Дама с собачкой аллюзия в стиле рок и женщина

 
ДАМА С СОБАЧКОЙ
(аллюзия в стиле Рок и Женщина)
I
Дмитрий Дмитрич Гуров был незауряден вдвойне.
Прежде всего, Дмитрий Дмитрич Гуров был известный ловелас. Стоило на горизонте появиться молодой женщине, как Дмитрий Дмитрич влюблялся. Его пылкое воображение в ту же минуту начинало рисовать образы страстные и томные, а могучий аналитический ум уже строил планы по преобразованию виртуальных представлений в реальность. И надо признать – практически всегда эти планы осуществлялись.
Можно ли было назвать Дмитрий Дмитрича человеком непорядочным – вопрос открытый. Сам он считал, что совесть его чиста. Тому было несколько причин. Во-первых, Дмитрий Дмитрич всегда играл в открытую, то есть, он не скрывал своих намерений от женщины, которую возжелал. Это давало ему основания полагать, что попытка завладеть – на время, разумеется, на большее он не претендовал – телом женщины, ее нежностью и страстностью сродни рыцарскому поведению. «Иду на Вы!» - это он сообщал своей подруге-сопернику на первом же свидании. Дамы заливисто смеялись, чаще всего, запрокинув голову, поправляя затем как бы небрежно уложенные волосы. Со временем, Дмитрий Дмитрич, глядя на эту запрограммированную реакцию, ощущал внутри холод скуки. Уже в этот момент ему было известно все наперед от первого, жаркого: «Ах, не надо! Что  ты делаешь, сумасшедший!», до заключительного, холодного: «Какой же ты подлец!» или более вежливого, но не менее холодного: «Ну, что ж, милый, останемся друзьями. Мне с тобой было хорошо. Вспоминай меня иногда, котенок!» Иногда ему казалось даже, что он начинает понимать тех мужчин, которые предпочитают связать свою жизнь с одной единственной женщиной. «В самом деле, ну что за разница, с какой из женщин жить, если они все похожи друг на друга, как куски хозяйственного мыла из одной партии?» Возможно, под воздействием этих соображений, а, возможно, под влиянием своего полного чеховского тезки, он называл женщин - разумеется, не в слух, а так, для себя и про себя – «низшей расой».
Однако через некоторое время, обычно, не очень длительное, его апатия проходила. Проходила, поскольку в череде женских тел и душ нет-нет, а появлялось что-то необычное, милое, неожиданно застенчивое или, напротив, феерически распутное. Это отклонение от нормы возвращало Дмитрию Дмитричу веру в человечество. Не надолго. Но – возвращало.
Другим обоснованием легимности своих отношений с женщинами Гуров считал фразу, услышанную им в молодости от одного из своих учителей жизни. Гуру господина Гурова имел обыкновение пристегивать к словам букву «а», протягивая ее через речевой аппарат особым образом, а также обращать ударное «о» в «ё», что придавало его речи особую изысканность: ааа-милёрд, ааа-гармёния, ааа-сковорёдка, ну и так далее. Тот любил цитировать французских моралистов – в его исполнении это звучало как «ааа-моралистов», придавая некоторую двусмысленность этим достойным представителям полуфилософской мысли или, как любил выражаться гуру, «философам изысканных форм».
Одно из этих наставлений стало впоследствии девизом молодого человека. Высказывание в том виде, который запомнился Дмитрий Дмитричу, звучало так: «не следует считать, мужчину умней себя, а женщину – целомудренней себя». Примерно так. Из сентенции следовало, что если женщина никак не целомудренней, то стоящие на пути проявления ее желаний комплексы, общественные правила, установленные давным-давно и утратившие уже свою актуальность, мешают ей проявить свою сущность, быть счастливой. Значит, помогая ей переступить известную границу, он делает благороднейшее дело – раскрепощает несчастную жертву общественного договора минувших веков.
И, в конце концов, он ведь действует сообразно древнему и, наверное, единственно верному закону – закону природы. Что плохого может быть в том, что он дает женщине возможность почувствовать себя женщиной?
Но, согласитесь, для того, чтобы быть ловеласом, надо обладать целым набором качеств. Ведь женщины – существа странные. Да они жаждут встречи с мужчиной, но, обратите внимание, не с любым и не с  каждым. Им подавай личность, то есть мужчину, который чем-то наделен необычным, чем-то таким, что выделяет его из толпы. Разумеется, среди требуемых добродетелей обязательно должна присутствовать мужская состоятельность. Несомненно, он должен излучать некоторую эманацию, от него должны исходить флюиды страсти и желания, или, как стало ясно сравнительно недавно, феромоны, он должен выстраивать вокруг себя некое таинственное энергетическое поле. Нет сомнения, что мужчина должен быть уверен в себе. Эта уверенность не обязательно должна быть направлена на сиюминутный успех, но мужчина сам должен быть уверен, что добьется успеха, не важно даже когда и в какой области, но – добьется.
Но и всего этого мало! Требуется еще что-то. И совсем не обязательно это «что-то» - красота. Нет, главную мужскую добродетель следует искать не в его – мужчины – экстерьере, а совсем даже в интерьере. Не нами сказано: мужчину красит дело. И здесь самое время рассказать о второй незаурядности, присущей Дмитрию Дмитричу Гурову.
Дмитрий Дмитрич был доктор. Нет, лучше написать так: Дмитрий Дмитрич Гуров был Доктор. К нему записывались заранее, иногда еще до того, как появлялись первые симптомы заболевания. И если бы здесь можно было рассказать, какие люди нижайше просили его о приеме! Но нет, мы не собираем сплетни, мы пишем историю любви…
Вы, вероятно, уже догадались, что Дмитрий Дмитрич был проктолог. Целыми днями он заглядывал в такие глубины мирозданья, что нам и не снилось. Уставал необычайно. Естественно, что его специализация была постоянным предметом шуток друзей. Обычно он отшучивался тем, что проктолог никак не может стать гомосексуалистом, поскольку, ковыряясь целыми днями в заднем проходе, хочется хотя бы ночью взглянуть на человека с другой стороны.

II
Анна Сергеевна вошла в его жизнь мощно и победительно, как врезается ледокол в толщу льда.
В тот июньский вечер, когда над Петербургом витали хладные тени белых ночей, доктор Гуров был мрачен. Даже волшебство, которое спускается с небес в город Петра об эту пору, не могло изъять его из  сумрака, господствовавшего в его душе. Обрывки свинцовых туч проносились на огромной скорости над улицами, обдавая прохожих остро отточенными струями холодного душа. Это не был обложной дождь, нет, это были именно обрывки туч, но больно уж были они злы в этот вечер. И вдруг…
Среди этого порывистого безобразия шла Она. Женщина шествовала по набережной в длинном, до пят строгом платье из ткани светлой, но какого-то дивного, под цвет неба белых ночей колера. Она держала над собой кружевной зонт, скорее всего венецианский, который лучше всего покупать на острове Бурано. Зонт явно не предназначался для борьбы с яростным потоком холодного дождя. Это был замечательный зонт от жарких, слепящих лучей Солнца. Но вот что было совершенно поразительно: над Дамой постоянно было чистое небо! Вокруг бушевал ветер и стрелы дождя пронизывали пространство насквозь, а вокруг нее в радиусе пяти метров – ни капли и штиль! Штиль и Солнце сопровождали Даму в ее прогулке, не смея отстать от своей властительницы ни на шаг, будто храня ее от низменных и наглых посягательств непогоды.
Дмитрий Дмитрич был заворожен. Видение женщины, строгий покрой платья которой лишь подчеркивал очарование ее фигуры, околдовал его. Повинуясь неведомой силе, он приблизился к ней и заговорил, не ведая, откуда находит слова:
- Прошу прощения, но я забыл дома зонтик. Вы позволите идти с Вами рядом - я вижу, что дождь боится Вас, и, полагаю, даже знаю почему.
Женщина удивленно подняла брови.
- Помните Раневскую. «Красота – страшная сила».
Женщина засмеялась. Смех ее, низкий, глубокий, довершил образ богини, который уже начал складываться в голове Дмитрий Дмитрича.
- Мне кажется, - молвила Дама, - что Вы хотите пригласить меня в кафе на чашечку кофе, но робеете.
Дмитрий Дмитриевич был смущен. Наконец, он нашелся:
- Вы просто читаете мои мысли.
- Мысль, - поправила его, улыбнувшись, незнакомка, - У вас сейчас только одна мысль. А меня зовут Анна Сергеевна.
- Дмитрий Дмитрич, - пролепетал Дмитрий Дмитрич.

III
В кафе было тепло и уютно. И кофе был великолепен. Такой умеют варить только здесь, на берегах Невы. Причина то ли в особых качествах Невской воды, то ли в особой атмосфере Города: запах Балтики, заводская копоть, аромат роскошных женщин, концентрат невиданных богатств Дворцов, налет которого виден даже на лицах городских нищих…
Гуров говорил и говорил. Он не отдавал себе отчет в том, что и зачем он говорит. Для него было важно только одно – еще раз, пусть ненадолго, добиться улыбки, ее улыбки.
Время текло вместе с кофе. Шла четвертая чашечка.
- От Вас исходит удивительная энергия. Настолько мощная, что даже стихия не может ее одолеть, - галантно изрек Дмитрий Дмитрич и, неожиданно для себя – такая уж ночь выдалась - добавил, - Представляю, насколько мощен источник этой энергии.
Женщина вдруг стала серьезна. Пристально глядя в глаза доктора, она тихо, едва слышно, сказала:
- Хотите познакомиться с источником?
Озноб прошел по спине Гурова.
- Был бы счастлив.
- Ну, что ж… Но имейте в виду. Со мной легче сойтись, чем расстаться.

IV

Гуров пришел в себя с трудом. Восторг прошедшей ночи нельзя было сравнить ни с чем. То упоение страсти, фейерверк страсти и безумных ласк… Но сейчас Дмитрий Дмитрич протрезвел. Пора было уходить. Он неспешно одевался, стараясь не шуметь. Но вот и все… Он оглянулся еще раз, на прощание.
Холеное тело Анны Сергеевны даже сейчас, после всех безумств этой ночи казалось целомудренным. На ее красивом лице блуждала улыбка. Солнечные зайчики, пробиваясь сквозь изящный тюль гардин, бесстыже ласкали ее упругую, красиво очерченную грудь.
Дмитрий Дмитрич взял ручку, лист бумаги из блокнота и своим не слишком разборчивым почерком практикующего врача написал: «Милая Аня! Ты подарила мне, наверное, самую прекрасную ночь в моей жизни.
Я думал до утра – оно ведь вечера мудренее. И понял, что я не достоин тебя. Ты - женщина из другого, горнего мира, я чувствую, что никогда не смогу стать вровень с тобой. Прости, я ухожу не попрощавшись, чтобы не делать наше расставание еще тяжелее, по крайней мере, для меня».
Гуров вздохнул, поправил привычным жестом узел галстука, и вышел в коридор. В коридоре было темно. Но возле двери, сквозь сумерек, что-то белело. Гуров нашарил рукой выключатель, зажег свет… Прямо под дверью лежал весьма крупный бультерьер. Он смотрел на мужчину с видимым интересом, наклонив голову слегка набок. Гуров попробовал сделать еще шаг. На морде бультерьера появилось подобие улыбки. Он встал. Улыбка его стала шире, показались клыки.
- Милый, ты где? – голос Анны Сергеевны был томен, в нем звучало столько любви.
- Да, милая, иду.
Войдя в спальню, Дмитрий Дмитрич первым делом сунул свою прощальную записку в карман.
- Ты куда-то собрался? – в голосе Анны Сергеевны прозвучала тревога.
- Извини, - Гуров смущенно пожал плечами, - в туалет.
- В туалет? В костюме и галстуке?
- Ну, знаешь ли, первый раз в доме…
Вдруг Анна Сергеевна простерла свою немыслимо красивую руку, ухватилась за галстук и властным движением привлекла Дмитрий Дмитрича к себе. Ее жаркие губы прошептали:
- Ты меня любишь?
- Еще как, - пробормотал Гуров….
- Ну а если ты действительно меня любишь, то принеси мне, пожалуйста, кофе. Чайник на плите, кофе там, рядом, турка там же.
Дмитрий Дмитрич немного замялся.
- А Масика не бойся. Он добрый.

Не без опаски Дмитрий Дмитрич вышел в коридор. Под дверями лежал коврик. Гуров тихо, крадучись, подошел к двери. Повернул замок. Оглянулся. Никого. Тогда Дмитрий Дмитрич приоткрыл дверь… Петли предательски скрипнули. Он быстрым движение, презирая себя за эту поспешность, скользнул за дверь… Тишина… Только сердце колотит в ребра. Он достал сигарету. Закурил. Сделал две затяжки и отправил окурок щелчком в зубастую пасть лестницы. Постоял и начал спускаться. Поднял бычок и решительно подошел к двери, открыл ее и прошел на кухню.
Вот чайник. Вот кофе. Вот плита.
Когда Дмитрий Дмитрич внес кофе в спальню, Анна Сергеевна сидела в роскошном пеньюаре перед зеркалом и расчесывала пышные, волнистые, каштановые волосы. Она посмотрела через гладь зеркала в глаза Дмитрия Дмитрича. Ему показалось, что во взгляде этом был вопрос и… надежда.
«А был ли Масик?» - подумал Дмитрий Дмитрич и встретил вопрос вопросом.