Мастак
На улице прямо пекло. Вот нынче июль выдался! И впрямь, что-ли, глобальное потепление надвигается!? Будем скоро в Ярославии, всем на зависть, мандариновые сады и бахчи заводить. Ну, покуда цитрусы на моём огородике не золотятся можно и окрошечку крестьянскую приготовить на домашнем кваске с редисочкой, огурчиками с грядки… О чём громогласно заявил сестрице, входя в дом. Приехала в гости из северного города. Хорошо в деревне! Ей Богу! Хорошо в любое время года. В самом деле, для пенсионеров вроде меня, пожалуй, только на своём подворье и можно худо-бедно жить в нынешние времена. Детки помогают, конечно, Бог милостив! Хоть и срамотно. Не одряхлели же ещё совсем. Года, конечно, уж не те, но не жалею, что из города перебрался в деревенскую глушь. Правда, ни жена, ни сестра, проводя с весны до осени в деревенских просторах, с удовольствием ковыряясь в грядках, собирая грибочки-ягодки, зимовать всё же не хотят. Жена-то ярославна городская. Морозы и разные неудобства никоторую особо не пугают. Не графини-кувшини, всю жизнь привыкли трудиться. Да боятся без больниц и аптек остаться. По годам и хвори одолевают. Зимой-то в нашу глухомань до села на большаке, а это верных пять вёрст, давно уж никаких дорог никто не прогребает. Дорога колхозная. Колхоз «благополучно», как и соседние, развалился и никого теперь не колышет — есть тут дорога или нет. А между тем хозяев пять-шесть кроме меня ещё живут у нас. Да всё старики изрядного возраста. Такое немилосердное время наступило. Мало кого из «власть предержащих», коих развелость, что тебе тараканов на иной кухоньке, в родимой стороне заботит положение старых и малых. Обуза мы для них, да и всё тут. Но всё окупает покой на природе, что ни в каком городе не сыскать. Что до меня, то и нынче никуда не поеду, буду зимовать. Здесь хоть зима на зиму похожа. Опять же курочек завёл, козу с козликом, да котёнок откуда-то прибился. Какое-никакое, а хозяйство…
Сижу вот за столом и припасаю всё к окрошке, нарезаю овощи, размышляю о том, что в головушку седую приходит. Женушка дорогая, уехала к внукам на пару недель в столицу. Неохотно теперь молодёжь приезжает в деревни. Всё им некогда. Надо на приличную жизнь зарабатывать с утра до вечера день-деньской, а потом недельки на две в какие-нибудь турции-египты-таиланды сгоняют с детками на море. Говорят, туда теперь дешевле, чем на своё-то Чёрное море. На Куршавели или Баден-Бадены, поди, не заработать. Да и родители не олигархи какие-нибудь. А свои палестины потянут к себе, видно уж, как полтинник перевалит и виски засеребрятся, когда и нас-то уже никого не будет. Хорошо бы в порядке усадебку, что купили в этой деревне три года назад, сохранить, чтобы было им куда приезжать, чай не в америках-германиях родились…
Однако, пожалуй, пора и в чулан за кваском, да и сестра должно быть яиц и сарделек отварила… Затявкал соседский кобелёк Бимка, а немного погодя сестра Людмила говорит мне от окна:
— Выйди-ка во двор, кого-то Бог принёс. Выйди, выйди, что-то я его не знаю, чудной какой-то. Стоит у калитки, не заходит. Молодой, хоть и с бородой изрядной. Здоровый больно мужик-то. Жара такая, а он куртку чёрную напялил. Вот чудной!.. Слышишь или нет, повар-кок? Оторвись-ка от стола, стоит ведь, ждёт.
— Да иду уже, мог бы и сам зайти, не заперто.
— И впрямь чудной, — говорит вдогонку сестра и удивлённо тянет — да он вроде как босиком…
Так и есть, босиком. Да он сроду так шлёпает до заморозков. Это знаменитый на всю здешнюю и даже дальнюю округу Володя-Мастак, а то и просто Мастак. Это у него прозвище-звание такое. Он и в прошлом и позапрошлом году собирался у меня побывать. Вот, сподобился. Я был искренне рад его приходу. Интереснейший человек. Давно хотел обстоятельно поговорить с ним, посоветоваться. Строюсь вот помаленьку, а его советы дорогого стоят. Да и сам он всегда проявлял ко мне явную приязнь, хоть и намного моложе моих 65 годов.
— Ну вот, добрался, наконец, до наших пенат и не заходишь. Давай заходи, жарища-то какая нынче стоит, как раз к окрошечке и поспел…
— Да… я…, это…, Иван Михалыч, неудобно как-то. Мужики у Батуриных говорили, вроде как гости у тебя… А я это…, знаешь, с бодуна... Три дня пил... Ты уж похмели меня, пожалуйста, еле добрался… Давай только в тенёчке…, вон хоть за столиком под липами посидим, а? — как-то смущённо-просительно и одновременно непривычно жалобно проговорил тихо Мастак.
Оглядел его попристальней. Да-а, худовато ему, чуть жив.
— Иди за столик, я сейчас, мигом. Этому-то горю поможем, — вздохнул я и быстренько пошёл в дом, опасаясь про себя, что Мастак из запоя нынче не выйдет. Редко когда, но бывало, и на недельку запивал…
Сестра ситуацию поняла. Пока я за чекушкой и стопками полез в буфет, она споро достала прошлогодних солёных огурцов, отдельно налила рассолу, положила в миску несколько сырых яиц, хлебушка и лучку зелёного. Русский человек! Знает, что к чему. Многажды, пока был жив её благоверный, вот также отпаивала-кормила не только его, но и заводских друзей из бригады после праздников. Сказала, что окрошки потом сама принесёт.
Володя, с ходу опрокинув стопку, не закусывая, полез за сигаретами и закурил. Привалился своим большим телом к спинке скамьи, закрыл глаза и молча курил. Я не встревал с разговорами. Надо, чтобы человек пришёл в себя. Не сказать, что я любитель крепко выпить, но Володино состояние знакомо и мне. Пару-тройку раз приходилось вот так вот похмеляться, но Бог миловал, до запоев не опускался.
— Иван Михалыч, — ожил мой гость, — давай ещё по стопке, но и ты со мной. Закусим и больше не буду. Трёх дней хватит. Поговорить, пообщаться с тобой хочу. Ты не думай, я не пить к тебе пришёл. Совпало так. Да и потом другого времени может и не случиться, чтобы так, без дела...
— А ты, часом, не на мотоцикле, бензином пропах?
— Да на нём, на ишаке моём. Бросил у пруда, свечку менять надо. Да я потом поменяю.
— Так, дружок, свечу-то я тебе дам, покушай вот, и давай прикатим ко двору, мало ли что. Сейчас найду, мои жигулёвские не подойдут, но где-то были и мотоциклетные...
— Да ладно, на крайняк и пешком дойду. Поговори со мной, давно ведь не видались. Тошно на душе, оттого и запил наверно. Я же с Подмосковья вернулся. Что там, что дома — что-то, знаешь, не в жилу нынче. Был там, у одного богатея. Да ты его знаешь, ну, который тут у нас участок в прошлом году купил у реки, Кольки Батурина участок. Всё на джипе крутом приезжает к нему. Помнишь, прошлой весной у гаражей моторы на лодки навешивали, и этот москвич подъехал. Он тогда думал, что ты Колькин отец, когда ругал его за бардак в мастерской. Он всё тебе выкал, из уважения. Вспомнил?
— А-а! Вспомнил, вспомнил, да вроде неплохой мужик, не хам и не наглец. Только вот что, Володя, давай сначала пригоним мотоцикл, и я с тобой с удовольствием побеседую. Ты же знаешь, я тебя всё в гости ждал, как ты обещался. Если дел особых нет, то и не торопись, погости у меня. Летняя кухонька наша, в прошлом году сложил из сушины, в твоём распоряжении. А мотоцикл надо пригнать. Вон, к Титаренкам пацаны-оболтусы на каникулы прикатили. Это они у нашего дачника, врача Митина, в прошлом году мотоцикл «Урал» стащили. Ладно бы покатались, так ведь покурочили, и бросили на старых хуторах в лесу, стервецы Старикам-то и пришлось расплачиваться за них. И нынче тоже болтаются у лодок чужих. Уже гоняли их хозяева. Да и я их, грешен, построжал нынче маленько.
При моих словах Володя-Мастак оживился, хоть и пропустил мимо ушей про подростков, пожелал сразу осмотреть кухоньку, весь участок. Ну, а я тем временем нашёл ему свечу. Похоже, Володю поотпустило и щёки приобрели нормальный цвет, да и глаза теперь из страдальческих стали любопытно-осмысленными. Ну и, слава Богу!
Володин трёхколёсный мотоцикл завели и приехали на нём. Думаю, правильно и сделали. У него в люльке на виду торчала дорогая немецкая бензопила, электролобзик иностранный, топорики и ещё какие-то инструменты — всё, с чем обычно работал. Так то в нашей глуши ничего не пропадает. По старинке и двери палкой подпираем, да как любила говорить бабушка моя, «на грех учителев нет, диавол толкат».
Володя погостил у меня три дня. Больше ни капли в рот не брал, похвалил мою кухоньку и баньку, сразу изъявил желание что-нибудь «хорошее на память изладить». Красиво и споро ладил. В удовольствие. А по вечерам беседовали о жизни. И сестра моя с удовольствием составляла нам компанию. Может, и подольше погостил бы, да приехали за ним нанять на работу Коля Батурин с местным предпринимателем из райцентра. Крыльцо ему надо к новому дому, наличники к окнам и беседку. «Чтоб, знаш, Иван Михалыч, не как у всех, а художественно, как токо Мастак и умет», — заявил сам заказчик, которого я тоже знал.
Коля-то нам сродственник, женат на моей племяннице. Хороший и мастеровой. Неугомонный, без дела не сидит, но малость безалаберный мужик. Душа у него на распашку. Одно слово — гармонист. Он немного моложе Мастака, но дружит с ним давно, и часто вместе подрабатывает. И так, как сейчас, подбирает ему выгодную работку, всегда жалеет Володю. Коля-то наш и дом мне нашёл, и с Мастаком познакомил, как осел тут. Много чего рассказал о его житье-бытье, родителях и родне. А жизнь у Мастака не сахар. Вот Коля и опекает как может своего друга. И сейчас, обращаясь к Володе, ведь это он его ко мне отправил и знал, где его искать, сказал:
— Мастак, ты уж не серчай. Я и так три дня никому не признавался, прям как белорусский партизан, — засмеялся Коля, — где ты занырил. И Бориске сказал, чтоб он токо сёдни привалил ко мне за тобой. Он тя уж два дня как с кобелями обыскался. Да и харэ уже, дядь Ване с тёть Людой, небось, поднадоел, пора бы и за работку. Работа, она, брат, лечит. Точно тебе говорю, по себе знаю. А потом Бориске ты обещался ведь.
— Нет, Коля, никому я тут не надоел, — как-то необычно серьёзно и со значением в голосе ответил ему Мастак.
— Душой вот отдохнул, отпустило маленько. Надо было по-приезду сразу приехать к ним, а не с тобой, зубоскалом, водку кушать. Ладно, поехали, коли привалили за мной, да только попрощаюсь с хозяевами. Но я ещё приеду сюда нынче, не доделал кое-чего, да и так… Можно?
Это Володя уже ко мне.
— Да что ты, Володенька, никому ты не надоел, не слушай ты Колюшку, это он шутит, вечно бы ему зубы скалить, баламуту, правду ты сказал. Всегда приезжай, а зимой-то и поживи у нас. Ваня-то ведь и нынче не собирается в город. Коляша вот с Татьянкой, храни их Бог!, правда, не оставляют его. Ты только, скажу тебе при всём народе, ты только не сердись на меня старую, не напивайся больше. Одна беда от этой водки, не змея какая-нибудь, а бес в ней сидит, здоровье и разум забирает. Ей Богу, знаю, что говорю. Так что приезжай. И нынче нам, старикам, подсобил. Спасибо тебе. А отдельно ещё вот за скамеечки в огороде и в саду от нас с Зиной, Ваниной супружницы. Она у нас хорошая, увидишь. Да и с Ваней вы вон как хорошо общаетесь, даже мне, старой, и то интересно вас послушать. Когда надумаешь, тогда и приезжай. Как к своим и приезжай…
Так за меня и за себя сестра моя проводила Володю-Мастака. Это она прибедняется, записывая себя в старухи. Кокетничает. Женщина, она в любом возрасте женщина. Всего-то на пять годочков старше меня. Но порода у нас крепкая. Что ж, пора теперь и о нём рассказать. С чего только начать вот? Наверно с его прозвища-звания.
Мастак, это от Мастера. Да, именно мастера, с большой буквы. Этот двухметрового роста крестьянский сын, уроженец здешних ярославских мест, что в нашем районе, окончивший среднюю школу, отслуживший в армии как все его сверстники, оказался прямо-таки удивительным мастером-самородком — плотником, столяром, резчиком по дереву. Не просто мастером, а самобытным художником с развитым природным вкусом. Ничему такому специально нигде не учился. В армии попал в артиллеристы. За свой рост получал двойной паёк. Только об этом и вспомнил. А к профессии своей нынешней приобщился дома, в родной деревеньке. Ещё подростком помогал отцу рубить дом и баню.
Рассказал нам с сестрой за ужином про то время:
«Я мальцом понял, когда бате помогал наш новый дом ставить, что это очень серьёзное дело — дом строить. Тут не просто много знать, а и понимать и уметь надо. Там столько тайн, от веку, скажу я вам. В строительстве дома-то, да и в самом дереве..., всю жизнь вот постигаю. Еогда-то, мальчонышем, и влюбился на всю жизнь в запах свежих стружек. И понял пацанячьей душой своей — моё это. Нравится мне возиться с деревом. Живое оно… Сделаешь кое-как, так оно накажет потом. Вот смотрите, иные старые дома не просто ладно сделаны, с любовью, а они больше века стоят. А иные — и поглядеть не на что, и сорока лет не стоят. От человека всё зависит. Батька у нас не сахар был, хоть и мастеровой. И выпить, и погулять, да и подраться любил. Мать у нас натерпелась от него. Но вот за одно я ему благодарен. Он мне, мальцу, а мне было-то 12 лет, давал любой инструмент свой, которым страх как дорожил. Иному соседу ведь и ножовку не давал. А я всё делал, что он сам поделывал. Ну, не всё получалось, бывало и портачил. Коловорот как-то бревном сломал, не убрал из-под ног, а за стружками и опилками не заметил. Ну, думаю, сейчас задаст мне трёпку. Сжался весь, горазд был подзатыльники раздавать и пороть, а он только крякнул, матюкнулся и сказал: «Не боись, Вовка, без сломанного струменту и впервой исделаной кривой скамейки там какой нихто ничаму не научаитса». И ни в каком инструменте мне по-прежнему не отказывал. Учил всему, что сам умел делать. Я ведь с ним двуручной пилой лес валил, потом кряжевал, шкурил, тесал, доски строгал и коловоротом дырки сверлил под шканты в срубе, научился шифер резать. Это потом я стал присматриваться к другим дядькам, охотно помогая им. А книги по столярке, плотницкому ремеслу, по строительству домов, ну там по резьбе стал покупать уже после армии».
Вообще у Володи оказалась большая библиотека для деревенского жителя. Бывал у него дома несколько раз. И не только по деревообработке и по его профессиональным делам, коих изрядно собрал. Много русской классики. Ещё у него оказалось на отдельной красивой, им же самим любовно сделанной полочке, несколько книг: Шукшина, Солоухина, Астафьева. Из иностранных — один Конан Дойль. И все книги прочитаны им. Некоторые и не один раз. Володя обладает хорошей памятью и легко цитирует к месту разных авторов. Очень любит Салтыкова-Щедрина и Шукшина. Современные авторы, несколько раз приносил по его просьбе и оставлял для него у Батуриных книги Акунина, Пелевина, детективы, не понравились ему. Должен сказать, что Володя, и это редкостно для наших мест, когда и местная интеллигенция после рыбинских и ярославских вузов, говорит и пишет ещё на том русском языке, обладает правильной и развитой речью. А вставляет диалектизмы, местный говорок только тогда, когда надо пояснить что-то или передразнить кого.
Большую часть своих сельчан Мастак откровенно недолюбливает. Запросто может в лицо сказать иному мужичку: «Митрофанушка ты и бестолочь». А пьянчуге и вовсе запустить в морду: «Отойди прочь, воняешь козлом, быдло». Не пощадит и иных зловредных старичков, заявляя им в лицо: «Ладно в школе букварь на самокрутки изодрал, так хоть бы на старости чего хорошего почитал, а то и матом-то мыслю родить не можешь, мычишь как скотина безмозглая…». Как-то раз при мне зло передразнил и высмеял одну расфуфыренную важную районную чиновницу, как оказалось, одноклассницу, за что-то вздумавшую визгливо распекать его на рынке, явно привлекая внимание окружающей публики. Володя хмыкнул в бороду и так же громко ответил-отхлестал:
«Это ведь не ко мне, «ет к тябе на кривой казе не подъехаш».(это такой вот говорок под простонародный самой этой чиновной мадамки, который Мастак и передразнил). А мы, «прастой народ», задрав штаны должны по первому вашему зову бежать, как же — «властя»! Ты на себя погляди, папуасиха, тебе кольца только что в носу не «хватат». Как была в школе пустоголовой активисткой, так ты, Верка, и по сей день осталась дурищей, орёшь тут на всех. Народ за людей не считаешь. Мы ж для вас, чиновных козлиц, «население». Здоровая баба, чем бы полезным занялась, да что с тебя взять, папуасиха, одно слово».
При этом Володя-Мастак никогда и никак не опасается за свои слова и действия. Халтурить и обманывать не умеет вообще. Он вообще-то, как успел заметить, миролюбив. Никогда ни к кому не пристаёт с нравоучениями-поучениями, но совсем не добродушен. Особенно когда к нему липнут во время работы. Праздных зевак всюду хватает. На опохмелку, когда при деньгах, никому не отказывает, нимало не заботясь, отдадут ему должок или нет. Презирает жлобов, хапуг, бездельников и как сам говорит: «на дух не выношу нытиков и дураков». Он всегда сам по себе. По большей части флегматичен и равнодушен к окружающим. Очень уважительно отзывается о дельных с его точки зрения людях, умельцах. О них он говорит обычно так: «Работник, трудяга». «Умница, знающий человек», «Стоящий мужик». «Самодумкин». Последнее — о каком-нибудь редкостном мастере-самоделкине, додумавшегося до чего-нибудь самостоятельно. Так он часто нашего Колю зовёт. За себя всегда может постоять и за словом в карман не полезет. Если кто-то ему не понравится как человек, то он ни за какие деньги ничего не будет делать, кто бы его ни уговаривал.
Как-то раз проучил одного местного ворюгу-рецидивиста. Эту историю рассказал мне наш Коля. Один плюгавенький негодяй, родом из наших мест, воровал всегда только у стариков немощных и время от времени отправлялся на нары. Воровал по мелочи: баллоны газовые, велосипеды, инструменты, продукты и тут же пропивал. Поэтому в кутузке долго не задерживался. Бывал не единожды смертно бит своими, но пакостить всё одно продолжал. Однажды ворюга залез и к матушке Володиной. Стащил всю пенсию с буфета, а заодно прихватил дрель с рубанком, да вот незадача — наткнулся у калитки, удирая с добычей, на Мастака. Тот, не долго думая, приставил вора к фонарному столбу и опустил чугунный от вечной работы кулак на башку ворюге. С тех пор, этот Дрюня-шнырь так и ходит со свёрнутой шеей. И пока не слыхать, чтобы снова за старое взялся. Во всяком случае, как говорят, на нары больше не отправлялся.
А другую историю рассказал нам с сестрой сам Володя нынче, пока гостил. Но тут надо кое-что сначала пояснить. Из наших деревенских мест много народа ушло в своё время в Рыбинск на заводы. В начале девяностых, когда разом всё рухнуло, безработный люд потянулся обратно к состарившейся родне. Почти как в годы Гражданской войны. Кто-то крестьянствовал, кто-то рыбачил, а кое-кто занялся предпринимательством. Это в основном они первыми преобразили наш скудный в советские времена колхозный рынок. Но были не один и не два, горькие пьянчуги, что пропивали пенсии родителей. Оказались и молодцы с ухватками заурядных урок.
Вот два таких оболтуса 25 и 27 лет, из окрестных мест, оставшись без работы в городе, решили записаться в рэкетиры на местном рынке. Должно быть фильмов насмотрелись. Да только там никто их не испугался, не город ведь. Гамузом базарный люд бока им изрядно намяли. Урок не пошёл впрок и они криминальной затеи своей не оставили. Всюду шныряя, обирая по мелочёвке тех, кого могли запугать они как-то и наткнулись на нашего Мастака. Он им показался деревенским увальнем-растяпой с невероятным талантом и мастерством. Решили на нём заработать. Стали наводить мосты с богатенькими заезжими мужиками, приохотившихся за бесценок скупать крестьянские дома и строиться. И вот они предлагали им Володю. Находили клиентов в том же мало-помалу оживавшем Рыбинске, Ярославле. Но как им Мастак не предлагал составить ему компанию и вместе зарабатывать, это в их планы никак не входило. Володя же, из благодарности, а больше по жалости, всегда как-то норовил не оставаться в долгу, хотя в заказчиках и не особо нуждался. Расплачивался, по их же просьбе, в основном спиртным и давал на бензин для раздолбанного жигуля. Но однажды вечерком, когда они вынюхали у нашего же Колечки, что Мастак, и без всякой их помощи, крупно заработал, прикатили к нему в соседнюю с его родной деревню, где тот работал. Прикатили с претензиями, что пора ему расплатиться с ними за прошлое и вообще, «по-хорошему» впредь отстёгивать им, а если нет, мол, можно и «по-плохому». Володя, поглядел на нетрезвых и наглых знакомцев недавних, один из которых, с мордочкой хорька, демонстративно поигрывал финочкой. «А кино-то плохое, шутки опасные » — пронеслось в голове у Володи. Подумав немного, согласился, сказав им, что деньги у него дома. Предложил сразу же и поехать в его деревню, где они никогда прежде не бывали. Дурни согласились, очевидно, радуясь в душе, что их предчувствие о «деревенской простоте» Мастака не обмануло, радостно тяпнули еще самогону на дорожку. А Володя повёз их по старой лесной дороге, где через изрядный овраг был перекинут обветшавший за временем бревенчатый мост. Как и предполагал Мастак, машина застряла как раз на середине, провалившись между настилами передними колёсами. Он ещё уговорил их принести несколько крепких жердей, мол, без проблем проедут. Когда горе-рэкетиры, отдуваясь, сбросили жерди, Володя, схватив за шкирки обоих, шмякнул, что было силы, мордами навстречу друг другу. Закинул обоих в машину и, недолго думая, подсунув самую толстую жердь, которую сам и притащил, скинул машину в болотину под мост, а сам пошёл домой спать. Рано утром Мастак вместе с Колей и деревенскими мужиками приехали на нескольких тракторах к мосткам. Несостоявшиеся бандиты тихо стонали и матерились в перевёрнутой машине, которая к счастью, слава Вседержителю!, не утонула, но вылезти из неё сами не могли. Машину кое как выдернули, совсем не жалеючи, а этим придуркам сказали, что если они из района не уберутся, то рано или поздно, за их проделки вот в такой же болотине закопают. И просили покумекать, найдёт их кто в этой глуши, да и кто искать будет? Больше никто этих прохиндеев никогда не видел.
Моя сестра при этом рассказе ужаснулась и спросила Володю:
— А если бы они совсем убились, насмерть? Да тебя же, Володя, за этих поганцев запросто посадили бы!
— Не, тёть Люд, не убились бы. Там от силы метра полтора, да и лето было сухое. Я рассчитал. Проучить и на месте мог. Просто подумал, что эти козлы будут и к другим мужикам приставать. А так, видишь, нет их. Может, и за ум взялись. Хотя, вряд ли. Возраст не тот. Гниль завелась…
Мастак и в самом деле мог крупно заработать, но специально ради больших денег не брался, если ему было не интересно. Вот такое отношение к, скажем так, материальной стороне бытия, привело к тому, что от него ушла жена Лена года два назад. Я её видел и даже разговаривал с ней, вернее, она жаловалась мне на Володю и проклинала, что вышла за него замуж. Приехала, дескать, дура набитая, из города в деревню, где «одни выжившие из ума старухи, пьянство беспробудное, матерная ругань» и где «ничегошеньки, кроме коровьих морд» не видит. Не радовали её ни просторный красивый дом, ни редкостная мебель, ни сказочно красивая в тамошних местах река Чеснава… Последней чашей терпения стала весть о том, что Володя отдал свой последний заработок — тридцать тысяч рублей (что и говорить, немалые деньги в деревенских просторах) погорельцам, оставшимся без крова, вообще нагишом, сказав хозяину, тридцатипятилетнему Петрухе, мол, когда сможет, тогда и отдаст. Никто к нему не обращался, хотя и знал их. Погорельцы были из соседней Ивановской области, никакой родни в нашей округе не имевшие, осевшие годиков пять назад. Соседи пустили семью с двумя малышами в баню, принесли кое-какой одёжки, поделились картошкой, лучком. Вот и решил Мастак помочь бедолагам.
Не только жена, но и соседи обомлели от такой щедрости. Все загалдели, что Мастак «сроду не в себе», «ничо яму не надо, а родна мать в старом дому». Многие же попросту решили, что чудит Мастак, что с него взять — Чудак. Жена вернулась в Рыбинск к родителям, забрав шестилетнюю дочь Таньку. Разводиться Лена, как я понял, совсем не собирается, как и возвращаться домой. Собирается приезжать как на дачу. Володя регулярно отправлял семье с оказией немалые суммы со своих заработков. Всего тяжелее ему расставание с дочерью, которую всей душой любит. Вспоминал, как читал ей сказки, сделал для неё затейливый стол с лешим, за которым учил её рисовать, читать-писать.
Но это не все беды Мастака. Постоянная головная боль, это его сестра средняя и младший братец. Сестра Катя осталась после строительного техникума в Ярославле. Всё бы ничего, да запила на пару с мужем горькую как их завод встал. Уж который год не приезжает даже к матери. Володя ждёт, когда племяннику Димке исполнится 16 лет, чтобы совсем забрать его к себе. Он с удивлением говорил мне:
— Знаешь, Иван Михалыч, а у пацана явный талант. И руки у него по делу. Вот из нашего Пашки ничего путного не выйдет. Прокараулили мы его с мамкой, а вот с Димочки толк выйдет. Только нервный сильно. Если ты не против, ты ж его видал у меня, он добрый пацан, я его с собой к вам брать буду, хорошего-то он мало чего и видел, может чего умного и доброго наберётся у вас.
Дима, рослый 13-ти летний неразговорчивый мальчуган с грустными глазами и впрямь много что умеет делать руками. Отлично чинит мотоцикл дядьки, отремонтировал довольно сложную магнитолу, сам наладил хитрую антенну к телевизору. С удовольствием помогает Мастаку по его делам. Все каникулы проводит в деревне, где у него почти нет друзей-сверстников. А вот младший Пашка, обрюзгший двадцативосьмилетний мужик — обормот и лодырь редкий. Обирает мать. Из-за этого у Мастака весьма напряжённые отношения с матушкой. Ей жалко младшенького, да и любит его беззаветно. Поэтому и отказалась переходить в дом к старшему. Последний раз, когда был в их деревне, полупьяный Пашка колол дрова на зиму по принуждению брата за бутылку, хотя дрова-то нужны были им с матерью. Сама Евдокия Николаевна, завидев меня, тихо заплакала. Уж восемьдесят годочков и всех деток «непутных» жалко. Жалко и Володьку, что остался один — «не помирать же яму бобелем». Пашка спился как-то по-тихому у всех на глазах. Никогда ни к чему не стремился, никогда ничего не хотел. Лень-матушка родилась вперёд него. Вот и тянет Володя-Мастак всю свою семью на хребтине.
А сам он живёт работой. Говорит: «Отдыхаю, когда работаю. Обо всём на свете забываю, когда интересная задумка в голову приходит». Мастак родился с золотым сечением в голове. У него удивительно соразмерный взгляд на любые вещи. Сколько бы кому не сработал, он ни разу не повторился. Ему не интересно повторяться. К каждому делу он подходит всесторонне. Володю интересует ландшафт, если надо заново срубить дом, основные постройки, сама постройка, на которую надо изготовить наличники или пристроить крыльцо. Он выслушивает пожелания хозяев-заказчиков, а потом предлагает свой вариант. Часто подсказывает, как организовать пространство вокруг объекта, что-то ещё пристроить или перестроить. Терпеливо объясняет и если договорились, то просит не мешать ему. В итоге получается чудо современной деревянной архитектуры. Но если не выполняются договорённости, то может и уйти домой. Вот так он последний раз и поступил в Подмосковье.
Коля наш свозил заказчика-москвича по построенным Мастаком объектам и тот пришёл в восхищение. Сразу предложил сначала поработать на даче в Московской области, а потом и дом поставить вместе с Колей на новом участке у нас. Обещал хорошо заплатить и обеспечить проживание. Мастак согласился, но пробыл, оказывается, ровно неделю. Как сам и рассказал нам, появившись у нас:
«Сам хозяин, мужик ничего, деловой, сильно занят все дни. Обеспечил съестным, проживанием на даче, грех обижаться. Дал денег, сказал — аванс. Когда уезжал, оставил деньги, взял только на билет. Перед отъездом я его не видел, куда-то в командировку укатил. Он мне сразу сказал, что предоставляет полную свободу. Да жена его молодая, дура набитая. Сначала решила, что муж нанял меня насчёт «принеси-отнеси», «забери-подай». А потом началось. Всё с журналами и каталогами таскалась, ничего не понимает, а требует: это переделать, это не делать, а это надо так, а это сяк… Достала, в общем. Вот и вернулся».
А дома Пашка запил, отобрав пенсию у матери, сестрица угодила под троллейбус, валяется со сломанными рёбрами в больнице. Жёнушка дорогая требует срочно прислать денег, собрались с Танькой на Азовское море к родне. А у Мастака — «в кармане вошь на аркане». Вот и запил.
Месяц спустя, приехал господин Михайлов, который и нанимал Володю в Подмосковье. Приехал к нам в деревню искать Мастака. Он и был у нас с Димой, вернувшись из райцентра. Михайлов впрямь оказался неплохой человек. Сразу извинился при нас за жену и попросил Володю взять аванс. Я тут тоже встрял, что не гоже обижать человека. Они договорились, что Володя возьмётся за новый дом в наших местах с Батуриным на пару. Сестра, как могла, тоже поспособствовала, чтобы Володя-Мастак согласился. Ей понравилось, что гость не чинился, не важничал и очень переживал за вынужденный отъезд Мастака. С удовольствием отобедал с нами под домашнюю наливочку и обещал заезжать к нам с детьми грибочки собирать.
Володя тоже чувствовал себя неудобно. Не ожидал он, что Михайлов специально приехал извиняться. Потом говорил: «При его-то капиталах мог бы любых мастеров нанять. Знаете какая у него дача? Двухэтажный каменный особняк обнесённый кирпичным забором. Одного забора на добрый дом хватило бы. Человек оказался. Как-то неудобно получилось, слышь, Иваныч?».
Я его успокоил, уверив, что его вины тут нет. А в долгу он не останется. Не такой у него характер. Да и с совестью у него всё в порядке. И это, сущая правда. Такой вот наш Володя-Мастак.
19.04.07 г.
Чаяново
Александр Цой