Глава Двадцатая. В ЛОВУШКЕ
– Кто к нам пожаловал! – заговорил тщедушный старичок в потёртом халатике поверх тельняшки, прикрывающей дряблую кожу, наспех натянутую на хилые рёбра. Он засеменил навстречу гиганту на корявых ножках и, поравнявшись с ним, задрал голову вверх и, юродствуя, запричитал: – Да-да! Настоящих мужиков всё меньше. Экология, табак, водка сделали-таки дело. А тут такое сокровище! Эх-эх, да за такую стать любая баба готова на спинку хоть в 2 секунды пасть! Хе-хе!
Костя поморщился. Скабрёзности не любил.
– Извиняйте, батько, но я Вас не знаю, – промычал он, дёрнув шеей, отталкивая протянутую старческую длань, потянувшуюся к нему. Старичок хотел похлопать его, как коня – по холке. Заметив, что его жест неприятен, он засмеялся и проворковал:
– Напрасно, напрасно, Константин Викторович. Вам бы следовало помнить своих тайных почитателей. Ох-ох! И отчего это у всех крупных самцов такая короткая память!.. Ну, ладно, не стойте, проходите, поговорим. Глядишь, и вспомните меня.
Костя проследовал в глубь комнаты и, усаживаясь на табурет, предательски скрипнувший под ним, ответил:
– Я дуже помню, кого знаю. Вас не знаю. Представьтесь.
– Эксперт-криминалист в отставке, полковник медицинской службы запаса Вениамин Борисович Каин. Разве ничего не говорит Вам?
– Гм! Тильки фамилия чудная. Чи библейская, чи ни... Каин!
– Да уж, да уж! Э-хе-хе! Сколько с фамилией я натерпелся, Костя, знали бы! Ну да, ладно. Значит, не вспомнили. Ну что ж, тогда придётся кое-что напомнить, если не возражаете.
– Не возражаю. Давайте.
– В 1984, кажется, году вместе со своим приятелем Васей Гусевым загремели вы на «губу». Дело, конечно, старое. Но ведь было. Было, да? – Костя, краснея, кивнул. – Хорошо, хоть это не забыли. Помнится, тогда вы «духам» сплавили несколько баночек сгущёнки... Нет-нет, не возражайте. Я знаю, начнёте говорить, что не сплавили, что зъили, и всё такое... Э-хе-хе! Буев мог бы вас вдвоём с товарищем раскатать как блин с маслом. Трибунал, знаете ли... Ну, да спасла вас Ваша, Костя, конституция. У-ух! Красавец. Нечто можно этакую-то красоту в дисбат? Никак не можно...
– Ну, и шо?
– Шо, – передразнил Каин, – Ридна мова, мать твою. Небось с покойным Владимиром Афанасьевичем по-русски лопотал, а, Кость?
Старичок ухмыльнулся, а по спине гиганта порскнули мурашки.
– Откуда про него известно? Вин може и жив, – пробормотал Кийко. Каин махнул рукой и сплюнул под ноги, – А плевать в избе погано!
– Ничего. Это я твою глупость сплевываю.
– Мы на брудершафт не пилы, – насупясь, буркнул Кийко. Он всё ещё не понимал, что за человек перед ним и что это за странные разговоры. А старичок ухмыльнулся и поддал жару:
– Ещё выпьем!
В дом вошёл один из мужчин, подвозивших Костю с вокзала. Кийко скользнул по нему взглядом и спросил:
–Значит, заманилы?
–Ха-ха! Заманили его, вишь ты! А не сам решил рвануть в старинный казацкий город на Яике*)? Тоже мне, Портос! Только пасыночек твой не Д,Артаньян, Костя, да и Таня далеко не Констанция!
– Значит, за нею охотитесь, что ли?
– За нею никто уже не охотится, потому как в списках живущих на этом свете такая больше не значится.
Константин напрягся, огромная ручища непроизвольно свелась в кулак, и это движение моментально было замечено вошедшим.
– Охолони, парень, – спокойно заметил из-за спины тот и положил великану руку на плечо. Костя слабо повёл им, но кулак разжал.
– Ну, хорошо, – примирительным тоном проговорил Каин, – не будем играть в кошки-мышки. У меня к ней свой, так сказать, интерес. Я не из ведомства, что устроило охоту, а потом поверило, что девчонка погибла. Я и не от Царя и его братвы...
– Кого? – не понял Константин.
– Хе-хе! Был такой большой человек, теперь уж нету. Это вот мне, Каину, боженька добрый отмерял срок немереный, а «зэку» Соколову по кличке Царь срок-то скостил.
– Царя, чи як там его, Соколова, не знаю, николы не бачив. И зараз не пойму, що за таке? Колы Вы ни з бандитив, ни з органив, то откуда?
– А оттуда, мил человек, оттуда, – старичок выразительно указал большим пальцем правой руки в потолок, скрестил руки на груди и, глядя хохлу прямо в глаза примолвил: – Много, много на свете есть разных... хе-хе... ведомств! Недаром сказано: имя им легион!
– Загадками говорить изволите, батько. Трохи поясней никак?
– Куда ж ясней, мил человек! У одних свой интерес, у других – свой. И у меня есть интерес. Я, так сказать, человеческой породой интересуюсь. Вот порадовался на старости лет, такой экземпляр вижу.
– Где Татьяна? – перебил Костя, – Я за ей приихал, а не лясы точить. Колы немае, прощевайте, зараз до хаты поворочу...
– Упорхнула птичка. Прямо из-под носа. Встретилась давеча тут же с одним, и была такова. Да ты не беспокойся, вреда-то ей от меня никакого. А то, может, и польза вышла бы, как знать... Эх-хе-хе! Я ж, можно сказать, у самых истоков стоял всего этого безобразия.
– О чём это?
– А вот ты послушай. А, послушавши, подумай, имеет смысл тебе со мной дело иметь или нет. В 1947 году Лаврентий Павлович (помнишь такого?) направил меня на работу во вновь созданный 13-й отдел МГБ. Начальники-то всякие за полвека без малого приходили и уходили. Всякие бывали. А моя скромная персона одна-одинёшенька оставалась. А как без меня! Я, почитай, над всеми начальниками начальник. Хе-хе! Документация на режимном объекте – сам понимаешь.
– Як же уцелел, колы усих пересиделы? Тайны державнии каже...
– Смешной вопрос – смешной ответ. Расея-матушка на бардаке да на авось стояла и стоять будет. Сколь бы ни придумывали порядков, всегда сыщется непорядок. Когда меня на пенсию спровадили, в отставку, то есть, в кадровой службе кое-что не так записали. Вышло: про меня забыли. Вроде как с Татьяной Кулик вышло: есть человек, а по документам – и нету его. Я тебе больше скажу, я раз в год или два на свою могилку езжу. Хе-хе! Похоронили меня официально. Так и значится на надгробии: «Каин Вениамин Борисович. 1905 – 1977». Всё! Нету меня!
– Дела! – присвистнул Костя.
– Именно что, дела! А теперь сиди и слушай внимательно. Пока не поймёшь, что творится, так и будешь телком ходить, человечище ты этакий! С середины 60-х годов образовались в нашей конторе две службы, меж собой конкурирующие. Одну возглавил некто Валентин Давыдович Целебровский, а другую – известный тебе доктор Беллерман. А над ними поставили Логинова, тогда ещё полковника. Он, значит, переводом из «пятёрки» – и к нам. Дело давнее. 13-й отдел создали заниматься мозгами человечьими... Погоди, не перебивай. Из Германии попали к нам материалы об опытах Гельвица и всей его весёленькой компании в Дахау, о некоторых других интересных штуках. Попала также часть материалов «Аненербе». Слышал про такую? Это у немцев при Гитлере был такой тайный Орден, всякими мистико-оккультными штучками занимался, в древностях копался и кое-чем ещё. Да-а! Ну, да сейчас речь не об немцах. Берия ба-а-альшой умница был, как сейчас говорят, тему просёк, и давай её раскручивать по-советски! Тем более что к американцам тоже кой-чего попало. И поболее, чем к нам... Так что, считай 13-й отдел прямой продолжатель славных дел Третьего Рейха!.. Хе-хе-хе! – Каин, щурясь, подмигнул то ли Косте, то ли ещё кому-то невидимому, и продолжил с усмешкою в голосе: – Но по-советски, сам знаешь, получается не всегда то, что задумывали изначально. Этак в 70-м или в 71-м стал я замечать, что медицина, а ею к тому времени командовал у нас в отделе Беллерман, стала почти полностью – растёт откуда-то из-за рубежа. Я ещё тогда не думал, что и Андропов имеет «зарубежные ноги»... Хе-хе! Но, наблюдая за Целебровским и Беллерманом, я заметил кое-что и, так сказать, спрятался за легендой, которую уже себе придумал... Но об этом как-нибудь после. Главное, я обнаружил, что опыты Беллермана на людях всё более повторяют то, что творил Гельвиц и его команда, и цель их – вовсе не забота об улучшении образа жизни советского человека, а... Ну, как бы это сказать!.. В общем, профессор мало-помалу создавал из людей этаких полуавтоматов, навроде биороботов. Читал Артура Кларка фантастику?
– Ни, не читал...
– Эх-эх! Тёмен ты, братец!.. Ну, ладно. Слухай, значит, дальше. Главное, Костя, профессор время от времени выполнял заказы на политические убийства в разных странах... Да-да! Ну, ты знаешь, КГБ много таких дел навалял в своё время. Работа Беллермана просто ювелирная была в этой области! Ей-Богу! Всякий раз, когда кто-то уходил в гости к прадедушкам «по приглашению Беллермана», всё выглядело абсолютно естественно и безобидно. Более того, иногда никто и не замечал убийства. Просто объект вдруг начинал делать совсем не то, чего от него ожидали. А на самом деле, это был уже не объект, а его двойник!
Костя присвистнул:
– Так, це ж скильки надо подобрать похожих! Нечто столько е?
– Эх-хе-хе, Костя! Да будет тебе известно, гигантский ребёнок, что человеческих типов не так много, 12 всего, а при современной пластической хирургии... Да и не только в этом дело! Люди видят вовсе не то, что есть на самом деле. Вот возьми мальчика, который влюбился и смотрит на свою пассию. Хе-хе!.. Он, что скажешь, видит все её прыщики, кривую улыбку, косящий глаз и проплешинку в причёски? Не-а! У него гормон взыграл, и видит он красавицу рафаэлеву.
– Ну и що! Казав тоже! Не уси же одну и ту же кохают...
– Это я так, для примера! Не нравится такой, вот тебе другой. Одну и ту же фотку показывали разным испытуемым. Одним говорили, что это выдающийся учёный, другим – матёрый уголовник, третьим, что поэт, четвёртым – злостный алиментщик. И так далее. А потом каждого просили сначала описать внешность словами, а затем – либо, если есть способности, нарисовать по памяти, либо составить фоторобот. Получались принципиально разные люди. Так-то!.. Но ведь и это ещё не всё! Самих себя мы тоже как-нибудь видим и кем-нибудь считаем. И, представь себе, голуба моя, под енто представление себя и дорисовываем. Да так, что сама физическая внешность меняется без всякой пластики. И серьёзно меняется!.. Ну, конечно, второй нос ни у кого за здорово живёшь не вырастет, но такие вещи, как выражение глаз, форма бороды, у кого она есть, бородавки всякие там, это всё – пожалуйте, распишитесь!.. Да, только мы отвлеклись. «Шлюхай» дальше. Я уже давно был, так сказать, официальным покойником, и потому имел полную свободу. Ну, и, понимаешь, как всякий покойник, с интересом изучал жизнь живчиков. В 1985 году страной поставили руководить Горбачёва, проходившего за 3 года до этого «диспансеризацию» у Беллермана на Берёзовой. Кстати, одновременно с ещё двумя известными людьми – земляками Лигачёвым и Ельциным. Ну, как ты понимаешь, у меня нету ни полномочий, ни шпионской техники досконально просечь, чем они там занимались, но могу тебе сказать, роли ребяткам сшили грамотно. Сыграли пьеску как по нотам! Страну развели и насадили на кукан!
Костя опять поморщился. Скабрёзное выражение из лексикона «шурави» середины 80-х было ему памятно, разумеется, хоть и не впол-не понятно. И веяло от него чем-то мерзким. Реакция Кости не осталась незамеченной. Старичок Каин снова лукаво ухмыльнулся:
– Эка ты красна девица, право слово! Небось, сам-то и по матушке никого не послал в жизни?
– Мене нэ трэба! – прогундосил Кийко. Каин расхохотался:
– Хе-хе!.. Ясный пень, що не трэба! На такого, как ты, глянешь, зараз лишние слова сглотнёшь. Ладно, мужик, не обижайся. Мы, офицерьё старое, люди грубые, говорим, как умеем. Ты слушай-слушай... Служил я в 53-м на даче у Самого. Ну, ты знаешь, о ком я... Так вот, приходил к нему один человечек. Интересный такой человечек. Ни в каких документах его отмечать не полагалось. Приказ был. А был он у вождя, так сказать, тайным советником. У него в советниках много людей бывало. Это брешут, что он никого не слушал, а сам дрова ломал. Хе-хе! В том-то и суть, что хозяин умел о-очень хорошо слушать. И мотать на свой ус. В прямом смысле. А этот, о ком говорю, одним из последних приходил. Вскоре вождя хоронили. Так вот, не один он приходил. Сынишку приводил. Уж о чём они там говорили, никто, наверное, не узнает. Но говорили долго, обстоятельно. А после уехали. И не просто уехали! Исчезли. С концами исчезли. Ещё Лаврентий Палыч розыск начал. Уж как он злился! Аж пенсне трещало. Но ни папашку, ни сынишку не отыскали. Потом самого Лаврентий Палыча порешили, как ты знаешь. Потом Маленков с документами перемудрил, и найти кого-либо или что-либо стало почти безнадёжным делом. Но 10 лет спустя как раз по линии нашего 13-го с новой силой искать начали. И особенно старался в поисках Целебровский. Уж как старался – не то слово! Хе-хе... Так вот, значит, найти ему не то, чтоб удалось его, а след отыскался. Ушли папа с сыном в Китай, в Тибет, пропадали там много лет, а всплыли в Прибайкалье. А знаешь, кто опередил Целебровского в поисках?
– Догадываюсь. Беллерман небось?
– Смышлёный! – похвалил старичок и закашлялся, – кхе-кхе... Раскопал он не папашку, и не сына его вовсе, а даже внука. И внучонка этого ты очень хорошо знаешь. Звать его Андрюша Долин...
Костя присвистнул, тряхнув косматой шевелюрой.
– Не свисти, денег не будет! – прикрикнул Каин, – То всё присказка была. Сказка только начинается. А знаешь, из-за чего Долинского дедушку, а потом папашку искали-то?.. Хе-хе! То-то, что даже и не догадываешься. Приятель, в дом которого ты свалился, здешний бизнесмен. Вышнеградский его фамилия. Смешной парень! Он, так сказать, думает со свиным рылом в калашный ряд попасть. Запросто перебежал дорожку самому Целебровскому. За здешние рынки с ним бодался, чудак-человек! То, за чем «дядя Валя» столько лет охотится, перехватил, и думал, что ему всё сойдёт... Хе-хе!.. Не сошло. Игорь Вышнеградский, в общем, так сказать, приказал всем долго жить. Но кое-что после себя оставил. И для тебя, Константин, приветик кой-какой припас.
– Ничого не розумию! – закрутил головой Кийко, утерявший нить повествования, которая до последних слов казалась ему хоть и ускользающей, но пока логичной.
– Не суетись, гарный хлопчик! Зараз всё поймёшь, – с этими словами старичок вышел из комнаты, оставив в недоумении великана, а через несколько секунд воротился с большой картонной папкой в руках. Подойдя к Косте вплотную, он развернул папку и положил на колени гостя несколько листков, извлечённых из неё. Пока Кийко разглядывал странные письмена, запечатлённые белыми закорючками на тёмно-сером фоне ксерокопий, Каин с застывшей на лице саркастической улыбкой любовался им. Наконец, Костя перевёл взгляд на собеседника.
– Це шо за таке?
– А это, мил человек, то самое, за чем охотится Целебровский, чем владеет семейство Долиных и что нашла замечательная девушка по имени Таня, а чудак Вышнеградский сделал немереное количество копий. Это рукопись, предположительно, списочек 10 века с более древнего оригинала. Я, так сказать, как только стал покойником, посвятил свой досуг изучению кой-каких древностей и кое-чего сам накопал по теме. Разбираюсь, можно сказать... Хе-хе!.. Разумеется, таких ценных находок не сделал. Но могу понять, отчего вокруг этой темы сыр-бор. Ты, верно, знать ничего не знаешь о таких вещах, как например, дощьки изенбековы*)?
– Первый раз слышу, – признался Костя.
– Тёмен ты, братец! – снова приговорил Каин, – В своё время один белогвардейский офицер при отступлении от красных прихватил один раритет такой же древности, который потом, спустя много лет всплыл в Америке, разумеется. Штаты – это такой гигантский склад всего, что плохо лежит... Хе-хе!.. Так вот, то деревянные дощечки с текстом ещё одного древнерусского памятника. Велесова Книга называется. Помнится, в своё время и «Слово о полку Игореве» пытались объявить подделкой графа Мусина-Пушкина, что хранил подлинник. И те же ребятки, так сказать, которые потом искали и уничтожали другие артефакты, немало потрудились, чтобы тот подлинник сгорел в пожаре 1812 года. Как знать, как знать! Не была ли вся та война затеяна с одной единственной целью – пожечь в Москве русские древности. Нашли для этого дурачка Наполеона, внушили ему, что он спаситель Европы, ну и натравили на русских. А чем такие дела всегда заканчивались, известно. Хе-хе!.. Что ливонские с тевтонскими рыцарями рыб на дне кормят, что ляхи в болоте гниют, что Наполеошка сгинул на своём острове, что Гитлер рассыпался в пепел во дворе своего бункера. Все эти истории всегда кончались одинаково. А умному человеку в ентой книжице, – Каин похлопал ручонкой по папке, – можно уловить ответы, отчего такое и как такого избежать. Потому как сия книжица не простая. И называется по особому. «Вещеслов». Уж и не знаю, сколько ещё по Руси сохранилось таких памятников. Но в последние полтора столетия за ними такая жестокая охота идёт – ни в сказке сказать, ни пером описать... Ну что, хлопчик, уразумел теперь, куды вляпался?
Костя молча кивнул, сложил листы на коленях и протянул их Каину. Старичок принял их, вложил обратно в папочку, завязал на узел тесёмки и протянул её Кийко. Тот недоумённо вскинул бровь на странного дедульку.
– Это, братец, теперь твой экземпляр. Я ж говорю, что Вышнеградский, мир его праху, наштамповал бисову тучу копий, пока Татьяна тут ошивалась.
– А де ж вона теперь? Я в такую даль пёрся не за...
– Дурррррррррак! – рявкнул Каин, перебивая, – Пойми же ты, великан безмозглый, что теперь, когда есть столько копий, Целебровскому нет более нужды её преследовать. Он уже всяко не станет единственным обладателем древних знаний. Так что скоро объявится твоя беглянка, не боись!
– Колы объявится-то?
– Колы надо, и будэ! – кривясь в гримасе, передразнил Каин, –
А тебе, «шлюхай» сюды, самое время вострить лыжи обратно – до дому, до хаты! С рукописью впридачу. Понял?
– Я тильки одного не понял, – вздохнул Костя, принимая в свои лапы папку с Чёрной Книгой, – А що зробилось с хозяином цей хаты Вышнеградским? Ведь, я бачу, он с Таней пообщался?
– А то и зробилось! – зло бросил Каин, – тоже мне, Робин Гуд! Один против системы попёр, и думал, так ему это сойдёт. Шалишь. Против системы могут только покойники переть, – старичок хохотнул, тряхнув головёнкой, – Хе-хе!.. Вот я, например.
Костю слегка передёрнуло. Он встал, ощутив, как за спиной незримо присутствующие при разговоре люди пришли в движение. От полученной информации голова шла кругом. Древняя рукопись... Схватки спецслужб... Бандитские разборки... Фантасмагория какая-то! Однако против очевидного не возразишь.
– Ну, и куда ты собрался, мил человек? – раздался голос одного из мужчин за спиной, – На ночь-то глядя... Да и билетов обратных у тебя небось нет. Ступай за мной. Переночуешь здесь, в подвале, а наутро принесут тебе билеты, и чтоб духу твоего больше тут не было, понял?
– Как тебя хоть звать-величать, благодетель? – усмехнулся Костя и получил в ответ исчерпывающее:
– Я Ганя. А вот он Козырь. Каина ты уже знаешь. Пошли. Сказано, завтра, значит, завтра. Утро вечера мудренее. Спать пора.
Ночь прошла беспокойно. Костя в душноватом подвале не мог сомкнуть глаз, едва пристроившись на небольшом диванчике. Звуков с верху не доносилось никакх. Было тихо, как в бункере, и эта тишина давила на перепонки посильней любого шума. Тщедушный Каин, тем временем, возился с какими-то бумагами, фотографиями, перекладывал с места на место, о чём-то шептался с Козырем и был явно не в духе. Таинственный мирок странного дома на окраине Атырау вибрировал, дрожал, живя своей странной жизнью, как будто бы не зависимой от воли населявших его существ. Несколько дней назад это был Вышнеградский, в своё время отстроивший этот дом под себя и несколько лет кряду успешно обживавший своё жилище, потом здесь появилась гостья, которую он поджидал, никак не допуская мысли, что заветная встреча окажется для него роковой. После, едва девушка покинула дом, где провела 2 дня и 2 ночи, здесь вспыхнул краткий кровавый бой, результатом которого было двое раненных с нападавшей стороны и один погибший с защищавшейся – Игорь Вышнеградский, но ни милиция, ни какие-нибудь наследники не появились после его гибели, и на следующий день в доме появились Каин, Ганя и Козырь, стремительно прибравшие следы вчерашнего побоища и изготовившиеся ждать гостей, и вот первый гость прибыл, ему всучили Книгу и торопят покинуть дом...
Какая-то нереальная реальность задавала последовательность событий вокруг и внутри этого дома. И не было в ней ничего внятного простому человеческому разумению. А Костя, и малой толики фактов здешней жизни не знавший, просто ощущал неладное, и оттого никак не мог задремать. Не слыша сквозь толстые стены, он, тем не менее, неведомым чувством улавливал, что наверху тоже не спят, что-то происходит, куда-то выходят, о чём-то с кем-то переговариваются люди, потявкивает пёс, негромко, но тревожно, обозначая явное присутствие неподалёку чужих, светит полная луна, усугубляя охватившую всех странных обитателей «заколдованного места» бессонницу. Он разглядывал мысленным взором её круглое белое лицо и думал о превратностях судьбы, забросившей его в очередной раз чёрт-те куда. Где-то около трёх часов, когда круглый сияющий диск перевалил на ту половину, которая уже не освещала окна дома, в памяти всплыл образ Аннушки, и у Кости защемило сердце. На протяжении лет ни разу не возникало в его душе чувства, подобного тому, что испытывал он к этой женщине, много старше себя. Кроме неё, не считая непутёвого её сына и его девушки Тани, из-за которой оказался он сейчас здесь, не было для него теперь в жизни никого. Перебирая в памяти лица и имена, Костя равнодушно скользил по встающим за ними образам, и ни на один не откликалось сердце, ровно выстукивавшее – тук-тук... Покойный капитан Никитин, в своё время, наверное, много сделавший для него... Тук-тук... Тук-тук... Никакого волнения. Армейский приятель Васька Гусев... Тук-тук... Никак! Исчезнувший, словно в воду канул, бывший товарищ по «Памяти» умница Андрей Долин... так-тук... тук-тук... Дима Локтев. Тут, скорей, даже некоторое отвращение к бывшему товарищу, ещё недавно казавшемуся важной в его жизни персоной. Краевский с Чукиной и Саидом Башировым... Вся эта «афганская» тусовка, которой ещё недавно он так гордился и радовался... Просто тук-тук... Беллерман... Эх, даже вспомнить противно... Он, конечно, гадкий человек. Да и опасный, как ни крути. Но – всё равно тук-тук... Адвокат Вольфензон, на кого ушла куча денег... Ровно то же самое: тук-тук... Бывшие деловые партнёры, все дельцы и жулики мира сего... Даже не тук-тук, а «пусто-пусто»... Такого понятия, как школьные друзья, для Кийко вообще не существовало. Ну, какие друзья, если пришлось поменять в связи с переездами семьи 4 школы, и все одноклассники были друг другу в достаточной мере чужаками, а по прошествии лет и не вспомнить уже, как и звали кого. Тук-тук... тук-тук... Однополчане, разбросанные по всей некогда единой стране, изредка давали о себе знать короткими записками или открытками, год от года всё более редкими. Нет, нету ощущения полкового братства. Тук-тук... Так же, как не возникло такого ощущения с «афганцами» родного города. Вроде бы и есть среди них люди, вызывающие больше симпатии, нежели прочие остальные. В том, конечно, и сам виноват. Слишком глубоко влез в это дерьмо «общественной работы». Сейчас уже и не вспомнить, с каких таких радостей – не то Локтев уболтал, не то сам на что-то «повёлся». Так что все нормальные пацаны оказались отрезанными. Тот же Васька Гусев. В лучшем случае, знакомцы, приятели, просто товарищи. Но не друзья!.. Если только по несчастью. Сплошное ровное «тук-тук»!
Под утро, занятый воспоминаниями о каждом знакомце, с кем когда-либо встречался, виделся, Костя ненадолго забылся тяжёлым сном. А в этом время вокруг дома начали происходить непостижимые вещи. Без четверти пять, у глухого забора дома напротив остановилась серая «Ауди» с тонированными стёклами, за которыми было не разобрать, сколько в машине человек и чем они занимаются. Внимательный наблюдатель отметил бы: судя по антенне на крыше иномарки, машина снабжена рацией. В квартале от неё, перекрыв въезд в переулок, встала «фура» с прицепом. Включив аварийные огни (якобы неисправность) водитель, тем не менее, не предпринимал попыток развернуть громоздкую машину, освобождая проезд, а преспокойно дремал на водительском месте, заглушив мотор. Наутро, если кому из обитателей окраинного переулка понадобится выехать в город, не сможет. Около половины шестого, когда в домах оживало движение, во дворах слышались звуки, и первые прохожие появлялись на улицах, лишь этот переулок оставался пустынным. Два человека всё же появились. Менее всего напоминая местных жителей, занятых своими повседневными утренними делами, они не спешили к колонке за водой, не торопились на работу, не приводили в порядок себя или свои вещи. Чем ещё могут заниматься по утрам люди? Эти двое, точно пенсионеры на отдыхе, медленно прогуливались по пешеходной дорожке вдоль переулка взад и вперёд. Руки их были спрятаны в карманах пальто, на редкость одинаковых и невзрачных. В богатом Атырау так не одеваются даже служащие самой бедной конторы. Лица двух странных прохожих, как нарочно, прикрытые шляпами, были столь же маловыразительны, как и их одежда. Они неспешно брели молча, не обращая внимания ни на что вокруг, словно лунатики или заговорённые. Шли хоть и медленно, прогулочным шагом, вразвалочку, но отчётливо в ногу. Так ходят военные. Они появились с противоположного конца переулка, не перекрытого грузовиком, уходящего в открытую степь, где нет ни жилища, ни пристанища, точно с неба свалились. Там, в мерцающей пустоте степи, открывающейся за последними строениями городской окраины, не было видно ни машины, на которой они могли бы приехать, ни вертолета, на котором могли бы прилететь, ни даже НЛО. Да и тихо было вокруг. Не пришли же они пешком за несколько сотен километров?
Ночь проведшие без сна Козырь и Ганя мгновенно учуяли опасность, исходившую от появившихся по ту сторону людей и машин, хотя видеть их не могли. Накатом подъехавшую серую «Ауди» распознали по шороху протекторов. Неслышно ступающих в ногу двоих странных «пенсионеров» – по поведению пса. Тот вскочил, стал внимательно втягивать ноздрями воздух, задрав голову, однако голоса не подавал, лишь тревожно поставил домиком уши, принял боевую стойку и слегка оскалился, готовый к схватке. Без четверти шесть из дома вышел Каин. Бросив взгляд на людей и собаку, он моментально оценил обстановку.
– Ну что? – вполголоса процедил он, – Кхе-кхе... Началось?
– Похоже, – ответил Козырь.
Старичок прикрыл глаза, встав лицом к солнцу с широко расставленными глазами, и начал медленно поднимать руки ладонями вверх. На лице – ни тени волнения. Руки, напротив, подрагивали, и, поднимаясь всё выше и выше кверху, словно наливались всё большей нервной энергией. Когда они застыли параллельно земле, он открыл глаза и ещё тише произнёс:
– Ну, началось...
Через несколько секунд ворота скрипнули, пропуская стройную темноволосую девушку в плаще. Пёс неловко попрядал ушами, пытаясь понять, что происходит. Он точно не видел вошедшей девушки. Она же поравнялась с мужчинами во дворе, слегка склонила голову в приветствии и низким грудным голосом пропела:
– Мир тебе, Гор...
– Не называй меня по имени, – перебил её Каин, – Мир тебе, Аглая. Спасибо, что услышала мой зов. Что делать, знаешь?
– Слава Роду! Я всегда слышу то, что должно слышать, и знаю то, что надлежит знать, – выпрямилась во весь рост девушка, и на утреннем солнце блеснули золотистым бликом её глубокие чёрные глаза.
– Через полчаса я выведу своего гостя, – проговорил Каин, – Его увезёт на машине Ганя. Сколько их? – он махнул в сторону переулка.
– Много, – ответила Аглая, – Я справлюсь. Дело не в количестве.
– И всё же, – повторил Каин, – сколько их там?
– Четверо в машине напротив, двое на улице, семеро заняли крайний дом, пятеро плюс водитель в грузовике перекрыли выезд в город, в километре от города блок-пост. Давыдыч лично прибыл ночью.
– Что же? Договор нарушен?
– Царь сделал всё, что смог, – выдохнула Аглая.
– Значит опять война, – понизив голос, молвил Каин и опустил воздетые к солнцу руки.
– Да, война. Ещё 21 год войны, если верить Маре.
– Много. В год по миллиону будут убивать, – совсем глухо проговорил Каин, и в голосе его послышалась скорбь, аж боевой пёс сник и жалостливым поскуливанием выплеснул из верной собачьей души боль. Потом оба, и пёс и старик встрепенулись. Каин жёстко смерил девушку и с металлом в голосе воскликнул: – Что значит, если верить?! – но тут же понизил голос, – Ты не должна так говорить. Поняла?
– Да, конечно! Не должна! Но что делать бедной женщине, если ещё столько лет предстоит хоронить и оплакивать вас, мужиков! – тихо проговорила девушка. Каин положил руку ей на голову и мягко ответил:
– Смерти нет. Каждую уходящую в вечность душу провожай с достоинством и в ожидании её возвращения. За сумерками будет рассвет, и они вернутся. Ты же знаешь это.
– Знаю, потому и живу.
– Что ж! Пора, значит пора! – сказал старик и направился в дом. Пёс, точно очнувшись, увидел Аглаю, встрепенулся, подбежал к ней, радостно виляя хвостом и издавая негромкие приветственные порыкивания, на которые способна далеко не всякая собака. Девушка улыбнулась четвероногому другу, погладила его по холке, приговаривая: «Здравствуй, славный малый!» Тот несколько раз лизнул её руку и распластался у её ног. Двое мужчин стояли на почтительном расстоянии, с удовольствием наблюдая девушку и ласкающегося боевого пса. Аглая перевела на них взгляд:
– Мужчины, договариваемся: мне не мешать. Даже если вам покажется, что мне что-то угрожает, не лезьте. Только всё испортите.
– Эти... там... – кивнул в сторону переулка Козырь, – Как думаешь, они вооружены?
– Не имеет значения, – ответила девушка.
– У тебя всё не имеет значения, – проворчал Козырь и поплёлся прочь, поманив за собой собаку. Аглая улыбнулась ему в спину и, резко развернувшись, шагнула к воротам. Сзади послышался шум мотора: Ганя прогревал в гараже машину, предстоял долгий путь.
Через 10 минут Костя и Ганя в полной готовности стояли у гаража. Старик молча переводил глаза от одного к другому, наконец, прервал молчание и обратился к своему гостю:
– Ну что, слонёнок, понял, к кому пожаловал и что за игры кругом? Не понял, так задавай вопросы. Больше случая спросить не будет.
Костя запустил пятерню в шевелюру и поскрёб в ней, словно отыскивая запутавшиеся мысли. Козырь хмыкнул.
– Трохи время трэба, – наконец, выдохнул он, отнимая руку от головы, – Зараз усих роздумок не сложу.
– Ну, смотри, – похлопал по богатырскому плечу гостя старик, – Я тебе на прощание так скажу. О встрече со мной лучше шибко не трепаться... Хе-хе... Мы, старые офицеры разведки, народ суеверный. Уж коли я давно покойник, лучше меня и не тревожить. А то придут, реанимируют, отвечай потом на их вопросы! Вышнеградский попал под раздачу, как твой капитан...
– Вы и об нём знаете, – покачал головой Костя.
– А что бы не знать-то! В одном ведомстве одним делом, так сказать, занимались. Только он мёртвый покойник, а я живой. Хе-хе... Потому что поумней его оказался. Ну, да ладно! Об ушедших плохо не говорят. Татьяне теперь уже вряд ли что, так сказать, угрожает. Выскользнула она. С попутчиком её Романом как – не знаю. Может, и накроет его ещё... А может, и нет. Тебе же так скажу. То, что высунулся сюда, о большом твоём уме не говорит. Скорей, наоборот! Кабы успел застать девушку, ещё неизвестно, в какой переплёт, так сказать, угодили бы. Давыдыч ведь не знает ещё, что Вышнеградский успел столько копий наштамповать. А так... В общем, считай, что со мной на удачу встретился. Хе-хе...
– Так это Вы его... что ли? – поморщился Костя, поражённый внезапной догадкой.
– Дуррррррррак ты! – снова, как давеча, рявкнул старичок и заулыбался, – Я, так сказать, и без того уже покойничек. Хе-хе... Зачем же мне на свою душу новые грехи брать? Он сам нашёл свою пулю. А по нонешним-то временам... Кто станет копаться в очередной бандитской разборке господ бизнесменов?
– Пора! – перебила стоявшая рядом Аглая, тронув Каина за рукав, и он тут же переменился в лице, сдвинул брови и повторил:
– Пора! Давайте в машину.
Когда Костя втиснулся в салон, а Ганя занял водительское место, старичок наклонился над ними и через раскрытое водительское окно промолвил, обращаясь к обоим сразу:
– Кто первый встретит, передавайте привет Воину Пантелеичу от усопшего Каина. Хе-хе...
– Кому? – переспросил Костя, но ответа не последовало. Автомобиль рывком тронулся с места и резко тормознул у самых ворот; едва не вписавшийся лбом в ветровое стекло Костя вскрикнул: – Ганя, ну ты и водила, щоб тебя!..
– А говорил, не ругается, – ухмыльнулся тот.
Каин покачал головой, глядя им вслед, и нехотя направился в дом. Козырь открыл ворота, боязливо косясь на Аглаю, выпустил машину на улицу и торопливо закрыл за нею. Вместе с выехавшими на автомобиле со двора наружу вышла и девушка. Костя с интересом обернулся, высматривая, что она будет делать, и услышал от Гани:
– Лучше не смотреть. Глаза потеряешь.
Костя послушался и отвернулся. Теперь его внимание привлекли те, кто, судя по всему, были посланы захватить его или ещё кого-то в «странноприимном» доме, как он мысленно окрестил место, где провёл минувшую ночь. Но чем больше он вглядывался в них, рассредоточенных по округе, чем пристальнее следил за их действиями, тем больше изумлялся увиденному. Поведение этих людей напоминало самый изысканный бред.
Аглая вышла за ворота. Остановилась. Проводила взглядом автомобиль «Ниву», выехавшую за ворота, тут же за ними закрывшиеся. Костя увидел посреди улицы торчащую «Ауди», с утра занявшая место напротив. Двери её были распахнуты настежь, в салоне был один водитель, безжизненно ткнувшийся носом в руль, метрах в ста несколько разгорячённых мужчин противоестественно молча и с каким-то автоматическим хладнокровием лупили друг друга руками и ногами в кованных ботинках, при этом не причиняя никакого ущерба, точно то была тренировка. Напротив них лицом к ним стояла прекрасная девушка в белом платье и взмахивала по-птичьи руками, шепча какие-то слова. Мужчины её не замечали, продолжая исступлённо наносить бесполезные, хотя с виду страшные удары один другому. Их было человек 7 или 8. Они были неприятно похожи друг на друга – не как братья, а как механизмы, сошедшие с одного конвейера. Нечто неживое сквозило в каждом их натренированном до автоматизма движении, в каждой детали внешности, мимики.
На другом конце сцены «театра абсурда», открывшегося его взору, красовалась перегородившая переулок со стороны города «алка». Не объяснимое никакой нормальной человеческой логикой поведение водителя грузовика с включёнными аварийными огнями не могло не обратить на себя внимание. Он сидел на обочине подле своей машины и со стеклянным выражением глаз наигрывал на губной гармошке заунывную мелодию. Она доходила в своём медлительно восходящем движении до повизгивающего созвучия, замирала на нём и, покачавшись на этом неприятном звуке, обрывалась, после чего шофёр отводил инструмент от лица, нервически похихикивал и вновь принимался играть. Он казался таким же автоматическим, безжизненным роботом, как дерущиеся мужчины или застывший в вечном покое подстреленный навылет паренёк за баранкой «Ауди». Ещё одна странность не сразу бросилась в глаза, относясь к вещам, как правило, не замечаемым. Несмотря не уже довольно высокое солнце, улица точно вымерла. Ни звука со дворов, ни единого лица в окнах, никто не выходил из ворот, не торопился на работу, по делам, не выгуливал собаку. Ни тебе детских голосов, ни тебе шума работающих механизмов, или хотя бы скрипа колодезной рукоятки. Как будто за ночь местное население выехало прочь или погрузилось в летаргический сон, включая домашнюю живность, бродячих кошек и собак.
Ганя поначалу сторожко, неторопливо, а потом, сообразив, что всё равно некому обращать на них внимание, во весь опор повёл машину по ухабам окраинного переулка вон из города, а Костя в зеркало заднего вида продолжал посматривать на дикую картинку: одинаковые дерущиеся люди, мужичок в прострации с губной гармошкой, ворожащая надо всеми Аглая и мёртвый водитель в «Ауди». Она удалялась, удалялась, пока не скрылась из глаз вовсе. «Нива», в очередной раз подпрыгнув на ухабе, повернула вправо, пересекая городскую черту, за которой впереди открывалась голая степь, ровная, как блин, по которому можно разогнаться и мчаться, мчаться, покуда не остановит какое-нибудь вновь возникшее препятствие.
В далёком сумеречном Петербурге в этот самый миг спал беспечным сном Руслан Мальков. Спал крепко, похрапывал. И виделась ему во сне невероятная сказка. Только во сне бывают такие приключения, в которых причудливо сплетается пережитый опыт и нереальная реальность, которую правильнее было бы назвать «вторая реальность». А может быть, ничего реальнее и нету? Сон Руслана в мельчайших деталях воспроизводил события, параллельно происходящие в казахском городке на берегу Урала. И, как это бывает лишь во сне, наблюдал спящий за этими событиями сразу с нескольких точек зрения, видя всё объёмнее и яснее, чем любой оказавшийся на их месте очевидец. И в своём вещем сне был Руслан случайно оказавшимся возле дома Вышнеградского свидетелем. Он в деталях наблюдал фантастическую потасовку, бессмысленность которой удручала даже во сне. Впрочем, он спал так глубоко, что не отдавал себе отчёта, явь ли, сон ли. Он видел то, что происходило на самом деле, но понять этого был не в силах.
А на оставленной окраине Атырау, тем временем, продолжалась бессмыслица. Примерно через четверть часа после того, как беглецы покинули двор приютившего их Каина, воздух огласил истошный вой милицейской сирены. Одновременно над домами начал кружить вертолет. Даже оглушительный стрёкот винтокрылой машины не разбудил никого из местных, как не разбудил спящего Меченого. Переулок по-прежнему был пуст, если не считать продолжающих нелепую возню мужчин и шофёра с гармошкой. «УАЗик» с мигалкой, продолжая оглашать окрестности сиреной, остановился перед забаррикадировавшим въезд и выезд грузовиком, высыпало несколько вооружённых милиционеров в бронежилетах, потом они прокарабкались через «алку» и окружили сидящего водителя с гармошкой. Старший милицейского взвода заорал на него, требуя убрать с дороги машину, но шофёр не слышал и не видел ничего вокруг. Тогда один из милиционеров несильно ткнул сидящего дурачком человека. От толчка тот завалился навзничь, не выпуская из рук гармошки, и продолжал играть ту же мелодию. Даже не изменился в лице. Зато ткнувший его милиционер как-то странно закрутился на земле, точно собака, собирающаяся наложить кучу, выронил оружие и заблажил трёхэтажным матом. Остальные отшатнулись от него и через миг увидели, как изо рта у него идёт бурая пена, глаза выпучены, сам он стремительно сереет, даже губы сделались иссиня-серыми, а всё тело корчит непереносимая судорога. Через 2-3 секунды он затих, застыв на земле в позе эмбриона. Когда кто-то из милиционеров захотел нагнуться к нему, старший грубо оттолкнул его со словами: «Не сметь прикасаться!», передёрнул затвор автомата и полоснул короткой очередью по товарищу. Тот слабо дернулся, но ничто уже не изменилось в сером лице, только в нескольких местах, куда вошли пули, нарисовались дырки с рваными краями, из которых на землю еле просочилась бурая мёртвая кровь.
Наблюдатели в вертолёте вели себя не менее странно, чем люди на земле. Все они были почему-то в костюмах химзащиты и в противогазах. В таком облачении да ещё под рёв работающего вертолётного двигателя общаться друг с другом возможно лишь при помощи жестов. Однако трое в кабине были неподвижны. Сосредоточенно разглядывали, что под ними, и, казалось, в упор не видят некоторых людей и некоторые события. Никак не отреагировали они на расстрел внезапно павшего жертвой неизвестной болезни милиционера, зато отчего-то сильно забеспокоились, разглядев труп в «Ауди». Они не обращали внимания на дерущихся, но зачем-то несколько раз сфотографировали «танцующую» Аглаю. Их будет ждать разочарование: на всех кадрах будет пустой переулок, и никакой Аглаи! Дважды зависнув над двором Вышнеградского, где невозмутимо сидел на завалинке и глядел отрешённо куда-то вдаль взглядом безнадёжно глухого человека молодой человек, они сделали несколько снимков, выцеливая объективом зачем-то его собаку и пристройку к дому. И эти кадры окажутся впоследствии испорченными. Пёс, постоянно двигаясь, попал в обектив в виде размазанного пятна, а кадры с пристройкой окажутся засвеченными. Покружив некоторое время, вертолёт взмыл вверх, взял курс на северо-восток, где в 40 километрах от города когда-то располагался военный полигон, и вскоре в небе стало тихо. Зато на земле продолжался шум. Милиционеры орали на дерущихся, требуя прекратить «беспорядки», стреляли поверх их голов. Те же продолжали молча повторять свои «боевые процедуры», от которых ни на одном теле за час без малого не появилось ни одного нового синяка. Аглая продолжала свои пассы, но никто её не видел. Пару раз кто-то из милиционеров натыкался прямо на неё, беспомощно таращил глаза в пространство, не понимая, обо что же такое невидимое споткнулся. Несколько раз вооружённые люди двигались прямо в её сторону, но в их взгляде ничто не говорило, что кроме бессмысленно дерущихся кого-нибудь здесь зрят. Видя бесплодность своих усилий, потерявший бойца взвод сбился в кучу, старший, внутренне паникуя, не знал, что предпринять, и вообще не понимал, что происходит. Он ошарашенно озирался, ища путь к отступлению, и, наверное, дал бы дёру, оставив своих к чертям собачьим, если бы Аглая вдруг не сложила руки по швам и не вскричала звонким голосом:
– Стой, свара! Спать пора!
Она приложила ладони к глазам и присвистнула. Тотчас все – и вооружённые милиционеры, и шофёр с гармошкой, и усердно изображавшие крепкую драку – замерли и через миг повалились на землю, как подкошенные. Спустя секунду они уже спали мертвецким сном. Аглая встряхнулась, будто вынырнувшая из воды купальщица, и медленно обошла «поле боя». Поминутно наклоняясь, собрала автоматы, пистолеты и, нагруженная смертоносным добром вошла во двор. Сидящий на завалинке молодой человек вскинул на неё глаза, но не встал.
– Что со всем этим делать будешь? – устало спросил он.
– Металл в землю уйдёт, порох в воздухе растает, – проговорила в ответ девушка и улыбнулась краешками губ. Наклонилась и подняла из травы ещё один ствол. Брезгливо держа его двумя пальцами, отбросила в сторону, где подле забора громоздилась куча приготовленного к вывозу мусора. Сейчас куча эта оказалась буквально набита оружием. Не глядя на невесть откуда взявшегося молодого человека на завалинке, она проговорила:
– Немедленно уходи! Тебе нельзя это видеть.
– Мне некуда идти, – отвечал тот, и на эти его слова отчего-то радостно замерло сердце спящего Руслана. Несколько раз пронеслись они в его сознании: «Мне некуда идти! Некуда идти! Некуда!»
– Тогда не смотри, – строго сказала Аглая. Но молодой человек точно потерял способность управлять своими глазами. Они неотрывно смотрели и видели всё. Как бывает только во сне, Руслан также видел всё: и летящую по степи «Ниву» с Костей и Ганей, и кружащий вертолёт, и вповалку спящих разоружённых мужчин, и забившегося в конуру пса, и Аглаю. Девушка взяла горсть земли, подняла высоко над грудой оружия и рассыпала. Вмиг лежащие в куче стволы занялись бледным голубоватым свечением, напоминающим спиртовую горелку. Оно делалось всё ярче, ярче, пока не начало нестерпимо резать глаза. Это была уже не спиртовка – вольтова дуга. В голубом пекле металлические предметы стали искривляться, размягчаться, мало-помалу превращаясь в вязкую тёмную жидкость, просачивающуюся в землю. При этом пороховая начинка и не думала детонировать, словно плавилось не заряженное оружие, а детские игрушки. Лишь слабый запах пороховой гари да сизый дымок поднимались над расплавленным металлом. Когда всё кончилось, перед глазами паренька, ставшего свидетелем, так и стоял ослепительный голубой свет, за пределами которого не различить более никаких предметов. Он сидел зачарованный, не слыша и не видя ничего. Не сразу до его сознания донеслись слова:
– Что ты наделал! Что ты наделал! Я же сказала не смотреть! Ты что же, не понял? Дурачок ты, дурачок! Как же ты это?.. Горюшко, горюшко! Эх, я недоглядела!..
Паренёк сидел, беззвучно улыбаясь чему-то. Ни тени разочарования, страха или отчаяния. Да, он ослеп! Но то, что видели его глаза в их последний зрячий миг, достойно того, чтобы навсегда отказаться смотреть на что бы то ни было другое. Невыразимо прекрасная девушка в ослепительном голубом сиянии, уничтожающая послушным её воле божественным огнём то, что несёт смерть! Да, отныне он слеп! Но это мир видимый потерял всякий смысл, если в невидимой его части происходят такие вещи, о которых он раньше и понятия не имел. Да нет же, это раньше он был слеп! Теперь прозрел. Теперь он видит то, чего раньше для него не существовало.
Аглая приобняла слепца и повела его в дом, приговаривая:
– Экую себе судьбу накликала... Верно говорят, судьбу не обманешь. Ну, ступай же, осторожно ступай, долюшка моя...
Резкая внезапная боль пронзила голову Меченого. Сон прервался, оставив перед глазами видение девушки в белом платье, охваченной голубым свечением. Он резко сел на своих нарах, обхватив голову руками, и начал раскачиваться, сгоняя остатки ночного наваждения. Через несколько секунд в душу начал закрадываться липкий страх. По мере прояснения сознания, всё отчётливее до него доходило, что он ничего не видит, а голову раскалывает надвое никогда прежде не бывавшая боль. Он начал яростно тереть глаза, моргать, но ничего не изменялось. Только боль слегка отступила.
– Ваня! – жалобно позвал Маслова Меченый. Вместо ответа чудака, приютившего странника, ничего не видящий Руслан ощутил на своих плечах чьё-то незнакомое нежное прикосновение и услышал ласковый грустный шёпот:
– Тише, тише! Не зови, долюшка моя. Теперь нету никакого Вани. Теперь у тебя есть я. А у меня ты.
– Кто ты? Где я? Что со мной? – запричитал Меченый, чьи мысли всё более спутывались. Того и гляди, разум вовсе покинет.
– Я Аглая. Ты Руслан. Мы дома. Ты очень долго болел, потом очень долго спал. Но теперь проснулся, и пойдёшь на поправку.
– Я что же, ослеп? – дрогнувшим голосом спросил Меченый.
– Ты и раньше плохо видел. Но теперь всё будет хорошо. Но пока постарайся успокоиться и не задавать лишних вопросов. Хорошо?
– Хорошо... Только погоди. А как же все они?
– Да кто же?
– Таня, Целебровский, Царь, Купец, Козырь, Ганя, Каин, Костя?
– Тише-тише! Бедный мой, успокойся! Забудь о них. Это всё твоя болезнь. Всё пройдёт, ты поправишься, и они больше не будут тебя беспокоить.
– Но как же! – заволновался Меченый, и головная боль начала наливаться новой силой, – Это же моя жизнь! Я помню их всех...
– Не надо, Руслан, суженый ты мой, не надо! Пойми, иногда жизнь опять начинается сначала. Теперь тебе к этому надо привыкнуть. Ты же принял своё новое имя.
– Принял. Но у меня не было выхода.
– Вот и новую жизнь прими. Головушка твоя скоро пройдёт, и ты начнёшь ходить...
– Но я же ослеп! Как можно принять такую жизнь?!
– Не кричи, милый, а подумай. Раньше у тебя не было меня. Теперь я с тобой. Навсегда. Я буду твоими глазами, твоей рукой, твоим продолжением. Я всё для тебя буду, такая уж долюшка моя...
– Прости, – сник Меченый и уткнулся в грудь сидящей подле него девушки. Ощущения реальности постепенно возвращались к нему. Он, наконец, почувствовал, что сидит не на грубых нарах Вани Маслова, кое-как укрытый холщовой дерюжкой, а на мягкой постели, источающей еле слышный аромат весенних трав. Руки Аглаи, тонкие и мягкие, гладили его голову, шею, плечи, и каждое движение проникало в самую глубь, смягчая, облегчая боль, отводя дурные мысли, успокаивая, – Я должен просто привыкнуть. Только обещай, что ты всё мне расскажешь. Я почти ничего не помню.
– Не сразу, милый. Придётся потерпеть. Но ты всё узнаешь, это я тебе обещаю.
*) Яик - второе название реки Урал