Роман о жизни после «смерти»
Аннотация:
Главный герой, 30-ти летний сисадмин из Санкт-Петербурга, после своей смерти оказывается в распределительном райском пункте. По законам райской республики Русь каждому гражданину полагается отдельная жилищная единица, и главный герой Николай Марушев просит поселить его рядом со своим кумиром - Виктором Цоем. Николай Марушев сам того не подозревая, переносится в деревню Шушенское, так как сам Цой пятнадцатью годами ранее пожелал жить возле своего кумира - В.И. Ленина.
Чуть позже, во время знакомства героя и Виктора Цоя, проясняются интересные подробности о смерти музыканта известные лишь ему самому.
На протяжении всего романа герой познает особенности жизни в раю и аду, так похожей, и одновременно так не похожей на мир земной. В определенный момент, от слабого знания реалий этого нового для себя мира, Марушев оказывается на краю пропасти и тянет за собой Цоя …
Пролог:
Его смерть констатировали в 19:37 по московскому времени. С момента остановки сердца до констатации прошло ровно 3 часа и 17 минут.
С момента возникновения угрозы для жизни до момента остановки сердца прошло ровно 6 минут и 23 секунды.
С момента появления Николая Марушева на свет до момента возникновения угрозы для жизни прошло ровно 28 лет, 6 месяцев, 17 дней, 3 часа, 2 минуты и 1 секунда.
С момента зачатия Николая Марушева до момента его рождения прошло восемь месяцев, три недели, два дня и семь часов. Без минут и секунд. Ровно семь часов.
Глава первая
Коля открыл глаза и увидел перед собой плакат со знакомым до боли красноармейцем в «озвезденной» буденовке, призывающим каждого добросовестного гражданина записываться в добровольцы.
В ответ на столь устаревший призыв Марушев лишь ухмыльнулся, зевнул во весь рот и принялся с интересом вертеть головой, пытаясь сообразить, где ему «посчастливилось» провести эту ночь.
Полутемное помещение, освещенное тусклым светом лампочки, было выкрашено грязно-зеленой краской. Вдоль стен стояли длинные скамейки, на которых сидели люди обоих полов и всевозможных возрастов с растерянными и уставшими лицами.
Люди, держащиеся чуть увереннее, сидели поближе к железной двери с маленьким смотровым окошком, напоминавшим надзирательский глазок. Над этим окошком и висел плакат с буденовцем. Напротив двери с окном, в самом конце помещения, была еще одна дверь выкрашенная в красный цвет, возле которой и сидел Николай Марушев и еще около десятка спящих людей.
Не соблюдая никакой очередности они просыпались, потягивались, уставляли взор на плакат и, затем подобно Коле, начинали осмотр помещения.
- Следующий! - приглушенно раздалось из-за смотрового окна.
- Позвольте! – вскочил Марушев. – А кто последний? В каком порядке нас вызывают?
- А что дают? – подхватил только что проснувшийся пенсионер.
- А где мы? – испуганно спросил Колин сосед и жалобно заплакал.
Матюгальник над плакатом заговорил до боли знакомым голосом, торжественно выдерживая паузы между словами: «Дорогие товарищи! Вы вступили в новый этап Вашей жизни!»
- Этап, я так и знал! – истошно завопил небритый детина. – Опять на лесосеку отправляют, волки позорные!
Его толкнули в бок и он заткнулся, обиженно скуксившись.
«Ваш испытательный срок подошел к концу и, как было сказано, вы входите в новый и вечный этап вашей жизни. Пожалуйста, запаситесь номерком возле окна и ждите своей очереди», - продолжил вещать матюгальник, затем зашипел, гаркнул и замолчал.
- Слыхали? Он сказал «вечный этап», - вновь вскочил детина. - Всем пожизненную дали. А мне за что? Не убивал я!! Она сама!!
«Небритый» нервно забарабанил в ярко-красную дверь.
Спустя секунду скрипнули засовы и двое крепких мужчин в белых халатах вошли в помещение, толкая перед собой длинный диван на колесиках. На диване сидели спящие люди.
Один из санитаров, кожа лица которого отливала ослепительной желтизной, тут же скрутил возмутителя спокойствия и пригрозил ему смирительной рубашкой. Детина быстро остыл и с позволения санитара вернулся на свое место.
- А ну, мигом все подвинулись! Все вон от красной двери! Тут сектор для вновь прибывших.
Растолкав своими криками сонных «старожилов», санитары освободили сидячие места на скамейке возле двери, «покидали» на них спящих людей, закатили диван в темное пространство за дверью и сами там скрылись. Скрипнул засов.
Озадаченный Коля попытался не концентрироваться на новеньких и продолжил осмотр со своего нового места, с которого открывался более широкий обзор.
Гипотеза детины про лесосеку явно не подтверждалась. Большинство из присутствующих в помещении людей, которое Марушев мысленно окрестил СИЗО, было того возраста, в котором обычно отправляют прямиком на кладбище. Эти старики и старухи и топора бы не подняли, при всем желании...
Спустя минуту вновь прибывшие стали просыпаться.
- Следующий, - прозвучало из-за решетчатого окошка.
- Позвольте! – вскочил один из вновь прибывших мужчина лет пятидесяти. - А кто последний? И где мы вообще?
- Это и я хотел бы знать, – отозвался небритый детина. - Я, вообще, по моим расчетам, уже должен быть на кладбище или в больнице, на крайняк.
Матюгальник над плакатом заговорил: «Дорогие товарищи! Вы вступили в новый этап Вашей жизни! Ваш испытательный срок подошел к концу и, как было сказано, Вы входите в новый и вечный этап вашей жизни. Пожалуйста, запаситесь номерком возле окна и ждите своей очереди».
- А ведь это сам Левитан! – перекрестился один из пенсионеров. – Я его голос завсегда узнаю.
- Да, действительно, – сказал Коля, – спасибо Вам, а то фамилия на языке крутилась, а вспомнить не мог. Пойду за номерком.
Его последняя фраза послужила сигналом для всех сонных обитателей СИЗО. Как по команде они вскочили и сомкнув ряды пошагали к двери с окном.
Люди на другом конце помещения с некоторой долей презрения мерили взглядом всю эту надвигающуюся решительную ватагу салаг.
В матюгальнике зазвучало «Прощание славянки».
Агрессивно настроенные старички, приготовившиеся дать своими локтями отпор конкурентам, не смогли осквернить недостойным поведением такую песню. Добыча номерков прошла без эксцессов.
Все расселись по своим местам, за дверь удалился очередной подследственный гражданин.
- Позвольте, - встрепенулся Колин сосед, который плакал ранее, - я же умер! Я же сбросился с двадцать седьмого этажа.
- И я умер, – поддержал его пенсионер узнавший Левитана. - Я ниоткуда не прыгал, но у меня был второй инфаркт! И если я не очнулся в палате, значит я уже на том свете!
- И я, и я, – стали раздаваться возгласы с разных концов СИЗО.
- А я не помню. Я спал. А проснулся вот тут! Безобразие! - возмутился пятидесятилетний мужчина.
Снова скрипнул засов, и санитары вкатили новую партию людей.
К одному из желтушных санитаров подскочила старушка бодрого вида и заверещала во весь старушечий голос:
- Позвольте, но если я умерла, то меня на тот свет должны пропустить вне очереди! Я блокадница!!
- Шуметь не положено, – отрезал санитар.
- Бабуля, похоже, что Вы уже на том свете! Спешить некуда, – съязвил пятидесятилетний мужчина.
- Ни фига себе рай! – какой-то алкаш вскочил и показал костлявым пальцем на плакат с красноармейцем. - Этот рай для чекиста, а не для меня! Я до смерти был диссидентом! Мне эта революционная агитация ни к чему!
В волосы диссиденту с ревом вцепился старик, обвешенный медалями и орденами:
- Я за тебя воевал, гаденыш! Как ты смеешь?
Матюгальник зашипел и снова заговорил голосом Левитана: «Дорогие товарищи! Пожалуйста, соблюдайте порядок и тишину. Инвалидов и ветеранов войны обслуживаем вне очереди!»
Орденоносец с победоносным видом расправил свой пиджак и направился к окошку.
- Дедуля, а ты зачем медали перед смертью нацепил? Думал тебя за них прямиком в рай распределят?
- Идиот! – прошипел на диссидента дедуля. - Я попал сюда со съемок документального фильма про ветеранов Второго украинского фронта!
- Ну так и катись к своему Ющенко. Даже на том свете нет от хохлов покоя.
- Я коренной москвич! – оскорбился ветеран. – А Ющенко я сам не люблю, за то, что газ наш украл!
В ту же секунду раздался треск оплеухи, которую санитар зарядил диссиденту.
В СИЗО воцарилась напряженная тишина.
- Вася, я, наверное, тут останусь, за порядком послежу, – сказал санитар своему напарнику.
Тот понимающе кивнул и удалился, толкая перед собой диван.
Прошло минут десять.
Инвалидов и ветеранов войны оказалось совсем не много. Шел 2006 год и мало кто из них дожил до этих пор.
В общем, очередь двигалась довольно быстро. Почти каждую минуту вызывали «следующего».
Взглянув на билет, Марушев увидел ярко-выделенное трехзначное число. Ему достался четыреста пятьдесят второй номер. За дверь с окном только что зашел человек под номером 420.
Пристальнее всмотревшись в билет, Коля рассмотрел блеклые цифры перед трехзначным номером. Он поднял билет на свет тусклой лампочки, и от количества этих цифр у него закружилась голова.
- Слушайте, - предположил он вслух, - а может мы в реанимации?? Ну да, были без сознания, пролежали в операционной, а сюда нас привозят отходить от наркоза. А за той дверью с окошком нас ожидают родные и близкие. А? Ведь все сходится!
- Ну да, - снова захныкал Колин сосед, - и меня, после падения с 27-го этажа, по кускам собрали, сшили и в реанимацию привезли. А где шрамы спрашивается?
Он вскочил, стянул с себя рубашку и стал крутить перед толпой своим торсом: шрамов, ушибов и ссадин обнаружено не было.
- А может ты это... головой стукнулся? С тобой случилось сотрясение мозга, вот ты теперь и плачешь по каждому поводу?
- Да ну тебя, - жалобно захлюпал носом сосед, - я еще до прыжка таким был. Да и прыгал не от хорошей жизни, а от нервного расстройства. Побыстрее хотел на тот свет попасть, где тепло и мухи не кусают. А пока что, у меня от того света сплошные разочарования. Надеюсь, тут тоже небоскребы имеются…
Снова скрипнул засов, открылась ярко-красная дверь и санитар вынес на руках надрывающегося от крика годовалого ребенка.
Пронеся дитя вдоль сердобольных рядов, санитар сдал его в окошко.
Пенсионерки смахнули слезы, деды сглотнули комки.
- К мамке понесли, - заметил Марушев.
- Ну да, понесли, если мамка при родах скончалась, – уверенно сказал сосед.
*****************************************
Через полчаса Коля сидел по ту сторону двери, в каморке три на четыре, с портретом Ленина на стене и кумачовым знаменем, древко которого, почему-то, было зарыто в кадку с землей. В углу стоял стальной несгораемый сейф, слева от него - стол, а за столом, в довоенном костюме, сидел служащий по фамилии Иващенко, выправке которого мог позавидовать сам Чапаев.
Марушев сел и отдал ему свой номерок. Чиновник незамедлительно скомкал полученную бумажку и точным попаданием отправил ее в ведро, стоящее на другой стороне конторы.
- Метко! Тут метра три?
- Три метра двадцать один сантиметр, – скучно ответил Иващенко. - Я уже лет шестьдесят не промахиваюсь, с того момента, как занимаю эту должность. Знаешь что, выйду-ка я на обед.
Он нажал на кнопку какого-то ящика, похожего на радиоприемник 30-ых годов, и голос Левитана в матюгальнике сказал: «Обеденный перерыв. Санитары, просьба следить за порядком, охранять дверь и временно прекратить поступление новоприбывших».
За дверью в одночасье послышался шум волнений, и голоса стали «проезжаться» по маме Левитана. Иващенко хлопнул окошком, щелкнул щеколдой, устало опустился на стул и открыл сейф:
- Водки будешь?
Столичная водка была разлита по стаканам. Иващенко молча чокнулся с Колей, выдохнул из себя воздух, опрокинул в себя водку и, затем, принялся судорожно вертеть глазами.
- Не рассчитал глотка, - захрипел он, хватая воздух ртом.
Коля вскочил, чтобы похлопать его по спине, но Иващенко сделал отрицательную отмашку.
Отдышавшись и зажевав, он начал свое повествование.
Повествование Иващенко:
«Родился я в 1897 году, в селе «Грибань», что в псковской губернии. Про детство рассказывать особо нечего. Речка, грибы, ягоды, покос – все как у нормальных крестьянских детей. Карася ловил, бабочек мучил, себя в обиду не давал. Так я промаялся до 13-тилетия и дернул в Петербург на заработки. Работал у разных ремесленников, а в 1915-ом загремел на фронт, с немцем воевать. Как солдат я себя особо не проявил, но как интендант – был отменный. Да еще и организаторский талант развился на той почве, что воевать не хотелось. Потом по контузии отправили меня в Петроград, где я и попал в революционную ячейку.
Нет, не был я особо видным деятелем. То есть в историю, наравне с Бухариным и Зиновьевым, я не попал, да и к добру это. Те на 10 лет раньше меня покинули мир бренный, а я еще с малость пожил. Пошел по линии комсомола: был комсоргом, отчитывал людей на собраниях за недостойное поведение и катал жалобы туда, куда следует.
В общем, вел себя так как диктовало время. Чудом не сел в 37-ом. Умение лавировать помогло. Потом попал на фронт политруком. Во время бомбежки меня тяжело ранило осколком в голову. Так я дотянул до 46-го и в возрасте 49-ти лет помер. С тех пор, мне уже 60 лет как 49.
Также как и ты, я попал после смерти в этот преемник-распределитель, который при испытательной жизни принято называть «чистилищем». Здесь тогда все по-другому было. Картины в приемной висели, фрески да лепка под потолком, на месте плаката про добровольца – портрет Александра Освободителя. Вместо лампочки – люстра с канделябрами. Принято тут так, чтоб каждый чиновник создавал антураж, как считает нужным.
Начальствовал тут тогда генерал Гурко, герой войны с Турками. Прихожу я к нему, сажусь, вот как ты. Он усищи свои расправил и говорит: «Так вот ты какой, Григорий Иващенко!»
Я, естественно, почувствовал себя робко, даже немного сконфуженно. Чтоб сам генерал Гурко, освободивший Болгарию и вошедший в историю как величайший полководец, знал меня, мелкопакостного комсорга?
А он мне говорит: «Ждал я тебя, уже лет так пятнадцать. Была надежда, что в 37-ом ты ко мне пожалуешь, а ты, нехороший человек, еще целых девять лет мучил старика Гурко».
Я конечно стал извиняться, просить прощения, правда, тогда не понимал за что. То, где я нахожусь, к тому моменту, я осознал. Но, во-первых, я не мог понять, почему меня встречает генерал, да еще и при всем параде, включая шашку и ордена; а во-вторых, почему именно меня? Чего я такого натворил?
А он мне: «Стыдно мне, Григорий, стыдно и немного обидно. За державу обидно, за землю русскую и за то, что господь наш решил идти в ногу со временем. Хотя, я его понимаю, а как иначе?»
Затем, мне довелось еще целую неделю провести с этим человеком, так как он передавал мне все дела, обучал устройству организации, всей бюрократической последовательности. Великой внутренней организации этот человек, скажу я тебе.
Каким-то образом, именно на меня пал выбор, придти ему на смену. Как и зачем я понял уже много позже, поняв и прощупав систему по «эту сторону» - именно так величать мир, в котором ты будешь обитать отныне, дорогой товарищ Марушев.
Итак, я заступил в должность распределительного чиновника в 1946 году. И кто только через меня не проходил: и заклятые враги мои при «той жизни», и товарищ Сталин, и Хрущев, и весь ЦК КПСС, и люди которых я знал при «той» жизни, и те, с которыми «поручкаться» не довелось. Была бы моя воля, я в некоторых случаях, вершил бы суд иначе, но, к сожалению, я хоть и апостол, но реальной силы не имею, а исполняю волю сверху. Апостолами тут именуются все, кто работает на аппарат и по иерархии стоит выше дворника. Что-то вроде современных менеджеров в «той» жизни. И кстати, именуемые апостолами люди, зачастую, далеко не «святые».
Вообще, скажу я тебе, в «той жизни» ничего не знают об этой жизни. Мифы, придуманные церковью, причисление к лику святых, апостол Петр – все это чушь и бред. Святых нет, а все «те» святые, зачастую, попадают в ад. Критерии распределения далеко не соответствуют тем критериям, о которых ты слышал. Ведь это и не мудрено, не существует никакой связи между тем и этим миром».
- Извините, господин апостол Иващенко, –перебил Коля чиновника.
- Товарищ Иващенко, – поправил апостол. - Господа в 17-ом остались, да и после ПУТЧА появились. А мимо моего распределителя ПУТЧ прошел стороной.
- Извините, товарищ-гражданин, есть вопросец: уж не хотите ли вы сказать, что я заменяю вас на этом посту? Такое впечатление, что вы, подобно генералу Гурко, ждете меня добрых десяток лет.
Иващенко грустно рассмеялся, подлил водки себе и собеседнику, откусил пупырчатый огурец:
- Если ты о том, что я с тобой так вдруг запанибрата беседую, так это я просто подрасчувствовался. Когда мне таких деток малых приносят, я всегда переживаю и водку пью. А с другой стороны – им дорога в рай, хотя и в детдом. Правда, эти детдома действительно райские. Сам я, правда, не видел, но слышать приходилось.
- А сменщик мой сейчас живет в «той жизни», ни о чем не подозревает и в ближайшее время сюда не собирается. Наш глава, то есть сам господь, падок на всяких героев. Он считает, что именно герои современности должны занимать пост чиновника преемника-распределителя.
Иващенко наклонился к уху Коли и сказал в полголоса:
- Не больно велика честь, мой юный друг, так как должность – не ахти. Скажу больше, должность довольно нудная и противная. Однако, она очищает героя занимающего ее от всех его грехов. Кстати, именно поэтому преемник-распределитель и зовут чистилищем. В «той жизни» это название было истолковано неверно.
- Позвольте, но откуда в «той жизни» могли знать это название? Ведь, как Вы сказали, не существует никакой связи между тем и этим миром?
- Да, сказал, но за всю историю существования наших миров бывали случаи, когда отсюда возвращались в «ту жизнь».
- По каким причинам, позвольте полюбопытствовать?
- На то воля божья, – Иващенко многозначно поднял вверх указательный палец и поспешил перевести тему, дав понять, что отвечать он не собирается.
- – Так вот, - продолжил апостол, - как я уже говорил, распределителем заведуют герои, которые совершили порой страшные грехи, но грехи эти не столь страшны, чтобы за них отправляться в ад.
- То есть если ты герой, нахулиганил чуток в своей жизни, ты автоматически можешь стать чиновником преемника-распределителя? – перебил его Коля
- Нет, конечно. Во-первых, ты должен отслужить на этом месте от тридцати до сорока лет без права подачи прошения на пенсию. Будет это тридцать или сорок лет – устанавливает всевышний, по настроению. Он у нас такой… Затем, при соответствующем от него разрешении, апостолы «потусторонники» подбирают подходящую кандидатуру и остается лишь ждать ее пришествия. Моего пришествия, после положенного ему срока службы, Гурко ждал чуть более десяти лет. Ему повезло. Я своего жду уже двадцать три года. А эти клоуны «потусторонники» на этот раз выбрали героем того времени молодого, но уже успевшего нагрешить капитана хоккейной команды. Тогда ему было двадцать два года, теперь ему сорок пять. Войны не предвидится, а ждать кирпича на его голову можно еще очень долго. В общем, недоработка есть в этой системе. Я пытался уже стучаться к законодателям, шлю им письма, но тут все делается порой дольше, чем делалось там.
- А сходить туда самому?
- Куда?? Они же все в раю сидят, а мне туда вход воспрещен. Я и Бога-то никогда не видел. Да сам Он напрямую со мной и не общается. Он, видишь ли, высшая инстанция. Как в «той» России сейчас Путин. Только есть одно различие: Путин он только в России командир, а Бог он вездесущий. А в каждой стране у него наместники. Система сложна, я и сам ее не знаю. Я в принципе дальше этой каморки ничего и не вижу. Тут и сплю, на раскладушке, пока скончавшихся в ночное время людей держат в состоянии искусственной комы, чтобы позволить мне отдохнуть.
- Скажите, а почему Гурко Вам сказал, что ему стыдно за отечество?
- Очень просто, сынок. Я первый чиновник со времен Рюрика, который является низшим сословием. До меня тут сидели воеводы, бояре, графы, богатые дворяне, генералы. И вот те раз, крестьянский сын, да еще и сомнительный герой.
- А действительно, за что вас? Вы уж извините за вопрос…
- Да ничего, действительно, постороннему оно не понятно, но как я говорил, оплошности системы выбора.
В начале тридцатых обмельчала Россия героями. Многие свои руки так в крови запятнали во время гражданской, что никакое чистилище их не отмыло бы. А тут я, комсомолец, в кровавых делах замешан не был, на войне не убивал, да еще обладал главным свойством, которое требуется чиновнику распределителя: администраторские и организаторские способности. Не будь этого качества, был бы я в аду, за доносы, да и за то, что двух людей в 37-ом я косвенно подвел под расстрел. Именно эти грехи я тут и замаливаю. Вот скончается мой хоккеист, и тогда – долгожданный рай. Я тебе даже завидую Коля, ведь ты скончался пару часов назад, а попадешь в рай намного лет раньше меня.
- Значит рай?? – восторженно вскочил Коля.
- Он самый. С делом твоим подобающая комиссия ознакомилась, признала тебя годным. Сейчас ты войдешь в синюю дверь и предстанешь перед следующей инстанцией. Смотри не ошибись, за синюю, а не желтую. За желтой очень «жарко»! Возьми с собой свою папку. Довольно тонкая. Так держать Коля!
Перед уходом, у меня к тебе огромная просьба. Я вижу, что ты хороший парень, и, думаю, ты в силах мне помочь. Разыщи Законодательный Совет и, пожалуйста, подсоби, чтоб они переиграли закон о моем сменщике. Не могу я так больше, на отдых мне надо. А теперь, ступай с Богом.
Коля скрылся за дверью, апостол вздохнул, хлопнул водки и проворчал: «Боже, как я устал...» Он нажал на кнопку, и голос Левитана не менее устало сказал:
«обеденный перерыв окончен и прием возобновлен».
Радостный гул толпы заглушил матюгальник…
Глава вторая
Следующая инстанция точь в точь походила на лазарет при призывном пункте. Молоденькие медсестры в белых халатах по очереди делали Коле всевозможные медицинские проверки: щупали пульс; измеряли давление; проверяли грыжу; а самая симпатичная, стройная розовощекая брюнетка, даже пощупала Колину мошонку, предварительно надев резиновые перчатки.
- Очень хорошо! – кивнула она и попросила парня лечь на кушетку, лицом вниз.
Не снимая перчаток, сестричка обмакнула средний палец в какую-то жидкость и с силой вставила его в его анальное отверстие.
- Зачем!!?? – заверещал бедняга.
- Так надо! Проверка общего состояния пациента после перенесенной транспортировки. Пишем: геморрой не обнаружен, грыжа от перегрузок не вылезла, шрамы той жизни затянулись, болячки той жизни прошли. Пульс нормальный, давление выше потустороннего, но ниже нашего среднего давления. Выписать шоколад.
Немного помусолив ручку, сестричка добавила:
- Общее состояние удовлетворительное. Карантин не требуется, - она подняла свои зеленые глаза и сказала. - Объясняю Вам популярным языком: Вы, товарищ Марушев, здоровы как бык. У нас это явление редкое, сами понимаете. Хотя, с ростом криминала у нас был некий приток таких как Вы, но, видите ли, большинство убитых отправлялось в ад. А в аду нет мед.проверок. Это я все к тому говорю, что давно я таких здоровеньких новобранцев не видела. А еще, я хотела сказать, что мошонку Вам было щупать совсем не обязательно. Извините, не удержалась. Молодая мошонка у нас редкость. Да Вы не стесняйтесь! Ой, покраснел-то как.
- Не, я с удовольствием! Хоть всем медперсоналом щупайте! Я согласен!!
Сестрички предпочли не реагировать на колин призыв и продолжили заниматься своими делами. Марушев смущенно покашлял и перевел тему:
- Скажите, а откуда тут взялось столько молоденьких сестричек?
- Про взрыв и сопутствующий пожар в общежитии при воронежском медучилище в 93-ем году, не слыхали? Баллон с газом у нас рванул. Кое-кого спасли, кого-то не успели. Нас, как сами понимаете, не успели. Я, вообще, превратилась в уголек. Меня апостолы еле опознали. Чуть с Зинкой не перепутали, которая также обгорела. И вот, теперь я опять красивая и добрая, как раньше. Вот возьмем к примеру Вас, Коля. В вашей папке написано, что перед смертью Вами было получено несколько сот ударов по голове. А теперь ни шишечки. Видите как? Это Вам первый подарок от нашей стороны.
- Настя, кончай трындеть. Работать пора, – послышалось из-за ширмы.
- Извините Коля, действительно, Вам пора идти, - Настя сунула Марушеву прямоугольный кусочек картонки в руку и указала на дверь. – Вашу папку уже передали дальше. Идите.
Перед дверью парень остановился и взглянул на картонку. На белом фоне синими буквами было напечатано: «Анастасия Шацкая, Сектор 1993/Русь/Воронеж/15789».
************************************
- Что у нас дальше?
- Это Вы у меня спрашиваете?
- У Вас.
- А дальше У ВАС, товарищ Марушев, жилищно-распределительный пункт! Проходите, садитесь.
- Да, постарался Иващенко на славу. Слава КПСС!
Заместитель апостола Иващенко, младший апостол Леонидов, погасил в кабинете свет и включил стоящий по левую руку слайд-проектор. Он осветил белую простыню знакомым Коле видом питерского адмиралтейства и заговорил, придав голосу постную интонацию флегматичного гида, а лицу - апатичное выражение:
- Город Ленинград, он же Петербург, он же Петроград. Совершенно неинтересный, скучный и серый город. Построен Питер на болотистой местности, отчего в городе так много комаров. Постоянные наводнения не дают жителям города спокойно жить и отдыхать. Про слякоть, нехватку солнца и высокую влажность Вам тоже нет надобности рассказывать. Явное перенаселение города сказывается на нехватке кислорода, создает ощущение тесноты и вызывает нервозность. Миллионы людей в той жизни мечтают переехать из Питера в деревню, но боятся не найти там работу. С началом новой жизни, у Вас имеется возможность начать ее в живописном месте, так как работать в раю совсем не обязательно.
Слайд поменялся и на простыне появился симпатичный домик в деревне с большой коровой на лужайке.
- Этот чудный домик находится в Удмуртии. Природа Удмуртии богата и живописна, по растительному покрову относится к таежной зоне. Край богат картошкой, полезными ископаемыми, лесом. Охота у нас запрещена, поэтому про лосей я Вам рассказывать не буду, а вот про рыбалку – сколько угодно. В Вятке водится стерлядь и щука, а у села Брызгалово – карп. Воздух чистый, природа обалденная. Соглашайтесь Марушев не раздумывая. Вот тут, в бланк, я вписываю название деревни, Вы ставите Вашу подпись тут и тут, и я буду рад поздравить Вас с новосельем и сразу же вручить ключи.
- Постойте, – запротестовал Коля, – а у меня есть право выбора? Чего это Вы мне тут Вашу стерлядь пихаете? Мне по нраву наш питерский лещ. Я хоть знаю, что он костлявый, и поэтому не рискую им подавиться.
Апостол Леонидов, казалось, ожидал этого протеста. Спустя секунду проектор светил на простынь изображением длинноносой стерляди. Апостол надел очки, поднял со стола бумажку и стал читать:
«Стерлядь - наименьшая по размерам и единственная пресноводная предс-
тавительница семейства осетровых рыб; ловится в реках, впадающих в Кас-
пийское, Аральское, Черное и Белое моря и в реках Западной Сибири.
Стерляжья уха, стерлядь паровая «кольчиком» и другие превосходнейшие
рыбные блюда из стерляди издавна известны не меньше, чем прославленная
на весь мир русская икра.
И надо сказать, что стерлядь по тонкому и нежному вкусу, по всем дру-
гим пищевым и вкусовым достоинствам вполне заслужила эту славу».
- Сдавайтесь Марушев, Ваш лещ в подметки не годится королевскому семейству пресноводных рыб. Как Вы уже поняли, в Удмуртии одни преимущества.
- Постойте, а что Вы там про наводнения говорили? А как же дамба?
- Нет тут никакой дамбы. Хотя мы и следуем завету всевышнего, и идем в ногу со временем, но извергами от этого не стали. Мы за чистоту экологии и красоту ландшафта.
- Скажите, а я имею право жить там где хочу?
- Вы имеете право жить в том городе, где прожили в течение пяти последних лет или же в городах с меньшим коэффициентом приоритетного расчета. На первом месте у нас Москва - как древняя столица и крупнейший деловой центр. Нынешняя столица, то есть Питер - на втором. В принципе, Вы имеете право жить во всей России, кроме ужасной Москвы. Но, в честь праздника – дня Вашей смерти, мы учредили для Вас особый подарок – дом в Удмуртии. Тут и думать не о чем. Соглашайтесь. Смею повторить, что работать Вам не придется, а передвижение по стране свободное и мгновенное. Оно осуществляется посредством телепортатора. То есть, Вам совсем не надобно жить в Питере, чтобы сходить в Эрмитаж. Скорость передвижения из Фрунзенского района Питера и из Удмуртии совершенно идентична. Также, если Вы вздумаете поработать - на работу Вас тоже будет доставлять телепортатор, даже в Москву.
Коля был напрочь обескуражен. Еще несколько часов назад он как последний бомж помирал в сугробе, а теперь ему дают собственный бесплатный дом. Он пытался не поддаваться на провокации Леонидова, не понимая при этом, почему его отговаривают от Питера, и до конца не осознавая, что и «по эту сторону» существуют те же города, что и «по ту». В определенный момент Коля уже смирился с мыслью, что он променяет Питер на Удмуртию. И тут его осенила одна мысль:
- Скажите, а Цой в аду или в раю? – спросил он.
- В раю, но какое это имеет отношение к делу? – взорвался Леонидов. – У меня за дверьми очередь! При чем тут Цой, вообще? Наша молодежь очумела в конец!
- Ну и сервис у Вас, однако... Чего Вы орете? Виктор всегда был для меня путеводителем. Пусть и на этот раз он сыграет с моей судьбой в орлянку. Меня туда, где Цой. Точка.
Леонидов облегченно кивнул головой, чиркнул неразборчивым почерком в бланке и дал его Коле на подпись. Парень попытался прочесть название населенного пункта, но так ничего и не смог разобрать в каракулях младшего апостола.
- Вы свободны, - сказал Леонидов. – По коридору налево, кабинет номер 11.
**********************************
Марушев шел по темному коридору, пробиваясь сквозь толпы снующих взад-вперед людей. Он искал кабинет под номером 11. Номера, по непонятной причине, шли в недоступном логике порядке. За номером 25 шел номер 8, а за номером 8 - 13. Коля попытался разделить 25 на 8 и прибавить 13, чтобы найти какую-либо закономерность. Получилось некрасивое число с остатком. Отсеяв этот вариант, он просто постучался в дверь номер 31.
- Да-да! – послышалось из-за двери.
Марушев сунул голову в проем и попросил помощи у пожилой, но ухоженной женщины.
- Ничем не могу Вам помочь, молодой человек, я в том коридоре никогда не бывала. У всех апостолов есть черный ход в кабинеты, с другого коридора. Вот с той стороны у нас упорядоченная нумерация. Но в один прекрасный день идиот из 13-го кабинета вдруг выразил свой протест по поводу своего несчастливого числа. Он заявил, что готов быть облопошеным единожды, но нести на себе двойной крест не собирается. Это означало, что он согласен, чтоб с черного хода на его двери висела чертова дюжина, но отказывается, чтоб посетители, заходя в его кабинет, смотрели на него как на неудачника. Специально созданная комиссия рассмотрела данный вопрос и решила отменить число тринадцать. Они мотивировали это не протестом этого кретина, а тем, что не подобает новоприбывшим начинать новую жизнь с левой ноги. При этом комиссия постановила, что апостол-кретин получает номер 14, и все номера соответственно смещаются на одну цифру. Это решение послужило «взрывом на макаронной фабрике»... Четырнадцатый не захотел покидать свое насиженное гнездо и переезжать в 15-ый кабинет, в котором очень маленькое окно. Двадцать пятый заявил, что он умер 26-го числа, и поэтому для него это число символично и опасно. 19 сказал, что он не собирается менять День Пионерской Организации на какую-то бессмысленную двадцатку...После продолжительных разборок начальник комиссии от души выругался, ободрал абсолютно все номерки с парадных дверей и насыпал их в мешок. Все, кроме 13-го. Он сказал, что раз у кретина нет проблем с числом 13 на двери черного хода, то так все и останется. А судьбу нумерации парадных дверей решит русское лото.
Вот так мы и расхлебали эту глупую заваруху. Кретин вытянул свой 12 номер и остался доволен. На следующее утро каждый из нас вылез в коридор и приколотил свой номерок.
Коля на протяжении всего повествования глупо подхихикивал, но в конце не выдержал и судорожно засмеялся, хватая ртом воздух.
- Молодой человек, - скривила губы женщина, - Вам смешно, а мне плакать хочется. Я бы, вообще, всех уволила, нафиг. Жаль только, что нельзя.
- А это еще почему? – проблеял Марушев, держась за ручку двери, чтоб не упасть. – В этом свете очень сильный профсоюз?
- В этом свете очень сильная лень! – горячо выпалила женщина. – У нас же особая форма коммунизма: «каждому по потребностям, от каждого по фиге с маслом».
Коля стоял на коленях и истерично рыдал. С правого боку у него даже закололо уже зажившее, сломанное несколько часов назад ребро.
Женщина еще немного поворчала, махнула рукой и пошла спасать парня от вторичной смерти. Она поднесла ему воды и силой усадила в кресло. Выпив воды, он немного отдышался, вытер испарину со лба. Положив руку на грудь, Коля несколько раз выдохнул лишний воздух из легких и извинился перед женщиной.
- Скорее всего – нервное, – пояснил он.
- Да, я все понимаю. Ты же свежак совсем, травмированный от перемен. Я, помнится, тоже в шоке от всего этого ходила, недели две. Пока не свыклась.
- Ага, - сказал Марушев и хлебнул еще немного воды. – Слушайте, а Иващенко со своими способностями куда смотрел, когда делили номерки?
- Иващенко очень устал. Давно пора его заменить на этом посту. Пойдем сынок, я проведу тебя через черный ход, чтоб ты быстрее нашел свой 11-ый кабинет.
В 11-ом уже сидел ветеран второго украинского фронта.
- Женя, я тебе заблудшего новобранца привела, – женщина легонько хлопнула Колю по спине, подталкивая вперед.
- Наташа, ты же знаешь, что через черный ход не положено! Молодой человек, выйдите в коридор для посетителей и ждите, пока я Вас не вызову!
Парень прождал ровно двадцать минут. Наконец, над дверью загорелась красная лампочка. Марушев зашел в кабинет, и застал клерка за важным делом, он вытирал пот со лба.
- Ну, знаете, это невыносимо! – раздраженно сказал клерк. - Я тоже был ветераном, правда, ушел из жизни в более молодом возрасте, нежели этот дедуля, ну и у меня, конечно, были претензии к окружающим и мне тоже казалось, что мне все чем-то обязаны. Боже, но не настолько! Во-первых, в те годы мы все-таки были скромнее. Во-вторых, видать маразм делает с людьми свое дело. Как жаль, что при транспортировке лечатся только физиологические болезни, а психологические отклонения так и остаются нетронутыми. Мы, ему, видите ли, из ада обязаны вернуть его фронтового друга, который в 60-ых загремел в колонию по мокрой статье. Вдобавок, когда этот ветеран узнал, что у нас допускаются перемещения между государствами и разрешены экскурсии в ад, он тотчас заявил, что обязательно поедет в германский ад мочить Гитлера. Вы понимаете? Я не говорю уже о том, что он попросил назначить ему аудиенцию у генерала Жукова, так как он не успел передать маршалу важную информацию об оборонительных укреплениях противника в 44-ом году, и все эти годы ему было мучительно больно и ужасно стыдно. Молодой человек, у нас тут такая дребедень целый день. Очень жаль, что современная медицина в «том мире» продлевает жизнь людям, позволяя дожить до такого глубокого маразма. Ладно, приступим к нашим баранам. Я надеюсь, у Вас поменьше тараканов в голове. Давайте мне Вашу папку.
Апостол Евгений Петрович вытащил из папки бланк подписанный апостолом Леонидовым. Он с легкостью прочел каракули своего коллеги, пощелкал языком, покачал головой и посмотрел на Колю взглядом полным сочувствия.
- Поздравляю Вас, Николай Марушев, Вы тоже вступили в клуб маразматиков. Ну, зачем Вам этот Цой? И что это за мода такая, вверять свою судьбу каким-то певцам, которые двух слов связать не могут? То ли дело Киркоров. Очень жаль, что он еще не умер.
- Умрет, куда денется, – отмахнулся Коля. – Скажите, а за оскорбление журналистки Ароян, ему разве полагается рай?
- Ну, это решит распределительный преемник. Возможно. По настроению. Ладно, фиг с ним, с Филей. Товарищ Марушев, у Вас будут еще какие-нибудь особые пожелания? Не желаете ли Вы настучать по голове солисту «Иванушек» или передать важную стратегическую информацию свой воспитательнице из детского сада?
- Вообще-то не собирался. А что, Наталья Анатольевна разве умерла? Жаль, хорошая была женщина.
- Тут не жалеть, тут радоваться надо!!
- Ах, да, извините, у меня до сих пор все это в голове не укладывается. Действительно, я очень рад, что она умерла!
- То-то! – апостол довольно кивнул головой и продолжил изучать дело.
Послюнявив палец, он быстро принялся перелистывать страницы:
- Ага! – восторженно вскричал он. – Вы разбираетесь в компьютере. Тут написано, что Вы работали сисадмином! Я все правильно понял?? Разбираетесь?? Да?? Сисадмин - это же компьютерщик?
- Совершенно верно.
- Значит, из списка начального курса изучения пользования компьютером я Вас вычеркиваю! Мне час назад сообщили, что умер мой племянник. Я тогда его на этот курс определю, вместо Вас. Знаете, ведь набор на следующий курс начнется только через месяц. У нас знатоки компьютеров большая редкость, поэтому все курсы до единого забиты под завязку.
После этих слов апостол погладил стоящий рядом с ним «Ноутбук», желая показать Коле, что он не дурак и тоже кое-что понимает в этих «ящиках». Затем он замурлыкал под нос «Крошку мою» и продолжил копаться в бумагах. Видимо, не найдя больше ничего интересного и актуального, он отложил папку в сторону:
- Нус, теперь мы будем фотографироваться!
Достав из ящика стола дигиталку, он щелкнул парня в анфас, подключил фотоаппарат к компьютеру и перекинул фотографии на жесткий диск. Спустя минуту, из особого принтера выполз запаянный в пластик документ.
- Это, Коля, ваше удостоверение! Без него – никуда! Ясно? Вы теперь гражданин шестой степени райской республики «Русь». Поздравляю!
Апостол встал со стула, чинно наклонился вперед намереваясь пожать новоиспеченному гражданину руку. В последний момент он передумал, одернул руку и попросил Марушева встать:
- В такой момент нельзя сидеть! – заявил он и щелкнул мышью компьютера.
Из динамиков полились звуки гимна СССР и России.
- Ну, теперь можно и поздравить Вас, дорогой Николай! – торжественно провозгласил апостол, пожал парню правую руку, а в левую сунул новый «паспорт».
Далее, Апостол протянул Марушеву бумагу:
- Это направление на сдачу экзаменов по нашей истории, конституции, а так же моральным и уголовным кодексам. Для сдачи Вам нужно прибыть по назначенному адресу ровно через месяц.
- А где? – хотел было спросить Коля.
Апостол предугадал его мысли и ответил, не дав парню договорить:
- Дома, посредством компьютера. Возле него Вы найдете инструкцию. Ваше знание компьютера убыстрит получение нужных лицензий, для присвоения пятой гражданской степени.
- А что? – снова попытался задать вопрос Коля.
- Все узнаете из инструкций, – ответил апостол.
Клерк встал и подошел к шкафу-купе, завешенному огромной белой простыней. Сдернув простыню, Евгений Петрович потянул на себя зеркальную дверцу, и взору Коли предстал странный блестящий агрегат, с какими-то трубочками, тянущимися вдоль корпуса, и небольшим окошком во фронтальной части. Сбоку, к агрегату была приставлена трехступенчатая стремянка.
- Это же креокамера! – выпалил Коля. – Я в такой же штуке когда-то лечил свой нейродермит.
- Нет, юноша, – с неподдельной гордостью ответил апостол, – эта штука не для дермитов!!!
Клерк по хозяйски окинул взглядом «креокамеру» и вдруг резко изменился в лице.
- О, зайка моя!! – вскрикнул он, бросился к агрегату, нервно подышал на пятнышко на дверце и потер пятно подолом халата. Затем он принялся неистово жать на кнопки пульта управления, прилепленного к внешней стенке «креокамеры».
- В этот момент, я чувствую себя богом!!! - Евгений Петрович повернул свою голову и исповедовался перед Колей. Его голос стал переходить на неудержимый крик.
- Я вершитель судеб людей, я посылаю их далеко и надолго!!! Всю жизнь я хотел всех посылать!! И теперь я это делаю!!! И Вы знаете, молодой человек, мне это не надоедает!!! Особенно, мне нравится посылать зануд-ветеранов, которые крутят мне мозги и не знают, что последнее слово здесь всегда остается за мной!!!
Сатанистский смех вырвался из груди Евгения Петровича, указывая на явное нервное расстройство, или нехватку выходных...
Глядя на преобразившегося апостола, ставшего похожего скорее на сумасшедшего профессора, чем на того, кто был клерком всего минуту назад, у Коли пробежал по спине легкий холодок. «Он же и меня сейчас пошлет» - с ужасом подумал бедный парень. Лишь мысль о том, что теперь он бессмертен – помогла ему удержать себя в руках.
Апостол поплевал на руки, кое-как уложил свои вздыбленные, торчащие во все стороны волосы, безумными глазами обвел кабинет, и задыхаясь от перевозбуждения, стал рассказывать следующее:
– Это телепортатор имени «Ломоносова и Рихмана». Когда-то, двое этих великих ученых ставили опыты над электричеством. Они хотели обуздать молнию, пытались приручить неизведанные законы природы и заставить их служить человечеству. Ломоносов даже посадил северное сияние в банку, представляете??
Коля удивленно поднял брови, хотя про банку и про Рихмана в свое время читал. Но показать свою осведомленность в данный момент означало разозлить апостола и быть жестоко посланным. А этого ему не хотелось.
Евгений Петрович продолжал:
– Так вот... Рихмана убила шаровая молния и, казалось, что на этом совместная и плодотворная деятельность ученых подошла к логическому концу. Но профессора встретились тут, в Петербурге, спустя два десятка лет. И не в пример короткой жизни, которую выделяют нам «в той жизни», за 200 с лишним лет, уж поверьте мне, они успели многое. Включая изобретение этого прекрасного телепортатора, который значительно облегчил жизнь гражданам нашего мира. Ведь в чем главное отличие рая от ада, знаете?
Марушев отрицательно помотал головой.
Апостол усмехнулся, подобно бывалому дембелю при виде новобранца, вырванного пол часа назад из под маминого крыла:
- Ну, ничего, сынок. Поживешь тут с малость и все сам поймешь. А теперь позволь, у меня за дверьми очередь, и мне еще всех нужно успеть «послать»!Полезай в телепортатор!
- Не пойду!
- Это еще почему? – насупился апостол.
- Я смотрел фильм «Муха» и теперь мне как-то не по себе.
- Да, да, да! Закивал головой Евгений Петрович и закрутил пальцем у виска. Ты 289-ый человек, от которого я слышу эту страшную историю. И всем я объясняю, что гениальное изобретение «Ломоносова и Рихмана» не раскладывает «пассажиров» на клетки и не складывает их обратно по прибытии на место назначения. Этот телепортатор просто архивирует, а проще сказать «зиппует» указанный мною объект. Все инородные объекты просто никуда не переносятся. Да и зима сейчас, все мухи спят. Перед телепортацией я вношу в бортовой компьютер нужный артикул на все аксессуары, которые подлежат перенесению. Только что я внес артикул папки, твоих штанов, трусов, майки и кроссовок. Им провели артикуляризацию в медчасти, когда ты раздевался. То есть, во все предметы одежды вшили электронный чип, который распознается системой непосредственно перед самой телепортацией. Там же был вколот и тебе чип, инъекцией в твою задницу. Полный перечень артикулов, включая свой собственный, ты найдешь дома. А теперь, полезай в телепортатор. Все координаты я уже набрал.
Коля постоял, немного помялся, взял у Евгения Петровича свою артикуляризованную папку, поднялся по стремянке и шагнул внутрь камеры. Апостол захлопнул за Марушевым дверь и задвинул щеколду.
- Тут будет попросторнее, чем в креокамере, – подумал «новобранец» и выглянул в окошко.
Апостол помахал ему рукой и занес руку над красной кнопкой:
- Держись за поручни, могут быть побочные эффекты! – было последним, что услышал парень.
Его колени подогнулись, голова вжалась в плечи и какая-то сила надавила на глаза, вжимая их в глазницы. Появилось ощущение, что черепная коробка вот-вот лопнет. Бедняга попытался схватиться за голову руками, но не смог оторвать их от поручней. Руки словно магнитом притянуло к железу.
К горлу подступила рвота, уши заложило и позвоночные диски стали тихо хрустеть, не выдерживая нагрузки.
Спустя доли секунды в глазах Коли потемнело, и его сознание отключилось.
Глава третья
На поляне, присыпанной толстым слоем снега, сидел заяц-русак и опасливо вертел головой, вонзая при этом свои резцы в сочный кусок коры. На сосне, неподалеку, резвились белки, сбивая снежные шапки с толстых ветвей. Дремавшая ворона трепыхнулась, недовольно посмотрела на разбудивших ее белок, расправила крылья и взлетела. Описав приличный круг над сосновым лесом, Мачеркиной горой и замерзшей могучей рекой, ворона спикировала вниз и села на бревенчатый домик с резными ставнями. Из трубы на крыше валил дым. Ворона прижалась к теплой трубе, закрыла глаза и задремала, пытаясь увидеть продолжение нарушенного сна о долгожданном лете.
У одного из окон этого дома была приколочена мраморная табличка с вычеканенным профилем Ленина. Снизу золотыми буквами было выведено:
«В этом доме жил вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин 1897 – 1898»
На прибитой под табличкой деревянной доске красовалась, неаккуратно вырезанная ножиком, приписка:
«А также с 1955 и по сей день.
Это не музей, а жилой дом
Туристам вход воспрещен
В окна не заглядывать
В. И. Ульянов-Ленин».
Впрочем, туристам бы и не удалось войти в дом-музей. Сторонний наблюдатель сразу бы заметил, что в доме не хватало того, с чего обычно начинается любой нормальный дом, а именно – двери.
В доме, из всей утвари, был деревянный стол, тумба, высокий стенной шкаф, печь и железная кровать. Казалось, что с 1897-го года здесь ничего не изменилось. Почти полтора века не наложили своего отпечатка на интерьер, стены, картины, да и на сам дом. Один лишь компьютер, стоявший на тумбе, электрические розетки на стене и электрическая лампа под потолком, именуемая в народе «лампой Ильича», не вписывались в деревенский быт.
На железной скрипучей кровати сидели двое. Один – невысокого роста, в домашних тапках, жилетке и кепке. Одной рукой он держал гитару, другая же рука была закинута за жилет, под мышкой. Второй человек был повыше ростом, в кожаной куртке. Свою гитару он держал обеими руками. Чуб застилал ему раскосые, как у представителя малых народов России, глаза. Перед ними на столе стоял самовар и две чашки с душистым чаем.
Человеком в жилетке, как Вы уже догадались, был сам Ленин. Он периодически вынимал руку из подмышки, брал в руки блюдце с чаем, обильно на него дул и громко с превеликим удовольствием отхлебывал. После каждого глотка он опрокидывался назад и издавал, вернее, выдыхал из себя характерный звук: «а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а». И добавлял, уже по-русски: «Кайф батюшка, архикайф!»
- Чайф! – передразнил его раскосый, поправляя чуб.
- Позвольте? – переспросил Ленин.
- Есть такая группа, Свердловская. Они вот тоже, кайф от чая получали.
- Отлично, ребята знают толк в деле, – сказал Ленин и вытер кепкой пот со лба, – только вот, не называйте больше при мне имя Свердлова, я Вас умоляю! Этот тип, к Наденьке моей приставал, пока я был в Польше!
Ленин снова отхлебнул. Раскосый поморщился.
- Что случилось, Витенька? На Вас лица нет.
- А все потому, батенька, что все нормальные люди пьют чай в прикуску, а Вы его занюхиваете, словно водку. Это у Вас что же, кайф токсикомана?
Ленин непонятливо захлопал глазами. Его нижняя губа отвисла, обнажив мелкие желтые зубы:
- Извольте говорить разборчивее, Витя. Я не понял последнего слова.
- Токсикоманы, это такие люди, которые все нюхают, оттого и кайф получают. Так вот Вы, перед тем как взять рукой блюдце, сначала эту руку подмышкой держите. Я, конечно, извиняюсь, но Вы интеллигент, а такое себе позволяете. А мне смотреть неприятно.
Ленин покраснел, поставил блюдце на стол и стыдливо потер свою руку о жилетку.
Прошел час. Раскосый смотрел вдаль, высоко подняв подбородок, и что-то наигрывал на гитаре. В доме уже стояла невыносимая жара. Ленин скинул с себя жилет и кепку, оголив блестящую лысину. Витя продолжал играть с невозмутимым видом.
-Уважаемый, – Ленин дернул гостя за рукав, - Вам не жарко?
- Нет, - отрезал музыкант, продолжая смотреть вдаль, гордо задрав подбородок еще выше, - привычка старого кочегара. И вообще, мы отвлекаемся от урока. Какому аккорду я учил Вас сегодня, Владимир Ильич?
Ленин вздохнул, вытер кепкой пот со лба, расставил свои вспотевшие пальцы и размял их перед взятием очередного аккорда... Он вспомнил, как 110 лет назад на месте Цоя сидел приветливый Кржижановский. Он пел песню «Смело, товарищи, в ногу» и жаловался Ленину на невыносимую жару, а Ленин сидел с гордо поднятой головой и думал о грядущих переменах, которых требовали сердца.
*************************************
Выписка из руководства по эксплуатации телепортатора имени «Ломоносова и Рихмана» модель 2 ЛР:
Побочный эффект №3
Прибытие на место назначения в крайне редких случаях может сопровождаться легким недомоганием и тошнотой.
Свое пробуждение, уже позже, Коля сравнил с выходом из клинической смерти. Сравнение конечно было слегка преувеличено, но это состояние можно было вполне назвать пробуждением от страшного сна. Симптомы были довольно схожи: учащенное дыхание, холодная испарина, сумасшедшее сердцебиение и затуманенное сознание.
Прошло немного времени, и нужное количество окиси азота заполнило сферу измученного мозга, отвечающую за обработку получаемой информации. Проще говоря, Коля наконец-то перестал тормозить и принялся с любопытством глядеть по сторонам.
Кабина «крео-камеры» почему-то расширилась, да настолько, что в нее поместился небольшой кожаный стул, в котором сидел наш герой.
Поручни, за которые он держался – исчезли, словно их выломали с корнем и зашкурили поверхность. Перед стулом стоял фарфоровый предмет с трубой и бачком, сильно напоминавший унитаз. Только был он более круглой формы, без стульчака и немного повыше.
За окном, в которое секунду назад выглядывал Коля, была кромешная тьма. Под потолком телепортатора горела галогенная лампа.
В затекшей ноге что-то кольнуло. Марушев воспринял это как сигнал к старту и попытался подняться со стула. Он уперся налитыми свинцом руками в сиденье и сделал рывок. В тот самый момент желудок прошил резкий и мучительный спазм, и тело инстинктивно подалось вперед. Лицо пришлось в аккурат над фарфоровым аппаратом, и парня стало рвать...
В интервалах между очередными спазмами страдалец благословлял Иващенко за то, что тот дал ему поесть, иначе рвать было бы нечем.
После очищения желудка он откинулся на спинку стула, отдышался и вытер лицо туалетной бумагой, продуманно висевшей возле «унитаза».
Далее Марушев поправил растрепанные волосы, разгладил воротник куртки, взял в руки папку и с огромным усилием поднялся со стула. Он был сильно изнеможен, но желание узнать, наконец, в какую точку на карте Руси он попал – заставило его пересилить себя.
Держа папку под мышкой, Коля аккуратно спустился по стремянке, вгляделся в темноту и рассмотрел перед своим носом стену и две дверные ручки. Он взялся за них, и внутренний голос сказал ему: «Давай мужик, очень хочется есть, мыться и спать – если, конечно, в раю разрешена и доступна подобная роскошь».
Марушев дернул ручки на себя, но они не поддались. Тогда он рванул их в стороны, и двери медленно поползли по рельсам, одна влево, а другая вправо, открывая вид на светлое жилое помещение, в котором парню было суждено прожить целую вечность.
***********************************
Пожалуйста, приобретите полное произведение на Амазоне, что очень поможет мне меньше работать и уделить время моему второму, неоконченному роману, который уже лет 5 никак не может перейти в статус оконченного литературного произведения.
http://www.amazon.com/dp/B00MH6EPO2