В нашем доме завёлся бомж, вернее сказать поселился, потому что не простительно так говорить о человеке, ведь заводятся только крысы и тараканы. Тем более не простительное зло плохо говорить о человеке, попавшем в беду - не имеющем дома.
Поселился он на лестничной клетке между верхними этажами, с раскладушкой, спальником и мешком. Бомж оказался, к всеобщему удивлению, аккуратным человеком - чистым с виду, поэтому все даже подумали, что это какой-то неприметный сосед, выставленный на «перевоспитание» женой.
Аккуратность его распространилась и на весь подъезд – рано утром он подметал и мыл тщательно каждый этаж, протирал до прозрачности все окна. Помогал дворнику возле подъезда: поливал клумбы, стриг газоны, белил бордюры, обкапывал и поливал деревья.
Однажды я решила выбросить засыхающий цветок. Спускалась по лестнице и, вдруг этот человек заговорил со мной: «Что, пропала надежда?»
Я кивнула.
- Да, надежда и память – два зла, сказал он, - Вот например, был дом - нет дома, а память сосёт, сосёт силы из души. Картинки её кружат, кружат в голове, и остановиться она не может – ей надо что-то пить. Память – это пиявка, присасывается и пьёт кровь. Была семья – нет семьи – теперь чужие люди. Была страна – нет страны – теперь кусочки-самозванцы. Было детство – теперь нет детства – юность, зрелость, старость, всё что угодно, но не детское счастье беззаботности, солнечной радости. А память пьёт, картинки показывает – отвлекает, чтобы больше выпить крови.
А что касается надежды, так это чистая водка. Наливаешь, пьёшь, соловеешь, легче становится. Снова наливаешь, снова пьёшь, снова легче, только оглянуться не успеешь, как уже не можешь без неё. А она жжёт внутри – в сердце, желудке, голове – печёт, выжигает дотла. Оставляет сквозное чёрное отверстие. Неоправданная, пустая надежда хуже смерти – душу выжжет, но жить оставит. А жизнь без души – это уже не жизнь.
Давай свой цветок».
Добавить к его словам мне нечего было, я отдала цветок и пошла домой. Его слова очень долго не выходили из моей головы.
Спустя неделю он начал рисовать что-то на заборной плите. Какие-то круги, пятна. Мне стало интересно, и я спросила у него, что он рисует.
- Ангела, - ответил он, - Рисую в благодарность талисман для вашего подъезда.
Я хмыкнула и про себя подумала: «Ангелов рисуют дети, идиоты и бесы. Первые их любят, вторые видят, третьи боятся, но все одинаково не могут без них. Кто же он?»
Понаблюдав, минут пятнадцать, как он рисует, решилась задать, давно мучивший меня, вопрос: «Как вы так живёте на лестничной клетке? Как так можно жить?»
И он ответил: «Много лет моё жилье было метр на метр. В одну сторону работал, в другую – ел, в третью – спал, в четвёртую было спасение – окно. Зимой мучался от холода и сквозняка, летом от жары и солнца. Так и не привык, но сейчас терпимей почему-то».
Мне как-то было не по себе, и я молчала, а он добавил: «Знаешь, гораздо хуже жить, имея многие метры недвижимости, но при этом с душой в один квадратный метр. Вроде свободен на все четыре стороны, но из всего большого мира принадлежит только один квадратный метр и тот душный, тёмный, непроветриваемый».
Спустя три недели тот человек исчез. Дворник как-то рассказал мне, кем был тот бомж – правнук одного богатого фабриканта, прежнего владельца нашего дома. Не знаю, правда, это или нет, но дворник уверял, что так рассказывал тот странный человек, проживший три месяца на лестничной клетке в нашем подъезде. А из моего цветка получилось четыре – на каждый этаж и ещё остался рисунок ангела во дворе – талисман нашего подъезда. Кстати на фасаде дома, над цифрами 1903, под самой крышей барельеф буква "А".
*На картинке Ангел