Сожженный трактат
«Великий посвященный не посвящает, великий просвещенный не учит, сила его распространяется на 10 000 ли». Известный минский философ Ян Фуцзы красивым, витиеватым почерком написал очередную фразу и задумался. Действительно, откуда взялась эта фраза о 10 000 ли? Что-то напыщенное показалось ему в подобном утверждении. Ян Фуцзы потянулся за чайником с вином и глотнул прямо из носика. Не шла сегодня работа. Целый день философ корпел над очередным трактатом, заказанным к 60-летниму юбилею матери императора. Ян Фуцзы, разумеется, мог обойтись примитивной компиляцией, но хотелось написать нечто особенное, яркое и запоминающееся. Юбилей был только поводом. Ян Фуцзы откинулся на спинку стула и расслабился. Внимание его рассеялось. Он услышал отдаленные голоса прохожих и взглянул в окно. Естественно, самих прохожих он увидеть не мог. Дом его с маленьким садиком окружал высокий забор с торжественными воротами подобающими человеку его славы и достатка. За окном было темно. Только сейчас философ заметил, как долго он сидел за столом и как много успел написать всего за один день. Можно передохнуть, - подумал Ян Фуцзы, налил остатки вина в маленькую чашечку и начал с наслаждением потягивать напиток. Вино давно успело остыть, но лень было звать служанку. Философ снова посмотрел в окно и увидел кончик серпа луны. Пора, пора отдыхать.
Скамейка в садике у небольшого бассейна служила традиционным местом отдыха. Ян Фуцзы наконец кликнул служанку, отдал необходимые распоряжения и вышел наружу. Молоденькая девушка срочно побежала на кухню за новым чайником с вином и едой. Ян Фуцзы сел на скамейку и начал смотреть на отражение луны в бассейне. Ленивые карпы тихо двигались в воде и, попадая под свет луны, таинственно поблескивали чешуёй. Мелькнула одна рыба, другая, затем наступило затишье. Мерцание рыб завораживало, напоминая то ли блеск золотых монет в сумраке, то ли кусочки серпа луны, резвящиеся в прохладной воде. Ощущение усталости уходило прочь, сливалось с темнотой ночи, голова философа, уставшая от созидания мудрых, чистых мыслей, доступных избранных, получила долгожданное облегчение. Служанка принесла чайник, закуску, кисточку, баночку с тушью и пару листов чистой бумаги. Всё необходимое для традиционного отдыха она поставила на маленький столик и встала рядом, почтительно склонив голову.
«Можешь налить вино и идти спать», - сказал философ и бросил взгляд на служанку. Он слишком устал, чтобы заниматься с ней любовью. Служанка ушла, стараясь мелко семенить ногами, подражая девицам из благородных и богатых семей. А философ стал снова смотреть на отражение луны. Был третий день новолуния. Серп луны, еще тонкий и изогнутый как нож для резки овощей, поднимался всё выше, чешуя карпов блестела всё загадочней, исчезли раздражающие звуки прохожих за забором, а вдохновение никак не приходило к философу. Он даже пожалел, что отослал служанку прочь. Прекрасный осенний вечер проходил в бездарном подражании поэтам древности, похожем на подражания служанки манерам женщин из более высокого сословия. Философ с презрением посмотрел на маленький бассейн. Ну, утонул пьяный Ли Бо , пытаясь поймать отражение луны в большой, знаменитой на всю Поднебесную реке Янцзы. По поэту и жизнь, и стихи, и смерть, полная поэтического вдохновения. Напиться и утонуть в этой луже с карпами было бы просто насмешкой над всеми претензиями Ян Фуцзы на собственную гениальность. И стихи последнее время писались неудачные, без особого изящества. И тракта получался какой-то претенциозный. Изначальный замысел был прекрасен. Рассказать о силе духов земли и неба, поведать о духовных подвигах совершенномудрых, дать примеры героического и объяснить в назидание потомкам, что правильно поклоняясь посюстороннему и потустороннему, героическому и мудрому, великим предкам и собственным родителям, мы поклоняемся совершенству императорской власти, её прозорливости, благости и величию. Увы, подвело вдохновение.
«Сила его распространяется на 10 000 ли». Ну, и фраза! Ничего не делаешь, а величием всех превосходишь. Философ мысленно вычеркнул последнюю фразу из трактата. Получилось намного интереснее - великий посвященный не посвящает, великий просвещенный не учит. А, если сделать еще короче – посвященный не посвящает, просвещенный не учит? Еще удачнее. Правда, слишком короткий трактат подносить ко двору на великий юбилей матери императора неприлично, но трактат можно заменить очередной компиляцией классических произведений. Никто даже не заметит примитивности повторов и глупости пустословия. Своим друзьям он напишет и подарит нечто иное, глубокое, краткое, заставляющее волноваться, восхищенно восклицать и глубоко задумываться.
От дальнейших мечтаний философа удержало чувство голода. Он срочно потянулся к остывшей еде и начал быстро есть. Вкус вина после еды оказался просто восхитительным. Ян Фуцзы быстро выпил три чашки, схватил кисточку и срочно написал пару строчек очередного стихотворения. На большее его не хватило. Недавнее чувство разочарования, бессилия и обиды за неудачный день вернулось к нему. Четвертую чашку вина он пил уже машинально.
Прошло три стражи времени. Вышедшая в садик по нужде, служанка обнаружила Ян Фуцзы уже спящим в нелепой позе на скамейке, вернулась в дом за одеялом и прикрыла его. Философ спал беспокойно и шептал что-то на непонятном языке.
* * *
Ночь, холодная, горная ночь. Камни, между которыми даже в середине лета с трудом пробивается невысокая трава, покрыты тонким слоем снега. Он стоит посередине этой безжизненной пустыни, и чувство холода мешается с еще более сильным чувством одиночества. Страх, пронизывающий страх. Приказание учителя жестоко и обсуждению не подлежит. Иди, накорми горных духов соками жизни своего тела, избавься от своей духовной плоти, и обретешь свободу. Кто он? Ян Фуцзы? Нет, его зовут другим именем. Впрочем и имя своё он почти забыл. Учитель зовет его коротко – младший. Потом вспомню, сейчас надо призывать духов.
Новая ночь. Он уже забыл, какая по счету. Крики, полные имен духов, силы, призыва и усталости. Эхо из ближайшей лощины. Холод. Неприятное ощущение в голодном желудке и снег, блестящий под лунным светом. Страха уже нет. Есть только напряженное ожидание. И духи гор, много духов. Они ощущаются в каждом взмахе крыла случайно залетевшей птицы, в незаметной пробежке мыши по снегу от норки до норки, в пронизывающем насквозь порыве ветра и даже в звуке биения собственного сердца. Да, чувство слуха его настолько обострилось, слух словно начал проходить сквозь тело. Иногда ему кажется, что он слышит свое сердце, слышит пульсацию крови в артериях, движение воздуха в легких и даже рождение гнева в печени. Духи кружатся вокруг него непрерывным хороводом, проходят сквозь него и летят дальше. Учитель сказал, что это очень хороший знак, предвещающий рождение новых сил и чудесных способностей.
Непонятно, какая ночь. Буран, зачем он пошел в буран? Учитель предупреждал. Он выскочил, добежал до большого камня на плоскогорье, укрылся за ним от ветра и начал звать духов. Через полчаса он побрел усталый назад, ничего не ощущая и почти не видя. Очаг, скорее к очагу и выпить горячей воды.
Звезды, бурана нет. В свете очага он видит свои покрытые коростой руки. Рядом стоит таз с водой. Он наклоняется и видит в мерцающей воде изможденное лицо. Кажется он догадывается, кому это лицо принадлежит. Надо идти в ночь, но прежнее упорство покинуло его, вместо этого назревает какое-то непонятное чувство.
Еще ночи, еще холод, еще поиски неизвестно чего. Развязка видится как бы со стороны.
* * *
- Учитель, я должен покинуть тебя!
- Ты твердо решил?
- Я просто разочаровался в тебе. Твоё учение – вздор. Я слышал ветер, я ощутил все стихии. Твои духи просто не существуют.
Лицо старика, сидящего напротив него, неожиданно полно счастья:
- Ты самый первый. Ты постиг, наконец, учение.
- Какое учение? Я отрекаюсь от твоего учения.
- Нет. Ты первый. Самый лучший. Предыдущий умер от истощения. А еще трое сошли с ума. Ты первый, кто смог преодолеть тупоумие веры. Ты постиг первую, но самую важную ступень мудрости.
- Какую мудрость я постиг?
- Ты постиг силу заблуждений мирового сознания и слабость человека перед суевериями, хранящимися в этом мировом сознании, рабство перед насилием чужого авторитета. Ты понял силу обмана близкого человека и опасность доверия. Ты выстоял.
- Старик, ты врешь. Ради познания такой простой идеи не надо терпеть жуткие муки. Достаточно простого слова.
- О нет, сами знания без преодоления ничего не значат. Теперь я три месяца буду учить тебя только знаниям, не подвергая испытаниям. Но вторую ступень ты пройдешь самостоятельно.
- Какую ступень?
- Ступень свободы. Ты пойдешь в мир делится своими знаниями.
* * *
Всё как прежде, но ощущения сна сменились. Кажется, прошло несколько лет, но ничего в горной хижине не изменилось. Только лицо Учителя выглядит чуть постаревшим. Голос его хрипловат и слаб:
- Как отнеслись люди к твоим знаниям, сынок?
- Никак, Учитель. Они слушали, внешне соглашались, но продолжали заниматься своими делами.
- Неужели никто не попытался понять тебя?
- Некоторые пытались, но…
- Не стесняйся, говори смелее. Не бойся произнести вслух великую истину.
- Да, некоторые пытались. Но они срочно пытались использовать знания, чтобы манипулировать другими людьми и, смешно сказать, они пытались поставить себя выше меня.
- Надеюсь, им не удалось внушить тебе ощущения их превосходства над тобой?
- Если вы не внушили мне веры против моей воли, то кто они? Убожества. Но они были очень агрессивны, а часть и того хуже, они начинали бояться меня, когда ощущали невозможность победы. Они были очень плохими людьми, Учитель.
- Они и до этого были плохими, но иллюзия знания без преодоления себя сделала их еще хуже. Это ты их сделал такими, но не горюй, они это заслужили.
- И это истина?
- Это вторая ступень познания. Если трех лет среди людей тебе оказалось недостаточно, иди снова в мир и закали свою волю. Не бойся, что кто-нибудь от ощущения иллюзии обрести великие возможности без испытания на независимость станет дурным и начнет совершать ошибки. Поверь мне, он и раньше был не лучше.
- Спасибо, Учитель.
- Тебе спасибо. Один хороший ученик лучше ста прилежных убожеств. Ты близок к третьей величайшей ступени просвещения.
* * *
Страшный сон Ян Фуцзы продолжался. Он дергался от воображаемого холода гор, испытывал боль в усталых подошвах ног, голод в желудке и непонятную открытость миру, возникшую вследствие ощущения собственной незащищенности, приносимой человеку нищетой и неприкаянностью бытия. Всё это было тем более удивительно, что перед сном философ сытно поел, служанка давно накрыла его теплым одеялом, а финансовое положение философа, успехи и стабильность положения при дворе давно вызывали восхищение соседей и массы мелких чиновников. И вот, наконец, наступает странная развязка. Кажется, он снова пришел к Учителю, и Учитель принимает его как равного себе:
- На этот раз ты сам сформулируешь себе свою третью ступень посвящения.
- Не знаю, как и начать. Я многое узнал, но то были простые знания, не требующие особого преодоления. Но одна мысль очень тесно связана с идеей жестокого испытания, которым вы подвергли меня.
- Не стесняйся.
- Мне кажется, сила, которую приходилось преодолевать, это страх мирового сознания перед познанием себя. Этот страх управляет человечеством, и он удобен большинству. У движимых этим страхом возникает желание и возможность мучить других людей, ставить себя выше остальных и блаженствовать среди чужих страданий. Этот страх сливает в единое целое добродетель и эгоизм, насилие и великие идеалы. Способность сказать нет страху ничего не дает обладателю, она только незримо помогает другим совершать нормальные поступки. Страх способен обогащаться знаниями, заменять одни суеверия на другие, еще более страшные, заставлять ложь менять обличия. Но сила преодоления – единственная сила, которая способна накапливаться незримо в этом океане страха и не усиливать его. В ней – единственный шанс преодоления страха через много столетий.
- А люди, что ты думаешь о людях?
- Не надо ждать благодарности от одержимых страхом. Они делят проявления страха на пороки и добродетели. Многие упиваются своей святостью. Они всегда будут считать себя умнее меня, сильнее меня, а на самом деле просто претендовать на более крупный кусок в жизни. А избранные из них будут писать философские трактаты и полагать, что такие как я обязаны переплюнуть их своим пустословием. Люди даже не понимают, как они незримо связана мыслями друг с другом. Многие ученые, философы и поэты даже не производят собственные мысли и изначально на это не способны. Они просто компилируют чужие мысли, подавляя других людей, и выдают чужое за собственное. Я их даже не осуждаю, далеко не все они понимают, что делают. Хотя не испытывать благодарность к миру людей за те знания, которые они тебе дают, и всё приписывать собственному уму глупо и подло.
* * *
Ян Фуцзы задергался среди сна и подсознательно ощутил желание срочно проснуться. Бежать, бежать из этого мира холодных гор, бежать от дурных снов, непонятных разговоров и ненужных испытаний. Во сне он унесся за 10 000 ли, туда, где должно быть царство совершенство, тепло, персиковые сады, страстные женщины, довольные крестьяне, и над всем этим миром должен править мудрый император. А попал он в царство холода и варварства.
Ух, проснулся, наконец. Солнце встало, тепло и уют. Карпы играют в воде. Легкий ветерок доносит приятные запахи из кухни. Как повезло! Ведь бывают сны, способные обездвижить человека на долгие годы. Ян Фуцзы читал о подобных историях. Вот крестьянин Ван из уезда под Сианью двадцать лет назад заснул, а проснулся только через семь лет. Представить только! Ян Фуцзы мог проспать юбилей матери императора, остаться без награды за ученый труд, а вместо жизни в прекрасной стране на прекрасной должности блуждать во сне среди снегов и нищих варваров. Как хороша жизнь! Положительно, эту жизнь надо уметь ценить. Зачем ему потрясать воображение друзей, будоражить их чувства, если это не удается сделать легко и с удовольствием. Нет, трактат будет написан позже. Сейчас пора готовиться к юбилею.
Ян Фуцзы зашел в дом. Маленький светильник на его рабочем столе продолжал чуть гореть. Видимо, служанка вчера позабыла её потушить. Ян Фуцзы обрадовался и даже решил не корить её за зря сожженное масло. Он взял черновик, вновь прочитал знакомую фразу, чуть усмехнулся и поднес к огоньку. Бумага загорелась. Ян Фуцзы чуть не вскрикнул от удовольствия. В какой-то момент в язычке огня ему почудилось видение холодного плоскогорья и напряженное выражение лица неведомого ученика, идущего сквозь него. Рука философа срочно повернула листок бумаги. Огонь разгорелся.
Ученая компиляция под торжественным и несколько претенциозным названием «Всё совершенномудрое во Вселенной славит величие Сына Неба и его родителей», поданная почтительным Ян Фуцзы через две недели после неприятного сна, удостоилась высочайшего одобрения и щедрых даров автору от Сына Неба. Счастье Ян Фуцзы невозможно было описать в самом объемном, ученом трактате.