В тот летний знойный день всем нам хотелось выспаться как следует, потому что был выходной. Накануне после работы долго не могли угомониться, зная, что завтра не будет подъёма в шесть утра. Пели под звёздным небом под гитару, рассказывали всякие интересные байки и даже танцевали под магнитофон. Хотя только что казалось, что ноги уже передвигать невозможно...
Подняли нас как только рассвело, никто сразу не мог понять в чем дело. Во дворе возле пищеблока работал мотор полуторки. Ребята ругались, голова гудела от недосыпа и плохо соображала. В стройотряде был сухой закон и местные это знали, потому никто не ругал нас, что мы словно с похмелья. На нас рассчитывали. Горел лес.
Предупредили, чтобы мы взяли воды для питья, надели х\б с рукавами и на голову лучше платки всем и парням тоже. Сапоги обязательно. Лопаты, ножи, топоры...
Через десять минут мы уже тряслись по просёлочной дороге, теряющейся в лесу. Остановились у просеки, и первое - это жар, как в духовке. Жар отовсюду. Сначала обжигало лицо, потом немного привыкли. Нарезали веток, чтоб забивать пламя и начали рыть траншеи, чтоб отрезать от пожара остальную, еще не горелую часть леса, примыкающую к деревне. Лес горел низом, горел торф. Иногда огонь вырывался на поверхность и начинал бушевать и пожирать мгновенно всё, что на пути, тут надо было отходить. Забивать пламя можно только пока оно еще не разбушевалось всерьёз. Приближаться с ветками к огню было мучительно, жар был нестерпимым.
Мы быстро стали похожи на африканцев, ручейки пота промывали светлые дорожки на лице, которые снова чернели. Дышать становилось всё труднее. Траншеи рыли навстречу друг другу, перекликались. Поначалу шутили, потом уже не до того было.
Местные окапывали с другого фланга. Ждали вертолёт с какой-то огнетушительной смесью. И вот траншеи были готовы, сколько времени длилась эта битва мы не имели представления. Шумело в ушах, пульсировало в висках. Нас звали уже к грузовику. Привезли молока в огромном бидоне из совхоза. Шли мы на зов из глубины леса еле-еле, ноги не слушались.
И вдруг я увидела, что иду по земле усыпанной черникой. Листиков на кустах не было, одни ягоды. Хотелось пить, и я решила засыпать в рот горсточку ягод. Но это были горячие ягоды, они лопались от прикосновения, было похоже на черничное варенье. Тогда я и Серёжка из нашей бригады присели на четвереньки и стали брать ягоды прямо губами. Целая поляна жареных ягод!
За этим занятием нас застал ветер, который крепчал с каждой минутой. Мы еще слышали обрывки голосов наших ребят и побежали на голоса. Но вокруг нас начали падать деревья. Ноги, отставали и точно вязли в черничном повидле, так бывает во сне. Падали огромные сосны. Стало страшно бежать, хотелось угадать откуда рухнет дерево? И вдруг, я отчетливо услышала команду: Всем в машину! Что еще кричали не расслышала из-за какого-то сильного шороха и в этот момент меня прокатом стукнуло слева по голове и плечу, сорвало рукав гимнастёрки.
- Ты с ума сошёл! - крикнула я Сережке, потому что мелькнула мысль, что это он меня шарахнул какой-то огромной веткой. Тут в глазах у меня лес зашатался, и я едва удержалась на ногах.
- Ты цела?! - кричал подбегавший Серёга, - тебя чуть деревом не накрыло!
Мы побежали, держась за руки, а деревья всё падали... Командир уже психовал: - Куда вас понесло?! Из кузова подавали руки, но я не могла найти сил для толчка. Плечо кровило. Серёга подсадил снизу и я буквально ввалилась в кузов. Тут же мне протянули кружку молока, кто-то платком вытирал кровь.
- Болит? - спрашивали меня, а мне тогда было совсем не больно, только гимнастёрку жалко мамину фронтовую...
Было уже восемь вечера, когда мы вернулись с пожара. Есть никто не мог. Умылись кое-как, напились холодной воды и попадали спать. Никто не пел. А выходной у нас был один. Завтра нас ждал подъём в шесть утра, кирпичи, песок, щебень...
Это было в 69-ом году под Лугой. Сейчас, когда полыхает по всей России, пишут, что не везде даже тушат жители пожары. Наблюдают. Не верится как-то...