где за тяжелыми шторами тяжело ворочаются в потном полузабытьи чиновники, депутаты, прокуроры. Хозяева жизни для успокоения шепчут в подушки четырнадцатизначные пароли к счетам в далеких от смутных и черных предчувствий швейцарских банках.
И только безбашенные таксисты, как стая моторизованных акул, прочесывают серые улицы на серых машинах без номеров. Им уже нечего терять. И нечего бояться. И каждый в душе Будда или хотя бы Буффало Билл. И из каждой магнитолы - Цой или Шевчук.
И только влюбленные, забыв про погоду и время, целуются по подворотням и скверам с особенной яростной страстью. Навсегда выходя за рамки всех разумных приличий. Но им то как раз можно. На них только вся надежда. Они заняты полезным и святым делом. Они топят в нежности то предчувствие, что не дает спать остальным.
То дикое предчувствие, что Сан Сальвадор Дали написал в приступе лютого страха. То страшилище, что свернулось уже в лоснящееся антрацитовое асфальтовое кольцо силы вокруг города. То, что на картине, о которой пел Юрий Шевчук.
И имя его "Предчувствие Гражданской войны"