ТИНА

Алевтина Саввишна решительно пододвинула к себе листок бумаги и уверенным каллиграфическим почерком вывела: «Уважаемый гражданин Президент!» Минуту поразмыслив, перечеркнула написанное и, вырвав из тетради новый лист, старательно вывела: «Дорогой Президент!»
Писать Алевтина Саввишна умела. Недаром отдала около тридцати пяти лет школе, работая учительницей начальных классов.
Она любила эту работу. Стоять у доски, чувствуя свою значимость, когда восемьдесят широко раскрытых глаз с любопытством, восхищением и затаенным страхом взирают на тебя, испытывать удовлетворение от сознания, что являешься светочем для этих несмышленышей, ловящих каждое твое слово, каждый жест, и повинующихся тебе во всем. Что может быть прекрасней?!
Любила ли она учеников? Алевтина Саввишна презирала подобные чувства. Сантименты были ей не к лицу. Ее обуревали иные страсти - стремление вскрывать недостатки, выкорчевывать крамолу, обличать скрытых и явных врагов - вот в чем она видела свое предназначение. Сознание исполняемого долга давало прекрасное чувство правоты и непогрешимости.
Подоткнув накинутый на плечи серый оренбургский платок (давний подарок сына) и отпихнув ногой ластящуюся кошку, Алевтина Саввишна продолжила начатую работу. Писать письма в высшие инстанции, чтобы добиться справедливости стало в последнее время ее привычным занятием. Опыт в этом, как ей казалось, благородном деле у нее был большой. Еще в ранней молодости Алевтина Саввишна таким образом жестоко отомстила своим обидчикам. Да и потом неоднократно прибегала к подобному способу расправы над неугодными ей людьми.
Тине было всего три года, когда началась война. Отец ушел на фронт, а мать, не дождавшись мужа, вторично вышла замуж. Скоро у Тины появились две маленькие сестренки-близняшки - Оля и Поля. Отчим после работы часто задерживался в забое, и мама еле справлялась с малышами. Тина, сама еще ребенок в свои неполные семь лет была у матери единственной помощницей. Бесконечно слышалось:
- Тина, сбегай за молоком!
- Тина, прополощи пеленки!
- Тина, покачай люльку!
- Тина - туда! Тина - сюда!..
А Тине хотелось поиграть с подружками в классики, попрыгать со скакалкой. Но вместо этого она частенько получала затрещины мокрым полотенцем за нерадивость и нерасторопность. Несмотря на боль, девочка никогда не плакала, а в душе копила обиду.
Отчим души не чаял в двойняшках. Возвращаясь с работы, приносил им леденцы - петушков на палочке, или длинные, красиво разукрашенные карамели. Тине же порой выскребал из кармана горсть семечек вперемешку с махоркой, а большей частью, потрепав по голове, со смешком приговаривал: «Ты деваха уже большая, а большим конфеты не положены». Тина воспринимала это как издевку и постепенно стала ненавидеть отчима, а заодно и сестричек.
Близняшкам было чуть больше двух лет, когда появился братик. Малыш родился слабым, болезненным, бесконечно плакал и сучил ножками. От крика не было покоя ни днем, ни ночью. Пустышку он выплевывал. Молока у матери было недостаточно, и младенца начали подкармливать. Высосав бутылочку, он на пару минут замолкал, а потом принимался кричать с новой силой.
Тина от этого крика зверела. Однажды она чуть не удушила ребенка, накрыв его подушкой. Слава богу, в этот момент из кухни зашла мать, чтобы взглянуть на притихшего сына.
Отчим отлупил Тину так, что она долго не могла сесть.
Как-то соседка рассказала старый, испытанный деревенский способ утихомирить ребенка. Надо размочить хлеб, завернуть его в тряпочку и дать малышу сосать. Мама пропустила совет мимо ушей, а Тина запомнила. Однажды, устав качать орущего братишку и воспользовавшись отсутствием матери, она выполнила все соседские наставления. И свершилось чудо - Васятка умолк, посасывая тюрю в платочке. Так Тина стала частенько спасаться от его крика. Но как-то случилось, что платочек порвался, хлеб заполнил ребенку рот и тот стал задыхаться. Незадачливая нянька, как могла, выудила пальцами застрявший мякиш. Но когда вернулась мать, крошки на лице и шейке малыша насторожили ее. Короче, в дело опять был пущен ремень.
Васятке не было и полугода, когда случилась беда - в шахте погиб отчим.
Мать осталась одна с четырьмя детьми. Ей пришлось пойти работать нянечкой в круглосуточные ясли, пристроив туда же Васятку и Олю с Полей.
Тина осталась в доме одна на хозяйстве. Она рано стала самостоятельной. Готовила себе нехитрую еду, убиралась в доме, ходила в школу и делала уроки, не обременяя себя особым старанием. Хотя была довольно способной и сообразительной, училась весьма посредственно, да и хорошей дисциплиной не отличалась - часто конфликтовала с соучениками, по пустякам ввязывалась в драку. Бывали случаи неповиновения и дерзости учителям. Тогда в школу вызывалась мать, а дома ждала порка.
В выходные мама устраивала большую стирку и генеральную уборку, а Тина в это время должна была «пасти молодняк» - Васятку. Олю и Полю. В один из таких дней, когда она возилась с братиком, трехлетние близняшки, чем-то увлеченно занятые, притихли. Как оказалось, они нашли ранец старшей сестры и цветными карандашами разрисовали все тетради. Увидев содеянное, Тина пришла в бешенство и, сложив вчетверо скакалку, стала полосовать ею ничего не понимавших девчушек. В доме поднялся такой рев и крик, что прибежала мама и жильцы всей коммуналки. Все возмущались поступком Тины, но никто и словом не обмолвился о виновницах скандала. Никто не вспомнил про испорченные тетради, о грядущих неприятностях в школе. Это даже больше, чем мамины шлепки задело девочку. Ощущение несправедливости душило Тину, переполняя злобой и ненавистью к родным, соседям и всему окружающему миру.
Оля и Поля еще долго ходили с красными полосами на теле, а мама заявила, что чаша терпения переполнена, и она отдаст гадкую девчонку в детский дом…
Но тут приехала мамина сестра, тетя Лида. Тетка стала пенять матери, что та, де, еще молода, надо подумать о себе, пора устраивать и свою жизнь. Близняшек необходимо отвезти в деревню к бабушке, в Ростовскую область, на природе им будет хорошо, а старшую она возьмет к себе в Москву - на перевоспитание. В этом ей помогут дочери Маша и Глаша, почти ровесницы Тины.
Так Тина оказалась в Москве. Тут ее удивляло все. И отдельная, без соседей, квартира, и ящик, называемый телевизором «КВН», по которому через большую линзу они каждый день смотрели кино и разные интересные передачи. Был и холодильник «Саратов», полный доселе не виданной ею снедью. Ну а про столицу и говорить не приходится. Она Тину очаровала и одновременно испугала. Машины и люди, спешащие в разные стороны, гул, шум и блеск московских улиц и магазинов ошеломили девочку, совсем не робкого десятка.
С сестрами, которые были на несколько лет старше, Тина никак не могла найти общий язык. В первое время все ей было в диковинку. Она многого не понимала и этим вызывала их смех, что порождало обиду.
Девочки были хорошо одеты, и Тина завидовала их внешнему виду. Ее же гардероб не только казался, но и был убогим. Но скоро тетя приодела племянницу. Тина очень обрадовалась обновкам. Раньше ничего подобного она не имела. Но потом она осознала, что это обноски сестер. Да и в дальнейшем так и было: Маше и Глаше покупались новые вещи, а Тине оставалось донашивать старье.
Жила тетя по понятию Тины очень богато. Она работала продавцом в гастрономе, а ее муж, дядя Саша, экспедитором на мясокомбинате. Почти ежедневно он приносил с работы корзину с мясом, сосисками, колбасой. А к тете Лиде на работу ходили девочки и оттуда, тоже, приносили сумки, полные провизии. Так что с питанием у Тины проблем не было. Были проблемы в школе. Ей пришлось еще один год просидеть в пятом классе. Чтобы подтянуть племянницу по русскому языку, тетя Лида даже наняла учителя, с которым Тина проучилась всю третью четверть.
Время бежало незаметно… Тина освоилась в Москве настолько, что ей стало казаться, будто она чуть ли не коренная москвичка. После восьмого класса, который был закончен хотя и с тройками, но уже без репетитора, Тина, по совету тети, подала документы в торговый техникум. В нем уже учились Маша и Глаша. Но, к великому сожалению домашних, Тина провалилась на приемных экзаменах, получив двойку по математике. Горевала не долго, пошла в педучилище и, к всеобщему удивлению, поступила.
Так, волей судьбы, Тина стала овладевать профессией учителя начальных классов, хотя, если честно признаться, особой симпатии к педагогике никогда не испытывала.
Как-то, когда сестры были заняты на практике, тетя Лида обратилась к племяннице с просьбой:
- Тина, знаешь, рядом с нашим гастрономом, за углом, есть подворотня с витыми железными воротами. Зайди туда ровно в семь вечера и жди меня - я вынесу сумку.
- Хорошо, - ответила Тина. - Мы с Лизой, девчонкой из моей группы идем на пять часов в кино, а потом подойдем к вам. Она, как раз, поможет мне дотащить.
- Нет, нет! Никаких подружек! - приказала тетя. - Приходи одна и жди меня. Ясно?!
Когда тетя выносила сумку, она все озиралась вокруг. Передав сумку, сказала:
- Я уйду, а ты пережди чуток, вместе выходить не стоит. Лады?
Дома Тина спросила сестру:
- А чего твоя мама сумку мне дала в чужом дворе, а не в магазине? И чего все время оглядывалась, она кого-то боялась?
Маша внимательно посмотрела на Тину.
- Ты больная, или придуриваешься? Сама что ли не понимаешь, - застукают - будет хана!
Лишь тогда до Тины дошло, что продукты достаются нечестным путем и деньги за них, как видно, не платят.
…Перед самым Новым Годом ей дали в училище пригласительный билет на концерт. Дома никого не было и, перебирая свои наряды, Тина пришла к выводу, что ничего достойного у нее нет. А вот у Глаши есть очень красивая бирюзовая блузка, которая давно нравилась девушке. Примерив блузку, Тина подумала, что ничего страшного не произойдет, если она один раз пойдет в ней.
Вернулась домой попозже, надеясь, что все уже спят и ей незаметно удастся положить блузку на место и таким образом избежать объяснений с сестрой. Но ожидания не оправдались, домашние еще бодрствовали.
Глаша, увидав на Тине свою вещь, возмущенно воскликнула:
- Что за новости?! А ну, снимай сейчас же! И больше к моим вещам не прикасайся!
- Подумаешь, больно надо, - ответила Тина, рывком стягивая с себя блузку.
И, о ужас! Раздался треск, и все увидели вырванный рукав.
На крик, поднятый девчонками, вбежала тетя Лида:
- Что за шум?! Ночь на дворе, а вы орете!
- А ты посмотри, что сделала Тинка! Мало того, что взяла без спроса мою любимую блузку, так еще ее и порвала!
- Боже! - всплеснула руками тетка. - Как, Тина, ты посмела такое натворить! Порвать такую дорогую импортную вещь!
Тиной овладела злость. Она в сердцах брякнула:
- Успокойтесь, трагедия невелика. Наворуете, и еще купите!
- Что? Что ты сказала? Повтори, тварь ты этакая! - вскричала полная возмущения тетя Лида.
Сестры в первое мгновение оторопело глядели на Тину, а потом в два голоса прошипели:
- Неблагодарная!
А тетка не унималась:
- Наворуем, значит? А сколько лет ты этим наворованным питалась?! Все, навозились, хватит! Завтра чтоб я тебя здесь не видела! Вот так, делай родне добро!..
- Успокойтесь, зачем ждать до завтра. Я сейчас уйду.
С этими словами Тина пошла в кладовку и оттуда приволокла свой зеленый фанерный чемодан. Все молчали, пока она собирала пожитки. Чемодан не запирался, пришлось перевязать веревкой. Стопочкой сложила учебники и, подхватив их и чемодан, двинулась к дверям.
- Ты куда, на ночь глядя? - спросил дядя Саша. - Остынь, завтра разберемся.
Но Тина, ни слова не говоря, открыла дверь и вышла за порог…
Ночная Москва в преддверии Нового года сверкала иллюминацией, но Тина не замечала этой красоты. Метро уже не работало, оставалась одна надежда - поймать такси, и она лихорадочно шарила в карманах, стараясь наскрести нужную сумму.
Несколько раз мелькал зеленый огонек, но машины пролетали мимо. Наконец, притормозив, выглянул пожилой шофер. Осмотрев одиноко стоящую девушку с «живописным» чемоданом в одной руке и пачкой книг в другой, сказал:
- Я еду в парк. Если по пути - могу подбросить.
Тина назвала адрес общежития училища.
- Ладно, дочка, что с тобой поделаешь. Не оставлять же посреди ночной Москвы. Придется сделать круг… Что так поздно? Откуда приехала?
- С Донбасса, - пролепетала Тина.
Шофер еще долго разглагольствовал о безответственных родителях, отправляющих детей неизвестно куда. И о непутевых детях, теряющих голову в огромном городе, о какой-то лимите, про которую Тина никогда не слыхала. Но все это она пропускала мимо ушей. Всю дорогу с замиранием сердца она глядела на щелкающий счетчик - лишь бы хватило денег.
Выйдя из машины, она увидела темный фасад общежития. «А вдруг не откроют?» - пронеслось в голове. Но, после долгих расспросов и уговоров, дежурная все же сжалилась и впустила Тину переночевать (благо многие студенты к празднику разъехались по домам).
Когда назавтра она рассказала Лизке как тетка, ни за что, ни про что, выгнала ее на ночь глядя, возмущению подруги не было границ.
- И ты промолчишь? Я бы отомстила!
- А как? Порчу на них напустить, что ли? Я не умею.
- Зачем порчу? Писать умеешь? Вот и напиши куда следует. Ты же сама говорила, что жируют они. Вот и натрави на них народный контроль, благое дело сделаешь!
«Молодец, Лизка!» - мысленно похвалила Тина подругу, не подавая вида, что идея ей пришлась по душе. И, не откладывая дела в долгий ящик, вскоре отправила донос. Письмо пошло «куда следует», а девушка занялась своим жизнеустройством.
- Пока поживи тут, - сказала Мариванна, комендант общежития. - А как вернутся девчонки с каникул, даже не знаю, как и быть, куда поселить, ведь все забито... Обратись к директору - пусть решает.
Поход к директору училища ничего не дал:
- Только после летней сессии получишь место, а пока, ничем не могу помочь.
Расстроенная, Тина вышла из кабинета, даже не представляя, как быть дальше. Навстречу ей повстречался Николай, секретарь комитета комсомола.
- Что с тобой, Шутова? Ты на себя не похожа, - спросил он участливо.
Тина была очень активной комсомолкой и с первых же дней учебы неоднократно выступала на комсомольских собраниях. При этом имела обыкновение вскрывать недостатки невзирая на лица, и в любых начинаниях была в первых рядах. Ее тут же заметили и избрали в комитет комсомола училища.
Услышав о бедственном положении своего активиста, Николай завернул Тину обратно, и уверенно открыл дверь в кабинет директора.
- Виталий Степанович, что же это получается?! Хорошая студентка и примерная комсомолка, член актива, вынуждена расстаться с училищем. Неужели нет возможности помочь ей с жильем?
- Послушайте, ребята. Наше общежитие не безразмерное, оно и так переполнено. Мы нарушаем все установленные санитарные нормы. В комнатах, где положено жить троим студентам, живут пять-шесть. Обещаю, как только освободится место, скорее всего - после выпуска, ваша активистка сейчас же, в первую очередь, получит его. А пока, что я могу посоветовать... В ее группе немало москвичей. Поговори, Николай, с ними. Москвичи - народ гостеприимный, я думаю, найдется не одна девочка, которая возьмет ее на время к себе. Организуй очередность. Осталось всего несколько месяцев перебиться, а потом она получит законное место в общежитии. Ясно, ребята? Так что, Шутова, не вешай носа, я уверен, что все обойдется. А ты уж, вожак, постарайся. Это тебе мое партийное поручение.
С замиранием сердца шла Тина на внеочередное комсомольское собрание группы. Николай, сославшись на совет Виталия Степановича, который верит в доброту сердец москвичей, объяснил сложившуюся обстановку.
- Решайте, ребята, судьба Шутовой, вашей сокурсницы, в ваших руках.
Наступила гнетущая тишина. Несколько минут, пока длилось молчание, заставили громко стучать сердце Тины. Казалось, оно сейчас выскочит из груди. Молчат, - значит, никто не хочет приютить ее, значит - прощай, училище, прощайте мечты и надежды. Но тут раздалось несколько голосов:
- Ведь мы ничего не решаем, надо поговорить дома.
- Что скажут родители!
- Конечно, - опять взял слово Николай, - никто вас сейчас не торопит. Поговорите дома, а завтра дадите ответ и установите очередность, определитесь, у кого Шутова, когда, и сколько времени сможет пожить.
Но тут раздался голос Марины Говоровой:
- Не надо никому ничего устанавливать. Она будет жить у меня. Мы недавно получили квартиру. Правда мебели почти нет, но места всем хватит. Бери свои вещи, и пойдем к нам, - обратилась она к Тине.
- Погоди, погоди, Говорова. А ты уверена, что твои родители не будут возражать?
- Конечно, не будут против. Они у меня хорошие.
Очутившись в доме у Марины, Тина убедилась, что квартира у них достаточно просторная и действительно почти лишена мебели, а семья добрая и гостеприимная. Родители были метростроевцами. Домом командовала бабушка. Братик Марины учился в третьем классе.
Тину они приняли как близкого человека. Здесь все для нее было удивительным: и отношение родителей к детям, на которых никогда не повышали голоса, и уважительное отношение к бабушке, и теплота и дружба между братом и сестрой, несмотря на разницу в годах.
Так почти беззаботно, Тина провела у них почти полгода. Но, постепенно, чувство зависти стало овладевать ею. Чем Марина лучше? Почему имеет все: любящих отца и мать, хорошую квартиру в центре Москвы, материальное благополучие и, главное, - интересного парня, чуть ли не жениха. А у нее, Тины - ни-че-го!
Марину мама и бабушка оберегали от всяческих домашних работ, - еще наработается, считали они, а главная ее задача - учиться. И учиться хорошо, чтобы получить после окончания училища направление в институт. Даже то, что Марину дома называли Марочка, у Тины вызывало раздражение. Ее никто никогда ласково по имени не называл.
А парень Марины был действительно хоть куда. Высокий, стройный и лицом недурен, он учился в электромеханическом техникуме и тоже стремился потом поступить в институт. Жил он в том же доме, но в другом парадном. Родители Сергея и Марины работали вместе и дружили семьями. Сергей в доме Марины был как родной. Частенько помогал бабушке, мог сбегать в магазин за хлебом или вынести помойное ведро. А Тине казалось, что его слишком эксплуатируют.
С появлением нового человека, в этой семье ничего не изменилось. Даже легкие попытки Тины помочь бабушке по хозяйству пресекались. «Твое дело, милая, учиться, а я сама справлюсь. Хозяйничать для меня не труд, а удовольствие», - останавливала ее Анна Романовна. 
Теперь, когда Марина с Сергеем шли в кино, на каток, или просто погулять, они всегда брали с собой и Тину. Им было просто неудобно оставлять ее одну дома, а она не понимала, или не хотела понимать, что молодым людям хочется побыть наедине.
Со временем в душе Тины созрело желание во что бы то ни стало добиться расположения Сергея, заставить его взглянуть на нее как на девушку, а не как на «придаток» к Марине. Разглядывая себя в зеркале, Тина пришла к выводу, что она даже красивее круглолицей толстушки Марины. Правда, нос немного огорчал, - слишком остер, но миндалевидные глаза, глядящие из-под челки, у нее сверкали намного ярче, чем у подружки, да и фигурой, хоть и миниатюрной, она, Тина, может с кем угодно поспорить, а с Мариной и подавно…
План созрел, и Тина начала действовать. Теплым майским вечером, как обычно, они втроем отправились в кино. В кинозал Тина прошла первой и вдруг, как бы случайно, уронила ключ и незаметно подтолкнула его ногой под сиденье. Она нагнулась, но никак не могла отыскать ключ и обратилась за помощью к Сергею. Марина пропустила его вперед. Сергей без труда поднял ключ и опустился в кресло рядом с Тиной. Внимательно следя за происходящим на экране, она, будто бы невзначай, опустила руку на колено Сергея. Прошло мгновение, показавшееся вечностью. Неужели не среагирует?  И вдруг Тина ощутила тепло его ладони, которая сжала ее пальцы…
Она сидела не шевелясь, не понимая, что происходит на экране, а в сердце звучала победная музыка. По дороге домой она шутила, смеялась, даже вальсировала. Марина с удивлением взирала на подругу, не узнавая и не понимая ее возбуждения. А та ликовала. Получилось!
Назавтра, зная, что Сергей должен зайти к ним около девяти вечера, Тина вдруг заявила Марине, что должна обязательно отнести журнал с выкройками в общежитие, так как днем забыла отдать его Лизе.
- Подожди, скоро придет Сережа, вместе отнесем.
- Нет, я пойду сама, а вы хоть сегодня побудьте вдвоем, а то я все время с вами…
Марина от полноты чувств обняла подругу:
- Спасибо, ты не обижайся, но мне, честно говоря, очень хочется побыть с Сережей наедине, я уж и не помню, когда это было.
Выходя из лифта, Тина лицом к лицу столкнулась с Сергеем. Ни слова не говоря, он втолкнул ее в лифт и впился в губы, шаря руками по телу. Хлопнула парадная дверь, кто-то направлялся к лифту. Сергей отскочил, промолвив:
- Меня тут все знают. Иди за мной.
На улице он оглянулся и поманил Тину за собой. Они зашли в его подъезд.
- Значит так, - сказал Сергей. - Я сейчас поднимусь к себе на восьмой этаж. Ты придешь за мной следом, ясно?
- Сережа, может неудобно, там наверно твои родные.
- Не боись, - он подмигнул ей. - Сделаем - комар носа не подточит! Все, я пошел.
Через несколько минут Тина очутилась возле раскрытой двери, у которой курил Сергей. Без слов Сергей повел ее, показывая рукой направление, к белеющей в коридоре двери.
- Это ты, Сережа? - раздался женский голос.
- Да, мам.
- Кушать хочешь?
- Нет, я буду заниматься, меня не тревожь.
- Хорошо.
Так, переговариваясь, он открыл перед Тиной дверь, которую тут же запер на ключ.
На дворе был пасмурный вечер. В комнате царил полумрак, и лишь свет уличной иллюминации освещал ее.
- Ты чего? - спросила Тина. Она почему-то вся дрожала. Ей стало страшно, но всего на мгновение. Жаркие поцелуи, его руки, объятия, заставили забыть все на свете. Тина очнулась лишь когда ощутила сильную боль, а потом, через несколько минут услышала недовольный шепот Сергея:
- Почему не сказала, что у тебя это впервые? Покрывало испортила!
Тина вскочила, как будто ее ошпарили кипятком. Быстро привела себя в порядок и, не глядя на Сергея, который зажег свет, уставилась на тахту, на которой алело мокрое пятнышко. Она схватила носовой платок и принялась лихорадочно вытирать, но пятно от этого стало еще больше.
- Что ты наделала, дура! - в сердцах, сквозь зубы прошипел Сергей.
От этой фразы кровь бросилась ей в лицо.
- Замоешь сам! - зло сказала она. - Выпусти!
Тина не помнила, как очутилась на улице, в душе все клокотало. Она чувствовала себя оплеванной и униженной. Взглянула на часы - прошел всего-то час, но как много этот час сделал: лишил ее ожидаемого счастья и чести.
Тина топталась у подъезда, смутно надеясь на чудо - Сергей выбежит, догонит ее, извинится за грубость, обнимет и приласкает. Но время шло, и она еще раз убедилась, что чудо в этом мире - не для нее.
Назавтра, когда Сергей зашел к Марине, он вел себя, как ни в чем не бывало, принес два билета в театр, а на Тину просто не обращал внимания, явно игнорируя. С этого дня Марина тоже изменилась - почти перестала разговаривать с Тиной, ходила хмурая и все время старалась проводить время в других комнатах за закрытыми дверями. Раньше такого не бывало. Так прошло несколько дней и вдруг, в воскресенье утром, Тина услыхала из кухни громкий голос Тамары Ивановны, матери Марины, явно предназначенный для ушей гостьи.
- Пора бы и честь знать! У нас тут не благотворительное общество. Ее мы приняли как человека, дали приют, кормили, поили, а вместо благодарности получили пакость. Мама, - обратилась она к своей собеседнице, - я вас прошу, спровадьте эту девку. Я даже смотреть в ее сторону не хочу, не то, что разговаривать!
Тина молча собрала свои вещи и уже во второй раз отправилась в общежитие, надеясь на пристанище. Всю дорогу она мысленно вела дискуссию то с матерью Марины, то с Сергеем и Мариной и пришла к выводу, что все они достойны если не мести, то, во всяком случае, ненависти. Что она сделала им? Просто хотела немножко счастья. Разве она не имеет на него права? Разве не достойна любви? А что получила - плевок в душу. Так с ней поступают всегда, с самого раннего детства.
На сей раз в общежитии ей пришлось жить нелегально. Спала она с Лизкой «валетом», а когда комендант или дежурная заходили в комнату проведать молодежь, пряталась в шкафу. Днем она проходила в общежитие открыто, а вечером уходила, уважительно попрощавшись с дежурной. А затем через окно забиралась на кухню и оттуда, стараясь быть незамеченной, возвращалась в комнату девчонок. Утром выскальзывала с толпой, избегая попасть дежурной на глаза.
- Что-то ты, Шутова, зачастила к нам, - как-то заметила ей комендантша.
- Скоро сессия, Мариванна, вот я и прихожу к подружкам заниматься.
- Да, заниматься, это хорошо. А вот врать… совсем другое дело. Мне кажется, ты водишь нас за нос и ночуешь здесь. Смотри мне, узнаю - не поселю! И никакой тебе директор не поможет.
- Что вы, Мариванна, да я, честное слово, оставалась на ночь, только когда допоздна засиживалась, и то один или два раза.
- И вчера тоже?
- Угу…
- Ну, вот, я так и знала. Все! Хватит хитрить и прятаться. Возьми у дежурной раскладушку и больше через окошко не лазь. Ясно?
Тина запищала от восторга и, обхватив громадную комендантшу, поцеловала ее в подбородок.
- Вот хитрюга, будет тебе подлизываться. Скоро освободятся места, и будешь жить законно. А пока, возьму грех на душу, доконала ты меня.
Когда Тина с радостной вестью влетела в комнату к подружкам, они все чуть ли не хором стали хвалить на все лады Мариванну. А Тина, немного поостыв от нечаянной удачи, поджав губы, сказала:
- Конечно, я ей благодарна. Но что мешало дать эту раскладушку раньше? Поиздевалась надо мной ваша хваленая Мариванна.
Девчонки даже рты раскрыли. А самая близкая подруга Лизка, сама не отличавшаяся легким характером, в сердцах сказала:
- Ну и выдра же ты, Тинка! Как можно так говорить!
- Я люблю справедливость, и говорю всегда то, что думаю.
Девочки только покачали головами в ответ.
…Мать редко писала Тине, а та ей - и подавно, порой забывая даже ответить. Отвыкнув от семьи, кроме обиды на мать, что отдала ее, да зависти к сестрам и брату, - других чувств к родным Тина не испытывала. А когда ее выгнала тетка, то вообще перестала писать, все не отваживаясь сообщить об этом. И вдруг, неожиданно, ее вызывают в канцелярию училища и вручают письмо.
«Мразь ты этакая! - писала мать Тине. - Жаль, что я тебя не придушила еще в утробе. Сколько лет тетка возилась с тобой, неблагодарной, а ты ей, чем отплатила! Спасибо, люди добрые не поверили твоей кляузе и дядю Сашу не уволили с работы. И показали ему твою гадкую писульку, чтобы он мог убедиться, кто сексот. А вот тетка, которая не раз вытирала твое говно, получила ни за что два года. Нет у меня дочери, так и знай. Больше знать ни тебя, ни о тебе не хочу! Пропади ты пропадом и забудь, что у тебя есть родня!»
Письмо было без подписи. Все свое возмущение мать выплеснула одним предложением, без знаков препинания.
Прочитав, Тина сначала почувствовала стеснение в груди, ей стало себя жаль. Но потом, как обычно, охватила злость: на мать, на тетку, на всю родню. Она с остервенением порвала письмо на мельчайшие кусочки и, стоя на пороге училища, распустила их по ветру.
- Ты что творишь! - услышала она голос проходящей мимо старушки. - Разве можно мусорить? Эх, молодежь, молодежь…
- Ты идешь, бабушка, так иди себе, - в обычной своей манере ответила Тина, и в сердцах отфутболила кусок асфальта, попавший под ногу. 
Но вскоре она успокоилась и даже возликовала. Она представила своих двоюродных сестер в обносках, оставшихся от былой роскоши, стоящих с передачей у ворот тюрьмы. Со злорадством подумав: «Поделом им!», Тина заспешила в общежитие.
Хоть и разрешился вопрос о крыше над головой, не замедлила новая забота: как жить дальше? Рассчитывать на помощь матери и раньше не приходилось, а жить на голую стипендию - значит голодать. Правда, до сих пор Тина голода не знала. На первых порах, когда она тайком жила  в общежитии, подкармливали отзывчивые девчонки. Почти все они получали посылки и каждый раз, то одна, то другая, угощали гостинцами из дома. Большим подспорьем для Тины была дружба с Клавкой, девушкой из-под Полтавы, у которой никогда не переводилось сало и любимые Тиной сухофрукты. Но к концу учебного года поток посылок иссяк, а когда вопрос с жильем был решен, опека над несправедливо обиженной прекратилась. Да и девчонки откровенно от нее отвернулись, как видно, узнав от Марины истинную причину выдворения.
Но это Тину не огорчало, озадачивала необходимость найти средства к существованию. Еще недавно она намеревалась на каникулы поехать домой в Енакиево, устроиться там на временную работу и немножко подзаработать. Подспудно она надеялась, что мать, которая вновь вышла замуж за шахтера, и живущая, по всей видимости, в достатке, приоденет ее и оплатит дорогу.  Но, получив гневное материнское письмо, пришлось от этой идеи отказаться.
А тут еще, нежданно-негаданно, появилось объявление, что до десятого июля жильцов просят освободить общежитие в связи с ремонтом.
Куда деваться? Единственным выходом было поехать к Лизке, та не откажет, но расходы на дорогу Тине не по карману, да и что заработаешь в селе? Провести лето, копаясь в грядках или в коровнике, совсем ее не привлекало. И Тина решила слезно просить Мариванну разрешить ей, по доброте душевной, несмотря на ремонт, перекантоваться где-нибудь в общежитии.
Выслушав Тину, Мариванна покачала головой:
- Нет, деваха, здесь я тебя оставить не могу, об этом не может быть и речи. А ты поговори с Николаем, комсоргом, пусть он о тебе в райкоме замолвит словечко и устроит в пионерлагерь вожатой. У нас многие девчонки лето там проводят. Это и практика работы с детворой и неплохой заработок, без забот о питании, к тому же, на природе.
Услышав эту идею, Тина чуть не заплясала от радости, воскликнув:
- Мариванна, вы чудо! Ну, если устроюсь, буду вам до гроба обязана! - и тут же бросилась искать Николая, почти уверенная, что вопрос с трудоустройством - дело решенное.         
- Где ты раньше была? - огорошил он Тину. - Уже давно все места распределили. Да если б и было место, так не взяли бы по возрасту. Тебе ведь нет восемнадцати?
- Как нет! - возмутилась Тина. - Ты что, считать не умеешь? Я тридцать восьмого года рождения, а сейчас на дворе какой год? - пятьдесят шестой. То-то же, так что иди, Коленька, в райком и выколачивай мне место, а то придется тебе на лето взять меня к себе, общежитие ведь закрывают на ремонт. Вот жена твоя придет в восторг!
- Ты меня, Шутова, не пугай. Если смогу - помогу, а если нет - сама что-нибудь придумай.
…Началась летняя сессия. Тине приходилось дни и ночи корпеть над учебниками, ведь от оценок зависело получение стипендии. Не дай бог получить посредственную оценку - тогда прощай училище.
Уже не надеясь устроиться в пионерлагерь, Тина прямо спросила Лизку, возьмет ли она к себе ее на лето.
- Тинка, что за вопрос! Конечно, возьму. Вот увидишь, как у нас здорово. Я очень люблю наше село и очень по нему скучаю, по его несравненному запаху - то липой, то клевером, а то и коровником.  Знаешь, Тинка, я даже скучаю по запаху навоза! А как приятно полежать на сеновале! Там такой аромат - одуреешь. Я, Тин, только и мечтаю о дне, когда окончу училище. Ни за что не останусь в городе, буду проситься только в сельскую школу. Пожила в столице, надышалась бензином, напиталась цивилизации, - хватит. Здесь хорошо побыть недельку-другую, в отпуске, в гостях. Походить по театрам, музеям, в общем, культуры набраться. Но жить надо в селе, рядом с природой. Утром встанешь, выйдешь во двор, вдохнешь полной грудью здоровый чистый воздух, попьешь парного молочка, оглядишься вокруг: огороды, сады, поля, луга, леса, речка - и сердце замрет от счастья. Такого в городе никогда не испытаешь!..
Тина слушала Лизку и в который раз удивлялась ей.
- Лиз, да ты просто поэт природы. Как погляжу я на тебя, то вижу - ты точно не от мира сего. Все рвутся из села в большие города, а ты поешь о счастье копания в навозе. И чего тебя понесло сюда, в Москву учиться? Что, в Полтаве или Киеве нет педучилищ?
- Просто я всегда мечтала попасть в Москву. Я ее даже во сне видела. Вот, вбила себе в голову - учиться только в столице. Я из-за этого, знаешь, сколько труда потратила, чтобы хорошо выучить русский язык? Я ведь училась в украинской школе, и дома мы все говорили на нашей мове. Но я захотела хорошо знать язык Пушкина и Толстого, а чтобы правильно говорить, нужно чтобы и вокруг все правильно говорили. В Полтаве, Харькове или Киеве меня никто не поправлял, если я незаметно переходила на украинский. А тут вы хоть и смеетесь, когда я говорю «музэй», «пионэр», «халстук», но я не обижаюсь, наоборот благодарна. Хоть и тяжело приходится, но еще год-другой, и буду говорить как настоящая москвичка. А потом вернусь к себе на Украину, и буду учить других правильно говорить по-русски. Да и ты сама, Тинка, ведь с Донбасса…
- Ну, я другое дело. Во-первых, я в Москве уже скоро десять лет как живу. Во-вторых, я ни за что опять на Донбасс не вернусь, и село меня не прельщает. Я городской житель и запах бензина мне роднее, чем запах хлева. Но в твое село поеду, чтобы поваляться на сеновале. Я помню, как в детстве, у бабушки, забиралась на стог сена, и он действительно пах очень приятно, но больше мне запомнилась трепка, за то, что я раскидала скирду…
Подготовка к отъезду шла полным ходом. Как-то Лиза позвала Тину пройтись по магазинам в поисках дефицита, который заказали родные и односельчане. Список был большой и на поход ушел не один час. Возвращались усталые, голодные и злые, так как многого купить не удалось. Тина мечтала об одном - снять туфли и прилечь хотя бы на часок, как вдруг, в коридоре, на нее буквально накинулся Виктор, член комитете комсомола.
- Шутова, где тебя носит? Бросай свои покупки, бери ноги в руки и бегом в райком! Пройдешь инструктаж. Только не задерживайся, время поджимает.
- Какой инструктаж, что еще придумал?
- Ты что, в лагерь не собираешься? Николай сказал, что тебя утвердили и велел разыскать.
- Вот так бы сразу и сказал, а то «ноги в руки, руки в ноги», а я их совсем не чувствую. Сейчас побегу. Лизка, забирай свои шмотки, замучила меня ты ими.
И, бросив посреди коридора подругу с коробками и пакетами, ринулась к выходу.
Скоро Тина стала вожатой в подмосковном пионерлагере. Ей дали самую младшую группу, чем вызвали ее недовольство. «Всегда так, все хорошее достается другим, а ей даже в мелочах не везет. Подтирай все лето сопли мелюзге, делай все за них, - они  же сами ничего не умеют» - так на первых порах думала Тина. Но дети оказались активные и сметливые, к тому же достаточно послушные, так что проблем ей не доставляли.
А кругом была благодать. Лагерь располагался в чудесном смешенном лесу на берегу Оки. Тине казалось, что так хорошо как здесь, ей нигде не было. А главная причина ощущения счастья заключалась в том, что на нее обратил внимание сам начальник лагеря, с которым вскоре закрутился роман.
Вообще, по правде говоря, Дмитрий Дмитриевич, или Дим Димыч, как его все звали, особого впечатления не производил. Не первой свежести (ему было около пятидесяти), приземистый, лысеющий, широкоплечий толстячок с крепкой шеей штангиста, он был явно не в ее вкусе. Но то, что выбор зрелого мужчины пал на нее, восемнадцатилетнюю девчонку, не пользующуюся особым успехом у сверстников, вызвало у Тины такой всплеск чувства собственного достоинства, что устоять под напором его ухаживаний она не смогла и отдалась любовнику без трепета в душе, но с гордостью победительницы. То, что у него были дети, почти ее ровесники, и жена, Тину ни на минуту не смущало. Главное, Дим Димыч - москвич, и весьма перспективный, - по его словам, с сентября станет инструктором райкома партии. Тине грезилось с ним светлое будущее, а то, что старый и лицом не вышел не беда, - важнее, что ее предчувствия начинают осуществляться и она им всем - матери, тетке, сестрам и Марине утрет нос и докажет, на что она способна. Пусть умрут от зависти!
Так рассуждала юная соблазнительница, не замечая косых взглядов, не придавая значения намекам более опытных сотрудниц, что надеяться на продолжение «романа» не стоит, так как она у шефа не первая и не последняя...
Лето подошло к концу. В последний вечер пребывания в лагере состоялся прощальный костер. Рассчитывая на скорую встречу в Москве, она спросила у Дим Димыча «телефончик». В ответ услышала:
- А зачем тебе? Ты умная девочка и должна понять - лето прошло. Расстанемся друзьями. Ты, я уверен, на меня не в обиде, работалось со мной тебе неплохо. А губки нечего дуть. Я тебе ничего не обещал, так что давай простимся по-хорошему.
Тина была вне себя. Гад, сущий гад! Если б он знал, как он ей был всегда противен, со своим слюнявым ртом, как она мучительно терпела его пыхтенье и лоснящееся от пота тело. И все это во имя ее будущего. Тине хотелось запустить в противную рожу чем-нибудь тяжелым, но она, собрав всю свою волю, молча выслушала его заключительную тираду. Она уже давно научилась подавлять эмоции и, изобразив на лице какое-то подобие улыбки, бросила:
- Все ясно, Дим Димыч. Я ни на что не претендую, не волнуйтесь.
- Ну и хорошо. Ты, Тина, свой парень, я в тебе не ошибся. Учти, глупостей не надо, тебе ведь в будущем не раз еще придется работать в лагере. Поняла? Мало ли что, лады?!
Впоследствии у Тины неоднократно чесались руки от желания написать кое-куда о своем бывшем возлюбленном, но, вспомнив его последнее назидание, она откладывала месть на потом. Действительно, этот коротышка мог еще пригодиться. 
Время летело. Тепло сменялось холодом, на смену холоду вновь приходило тепло. Но в душе Тины навсегда поселился мороз неудачника. Первые любовные опыты заставили ее чуть ли не с ненавистью относиться к каждому потенциальному ухажеру. С однокурсницами под конец учебы отношения также обострились, особенно после того, как была вынуждена уйти с должности Мариванна. Все, и в первую очередь единственная близкая подруга, Лизка, отвернулись от Тины.
Дело было так. На общем профсоюзном собрании училища заслушивался вопрос о работе общежития. Были незначительные критические замечания, но в большинстве своем все хвалили Мариванну. И тут Тина не выдержала и встала:
- Конечно, вы все правы, наша Мариванна очень мягкая, добрая, безотказная. Особенно для тех, кто ей подарочки преподносит.
В наступившей тишине раздались возмущенные голоса:
- Ты что мелешь, Шутова?!
- Неблагодарная, забыла, сколько добра тебе сделала Мариванна!
Вмешался председательствующий:
- Тише, ребята! Шутова, что за голословные наветы? Есть факты, говори, мы слушаем.
- Вам нужны факты, пожалуйста! Зайдите в нашу комнату отдыха вечером и всегда увидите на диване и раскладушке гостей. Например, там сегодня спят сестра и мать Лизы Костенко, и учтите - не за красивые глаза! Половина гостинцев, которые они привезли, - сало, мед и так далее, ушли к доброй Мариванне.
Шум поднялся такой, что, казалось, рухнет потолок. Лизка бросилась к Тине. От волнения она перешла на украинский и крикнула:
- Люды добрые, подывыться на тую гадюку! Подлюка ты, Шутова, як тебе земля носыть!
- Шутова, как тебе не стыдно! - кричали со всех сторон.
А Тина, полная праведного гнева, все более распаляясь, продолжала, стараясь перекричать возмущенные голоса:
- И Костенко не одна! Почти все угощают Мариванну, а она за это дает приют приезжающим! Меня тут упрекают в неблагодарности, но так как у меня нечем было ублажить нашего доброго коменданта, я, студентка училища, больше месяца промучилась без жилья. Мне даже раскладушка не была предоставлена, наверно была в это время занята чьими-то родичами! Я то кончаю учебу, а как будут жить новые студенты, учиться давать приношения?
В заключение Тина обратилась к Марии Ивановне:
- А вы, Мариванна, на меня не обижайтесь. Я комсомолка и люблю правду и справедливость!
…После собрания все обходили Тину как чумную. Мария Ивановна положила заявление об уходе и, несмотря на уговоры начальства и ребят, живущих в общежитии, не изменила своего решения. А ведь вся ее жизнь была связана с училищем. Еще будучи студенткой, она ушла добровольцем на фронт, а после войны, став инвалидом, вернулась в родное училище и, засучив рукава, принялась за создание и оборудование этого общежития. Ее трудом и стараниями общежитие приобрело вид, которым теперь все гордятся.
…Тина после этой истории почувствовала себя незаслуженно оскорбленной. Ну что она такого сделала? Ведь все сказанное - чистейшая правда, высказанная не за спиной коменданта. Почему же все глядят на нее как на врага? Неужели правда глаза колет?!
Комсорг Николай на следующий день, не то с укоризной, не то с похвалой, заметил:
- А ты, Шутова, оказывается бескомпромиссна. И кто бы мог подумать!
- Да, я такая!
И тут же, вспомнив, как все сегодня отворачивались от нее, проходя мимо, добавила:
- Я правдива и откровенна, так и знай. А честным быть всегда тяжело!
Николай, промычав: «Ну и ну…», пошел своей дорогой.
…Годы учебы подходили к концу. Все с трепетом в душе ждали распределения. Тина, как ни старалась, на красный диплом не тянула. Надежда хоть как-то закрепиться в Москве таяла с каждым днем.
И вот, наконец, долгожданный час настал, начала работать комиссия по распределению. Тина была готова ехать куда угодно, только не в деревню. Единственное, на что она надеялась, было то, что учтут ее активность, ведь в период учебы она весьма старательно занималась общественной работой.
Ее чаяния оправдались, и Тина получила направление в ближайшее Подмосковье. Но все же она осталась недовольна, червь неудовлетворенности точил душу. Она считала , что городок слишком мал, и судьба опять к ней была несправедлива. Тина считала себя достойной лучшей доли. Ей казалось, что многие получили более завидные места, и зависть не давала покоя.   
Но, со временем, Тина привыкла и к городу и к школе, в которой ее приняли очень радушно. А самое главное, она впервые в жизни получила свою собственную небольшую комнатку, в семейном общежитии. Это то, о чем Тина во время учебы не смела даже мечтать.    
Школа была расположена в старом здании бывшей гимназии. Занятия шли в две смены. Тине дали второй класс (их предыдущая учительница вышла замуж за военного и уехала).
Директриса, знакомясь с новым педагогом и вводя ее в курс дела, шутя, сказала:
   - Беру вас, Алевтина Саввишна с одним условием - замуж мы вас выдадим только за местного жителя, так и знайте. А то не дело бросать учеников, особенно малышей. Договорились?
- А я замуж не стремлюсь, - постаралась успокоить ее Тина.
- Ой, ли? - засмеялась та в ответ.
Коллектив школы был большой и почти весь женский. На свой первый педсовет Тина немного опоздала, - задержала завуч, объясняя, как заполнять журнал. Они вместе зашли в классную комнату, где проходило собрание. Все места были заняты. Завуч села за стол рядом с директрисой, а Тина осталась сиротливо стоять у двери. За первой партой сидели средних лет мужчина (как потом оказалось, учитель математики) и молоденькая пионервожатая. Потеснившись, они пригласили Тину сесть рядом. Так Тина познакомилась с Леонидом Михайловичем.
Строгое худощавое лицо в очках с тонкой медной оправой выделялось своей интеллигентностью. Оно-то и привлекло внимание молодой учительницы, несмотря на то, что «учителишки» (так мысленно окрестила своих коллег Тина) ее совершенно не интересовали, «даже если бы они были семи пядей во лбу». Конечно, если бы это был директор школы, или хотя бы завуч, тогда другое дело…
Сказав директрисе, что в ее планы замужество не входит, Тина явно кривила душой. В мечтах она видела себя женой секретаря горкома партии или заведующего ГорОНО, или, на худой конец, директора школы. Но надежды пока никак не оправдывались: горкомовские работники были для нее недосягаемыми, на ниве городского просвещения царили женщины, а в школе мужчин было всего трое: учитель труда, маленький седенький старичок, учитель физкультуры, пожилой отставник, к тому же, муж директрисы, а третий - весьма суровый на вид математик, явно проигнорировавший ее появление, хотя из вежливости и подвинулся, уступая место. «Нет, - подумала Тина, - ее счастье явно обитает не здесь и искать его надо вдали от школы».
Начались трудовые будни. Занимаясь в первую смену, Тина к двум часам дня уже была свободна, но дома ее всегда ожидала изрядная стопка тетрадей для проверки. Эта рутинная работа не доставляла ей удовольствия. Но сильнее всего раздражало шефство, которое взяла над Тиной завуч. Это называлось «помощь молодому специалисту». Завуч стала ходить к Тине почти на все уроки. Потом долго разбирала чуть ли не каждое ее слово и жест. Тина старательно готовилась к урокам, писала развернутые планы, но дотошная Зоя Петровна всегда находила изъяны и «ляпы».
Волнуясь, начинающая учительница, еще плохо зная учеников, путала их имена и фамилии, чем вызывала у детей смех. Тину это выводило из себя, и ее нервозность передавалась классу.
Начало не сулило ничего хорошего. Тина с каждым днем все больше убеждалась, что из нее  не выйдет хорошего педагога, что она бездарь и  это поприще ей не по плечу. Про себя она решила, что кое-как дотянет лямку, отработает положенный срок и уйдет из школы, куда глаза глядят.
Но все сложилось иначе, хотя даже по прошествии многих лет она вспоминала свои первые шаги в профессии с содроганием. Постепенно начали складываться навыки. Завуч стала реже наведываться, да и замечаний стало гораздо меньше, а с учениками наметился контакт.
Близился конец полугодия. Как-то Тина изрядно задержалась после уроков, готовя малышей к утреннику. Выходя из школы, она повстречала учителя математики. Тот, завидев Тину в окружении питомцев, вдруг неожиданно приветливо улыбнулся. Это было так на него непохоже! Строгий математик пользовался большим авторитетом у коллег, уважением и любовью учеников.
Обычно, при редких встречах, он приветствовал Тину легким кивком и проходил мимо, скрипя протезом. Стройный, подтянутый, он, несмотря на хромоту, не производил впечатления калеки. Наоборот, от него исходила какая-то притягательная сила. От удивления Тина даже остановилась и, засмущавшись (что было ей совсем не свойственно), спросила: 
- Мы, Леонид Михайлович, своей репетицией вам не мешали? А то так увлеклись, что забыли, что рядом идут уроки.
- Нет, нет, в моем классе вас слышно не было, ведь мы расположены на втором этаже. А вы, Алевтина Саввишна, ей богу, хорошо смотритесь в окружении детворы, - сделал он Тине комплимент, пропуская вперед.
Им оказалось по пути. Ребята, распрощавшись, разбрелись в разные стороны, а Леонид Михайлович, спросив разрешения, взял ее сумку с тетрадями и присвистнул: «О-го-го!»
Тина не заметила, как за разговором о школьных делах подошли к ее дому.
С этого дня, не на шутку заинтересовавшись математиком, Тина стала по крупицам собирать сведения о нем. Вокруг было много коллег, любящих поболтать на отвлеченные темы и это помогло ей легко справиться с задуманным. Так, ей стало известно, что между собой в коллективе его зовут «Лобачевским», что ему тридцать шесть лет, пока не женат, хотя многие стремились заманить его в свои сети, но терпели фиаско. Живет он вместе с матерью, которую недавно проводили на пенсию. Она преподавала немецкий в их же школе. Об его матери все очень тепло отзывались, рассказывая, какой это добрый, отзывчивый человек и знающий педагог, к тому же, чудесная хозяйка. И все наперебой хвалили пироги, которыми мать Леонида Михайловича любит угощать по праздникам коллег.
Слушая эти рассказы, Тина все больше убеждалась, что это совсем неплохой вариант, который упускать нельзя. Особенно ей импонировало, что «Лобачевский» - единственный сын, обладающий отдельной двухкомнатной квартирой. Если же учесть, что он, как все говорят, «учитель от бога», а ему нет и сорока, то все еще впереди и он сможет в дальнейшем стать не только директором школы, но и подняться гораздо выше, а она, Тина, приложит все усилия, чтобы ему помочь. Да, Леонид Михайлович явно перспективен…
Теперь самое главное - заарканить его. И Тина, со свойственной ей энергией принялась за дело. Они работали в разные смены, и она придумывала различные уловки, чтобы лишний раз попасть ему на глаза. Чтобы подольше задерживаться, Тина решила организовать дополнительные занятия с отстающими учениками. И хотя в школе не было свободного класса, она добилась, чтобы в коридоре выделили маленький уголок, где поставили несколько парт. За эту свою настырность она получила похвалу от начальства. Теперь Тина уже не надрывалась от тяжести тетрадей, а проверяла их в школе и, естественно, домой начинала собираться одновременно со своим попутчиком. Правда, им очень редко удавалось выйти из школы вдвоем, обычно, к неудовольствию Тины, с ними вместе шли его ученики и коллеги.
Однажды, когда они наконец-то остались наедине и уже подходили к его дому, им повстречалась мать Леонида Михайловича.
- О, мути, куда ты направляешься? - спросил сын.
- Да вот, решила пройтись. Погода, гляди, сегодня какая замечательная. Обожаю, когда почти нет мороза, и тихо падает снежок. Благодать! А ты, Ленечка, чего не представляешь свою спутницу? - улыбаясь, спросила она.
- Ах да, знакомьтесь, - спохватился Леонид Михайлович. - Это наш начинающий «Макаренко», который никого вокруг себя не замечает, кроме своих питомцев, и который обладает, как говорят, страшной пробивной силой…
- О, это замечательно! А как же звать нашу чудесную и обаятельную коллегу? - подхватила мать веселый тон сына.
- Прошу любить и жаловать! Прекрасную наставницу пернатой молодежи зовут Алевтина, а по батюшке, Саввишна.      
Тина стояла, скромно улыбаясь и наблюдая за этими так внешне непохожими людьми. В отличие от статного сына, мать была маленькая и кругленькая, словно зонтик, и на вид весьма моложавая. Но одна черта была у них общей - чувствовалось, что они очень дружны и обожают друг друга. Мать все время гладила руку сына, а тот весь светился, глядя на нее.
Тут Тина опомнилась. От этой встречи многое зависит. Сейчас самое главное - понравиться его матери, это будет залогом успеха.
- Зачем так официально, - произнесла она, - посто Тина. А о вас, мама, я слышала очень много хорошего.
И тут, зардевшись, засмущалась.
- Ой, простите меня, пожалуйста. Я забылась, и назвала вас мамой. - И тихо добавила: - Я это слово уже много лет не произносила, даже не знаю, как оно у меня вылетело, наверно от вашей доброй улыбки. Умоляю, простите!
- Тиночка, милая, мне нечего вас прощать, вы предо мной ни в чем не провинились, глупышка, - обнимая опустившую взор девушку, воскликнула излучавшая доброту Эмилия Леонидовна. - Мне было очень приятно вас слушать, и можете без опаски называть меня мамой. Ты, я думаю, Ленечка, не будешь против и не станешь ревновать?
Леонид Михайлович расхохотался:
- Ну, если ты, мама, ее удочерила, я ничего не имею… - А вообще-то вы, Эмилия Леонидовна, хитрющий дипломат! Ну что, так и будем стоять посреди дороги, ты идешь с нами или будешь еще гулять? - обратился он к матери.
- Нет-нет, мы сейчас пойдем к нам пить чай с пирогами. Вы, Тиночка, любите пироги с капустой? - заговорщицки заглядывая в лицо Тины, спросила она.
- Спасибо большое, может в другой раз… - стала робко отказываться Тина.
Но тут прозвучал строгий, но веселый голос математика:
- Пора уже знать, фройляйн, что маму надо слушать и без разговоров подчиняться. Кстати, у нас в семье царит матриархат и если мути сказала, я не имею права ей перечить. Так что и вы, Тина, повинуйтесь. 
Так, перебрасываясь шутками, они поднялись на третий этаж. Квартира новых знакомых поразила Тину. На нее пахнуло невиданным до сего времени уютом далекой патриархальной старины, подобие которого глядело порой с экрана кино. Посреди комнаты стоял овальный стол, покрытый зеленой бархатной скатертью, над которой свисал с потолка шелковый салатовый абажур. Пианино и стулья были под льняными накрахмаленными чехлами. На дверях висели тяжелые суконные, тоже зеленого цвета, портьеры, а на окнах - занавеси и такие же гардины. Одну стену с потолка до пола занимал стеллаж с книгами, другая стена была вся увешана фотографиями в старинных рамках. Два больших писаных маслом портрета висели над пианино. Везде царили идеальная чистота и порядок. На диванных полочках сверкали белизной вышитые «ришелье» салфетки и громоздились всяческие фарфоровые статуэтки. Сам же диван утопал в груде безупречно отглаженных и взбитых разноцветных подушек.
В воздухе витал аромат сдобы, а во всем властвовало тепло и благодушие…
Чай пили на кухне, чистота которой могла поспорить только с хирургической. Пироги были действительно отменные. Подобные Тина едала только когда жила у Марины Говоровой, - ее бабушка тоже была искусницей, но об этом времени не хотелось вспоминать.
Хозяева, оба с юмором, по-доброму подтрунивали друг над другом. Немного досталось и нежданно «удочеренной».
Тина быстро освоилась, нахваливала стряпню, восхищалась библиотекой Леонида. Он был счастлив, показывая то один, то другой шедевр мировой классики. Спросил, кто ее любимый автор и Тина, по своему обыкновению, желая произвести наилучшее впечатление, брякнула первое пришедшее на ум, и где-то слышанное имя - Хемингуэй.
На самом деле читать она с детства приучена не была, занятие это не любила и даже считала излишней тратой времени. Ей были знакомы лишь авторы, произведения которых проходили по программе школы и училища. Да и, что греха таить, многие из них Тина и в глаза не видала, а была только знакома понаслышке. Но она умело применяла, по мере надобности, свои скудные познания. И что самое удивительное - добивалась нужного эффекта. Так и на сей раз, чувствовалось, что собеседникам она нравится не только молодостью, но и целеустремленностью и, главное, своей скромностью и порядочностью.
Поговорили о школе, учениках. Тина не преминула заметить, что у нее есть одна-единственная мечта - пользоваться такой же любовью и уважением у детей, как Леонид Михайлович. Прощаясь, дала обещание хозяйке не забывать ее и проведывать.
- Приходите, Тиночка, милая, будем играть в карты. Мы частенько вечерами, совместно с друзьями коротаем время за картами. Будем вам очень рады, - провожая, повторяла Эмилия Леонидовна, которую Тина мысленно окрестила «клушей».
…Шаг за шагом, Тина настолько освоилась с ролью учительницы, что уже не могла себя представить в другом качестве. Уроки, преподнесенные ей на первых порах завучем, не пропали даром. Теперь она уверенно переступала порог класса и не дрожала, когда на урок мог пожаловать посторонний соглядатай - коллега ли, директор, завуч, или инспектор ОНО. Вопрос о дисциплине на уроках вообще не стоял. Тина была достаточно строгой и требовательной как к детям, так и к себе и окружающим. Но, все же, она взяла на вооружение и некоторые педагогические хитрости. Во-первых, она помнила, что урок тогда производит хорошее впечатление, когда проходит в ускоренном темпе и все ученики задействованы. Это обычно она любила демонстрировать при устном счете, чтении и пересказе. Во-вторых, она вымуштровала учеников, чтобы они хорошо усвоили - когда есть посторонний, все должны проявлять активность дружным поднятием руки. На любой вопрос учителя. Она взяла за правило ежедневно проводить пяти-десятиминутные диктанты трудных слов и выражений, которые предварительно записывались в отдельные словарики.
Ее старание и новаторство не прошло незамеченным. Начинающую учительницу стали ставить в пример другим, более опытным учителям. Особенно хвалила завуч, за создание наглядных пособий. Тина все время была в поиске, трудилась не покладая рук, стремясь во что бы то ни стало обратить на себя внимание окружающих, выдвинуться. И как опытный дирижер, действительно добивалась нужного звучания своего маленького оркестра, производя на всех соответствующее впечатление. Тине было приятно слышать похвалы в свой адрес, хотя намеки на неопытность и некоторые рекомендации оставляли неприятный осадок.
В первые месяцы работы, получив зарплату, она чувствовала себя чуть ли не Крезом - ведь по сравнению с бедной студенческой жизнью, когда приходилось рассчитывать только на мизерную стипендию и даяния подруг, теперь она стала «богачкой». Но скоро стало ясно, что и зарплата учителя начальных классов, со средним образованием, очень мала. И хотя Тина изо всех сил старалась экономить, питаясь в школьной столовой, все равно денег было катастрофически мало. Видя, как одеты коллеги, она испытывала стыд, обиду и горечь, оглядывая свой гардероб. А когда, получая очередную зарплату, Тина увидела суммы, выдаваемые сослуживцам, она еле сдержалась, чтобы не возмутиться. Как же так, ее хвалят на собраниях, ставят в пример, а эти неумехи, халтурщики и, как она считает, просто бездельники, получают чуть ли не в три-четыре раза больше! Где же справедливость?! О том, что у них высшее образование, большой стаж и что многие работают на полторы-две ставки, она не знала и знать не хотела. Зависть, чувство обездоленности вновь охватили Тину и не давали ей покоя.
Как выйти из этого тупика? Она понимала, что если ничего не предпринимать, впереди ее ждет жалкое существование. Она не «предметник» и получить дополнительный приработок не сумеет. Значит, есть только два выхода: удачное замужество или, что при благоприятных обстоятельствах вполне реально, благодаря общественной работе, сделать карьеру.
И на первом же профсоюзном собрании, где стоял вопрос о производственной дисциплине, Тина попросила слово:
- Я, конечно, начинающий учитель. Но мне кажется, что некоторые наши коллеги поступают непедагогично, выгоняя непослушных учеников с урока. Это, говоря по совести, самое легкое дело, - выгнал - и спокоен. А эти шалопаи и рады. Они и сами не учатся, и другим мешают, заглядывая в классы и строя рожи, срывают ход урока у других учителей. Да, и вот что еще… У нас, кстати, скоро конец второй четверти, а в учительской висит стенгазета, посвященная подготовке к экзаменам и итогам прошедшего учебного года. Если кто посторонний обратит внимание - всем нам будет стыдно…
Тут же начался разговор о плохой работе редколлегии, которая выпускает стенгазету только два раза в год, и все, единодушно и немедленно, ввели болеющего душой оратора в ее состав.
- Инициатива наказуема, - потом высказался Леонид Михайлович, отношения с которым тоже оставляли желать лучшего…
То он был сама любезность, отпускал комплименты, провожая ее домой, мягко подтрунивал, в своей обычной манере, над ее деловитостью и педрвением. А то и просто мог пройти мимо, как бы не замечая…
Но однажды Леонид Михайлович обратился с просьбой:
- Тина, не будете ли вы так любезны, по дороге домой занести моей маме лекарство. Она, бедняжка, лежит. Разыгрался не на шутку радикулит, а у меня впереди еще шесть уроков. В аптеке была очередь, вот и пришлось бежать оттуда в школу, - оправдывался он. И чтобы не беспокоить мать отдал Тине ключи.
Она ликовала - вот путь к сближению! И не только отнесла нужное лекарство, но и сбегала в магазин за кое-какими продуктами, разогрела еду и помогла больной поесть.
Эмилия Леонидовна была прикована к постели, каждое движение причиняло нестерпимую боль. Она была бесконечно благодарна за заботу и внимание молодой коллеги сына и прониклась к ней еще большей симпатией. С этого дня у них установились доверительные отношения, а Леонид Михайлович стал, шутя, называть ее «подружкой».
Тина теперь частенько запросто приходила к ним вечерком, как говаривала хозяйка, - «посумерничать». Заходила и соседка, тоже бывшая учительница, с которой мать и сын были очень дружны. Женщины втроем смотрели телевизор, играли порой в лото или в «дурака», а потом на кухне, за чаем, вели нескончаемые беседы, большей частью на школьную тематику. Леонид Михайлович редко бывал в их компании, большую часть времени проводил в своей комнате, занимаясь делами. Исключение делал лишь когда транслировался футбол или пел кто-либо из его любимых оперных солистов. Тину он обычно, по указанию матери, провожал. Бывало, когда засиживались допоздна, он заглядывал на кухню и напоминал:
- А ночь-то, девочки, не за горами, так что закругляйтесь. Ты, мути, видно забыла, что «мамзель Песталоцци» надо еще проводить домой.
По дороге шутил, упрекал женщин, не считающих, или не понимающих, что мужчины ведь тоже люди и им не очень-то хочется в одиночестве возвращаться домой. Сетовал, что лично его никто не жалеет, заставляя идти в ночь, а ведь он - старый инвалид, обремененный огромным выводком детей, которые ежедневно не дают покоя. Тина останавливалась и требовала, чтобы ее дальше не провожали. А Леонид Михайлович хохотал, называл ее «глупышкой», которая не понимает, что он не смеет ослушаться мамы, и если та узнает, что он не доставил «подружку» до самой двери, то ему несдобровать.
Тина терялась от непонимания, как расценивать его отношение к себе. Эти насмешки, покровительственный тон, порой выводили ее из себя. Но она подавляла обиду и раздражение и мило улыбалась в ответ.
Где-то она слышала, что какой-то поэт, не то Маяковский, не то Есенин, советовал «наступить на горло собственной песне». И Тина готова была ради достижения цели двумя ногами топтать любое горло, лучше, конечно, чужое. Но если от этого зависит ее будущее, она и свое подставит. Так всякий раз думала Тина, расставшись со своим провожатым.
…Закончилось первое полугодие. Требовательность и принципиальность Тины обернулись для нее неприятностями. Она дала очень большой процент неуспевающих, забыв, что в борьбе за хорошие показатели с некоторых пор в школе царит циничное правило: «три пишем, два в уме».
В результате она была вызвана для беседы к директору.
- Если вам, Алевтина Саввишна, не дорога ваша репутация, то пощадите хотя бы школу. С такими показателями на всех совещаниях и конференциях будут в первую очередь полоскать нашу школу и, естественно, ваше имя. Сделайте, дорогуша, выводы, все в ваших руках… Да, кстати, тут мы недавно говорили с Людмилой Борисовной, нашим парторгом. Хотим вас рекомендовать в кандидаты в члены партии, молодым надо расти. Так, я надеюсь, что мы из-за вас, Алевтина, краснеть не будем…
Строптивица поначалу категорически отказалась исправлять оценки, продемонстрировав принципиальность, и дав обещание в следующей четверти подтянуть отстающих. Но затем прислушалась к советам директора и пошла на попятную.
Вспомнились и советы более опытных коллег в самом начале работы. У нее в классе оказалось несколько учеников, которые еле читали по слогам. Тина была поражена, каким образом они очутились во втором классе, и поставила вопрос, чтобы их перевели обратно в первый. Но ей доходчиво объяснили, что существует негласное правило: в первом классе на второй год не оставляют. Кто его придумал - неизвестно, но практикуется повсеместно. Коллега из параллельного класса сказала:
- Тебе что, больше всех нужно? Запомни - у нас всеобщее о-бя-за-тель-но-е образование, а дураки есть в каждом классе, и оставлять их на второй год - себе же усложнять жизнь. Этих своих, доморощенных, ты уже знаешь как облупленных, и худо-бедно дотянешь до пятого класса. А если сбросишь балласт, тебе же всучат других, чужих, и дай бог, чтобы ты смогла с ними справиться. Эти переростки порой могут довести до белого каления. Так что, милочка, прежде чем поставить двойку, хорошо подумай, нужно ли тебе это.
Тогда Тина с вызовом ответила:
- Сидеть тихо и не высовываться - не мой девиз. Я хоть и маленький человек, но мыслю по-нашему, по-советски. Для меня честность и справедливость превыше всего!
Так было в самом начале ее педагогической деятельности. Тина еще долго не могла смириться с подобными «бредовыми» правилами, свирепствовавшими в школе, но постепенно привыкла, и сама стала проповедовать те же взгляды. Быстро забылись лекции по педагогике и психологии, где учили, что у детей по-разному происходит развитие и что к каждому, особенно неуспевающему, необходим индивидуальный подход.         
Когда она делилась своими проблемами с Леонидом Михайловичем, тот смеялся, называя ее идеалисткой.
Незадолго до празднования 8 марта, Тина на уроках труда и рисования готовила с учениками подарки мамам и бабушкам, неоднократно повторяя; что самым лучшим подарком для них будет творение родных детских рук.
В канун праздника все женщины-учителя, нарядные и веселые, горделиво демонстрировали в учительской полученные подарки. Это были не только букеты цветов (преимущественно мимозы), но и духи, красивые дорогие авторучки, хрустальные вазочки, а одна даже получила кофейный сервиз и выставила его на столе на всеобщее обозрение.
Тине дети преподнесли скромный букетик подснежников и макет Кремля из пластилина. Не ожидая такого отношения, она опешила. Дети есть дети. Но родители! Неужели она не заслужила у них приличного подарка?! Сколько труда положено на то, чтобы научить хоть чему-нибудь их детвору, помимо школьной программы. Сколько своего свободного времени потратила Тина на дополнительные занятия, кульпоходы, на посещения на дому для знакомства с обстановкой, в которой живут ее ученики…
В смятении она произнесла: «Вот чего не ожидала…» И, посмотрев на ничего не понимающий класс, улыбнувшись, добавила: «Уверена, никто такого чудесного подарка не приготовил своим учителям. Спасибо, мои милые!» Дети от счастья захлопали в ладоши, а Тина в душе все же понадеялась, авось кто-нибудь из родителей до конца уроков принесет ей что-то путное, чем можно будет похвастаться.
Но ожидания не оправдались. Взяв макет и приколов к кофточке подснежники, Тина гордо вошла в учительскую.
- Вот какой подарок сделали мне мои птенчики! - голосом, полным счастья объявила она, и дальше перешла на серьезный тон. - Я заранее их предупредила, что ничего не приму, только сделанное своими руками, чтобы видно было, что от души. Я вообще против всех этих подношений, разве они не унижают нас? Это завуалированная взятка. Принимая дорогие подарки, мы становимся как бы заложниками у своих учеников. Вспомните, когда вы учились и собирали деньги на подарки учителям, сколько гадостей многие из вас, а порой и ваши родители, высказывали в их адрес!
Все с крайним удивлением слушали обличительную речь Тины. В азарте та продолжала:
- Я еще понимаю, скромный букетик цветов, но не целые веники, на которые тратятся бешеные деньги. А ведь у многих учеников родители еле сводят концы с концами!
Кто-то в ответ поддакнул, кто-то фыркнул, многие переглянулись, а историчка, она же парторг школы, поддержала Тину, а после небольшого чаепития в честь праздника, отозвала ее в сторонку и спросила, не собирается ли та вступать в партию.
- Надо расти, Алевтина Саввишна, у вас есть все задатки лидера. Я думаю, вам пора уже подумать о своей дальнейшей судьбе.
- Я давно об этом мечтала, но для вступления в партию нужны рекомендации, а я работаю здесь без году неделю.
- Ничего, рекомендация вам будет, а готовиться пора начинать. Зайдите на днях ко мне, побеседуем, возьмете устав.
Через год после этого разговора Тина стала кандидатом в партию, но перед этим произошло много событий…
Стоял конец апреля. По своему обыкновению, субботним вечером, купив любимую коврижку, Тина пошла к Лобовым. За разговором не заметили, как сгустилась мгла. Тина уже засобиралась домой, как вдруг, неожиданно, разразилась первая весенняя гроза. Естественно, было решено за картами ее переждать. Но гроза не утихала, а наоборот, набирала силу. Тина несколько раз порывалась уйти, но Эмилия Леонидовна решительно заявила, что в такую «воробьиную ночь» она не выпустит гостью из дома.
- Так что, Тиночка, будете сегодня ночевать у нас.
Тут вмешался Леонид Михайлович:
Правильно, мути, давно бы пора придти к этой идее, а то надоело мне каждый раз при любой погоде, провожать сию миледи. Пусть ночует здесь и дело с концом.
- Милочка, - всплеснула руками мамаша, - что я слышу! Не иначе мой бирюк сделал вам предолжение?!
Тина рассмеялась:
- Эмилия Леонидовна, вы как будто не знаете своего сына. Насмешник опять надо мной издевается.
- Что вы, что вы, Алевтина Саввишна! Ей богу, я совершенно серьезно прошу вас всегда, и присно, и вовеки веков жить и спать здесь у нас и тогда мне, несчастному, не нужно будет тащиться в темень! Если бы вы были милосерднее, то давно пожалели бы бедного калеку, шкандыбающего в ночи после всех этих провожаний и содрогающегося от мысли, что дома его ждет холодная холостяцкая постель... Ну, так что же я не слышу ответа? Вы остаетесь?
В эту минуту за окном блеснула молния и раздался такой оглушительный гром, что зазвенела посуда в буфете. Тина инстинктивно схватила стоящего рядом Леонида за рукав и воскликнула:
- Ой!
- «Ой». Это относится к предложению, или к грозе? - спросил Леонид нагнувшись и заглядывая ей в глаза.
- И к тому, и к другому. Я, честно говоря, иногда не понимаю, Леонид Михайлович, когда вы серьезны, а когда шутите, - еле вымолвила Тина. Ее охватил озноб, а сердце так колотилось, что казалось, все слышат его стук, а в голове колокольчиком звенело: «Вот оно, наконец, счастье!»
- Я сейчас серьезен, как никогда.
- Он не шутит, - вмешалась Эмилия Леонидовна. - Сынуля, еще раз объясни всю серьезность своего предложения. А вы Тиночка, будьте благоразумны… Пойду греть воду и стелить постель, действительно поздновато.
…Тина проснулась от ослепительного солнца, заглянувшего в комнату сквозь приспущенные шторы. Рядом в сладком сне, смешно что-то вытворяя губами, разметался на большой пуховой подушке Леонид. Тина легко выскользнула из-под одеяла и первое, что бросилось в глаза, был высоченный протез, стоявший рядом с кроватью.
Она знала, что Леонид воевал, был ранен и немного хромал, привыкла к скрипу протеза при ходьбе, но не придавала этому значения. Ей казалось, что у него нет ступни, не более… Когда же, приподняв одеяло, она увидела культю с кровавым мозолем, ее душу внезапно охватила щемящая боль за этого большого мужчину. Такого Тина никогда не испытывала, даже растерялась. 
Лишь теперь она поняла, что этот независимый и частенько хмурый вид, эта напускная бравада и шутливый тон - своего рода защита, чтобы не показаться слабым, что за всем этим стоит нежелание встретить жалость к своему увечью, стремление спрятать свою ущербность. Тине захотелось погладить его по голове. Она уже поднесла руку к волосам, но вдруг одернула себя. Раскисла! Ни к чему демонстрировать сочувствие. Оно может не понравиться. Пусть спит. Она оглядела свое отражение в зеркале - маленькая, худенькая, утонувшая в широченной ночной рубашке, которую презентовала хозяйка, с взлохмаченными коротко стриженными «а la garson” волосами, она походила на взъерошенного подростка. «Ну, что он нашел во мне?» - подумала Тина. Она уже достаточно давно стала весьма критично относиться к своей внешности. «Неужели, все случившееся со мной - правда?» Быть может это сон, или, что хуже, жестокая шутка?
Стоя перед зеркалом, Тина даже прикрыла глаза, чтобы вспомнить все подробности вечера и ночи. Еще раз представила, как под грохот грозового раската несколько раз пролепетала «Да, да…» Потом Леонид закружил ее по комнате и они, чуть не упав, опустились на диван… Затем мать Леонида повела ее в ванную, куда заблаговременно принесла кастрюлю и чайник кипятка. Тина улыбнулась, вспомнив, как она вчера, сдуру, ни с того, ни с сего, помыла и голову, и как чуть не обварилась, забыв развести воду. А потом, облачившись в огромную как балахон рубаху, босиком отправилась в спальню, которая ошеломила доселе не виданной постелью. Широкая двуспальная никелированная кровать поражала белизной белья. Вышитые «ришелье» наволочки на пышных пуховых подушках и с такой же вышивкой пододеяльник на шелковом салатового цвета одеяле, были наглажены и накрахмалены так, что издавали при прикосновении приятное шуршание.
Быстро юркнув под одеяло, Тина замерла в ожидании. Ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем, предварительно постучав, в спальню вошел Леонид. Мурлыкая марш Мендельсона, он тут же потушил свет, и стал с чем-то возиться. Тина лежала молча, чуть дыша. Ей вдруг стало безумно страшно. В тишине раздался его голос:
- Ты мне, малышка, ничего не хочешь рассказать?
Вопрос был так неожидан, как и все, случившееся в тот вечер, что она оторопело спросила:
- О чем?
- Да ни о чем, это я так, по глупости спросил, ты уж извини. - И, вдруг, обнаружив ее мокрую голову, громко расхохотался. - Ну зачем ты, дуреха, голосу на ночь помыла? Так и простудиться можно, в доме не жарко. Давай, быстро спрячь ее под одеяло.
…Тина улыбнулась своим воспоминаниям. Кажется, впервые в жизни она чувствовала себя счастливой. Все еще улыбаясь, она направилась в кухню, где во всю орудовала Эмилия Леонидовна.
- Чего ты, деточка, так рано встала? Сегодня воскресенье, спешить некуда. Да и как водится - молодым поспать не грех. Ленечка небось еще спит? Он поспать у меня любитель.
- Нет, я спать уже не хочу, давайте вам чем-нибудь помогу.
- Это в исподнем-то? Иди, милочка, приведи себя в порядок, и чтоб больше я тебя, а тем паче муж, в таком виде шастающей по квартире не видели. Запомни раз и навсегда, в ночной рубахе можно быть только в спальне. В других местах - ни-ни! - назидательно закончила тираду новоявленная свекровь.
Тине подобное нравоучение в первое же утро не понравилось, но она подавила в себе появившуюся неприязнь. «С утра пораньше уже читает мораль», - подумала она и направилась в ванную, приводить себя в порядок.
Когда на кухне появился Леонид, Тина помогала хозяйке готовить к столу. Он пришел свежим, умытым, побритым и при полном параде.
- Я пришел сюда с приветом, рассказать, что солнце встало! - приветствовал он женщин. Затем, поцеловав мать в щеку, сел за стол.
«А меня не поцеловал!» - подумала Тина, и сердце у нее сжалось. Ей вообще показалось, что Леонид как-то не так, не как вчера, смотрит на нее, что-то совсем другое, незнакомое, появилось в его взгляде. - «Но что? Неужели жалеет о случившемся? Неужели опять судьба подвела?»
Эмилия Леонидовна обратилась к сыну:
- Ленечка, налей-ка нам всем наливочки. Надо же выпить за ваш союз!
Леонид послушно наполнил рюмки и подняв свою, пристально глядя Тине в глаза сказал:
- Я хочу выпить за то, чтобы в нашей семье всегда (он сделал на этом слове ударение) царили правда, откровенность и взаимопонимание. Без этого никакого влечения, симпатии, я не говорю уж о любви, быть не может. Ясно, жена?
От этих слов кровь вдруг прилила Тине в голову, лицо стало пунцовым, и она отвела взгляд. Тине показалось, что Леониду известны ее предыдущие связи, и он об этом намекает. «Наверно нужно было обо всем рассказать, - пронеслось в голове. - Ведь он предлагал ей вчера это сделать…»
Но неловкость длилась всего несколько мгновений. Быстро взяв себя в руки и отбросив неприятные мысли прочь, Тина подняла голову. Прищурила глаза, отчего они из серых стали черными, и глядя прямо в лицо Леониду, она подняла рюмку и громко парировала:
- Правда и справедливость всегда были моим жизненным лозунгом.
- Ты хотела сказать - кредо, - поправил ее Леонид.
- Да, да, кредо! Так что выпьем за него, а также за нашу семью, коль скоро ты, Леонид (она впервые обратилась к нему на «ты»), назвал меня женой!
- Давайте ребята, выпьем за ваш союз и будущее счастье, - присоединилась Эмилия Леонидовна, и добавила: - Оно всем нам необходимо.
Завтрак уже подходил к концу, когда мать обратилась к сыну:
 - Я думаю, не следует откладывать в долгий ящик и завтра же надо будет вам выкроить время и узаконить результат вчерашней грозы.
Атмосфера была разряжена, все рассмеялись, а Леонид, подмигнув Тине, сказал:
- Обрати внимание на нашу хитрющую мути и бери во всем с нее пример.
Сообщение о предстоящей свадьбе внесло некоторую сумятицу в размеренную жизнь школы. По всем углам еще долго коллеги обсуждали эту весть. Многие недоумевали, как смогла эта «новенькая» так быстро окрутить завидного жениха, но закоренелого холостяка, «нашего Лобачевского». «Наверно, этому способствовала его мать, стремящаяся во что бы то ни стало женить сына» - злословили одни, добавляя при этом, как она близорука, не замечая разницу в интеллекте. Другие наоборот удивлялись, как вдруг, сходу, совсем девчонка, весьма недурная собой, выскочила за уже немолодого инвалида. - «Нет, это не любовь, а меркантильный расчет».
И те, и другие во многом были правы…
Первого мая скромно сыграли свадьбу. Коллектив преподнес молодым радиоприемник «Спидола», а Тина, поменяв фамилию, стала Лобовой.
Переехав к мужу, она постепенно стала привыкать к заведенным здесь порядкам. День обычно начинался и заканчивался обязательным обменом приветствиями и поцелуями. Уходя, и возвращаясь с работы, Леонид исполнял тот же ритуал. После еды произносились благодарственные и хвалебные оды хозяйке, и в обязательном порядке производилась чистка зубов. Тина на первых порах манкировала этим, но зоркий глаз мути ловил ее, и после порции нравоучений Тина вынуждена была выполнять эту непривычную процедуру.
Вообще в доме свирепствовал культ чистоты и порядка. Главенствовала Эмилия Леонидовна. Она руководила всем - домом, сыном, невесткой. До мозга костей педагог, она не могла пройти мимо малейшего промаха, чтобы не высказаться в нравоучительном тоне. В лучшем случае это ограничивалось фразой, в худшем - целой лекцией. Тине было очень тяжело это терпеть. Будучи весьма невыдержанной, если считала, что правда на ее стороне, она еле сдерживалась, чтобы не наговорить свекрови гадостей. Хотя выражение лица часто ее выдавало и говорило о тяжелой внутренней борьбе.
Эмилия Леонидовна, добрая, мягкая и весьма сентиментальная, была уверена, что ее морали идут лишь на пользу невестке, восполняя отсутствие элементарного воспитания, которого та была лишена с детства.
Новобрачная, в свою очередь, не ожидала, что жить рядом со всегда улыбающейся и излучающей доброту свекровью будет так неимоверно тяжело. Что быт, уклад и привычки этой семьи непосильным бременем лягут на ее плечи.
Леонид всю зарплату отдавал матери. Так повелось чуть не с первого дня, что и Тина свою стала безропотно класть рядом в тумбочку. А вот брать оттуда она не решалась. Мути оказалась не только аккуратной, но и очень рачительной хозяйкой. В доме все имело свое место и если Тина, по студенческой привычке, вешала вещи на спинку стула или кровати, тут же получала замечание с длинным объяснением, почему этому предмету здесь не место. Если невестка, желая помочь на кухне, начинала чистить картошку, в ту же секунду оказывалось, что она делает это неэкономно, и нож держит не так, как следует. Когда Эмилия Леонидовна застала Тину стирающей сорочку мужа, та услыхала что-то подобное воплю:
- Никогда не смей стирать Лёнины вещи, ты их испортишь! Посмотри, ты даже выкручиваешь белье неправильно. А рубашки испортить - раз плюнуть! Воротнички надо стирать умеючи, а тебя, я уверена, в твоей семье этому не научили.
Тина проглатывала пилюли, сжимая за спиной кулаки до боли, а в душе удивлялась своему терпению. Все это она делала во имя будущего…
Выйдя замуж, Тина испытала чувство, подобное тому, что овладевает альпинистом, взобравшимся с величайшим трудом на высокую скалу, но перед которым все еще громоздятся непокоренные вершины. Эйфория от достигнутого прошла, остановка была только для того, чтобы перевести дух, зная, что впереди ее ждет большая работа для достижения цели…
Ко всему прочему прибавилось неприятное чувство, которое Тина испытывала, глядя с какой любовью муж относится к своей матери. Ей, почти с детства лишенной материнской ласки и заботы, это казалось диким и противоестественным. Когда Леонид, уходя на работу, брал свою мути за плечи и целовал ее седую голову, Тина, стоя в стороне, фыркала, считая это «телячьей нежностью». В свою очередь, она ревновала свекровь. Ей казалось, что лучший кусок та дает сыну. Жаря оладьи, свекровь самые поджаристые подкладывала Леониду, приговаривая:
- Ленечка любит такие, румяненькие, а мы и бледненькими обойдемся.
Юную невестку душила обида - почему свекровь никогда не поинтересуется, а что же она любит, почему сыну старается дать все повкуснее, погорячее, а она опять, в своей новой семье обделена. Вообще, зависть и неудовлетворенность не давали Тине покоя.
Как-то, разговаривая со свекровью, она поинтересовалась, отчего муж называет ее мути.
- Это ваша кличка, от слова «мутить», что ли?
Та рассмеялась:
- Ой, не могу! Мутить! Ты меня, девочка, уморила. Мути произошло от немецкого «мутер», что означает - мама.
- А, вот оно что! Теперь понимаю, ведь вы преподавали немецкий и, наверняка, признайтесь, с самого детства мучили им сына. Ну, я еще понимаю, английским или французским, а немецким… Я бы ни за что, и сама, и тем паче, свое дитя, не учила. Не люблю я этих немцев, и их язык.
Эмилия Леонидовна, помолчав, промолвила:
- А ведь бабушка Ленечки, моя мама, была немка, так что и я наполовину немка. А языку я сына не учила, он сам выучился, благодаря бабушке. Отец мой, Леонид Николаевич (она указала на один из двух портретов над пианино), был земским врачом. А учился он на медика в Германии, в городе Гамбурге. Там-то он и познакомился с моей мамой, - она взглядом указала на другой портрет маслом, на котором была изображена миловидная строгая на вид женщина с высокой прической, одетая в платье с кружевным жабо, приколотым камеей. - Они поженились, - продолжала свекровь, - и отец привез ее в Россию. И хотя мама всю оставшуюся жизнь прожила здесь, русским языком она владела плохо и дома говорила с нами на немецком. Так что это мой второй родной язык, и Ленечки тоже… Ну, а что касается твоего отношения к немцам, ничего удивительного в этом нет. Но я хочу напомнить, что был не только Гитлер, но и Тельман. Конечно, пройдет не один год, пока зарубцуются раны, нанесенные фашизмом. И еще много предстоит сделать немцам, чтобы искупить свою вину перед всеми народами, за то, что пошли на поводу у бесноватого…
- Мой отец погиб на фронте и если бы не война, у меня было бы другое детство и по-другому, наверное, сложилась бы судьба...
- Мы, Тиночка, тоже немало хлебнули от этой войны, да и не только от нее…
- А Леонида отец, ваш муж, тоже был на фронте? - полюбопытствовала Тина.
Эмилия Леонидовна тяжело вздохнула.
- Мишенька, Ленечкин отец, был крупным инженером, работал в наркомате. Мы жили тогда в Москве. В тридцать шестом году на одном из предприятий, которые он курировал, произошла большая авария. Его вместе с руководством комбината обвинили во вредительстве и расстреляли. Недавно Ленечка подал документы на реабилитацию. Мы ждем и надеемся.
- А почему вы уехали из Москвы? Вас выслали?
- Нет, как только забрали мужа я испугалась, что арестуют и меня, как жену врага народа. Я взяла сына и уехала сюда к родителям. Нашу квартиру в Москве, в ведомственном доме, забрали. А через год, в тридцать седьмом, арестовали моего отца. Объявили немецким шпионом, хотя он учился в Германии задолго до революции. Так то… Мама от горя стала быстро чахнуть и умерла, и мы с Ленечкой остались здесь одни. Я уже подумывала переехать в Энгельс, под Саратов, к старшей сестре Грете, но тут началась война. Ленечка заканчивал первый курс университета. Он тут же пошел в ополчение. В армию его не брали из-за плохого зрения. Он ведь с раннего детства носил очки. Но, в дальнейшем, он все же настоял и его направили в артиллерийское училище.
…Тина слушала рассказ свекрови, а в голове неотступно сверлило: «Так попасться - это надо уметь! Мало того, что немцы, ко всем прелестям еще и враги народа, и шпионы, - целый букет. Хороша анкета, ничего не скажешь! А вдруг меня в партию не примут? О будущей карьере мужа нечего и мечтать, у самой, оказывается, она висит на волоске. Ну хоть, слава богу, Леонид был на фронте, а не отсиживался в тылу».
Свекровь еще что-то рассказывала, но невестка уже ее не слушала.
«Дура я, дура! Нет, чтобы до свадьбы разузнать об их подноготной, так я, растяпа, растаяла, проявила такую непростительную близорукость! - корила себя Тина. - Как я могла забыть слова Фучика: «Люди, будьте бдительны!». А где была моя бдительность? Так вляпаться! Да, многие завидуют - мол, отличный муж попался. Но, как оказалось, совсем не перспективный! Хорошая квартира, но сомнительная родня… Ох, как же мне не везет! Вернее везет - на каверзные сюрпризы. Казалось, удачно вышла замуж, так нет же, плюхнулась черт знает во что!» - не унималось возмущение в душе Тины.   
На секунду оторвавшись от своих мыслей, она прислушалась к повествованию. Эмилия Леонидовна делилась пережитым в период немецкой оккупации, хоть и не долгий, когда она смогла воочию убедиться, что такое фашизм.
- А вас наши потом не выслали? Я слышала, что всех немцев высылали.
- Нет, - заспешила успокоить Тину свекровь, - ведь мой отец был русским и по паспорту я русская. Вот мою сестру с Поволжья выслали на Алтай, у нее муж немец. А у меня с властью никаких неприятностей не было и нет. Правда, когда-то мою кандидатуру направили на присвоение звания заслуженного учителя, и до сих пор ни ответа, ни привета. Ну да бог с ним, со званием. Мне, главное, приятно сознавать, что мои ученики при поступлении в вузы демонстрируют отличное знание языка, что многие выпускники и их родители не забывают, пишут, звонят и поздравляют с праздниками. Добрая память - лучшая награда для учителя.
«Странная, эта Эмилия Леонидовна, - подумала Тина. - Так легкомысленно относиться к званию просто глупо. И почетно, и приносит реальные выгоды. Моя свекровь явно не от мира сего!» - решила Тина. Она кстати вспомнила и недавний разговор о том, что имея трех учеников, и занимаясь с ними дома, свекровь не берет с них ни копейки. «Как можно!» - послышалось восклицание, когда Тина сказала, что безрассудно не брать плату за свой труд. «Что ты, деточка, как я могу брать деньги с сына соседа, которого знаю с детства? А Толик и Катенька - Ленечкины выпускники! Нет, я не могу с них что-либо брать. Деньги, Тиночка, ничто. Главное в жизни - доброе отношение людей, а оно за деньги не покупается».
Нет, Тина, при всем желании, понять свекровь и мужа (который был всецело солидарен с матерью), как ни старалась, не могла. Рядом с ними она чувствовала себя более зрелой, умудренной жизнью, более земной, а их считала мягкотелыми идеалистами.
В преддверии пятнадцатилетия Победы, Тина решила устроить в классе праздничное чаепитие с участием детей и их родителей. Дети принесли семейные фотографии и всем классом сделали большой фотомонтаж, рассказывающий о боевом прошлом родных и близких ее учеников. Накануне, дома, за вечерним чаем, Тина поделилась планами мероприятия и обратилась к мужу:
- Завтра, Ленчик, ждем и тебя в орденах и при полном параде на нашем празднике.
Муж, нахмурившись, встал из-за стола и, почему-то, очень заметно хромая и скрипя протезом, направился к дверям. Мать растерянно смотрела ему вслед, а Тина, ничего не понимая, с удивлением переводила взгляд с непривычно сгорбленной спины мужа на скорбное лицо свекрови.
Наступило неловкое молчание, прерванное захлопнувшейся дверью.
- Что случилось? Я что-то не так сказала? – в недоумении спросила Тина.
Вытерев набежавшую слезу, Эмилия Леонидовна со вздохом произнесла:
- Ты, милая, ни в чем не виновата, виновата война...
Она помолчала, как бы собираясь с силами, а потом, опершись на локоть и прикрыв ладонью глаза, начала:
- Хотя Ленечка и был на фронте, у него, Тиночка, нет ни одного ордена. От войны у него остались протез, да язва желудка. Плюс неизлечимая рана в сердце.
После окончания училища, его направили на фронт. По дороге в часть, их грузовик с бойцами и командирами попал под артобстрел. Ленечка был ранен и контужен. Как видно, фашисты на этом участке прорвали оборону, и когда он очнулся, кругом были враги. Так он попал в плен, фактически не пробыв ни одного дня на фронте. Рана на первых порах казалась пустяковой, главное - кость не была задета.
Пленных погрузили в теплушки и отправили в Германию на рудники. О том, что ему там пришлось пережить, он как-нибудь тебе сам расскажет, хотя не любит об этом вспоминать…
Тина могла ожидать чего угодно, но только не этого. Ее муж был в плену! Боже, за что такая напасть! Как она была счастлива и горда, когда выходила за Леонида замуж. Это было всего пару недель назад. Почему-то казалось, что ее ждет необыкновенное будущее. Муж - герой, раненый фронтовик, всеми уважаемый педагог, перед которым открыты грандиозные перспективы. А оказалось - все пшик. О какой карьере может идти речь, когда за плечами плен и позорная родня!
Тина чуть не взвыла. Кровь прилила к лицу. Она так взглянула на свекровь, что та с удивлением спросила:
- Что с тобой? У тебя лицо пошло пятнами, нельзя так волноваться. Успокойся сама, все уже позади, и пойди, успокой мужа. Леня обычно в праздничные дни особенно переживает. Найди добрые слова, да что я тебя учу, любящая женщина сама знает, что делать. Иди детка к нему, иди…
Но Тина не могла сделать ни шагу. Ее обуяла такая ненависть к этой приторной старухе и к ее незадачливому сыну, которые так нагло, беспардонно обманули ее надежды, что она осталась сидеть, словно пригвожденная к месту. Сквозь зубы Тина произнесла:
- Огорошили вы меня, мама, ничего не скажешь. Такого подарочка я не ожидала.
Эмилия Леонидовна широко раскрыла глаза, как будто впервые увидев невестку. Вдруг крепко поджала губы, и ничего не сказав в ответ, стала суетливо убирать со стола.
Это заставило Тину опомниться. Зачем проявлять свои чувства, этим ничего не исправишь. И коль скоро ей никуда уже не деться, придется, не подавая вида, терпеть и надеяться, что сама жизнь внесет свои коррективы…
Снедаемая любопытством, Тина приложила немало усилий, чтобы заставить мужа разговориться. Скупыми словами Леонид рассказал о пережитом. Несмотря на больную ногу, ему приходилось в штольне толкать вагонетку с породой. Он всячески скрывал ранение, для немощных выход был один - крематорий. Кроме ноги мучил живот. Он совершенно не мог есть чечевичную похлебку с брюквой, которой их кормили. Постоянное недоедание вызывало спазм кишечника, как оказалось впоследствии, у него развилась язва. Леонид страшно исхудал, выглядел законченным дистрофиком. Вдобавок, начала гнить нога. Она опухла и почернела. Однажды он не смог пойти на работы и, чтобы оттянуть печальный исход, товарищи по несчастью оставили его дежурным по бараку. Подметая прилегающую территорию, Леонид увидел, как солдат вынес и дал овчарке большую кость и кусок белого хлеба. Собака начала расправляться с костью, а хлеб соблазнительно белел в стороне, маня взгляд и вызывая слюну у пленного. Несколько секунд Леонид смотрел на вожделенный кусок, затем, не отдавая отчета о последствиях, бросился вперед и метлой отшвырнул хлеб в сторону. Собака ощетинилась, залаяла и, оставив кость, кинулась было спасать хлеб, но на полпути остановилась, умолкла, и, как видно, передумав, вернулась к прежнему занятию. Леонид уже нагнулся за своей добычей, как его окликнул солдат, который, оказывается, наблюдал за сценой из окна.
- Назад, Иван! Хлеб грязный!
- Мне все равно, пусть грязный. Я его съем, хоть убей! - ответил ему Леонид по-немецки.
Солдата удивило отличное знание пленным немецкого языка, они разговорились. Солдат вынес Леониду кусок хлеба, а затем обратил внимание на хромоту пленного, его распухшую ногу, которая еле влезала в рваный ботинок. С помощью Клауса (так звали солдата) Леонид попал в лазарет, где ему, из-за начавшейся гангрены, ампутировали ногу. Он был еще на больничной койке, когда лагерь освободили англичане. Клауса, который его спас, Леонид больше не видел. Потом был наш фильтрационный лагерь, правда там он долго не задержался и в сентябре сорок пятого вернулся домой. Сразу пошел работать учителем в родную школу, и одновременно заочно окончил пединститут.
…В заключение Леонид повторил:
- Я жизнью обязан этому солдату. 
Тина молча выслушала мужа. Сердцем она понимала ужас этих испытаний, но никак не могла простить, что все это было скрыто от нее Леонидом. Как он и его мать смели столько времени молчать об этом! (Правда, она забыла, что и сама была с ними не откровенна, объявив, что осталась после войны  круглой сиротой, и этим вызвав сочувствие). Да и коллеги хороши! Ведь все знали его биографию, догадывались, что у них серьезные отношения, но никто даже намека не сделал, чтобы удержать ее от опрометчивого шага. А парторг! Почему не предупредила, ведь обязана была понимать в какую сомнительную историю может вляпаться совсем неопытный, молодой и, как сама же выражалась, «переспективный» кадр. О какой перспективе теперь может быть речь, когда за мужем тянется такой неблаговидный шлейф! 
Тина понимала, что Леонид - жертва обстоятельств, но сознание крушения ее мечты о карьере вызывало в душе злость и ненависть ко всему окружающему миру.
…В очередной раз выслушав сетования Тины по поводу тесноты и скученности в школьных помещениях, Леонид как-то обронил:
- Надо не мириться с обстановкой, а находить выход. Вот, дарю тебе идею: организуй поход по инстанциям, потеребите шефов и добейтесь строительства пристройки. Со стороны двора места предостаточно.
Тина в восторге вскричала:
- Ленька, ты - гений!
Не откладывая дела «на потом», она тут же позвонила Людмиле Борисовне, парторгу школы. Идея понравилась, и назавтра в кабинете директора состоялось совещание, на котором наметили план решения нелегкой задачи. Тину включили в состав ходоков по начальству. В скором времени она уже перезнакомилась с техническими работниками «высших сфер» и запросто наведывалась в ГорОНО, горком партии, горисполком и на комбинат к шефам. Не считаясь со своим временем, и во время летнего отпуска она продолжала добиваться своего, и результат превзошел все ожидания – со следующего года им обещали начать строительство новой школы. После оглашения новости, Тина ходила как именинница, принимая поздравления и знаки почтения. С легкой иронией, как обычно, Леонид тоже поздравил:
- Ты, малышка, удивительный человечек. За что ни возьмешься - всего добьешься! А новую школу следует окрестить «Малышкина школа».
- Ну тебя, скажешь еще! При чем тут я? - поскромничала Тина, в душе очень довольная услышанным. - Ведь идея-то твоя…
Однако об этом знали лишь они вдвоем.
Летом Леонид, по своему обыкновению, повез свой класс на ознакомление с родным краем по «Золотому кольцу». Тина в его отсутствие, затеяла ремонт квартиры. Уговорить свекровь стоило большого труда. Во-первых, та считала, что невестка, даже с ее помощью, со всем не управится, и следует ждать возвращения сына. Во-вторых, она настолько привыкла к этим, еще довоенным обоям, к родной обстановке, напоминавшей о давно ушедшем времени, что ей просто страшно было все это тревожить.
Поток красноречия Тины, что косметический ремонт необходим, что, привыкнув, они просто не замечают серые потолки и выцветшие обои, что посторонним это бросается в глаза и вызывает недоумение, - как культурные, интеллигентные люди могут жить в таком запустении, - не возымел действия.
Исчерпав доводы, в отчаянии Тина со вздохом заметила, что мечтала сделать приятный сюрприз мужу. И тут сентиментальная старушка устоять не смогла, вообразив, что любовь невестки к ее сыну столь велика, что та способна, лишь бы доставить ему радость, взвалить на себя такую нелегкую работу… Не помочь Тине в этом будет большой грех, и свекровь дала согласие.
Тина отправилась в Москву за обоями. Простояв несколько часов в очереди и проделав обратный путь на электричке, довольная, она еле приволокла их домой.
Эмилии Леонидовне обои откровенно не понравились. Одни показались слишком темными и аляповатыми, другие, в мелкий рисунок, - слишком простецкими. Тяжело вздохнув, она сказала:
- Что ж поделаешь, выхода другого нет, коль затеяли эту бодягу, поклеим какие есть…
Но, в дальнейшем, она согласилась, что в квартире стало совсем неплохо.
- А где у нас плоскогубцы? - спросила Тина, желая выдернуть гвозди, на которых висели портреты и множество фотографий, в надежде, что после ремонта они не будут загромождать стены и она сумеет сделать перестановку мебели. Но тут она встретила решительный отпор.
- Ни к чему, Тиночка, надрываться и делать двойную работу, снова забивая гвозди. Все равно фотографии нужно будет водрузить на их места, так что плоскогубцы ни к чему. Надорвем обои у гвоздика, а под фото и видно не будет.
Как Тина не старалась, но уговорить упрямую старуху не смогла. Та ничего не дала переставить и изменить в интерьере. Тина мысленно рвала и метала в ее адрес, но снова сдержала себя. Она уже поняла, что пока жива мать мужа, почувствовать себя хозяйкой в этом доме ей не суждено. Выхода другого нет - надо терпеть… 
Леонид, вернувшись, был в восторге от содеянного его женщинами, но пожурил их, что все сделали без него. Особенно досталось матери, - как она могла ввязаться в такое, зная о своем слабом здоровье?
- Разве можно так безрассудно и наплевательски  относиться к себе! Ведь ты прекрасно знаешь, - тебе нельзя перетруждаться! - продолжал увещевать он мать, а Тине слышался упрек ей, не пощадившей пожилую, больную женщину и загрузившей ее непосильной работой.
Опять она неправильно понята, опять вместо благодарности слышит в свой адрес нарекания. Обида душила, но Тина не показывала вида. А когда муж явно повторил слова матери, что обои темноваты и напоминают конфетную обертку, Тина, мывшая в тот момент посуду, от досады швырнула и вдребезги разбила чашку. Но виновник на это не среагировал, а наоборот, решив, что это произошло случайно, успокоил:
- Ничего, посуда бьется к счастью!
Но, по мнению Тины, счастье ее где-то заблудилось. Это другим оно светило - и мужья доставались успешные, с положением и окладом, да не где-нибудь на задворках - а в столице, и квартиры хорошо обставленные в новых высотных домах, и вообще жизнь их текла совсем по-другому, не так, как у нее…
Незаметно пролетел август, а с ним окончился и летний отпуск. Прошла педконференция, на которой среди лучших учителей города была названа фамилия Леонида. Тина была этим горда и жалела, что они сидят не вместе (он был в президиуме). Ей очень хотелось, чтобы все окружающие, из других школ, увидели ее рядом с ним и чтобы узнали, что она - его жена.
А первого сентября, во время торжественной линейки, посвященной началу учебного года, Тине вдруг стало плохо, и она чуть не потеряла сознание. Одна из родительниц, стоявших рядом, заметив как та побледнела, повела Тину в учительскую, усадила за письменный стол, а сама бросилась с пустым графином на поиски воды. Вернулась она с водой и в сопровождении еще одной мамаши, которая оказалась медсестрой. Тина к этому времени уже пришла в себя и была готова отправиться вниз к своим питомцам. Женщины еле упросили ее посидеть до звонка и настоятельно рекомендовали показаться врачу. 
Когда Тина рассказала дома о случившемся, ее просто поразила реакция Эмилии Леонидовны. Выслушав невестку, свекровь радостно захлопала в ладоши. Тина опешила, в первое мгновение решив, что старуха тронулась умом, - так явно проявлять свое отношение можно только лишившись рассудка. Но тут свекровь воскликнула:
- Слава тебе господи, неужто ты внял моим молитвам, и я с твоей, божьей помощью, стану наконец-то бабушкой!
Тут до Тины наконец-то дошел смысл ее восторга и радости. Так вот оно что! Она думает, что Тина беременна!
- Но, мама, откуда такая уверенность? Может я что-то не то съела?
- Деточка, дорогая моя, ты съела то, что надо. И то, что тебе стало плохо, тому верный признак. Ты скоро станешь мамочкой, а мой сыночек - папочкой.
С этого дня к Тине стали относиться как к дорогой хрустальной вазе, оберегая буквально от всего. То - нельзя ей есть, другое - нельзя делать. Требовали соблюдения режима, ругали за особое усердие в общественной работе, словом, следили за каждым ее шагом. Поначалу она была обескуражена подобным обхождением. Не привыкшая к особым нежностям, Тина вскоре стала бунтовать. «Миллионы женщин рожают, но никто с ними не носится, как с писанной торбой» - заявила она и стала демонстративно игнорировать советы свекрови, чем огорчала не только ее, но и мужа.
Тина, конечно, понимала, что поступает неразумно, порой в ущерб здоровью - и своему и ребенка, но ничего поделать со своим характером не могла. Она не терпела чужих советов, не доверяла им, даже тем, что были действительно во благо. Ей всегда казалось, что эти советы имеют другую подоплеку.
Вскоре у нее произошел первый конфликт с мужем. Леонид, как обычно, подписался на большое количество газет и журналов и был от содеянного просто счастлив. Тина, узнав, во сколько обошлась эта операция, была вне себя от возмущения. Столько денег, почти всю зарплату ухлопать на макулатуру! Она ничего не имела против «Учительской газеты». Сама она подписалась на «Правду». Но зачем подписываться на журнал «Математика в школе», если его можно взять в школьной библиотеке? А «Роман-газета»?
Доводы Леонида, что благодаря этому изданию они одними из первых познакомятся с самыми популярными новинками, не возымели действия. «Хотя бы приличный вид имели, эти «роман-газеты», а то изданы на газетной бумаге, без переплета, только захламляют книжные шкафы, и так переполненные», - не унималась Тина.
Свекровь, естественно, всецело поддерживала сына, и сама с восторгом восприняла известие, что тому удалось подписаться на «Литературную газету» и журнал «Иностранная литература». От радости она вся светилась, повторяя: «Как повезло нам на сей раз!» А Тине назидательно заметила: «Твое недопонимание вполне объяснимо - это все издержки воспитания, ведь тебе с детства, как я убеждена, не привили любовь к книге. А для нас чтение подобно воздуху».
Но наивысшего возмущения Тины они добились, когда и следующую зарплату Леонид потратил на приложение к журналу «Огонек». Муж был на десятом небе от того, что подписка досталась ему. Шутка ли, в течение года они получат двадцать четыре тома сочинений выдающихся писателей! Тина изнывала от злости. Как он смеет черт знает на что тратить деньги, и не замечать в каком изношенном пальто ходит его молодая жена! Нет, так она этого дела не оставит!
Она не стала, как обычно, класть в тумбочку полученный ею аванс, а, никому не сказав ни слова, отправилась в Универмаг, куда, слышала, недавно завезли отличные венгерские пальто. Одно ей очень понравилось. Ярко-красное, расклешенное с пелериной, оно просто приковывало взор. А примерив его и оглядев себя в зеркало, Тина поняла, что не в силах с ним расстаться.
Взглянув на цену, она чуть не упала в обморок. В кармане не было и половины требуемой суммы. Медленно, с большим вздохом, она сняла пальто и на вопрос продавщицы: «Будем брать?», - небрежно бросила: «Надо подумать и с мужем посоветоваться». На что та ей резонно возразила: «Пока будете советоваться, пальто уйдет, оно у нас единственное, а вам идет, сидит великолепно». - И, явно поняв, что останавливает покупательницу, добавила: «Подумайте, можно оформить его в кредит».
Отложив пальто, Тина бросилась в школу за справкой, и вскоре предстала в новом наряде перед своими домашними. Их реакция ошеломила.
- Ха-ха-ха! - расхохотался Леонид. - Ну, малышка, ты даешь! Где ты выискала этот «стоп-сигнал»? В таком пальто можно ходить только на парады, впереди колонны.
Мути, остановив сына, примирительно заметила:
- Цвет как раз молодежный, но вот пелерина тут ни к чему. Она еще больше подчеркивает, детка, твой маленький рост. И вообще… делать крупные покупки следует сообща, посоветовавшись дома, на то и существует семья.
Узнав, что покупку Тина взяла в кредит, муж и свекровь прочитали ей целую лекцию, что все это ведет к вредной привычке жить не по средствам, и о страшной зависимости, в которую попадаешь, становясь должником. Слушая их, она опустила глаза, боясь, что взгляд может выдать неприязнь к ним. Особенно вызывал ярость их назидательный тон с оттенком доброжелательности. Эти приторные обращения «милая», «малышка», которые были раньше ей приятны, теперь вызывали раздражение.
Тина искусала почти до крови губы, но смолчала, что было ей совершенно не свойственно. Она знала лишь одно - ей некуда деться, некуда уйти. Теперь она не одна и во имя нарождающейся в ней новой жизни, придется терпеть.
Назавтра она отнесла злосчастное пальто в комиссионку, где вскоре оно было продано почти за полцены. С кредитом она тут же рассчиталась и демонстративно подала мужу квитанцию об уплате со словами:
- Ленечка, кредит погашен! Перестань беспокоиться и обрадуй мути.
- А я и не беспокоился. Просто не люблю залезать в кабалу сам, и другим не посоветую. Да и мама того же мнения. А пальто ты напрасно продала, если оно тебе нравилось, носила бы, пока не виден животик.
Муж не понял, или не захотел понять, как ей было неприятно, как било все случившееся по самолюбию.
Беременность протекала сравнительно легко. Тина по-прежнему помимо основной работы, по горло была занята общественной, и принимала участие во всех проводимых мероприятиях. Круглая как шарик, она носилась по школе, собирая деньги на «Красный крест» и выдавая его марки, на охрану памятников, на охрану природы. Она организовала художественную самодеятельность педколлектива и только благодаря ее упорству и настойчивости они заняли второе место в городском смотре.
Скоро обнаружилось - пальто, несмотря на переставленные пуговицы, на животе не сходится. Свекровь тут же извлекла из шкафа пропахшую нафталином черную каракулевую шубу, в которой Тина, несмотря на свой приличный объем, утонула. Немедленно в ход пошли ножницы. Шубу укоротили, подвернули рукава, и проблема была решена. Из оставшегося меха общими усилиями женщин сшили капор, и Тина стала щеголять в обновке, которая ей нравилась, несмотря на неприятный запах.
Роды длились около восьми часов. Врачи боялись, что из-за узкого таза, придется делать кесарево сечение. Но все обошлось, и Тина двенадцатого мая благополучно родила сына. Муж очень хотел назвать первенца в честь своего отца - Михаилом, но Тина настояла на своем и ребенка назвали Юрием.
- Ленчик, против Миши я ничего не имею, но у твоего отца была трагическая судьба, и он умер молодым. Мне совсем не хотелось бы, чтобы наш сын повторил его судьбу! Малыш родился ровно через месяц после полета Гагарина, вот пусть и носит имя героя и пусть такой же ослепительной будет его улыбка!
- Она права, - кажется, впервые поддержала Тину свекровь. - Юрочка - чудесное имя.
- Юрий Леонидович Лобов - ничего, звучит! - завершил дискуссию счастливый отец, и вопрос был исчерпан.
Их малыш, как и почти все мальчики, родившиеся в это время, стал тезкой первого космонавта.
Первое время после родов Тина была слаба и вполне естественно, что все заботы о ребенке легли на плечи новоиспеченной бабушки. Она его пеленала, купала, качала, а у Тины была лишь одна обязанность - прикладывать к груди. Даже ночью ей не давали вставать к сыну:
- Ты слаба, тебе нужно выспаться, а то пропадет молоко, - уговаривала ее свекровь и стойко несла ночную вахту у колыбели.
Но, со временем, Тина обратила внимание, что свекровь ребенка попросту узурпировала. Она не разрешала Тине даже притрагиваться к нему, уверяя, что у той нет навыка обхождения с младенцами, и что она может, не приведи господь, уронить сына или повредить его хрупкий организм. Тине поручались лишь стирка, да глажение пеленок. Когда же, порой, меняя пеленки, Тина в спешке хватала неглаженную, разгорался чуть ли не скандал.
- Боже! - возмущалась мути. - Тебе Юрочку доверять просто опасно! Разве можно подкладывать ему такую пеленку? Так, неровен час, и инфекцию ему занесешь.
Когда Тина пыталась поцеловать сына, раздавалось:
- Малыша, детка, целуй только в попочку, и на него не дыши!
Если Тина брала ребенка на руки, тут же следовало:
- Положи Юрочку немедленно в кроватку! Ты неправильно его держишь, может случиться искривление позвоночника!
Поначалу все это вызывало у Тины обиду и возмущение, но со временем, она смирилась и привыкла к тому, что сын находится на полном попечении бабушки. Леонид тоже посильно принимал участие в уходе за ребенком - помогал матери купать сынишку, любил вывозить его на прогулку.
Чем старше становился сын, тем больше требовал к себе внимания и заботы. А Тина, вернувшись в сентябре в школу, опять с головой окунулась в работу. И в дальнейшем так повелось, что все вопросы, касавшиеся ребенка, решала Эмилия Леонидовна, и Юрочка, подрастая, все более привязывался к бабушке, которая души в нем не чаяла и, по мнению Тины, неимоверно баловала.
Приходя с работы усталой и раздраженной, Тина частенько одергивала, как ей казалось, не на шутку расшалившегося сына. Если тот громко смеялся, резвился, Тина своим хорошо поставленным привычным строгим голосом делала ему замечания, а когда стал постарше, и серьезные внушения. Вскоре ребенок стал с опаской поглядывать на мать, постоянно ожидая окрика или наказания. Леонид же, обожая сына, все разрешал малышу. Да и сам неоднократно становился зачинщиком баловства. Особенно карапуз любил бороться с отцом, и был счастлив, выходя победителем. Устраивая различные проказы, они оба катались на диване, оглушительно хохотали на весь дом, чем вызывали у Тины недовольство и чувство зависти - с ней сын всегда был совсем другим…
В суматохе будней пролетело несколько лет. Тина стала кандидатом в члены партии и, почувствовав свою значимость, с еще большей силой демонстрировала принципиальность. Но, однажды, после ее критического выступления в адрес коллеги предпенсионного возраста, которую Тина чуть не довела до инфаркта, Леонид, сурово глядя жене в глаза, сказал:
- Можно быть прямой и требовательной, но зачем же быть жестокой?! Я отказываюсь тебя понимать. Как ты посмела так критиковать пожилого человека, недавно она похоронила мужа, за незначительную оплошность? Да, она забыла про дежурство, но на то у нее были объективные причины, а ты посмела назвать ее отношение к работе разгильдяйством. Мне стыдно за тебя!
После этого случая Тина стала осмотрительней и осторожней в высказываниях, но осталась по-прежнему бескомпромиссной. По привычке она с энтузиазмом хваталась за любое поручение, стараясь изо всех сил быть ближе к начальству.
С завучем у нее сложились весьма доверительные отношения и, будучи фактически ее правой рукой, Тина помогала проверять классные журналы, а в конце полугодия трудилась над составлением сводного отчета. Она научилась умело «выбивать» из учителей в конце каждой четверти нужный процент успеваемости и испытывала сладостное удовлетворение, когда слышала от Зои Петровны: «У тебя, Алевтина Саввишна, крепкая хватка, вот уйду на пенсию, меня сменишь». Эти слова порождали в душе Тины уверенность в своей незаурядности и подкрепляли надежду на будущий служебный рост. «Я вам всем еще покажу!» - это заветное заклинание было ее движущей силой.
Погруженная в работу, она не замечала, как подрастал сын. Первым словом Юрочки было «баба», и его услышала не она, а свекровь. И первые шаги сына она тоже прозевала. Однажды Тина вдруг обнаружила, что ребенок значительно вырос, уже самостоятельно орудует за столом ложкой и, что самое удивительное, понимает бабушку, которая обращается к нему на немецком языке.
- Зачем вы ребенку затуманиваете мозги? Ведь он еле говорит по-русски, а вы нагружаете его еще одним языком!
- Поверь, дорогая, никому знание нескольких языков никогда не мешало. А дети как губка впитывают в себя все, что происходит вокруг, так что незаметно, он овладеет двумя языками, и в будущем будет за это благодарен.
…Наконец осуществилась мечта Тины, наступил долгожданный миг - ей вручили партийный билет. Этому предшествовали бессонные ночи от волнения - а вдруг не примут? Придя на бюро горкома, она, будучи вообще-то не робкого десятка, дрожала как осиновый лист, в ожидании каверзных вопросов. Устав партии она усвоила на отлично, а вот текущая политика и международное положение наводили на нее тоску. Тина в этих вопросах была явно не на высоте.
Но все обошлось. Тину практически ни о чем не спрашивали. Единственным был вопрос:
- Какие выполняете партийные поручения?
Находясь как в тумане, Тина не раздумывая, ляпнула:
- Все!
Раздался общий смех.
-Ну а конкретно?
Желая исправить оплошность, она поспешно, как школьница, стала «тарабанить» перечисляя все, что делала в школе:
- Участвую в выпусках стенгазеты «Учитель», являюсь членом комиссии по делам несовершеннолетних, работала агитатором на избирательном участке…
Она слышала восклицания: «Достаточно! Достаточно!», но не могла остановиться и в запале продолжала перечислять:
- …Была членом окружной избирательной комиссии, по линии школьного месткома занималась охватом и распространением марок обществ «Красного креста», охраны памятников и защиты природы, руководила самодеятельностью…
Она бы еще долго доводила до сведения присутствующих о своих бесконечных обязанностях в школе и вне нее, но стоявшая рядом Людмила Борисовна, парторг школы, дернула Тину за рукав и прошипела: «Хватит!»
Домой Тина летела, словно на крыльях. Прихватив по дороге торт и шампанское, она впорхнула в квартиру с возгласом:
 - Поздравьте, приняли!
Муж, сидевший с сыном на коленях, обратился к нему со словами:
- Ну, сынуля, давай поздравим мамку! И знай, если раньше она хоть иногда выкраивала время для тебя, то теперь у нашего новоиспеченного члена партии навряд ли найдется для нас свободная минута.
От таких слов радость сразу померкла и душу охватила досада.
- Ой, Ленечка, зачем ты так?! - миролюбиво вмешалась свекровь. У девочки праздник, она растет.
- Вот если бы поступила в институт, было бы другое дело.
- Да, повысить образование Тиночке не мешало бы, но на все свое время. А сейчас давайте пить чай. То, что ты торт догадалась купить, умница, а вот на шампанское напрасно деньги истратила, - Ленечка его не пьет, мне нельзя, а одной тебе пить, думаю, неинтересно. Поставь-ка его в холодильник, пойдете, даст бог, в гости, будет что понести, или, авось, к нам кто-либо заглянет на огонек, - вот шампанское и будет кстати.
Мать с сыном еще долго обсуждали эту тему, но Тина к ним не прислушивалась. Праздник был испорчен...
Наступили дни радостного ожидания - строительство новой школы подходило к завершению. Тина стала застрельщицей проведения субботников и воскресников по уборке территории и посадке зеленых насаждений, и с нетерпением считала дни, когда распахнутся двери новой школы.
Она могла ожидать чего угодно, но только не такой вопиющей несправедливости. Ее, ту, что столько сил приложила для создания новой школы, оставили с классом в старой, которую преобразовали в восьмилетнюю. Объяснение было простое - в новую школу перешли «аборигены», то есть учителя с большим стажем работы в старой школе. И что самое обидное - муж считал это совершенно справедливым.
- Ну чего ты, глупышка, расстроилась из-за такого пустяка? Что из того, что я теперь буду работать в новой, но мне ведь придется ехать туда пару остановок автобусом, а у тебя школа под боком, почти рядом с домом. И не все ли тебе равно, десятилетка или восьмилетка? Главное - будет простор, появятся группы продленного дня - то, о чем ты мечтала, зарплата твоя повысится. Так что выше голову, малышка, это не мировая катастрофа. И поверь мне, никто не стремился от тебя избавиться, все сделали правильно.
Этот покровительственный тон, опять эти «малышка», «глупышка», вызвали такую волну обиды и гнева, что Тина еле сдержалась, чтобы не наговорить гадостей. Она вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.
Незадолго до окончания учебного года, Эмилия Леонидовна вдруг засобиралась в дорогу. У ее сестры Генриетты, живущей в Барнауле, в конце мая ожидался юбилей - шестидесятилетие. Леонид боялся отпускать слабую здоровьем мать одну в такую дальнюю дорогу, уговаривал повременить, предлагая через месяц, как окончатся экзамены, поехать вместе. Уверял, что тетя Грета не обидится, а поймет и одобрит такое решение. Но свекровь была неумолима. Ее даже не останавливало то, что любимого внука не на кого будет оставить. Сначала она предложила, чтобы Юрочка поехал с ней, на что получила категорический отказ от сына и невестки. В этом они были солидарны: почти трое суток в душном вагоне -  тяжело даже взрослому, а ребенку тем паче, измучается сам, и доконает бабушку.
 - Ничего страшного нет, - успокаивала Эмилия Леонидовна. - Раз не хотите отпускать Юрочку, поеду сама. Вам придется лишь одну недельку позаботиться о ребенке в ваше рабочее время, а потом у Тиночки настанут каникулы.
Слушая свекровь, Тина в душе ликовала. Наконец-то она останется в доме хозяйкой! Хоть ненадолго, но вкусит сладость самостоятельного существования, без советов, указаний, нравоучений и контроля.
Но уже на следующий день после отъезда свекрови, она испытала почти все «прелести» хозяйственных забот. Сына пришлось взять с собой в школу. Один урок он еле высидел, а на втором вдруг расплакался. Тина, занятая работой с классом, не заметила, как ребенок ерзал на последней парте, обложенный листами для рисования и цветными карандашами. Лишь громкое всхлипывание привлекло ее внимание к сыну, «напрудившему» целую лужу. Раздосадованная, на глазах у изумленного класса, она в сердцах отшлепала четырехлетнего малыша. При этом Тина громко стыдила сына, возмущаясь его поступком. Больше всего ее беспокоил рев ребенка, как ей казалось, разносившийся по всей школе.
Назавтра, еле уговорив пожилую соседку, ребенка оставили на ее попечение. Когда Тина пришла за Юрочкой, оказалось, что он почти целый день ничего не ел, так как спешившая на работу мать, не догадалась оставить ему еды, а старуха была на диете, и все, что она предлагала малышу, тот отвергал. Дома тоже оказалось, что нет ужина, Тина о нем не подумала. За годы замужества привыкшая быть на всем готовом, она оказалась совершенно беспомощной перед нахлынувшими на нее проблемами.
Утром, собирая с собой в школу сына (на сей раз она договорилась, что он пару часов пробудет в библиотеке, а затем за ним придет отец), Тина долго не могла найти носочки малыша. Не зная, где хранила их свекровь, прежде чем найти, она перевернула все в шкафах вверх дном. Там, где пару дней назад царил образцовый порядок, теперь был полный хаос. В результате Тина чуть не опоздала на работу, силой заставляя ребенка идти быстрее.
Леонид, привыкший к чистоте и порядку, не делал ей замечаний, но в своей обычной шутливой манере напоминал об ее обязанностях. На изрядно запыленном зеркале пальцем вывел: «Пора!», составил и повесил на кухне график работ по дому: «Папа - умывается утром сам и умывает сына. Мама - готовит завтрак. Папа и сын - все съедают. Мама - моет посуду. Папа - ходит за покупками в магазин. Мама - его ругает за потраченные деньги. Папа и Юрочка - пачкают сорочки. Мама - не забывает их стирать («не забывает» подчеркнуто).
Сорочки стали вечной проблемой. Леонид обычно чуть ли не ежедневно надевал чистую сорочку. Тина же часто забывала или не успевала ее подготовить, из-за чего все время испытывала на себе полный укоризны взгляд мужа.
Однажды она увидела висевший в ванной один постиранный носок. «А где же второй? - озадачилась Тина, - наверно упал». Но носка нигде не было. Тогда она спросила Леонида:
- Куда подевался второй носок?
- Я постирал только один, протез-то не потеет, - объяснил муж.
Лишь теперь Тина оценила хозяйственный талант свекрови и удивилась, как та успевала успешно справляться с внуком и домом и уже с нетерпением стала считать дни, ожидая ее возвращения.
Но судьба распорядилась иначе. Пришла скорбная весть о скоропостижной кончине мути от инфаркта.  Это известие было настолько неожиданным, что не только Леонид, но и Тина никак не хотели верить в случившееся…
Леонид немедленно засобирался в дорогу, все время повторяя: «И зачем я ее отпустил? Это я виноват, что не настоял на своем и пошел у вас на поводу».
Тина чувствовала и свою причастность к случившемуся, так как всецело была на стороне свекрови и поддерживала ее, утверждая, что «трое суток в дороге не так утомительны, и даже имеют свою положительную сторону - дадут возможность отдохнуть от дома и принесут массу впечатлений и положительных эмоций. А повидать сестру и ее семью, да к тому же погулять на юбилее, - это так замечательно!»
Леонид улетел, а Тина, погоревав пару дней, вдруг зажглась хозяйственной лихорадкой. Бывая в квартирах коллег и у некоторых учеников, она видела красивую современную обстановку. Ее же дом сохранял колорит довоенного времени и первых послевоенных годов. Тина не раз покушалась на перестановку и изменение интерьера, но всегда получала отпор от покойной свекрови и ее сына, который всегда и во всем был с ней солидарен.
Но теперь хозяйка в квартире она, Тина, и все будет по-другому. Первым делом она спрятала в ящик семь слоников, со стульев и с пианино содрала чехлы. Сняла со стен портреты и фото, а вместо них, наконец-то, повесила недавно приобретенный, чудом доставшийся ей по талону, ковер. Неизвестно откуда взявшиеся у миниатюрной женщины силы позволили ей передвинуть мебель. Охваченная деловым порывом, Тина почти весь выходной потратила на это. Энтузиазм был настолько велик, что она решила, во что бы то ни стало, купить модную люстру «каскад» и заменить абажур. Но для этого надо было поехать в Москву и лишь то, что не на кого было оставить сына, остановило ее. Но Тина не теряла времени даром. С первых же дней каникул она приступила к оформлению Юрочки в детский садик.
Тина с нетерпением ожидала приезда мужа, приготовив ему два сюрприза: перемену обстановки, которая, по ее понятиям, должна была повлиять на него благотворно и помочь отвлечься от утраты, и успешное устройство сына. Теперь эта проблема была снята.
Леонид вернулся через неделю осунувшийся, с потухшим отсутствующим взором. На его бледном удлинившемся лице еще явственнее выступили скулы. В молчании он прошел в комнату. Оторопело оглядев ее, каким-то хриплым, усталым голосом тихо, но внятно, сказал: «Немедленно восстанови все как было!»
Тина не успела произнести ни единого слова, как последовало: «Никаких «но», все должно быть как прежде!», и он тут же направился в другую комнату.
Когда Тина заглянула в спальню, муж лежал на постели поверх одеяла, не раздевшись, и глядел в потолок. Когда она попыталась открыть рот, раздалось: «Оставь меня, пожалуйста, и сделай то, что я сказал».
В тот же день все было водружено на свои места, даже слоников пришлось выудить из комода. Тина до крови искусала губы и волком смотрела на мужа. А ведь, как она себя в душе уверяла, все делалось для него! Не будучи привязанной к своей матери, она не могла понять всю глубину его горя и винила мужа в черствости и непонимании.
Похоронив мать, Леонид очень изменился, стал нелюдимым, поседел и заметно постарел. Он больше не каламбурил и даже сын не мог вызвать у отца улыбку. Леонид мог долго сидеть, уставившись в книгу, и было видно, что он не замечает написанного, что его мысли витают где-то далеко. Тина старалась отвлечь мужа от тяжелых дум, но у нее ничего не получалось. Если она начинала что-то рассказывать, Леонид просил ее помолчать. Тина обижалась и вскоре, убедившись в бесполезности своих попыток, перестала его трогать.
Лето прошло бездарно, за исключением единственной поездки в Москву, когда она повезла сына в зоопарк. Леонид отказался ехать, сославшись на головную боль. В последнее время муж почти никуда не ходил, ни с кем не общался. Его единственным и любимым времяпрепровождением были шахматы. Большей частью он играл сам с собой или с Юрочкой, которого научил и приохотил играть.
Начался новый учебный год, а с ним и новые заботы. Они работали теперь в разных школах, но в одной смене, и ежедневно вставал вопрос, кто поведет ребенка в детский сад. Леонид уверял, что ему это не с руки, можно пропустить автобус, который ходит с большим интервалом. Тогда придется идти пешком, а учитывая протез, это не легко. Тина же, из-за того, что должна была перед отходом приготовить завтрак и накормить своих мужиков, не успевала привести себя в порядок. Несколько раз, впопыхах, выскакивала из дома, забыв снять бигуди, и вынуждена была делать это на ходу. Все это вызывало стычки, которые случались все чаще и чаще.
Тина теперь вела не только свой класс, но и группу продленного дня. Кроме того, она была парторгом, поэтому ей часто приходилось надолго задерживаться после работы не только в школе, но и в горкоме партии.
Леонид теперь работал еще и в вечерней школе, расположенной в том же новом здании. В результате, забирать сына из садика тоже стало проблемой. Неоднократно его уводили самым последним, выслушивая недовольные высказывания воспитательницы, которой приходилось из-за одного ребенка «торчать» в ожидании «некоторых нерадивых родителей».
В итоге, дома опять возникали разборки. Тина упрекала мужа, что все заботы по дому лежат на ней. Он же, не вступая в перепалку, безмолвно уходил в другую комнату, чем вызывал еще больший ее гнев.
Особенно Тина не любила выходные дни. Уборка, стирка, готовка, утомляли ее больше, нежели неделя работы в школе и она с нетерпением ожидала понедельника. И хотя Леонид в эти дни занимался сыном и, по возможности, помогал по дому, она была недовольна мужем. Вообще, радоваться жизни Тина не умела. Ей, теперь сравнительно обеспеченной, всего было мало. Снедаемая завистью, она стремилась у всех окружающих найти темные стороны. Если у соседей или коллег появлялись обновки, или она узнавала об их крупных приобретениях, у нее тут же возникал вопрос: «Откуда у них такие деньги?» Ей все время казалось, что все, исключая конечно ее семью, живут не по средствам и, явственно, - нечестно. Ну, а тех, кто имел собственные машины, она просто ненавидела.
Разговоров на эту тему Леонид не терпел и тут же пресекал, но Тину не легко было остановить, когда она «садилась на любимого конька» и продолжала монолог, доказывая свою правоту. «На честно заработанные деньги богатства не накопишь и дворцов не построишь! В этом никто меня не переубедит!» Муж в сердцах заявлял, что «незачем считать в чужом кармане», что ему «противны эти разговоры», и что «нечего сравнивать их семью с другими, каждый живет по-своему. Одни ни в чем себе не отказывают и питаются нормально, а другие экономят, ничего другого, кроме картошки и макарон не видят, и копят на холодильник, телевизор или машину. И нечего осуждать и завидовать, надо больше заниматься своей семьей...»
Его слова не находили отклика. Они падали на давно, с детства отравленную почву и вызывали у жены раздражение и упреки. Она не могла простить Леониду его пассивность и упрямство. Как так, многие инвалиды получают бесплатно «Запорожцы», какая-никакая, а машина, он же пальцем не желает пошевелить, чтобы стать хотя бы в очередь. Его безразличие в этом вопросе просто бесило Тину, но заставить мужа, по ее выражению, «укротить гордыню», она не могла. Жизнь текла, принося маленькие радости и большие разочарования.
Как-то у Юрочки поднялась температура. Он жаловался на головную боль, стал вялый, притихший, что было ему совсем не свойственно. Тина дала ребенку горячий чай с малиной, уложила в постель, а сама стала собираться на партсобрание. Была среда, и у Леонида в вечерней школе не было занятий. Поправляя подушку сына, он заметил:
- Быть может, отменишь собрание, смотри, как парень горит.
- Ты что, забыл, что я парторг? Если температура будет повышаться, дай полтаблетки аспирина, и смотри, чтобы не раскрывался, когда будет потеть. Я не надолго…
Но собрание продлилось больше двух часов, а затем Тина задержалась, беседуя с присутствовавшим инструктором горкома.
Когда она вошла в дом, муж в несвойственном ему тоне спросил:
- И где же тебя носило? У ребенка температура под сорок, по всей вероятности начинается корь. Была скорая…
А ночью, лежа рядом, Леонид вдруг четко произнес:
- Какой я был глупец! Возомнив себя папой Карло, понадеялся переделать для себя человечка. Отесать, отшлифовать чуток, мне, кажется, удалось. А вот душу-то вдохнуть, как видно не сумел. А человек без души - пустое место…
- Ха-ха! Поглядите, какой тут у нас философ объявился! Он, видите ли, хотел меня отшлифовать! Что я тебе, бревном досталась?
- Нет, не бревном. К сожалению, в отличие от создателя Буратино, я думал о внешнем лоске, а о главном, о душе - забыл, и ее не разглядел.
- Что за папа Карла? Какая душа? Что ты, на ночь глядя, чушь какую-то несешь! Перегрелся, что ли? Спи, давай, завтра рабочий день, и мне дай поспать, пока Юрка спит!
Сама она, так ничего не поняв, подумала:
- Что это с ним? Не иначе, как на нервной почве сбрендил… И, не придав большого значения его словам, уснула.
Как-то во время весенних каникул, ясным мартовским днем муж повез класс в Москву, в планетарий. Тина же затеяла огромную стирку. Был полдень. Вдруг в дверь позвонили. Думая, что это кто-то из соседей, Тина открыла дверь. На пороге стоял незнакомый молодой паренек и лучезарно улыбался. «Наверно, бывший ученик Лени», - мелькнуло в голове, и она уже приготовилась сказать, что того нет дома, как услыхала:
- Здорово, сестричка! Ты меня не узнала, я - Василий, Васятка!
Тина недоуменно взглянула на незнакомца, который вознамерился ее обнять. Отстранившись, поспешно сказала:
- Осторожно, у меня мокрые руки. - И тут же добавила - Откуда ты взялся такой? И как меня нашел?
Она никак не могла придти в себя. В этом стройном, симпатичном парне трудно было узнать того слабого, худосочного заморыша, который остался в ее памяти.
А брат не унимался:
- Я матери дал слово, что найду, и нашел! Да это и большого труда не стоило. Плевое дело - умеючи. Глашка, да ты ее знаешь, тети Лидина дочка, у которой я остановился, рассказала, где твое училище. В отделе кадров мне и сказали, куда тебя распределили. Я приехал сюда третьего дня, кстати, у вас приятный городок, мне понравилось… Пошел в ГорОНО, но там сказали, что среди учителей в школах города Шутовой нет. И я, как говорится, не солоно хлебавши, собрался уходить, как одна тетечка, в очках, сидевшая сбоку от инспектора, вдруг сказала, что во второй школе есть учительница начальных классов, которую зовут Алевтина Саввишна, но фамилия ее не Шутова, а Лобова. Я уехал, а по дороге до меня дошло. Как можно было не додуматься, что ты могла выйти замуж и сменить фамилию! Вот дурак, так дурак! А имя твое редкое. Не думаю, чтобы в одном городке были две учительницы Алевтины, да к тому же Саввишны. Вот я сегодня опять приехал, и прямиком в школу номер два. А там - никого, каникулы. Но на мое счастье, когда я бродил по классам в поисках живого лица, на меня выскочила с тряпкой в руке ваша техничка, и давай ругать, - смеясь повествовал гость.
Тут Тина заметила, что они все еще стоят в коридоре, и ей стало неловко.
- Пойдем в комнату, там доскажешь, - придя в себя и немного смягчившись, сказала она.
Вася продолжал, улыбаясь:
- Хорошая оказалась бабулечка. Только я заикнулся назвать твое имя, как она обрадовала меня: «Есть, есть у нас такая, а живет она в одном со мной доме. Подожди, говорит, чуток, - я тебя провожу, это совсем рядом.» Вот она и подвела меня к вашему дому… А у тебя, сестренка, хорошая, как я погляжу, квартира. И на работе, видать уважают, и муж видный. Мне обо всем эта бабушка по дороге рассказала. Ой, как я ей благодарен, ты и представить, Тинка, не можешь! Ведь я так верил, что тебя найду, что и бутылочку прихватил, а как увидал пустую школу, чуть ее об землю не грохнул с досады. Но бабулька - молоток!
Он еще долго восхищался Тиной, ее мужем и сыном, разглядывая фотографии на стене. Рассказал о сестрах. Оля вышла замуж за военного и живет рядом с Ужгородом. У нее растет дочь. Поля учится в Харькове, в мединституте. Для Тины было новостью узнать, что у нее есть еще один брат, самый младший, еще школьник.
- Наш Толян будет отменным футболистом, в свои шестнадцать уже имеет первый разряд, - услышала она словно сквозь сон.
«Неужели вспомнили?!» - думала Тина, одновременно слушая брата. Сколько времени прошло с тех пор, как таскала на руках орущего Васятку! А сколько подзатыльников из-за него получила! Боже, какой слабый и болезненный был он в раннем детстве, а теперь вон какой, под маминым крылышком вымахал. Окончил техникум, отслужил в армии и вот приехал в Москву, хочет здесь устроиться на работу. А можно не в Москве, хотя бы и тут, рядом с сестрой…
Последняя фраза как прутом ударила ее. Вот, вот, теперь ясно, почему ее разыскали! Просто она понадобилась, опять хотят, как в детстве, использовать. Тина медленно закипала, слушая рассказ брата. А фраза Василия: «Гляжу, ты хорошо устроена и никак не пойму, отчего мать, вспоминая тебя, всегда говорит: «И куда же наша непутевая девка подевалась? Что стало с нашей Тинкой?» А ты - ничего! Так ей и отпишу!» окончательно вывела ее из себя и Тина сказала:
- То, что нашел меня, спасибо. Как видишь, не пропала и кое-чего добилась. А сейчас мне некогда, надо идти за сыном в садик, так что давай, пошли. Заодно провожу тебя до автобуса.
Улыбка сползла с его лица и Василий каким-то чужим голосом произнес:
- Конечно, мне пора. Я и так засиделся у вас. А провожать меня не надо. Сам пришел, сам и назад дорогу найду. - Василий твердым шагом подошел к двери и вышел вон.
Тина стояла, обескураженная поворотом дела. Ее взгляд упал на стол с гостинцами: бутылкой портвейна, коробкой шпрот и банкой венгерского овощного салата. Что-то похожее на досаду зародилось у нее в душе. - «И чего это я окрысилась на Васятку, он-то в чем виноват?» Но тут же одернула себя: «Что сделано, то сделано. Не нужны они мне! Сколько лет не вспоминали, а теперь вдруг понадобилась, здравствуйте вам! …Обиделся - ну и пусть! Теперь неповадно будет докучать. Небось, мечтал здесь поселиться. Сразу им Тина стала нужна, - и мать обо мне вспомнила, и брат. Гляди, и второй, как его кличут? - не запомнила, неровен час появится. Нет уж, дудки, пусть на меня не рассчитывают!» - мысленно распаляла себя Тина.
Она даже не заметила, как вернулись муж с сыном. Леонид, возвращаясь, по дороге зашел в садик, как будто чувствовал, что жена по обыкновению завозится и забудет обо всем на свете. А Юра, увидев на столе бутылку, воскликнул:
- Мамуля, молодец, купила ситро! Налейте, я пить хочу!
- Сынок, иди, помой руки, - сказал муж и, когда мальчуган вышел из комнаты, взял бутылку и с удивлением посмотрел на Тину. - По какому поводу, не пойму?
- Без повода. Просто так.
Тина лихорадочно соображала, что сказать. Объяснять, что был брат, о котором Леонид никогда не слышал, не хотелось, - ведь она и мужу, и покойной свекрови говорила, что одинока, как перст. Нужно было как-то выкрутиться, и она решительно сказала:
- Приходил дальний родственник, он случайно меня нашел.
- Но почему не распечатана бутылка? Ты что-то не договариваешь…
- Нет, я говорю чистейшую правду, если не веришь, спроси Макаровну, она его привела.
- Но ты его, как я вижу, даже чаем не напоила?
- Да, мы заболтались, вспоминая детство, он меня на девять или десять лет младше, не помню, но зато очень хорошо помню, как он орал и мешал мне делать уроки. А тут он спохватился, взглянув на часы, и заспешил в Москву, поскольку у него скоро поезд домой. Поставь бутылку в холодильник и туда же - консервы. Из-за его прихода я не успела достирать. А вообще, по совести говоря, это даже хорошо, что он здесь не задержался, а то вслед за ним к нам зачастил бы весь Донбасс. Этих провинциалов, стремящихся в Москву, не стоит приваживать, от них одни лишь хлопоты!
Леонид слушал молча, нахмурившись и качая головой, а сын канючил:
- Куда вы дели ситро, я хочу ситро!
Злая на себя, на брата, на мужа, перед которым приходится хитрить, Тина в сердцах прикрикнула:
- Хватит, замолчи! А ты, - обратилась она к Леониду, - приструни этого попрошайку и напои его! - и направилась в ванную…
На душе скребли кошки. В досаде, она с таким остервенением стала выкручивать белье, что послышался треск лопнувших ниток. Тина остановилась, в изнеможении села на край ванны и вслух воскликнула:
- Черт его принес на мою голову! Да пошли они все! - и кинула в миску рубаху, так, что брызги разлетелись во все стороны.
Вскоре, одним из обычных вечеров, когда Тина мыла посуду, Леонид, уложив сына спать, зашел на кухню и, стоя в дверях, почти шепотом сказал:
- Заканчивай побыстрей, надо поговорить…
Он сел за стол. Помыв последнюю чашку и вытря руки, Тина села напротив и, уставившись на мужа, произнесла:
- Итак, мой господин, я вся полна внимания.
- Брось этот шутливый тон. Разговор нам предстоит серьезный и, пожалуйста, меня не перебивай.
- Леня, ты меня пугаешь, в чем дело?
- настало время нам пожить врозь. Мне надо уехать.
- Что значит уехать! Куда и зачем?
- Я списался с моим бывшим однокурсником, он в Петропавловске работает директором школы и гарантирует мне даже две ставки. Я уже поставил в известность об уходе мою директрису. Сразу после выпускного вечера я отправлюсь в Барнаул, где должны к этому времени установить на могиле мамы памятник, а затем двину на место.
- А мы как? - сначала растерянно спросила Тина. Но тут же взяла себя в руки и уже другим тоном отчеканила:
- Учти, я с сыном ни-ку-да не поеду. Во-первых, это какая-то дурацкая затея. А квартира, ее-то на произвол судьбы я ни за что не оставлю. Да и крайний север меня не тянет!
- Постой, дай слово вымолвить! Я еду один. Пойми и извини, но рядом с тобой я задыхаюсь… Я, как ни старался все это время, так и не смог тебя переделать. Не получилось. Я - пас! Мне претят все твои высказывания, твой образ мыслей. Мне их, при всем желании, не понять. Мы - разные люди. Есть единственный выход - пожить раздельно. Жаль только, что я долго на это не решался.
Тина слушала мужа и потихоньку закипала.
- Это ты старался меня переделать, жалкий стеснительный интеллигентишка, который потупит глаза и отвернется, когда увидит, как вор заползает в чужой карман! Да - я другая, спокойно мимо такого не пройду. Я люблю открытость, честность и справедливость, не терплю фальши и всегда всем режу правду-матку в глаза. Но тебе, выросшему в тепличных условиях, «муси-пуси», этого не понять! Уезжаешь - уезжай, скатертью дорога! Обойдемся!
- Постой, хватит, не продолжай! За восемь лет совместной жизни я тебя хорошо изучил. Не кипятись и давай цивилизованно, без оскорблений и взаимных упреков, обсудим дальнейшую жизнь. Я уеду, устроюсь, буду вам присылать деньги на жизнь. А потом видно будет, кто к кому захочет поехать. Кстати, Петропавловск находится не на крайнем севере, а на Камчатке, пора бы об этом знать. Завтра я думаю поехать за билетом, а тебя попрошу подготовить мои вещи, учитывая и зимнюю одежду.
Тина всегда была уверена в прочности их союза. Ей никогда в голову не приходило, что подобное может произойти с нею, и что Леонид посмеет оставить ее. Зная патологическую, по ее мнению, любовь мужа к сыну, Тина считала это залогом незыблемости их брака. И если бы с неба на голову посыпались болванки, это не обескуражило бы ее так, как заявление мужа. Тине всегда казалось, что она образцовая жена. Недурна собой, авторитетна, никогда не изменяла, хотя при желании, могла бы без особого труда, родила хорошего, здорового сына… Какого рожна ему еще надо? - «Он считает, что я его недостойна, плохо воспитана. Он, видите ли, желал меня переделать по своему подобию. Не вышло! И слава богу! Я - настоящий советский труженик. А он? Я так и не поняла, что у него за душой, одни потемки, над всем ехидничает, все критикует. Пусть едет, а мы с Юркой не пропадем!» - так думала Тина, перебирая одежду мужа и укладывая ее стопками на диван. - «Пусть сам выбирает, что взять, и поскорей съезжает, а то сил нет молчать, так и хочется высказаться. Но у меня есть гордость и достоинство, и унижаться перед ним, упрашивать остаться - не буду!…»
Но скоро Тина успокоилась. Быть может отъезд мужа даже к лучшему. У него после кончины матери нервы явно не в порядке. Что ж, поживет вдали от семьи, произойдет переоценка ценностей и, она уверена, надолго его не хватит, через год-другой вернется. А там, на Камчатке, говорят, платят хорошие деньги. Так что, нет худа без добра! Поднакопит деньжат и приедет. Тогда, может, и машину купят, да и она отдохнет от его всевидящего ока и всеслышащих ушей, а то уж очень утомительно все время видеть недовольный взгляд и слышать завуалированные упреки. Да, по сравнению с его покойной матерью, она никудышная хозяйка, но ведь не всем это дано. Зато она, Тина, хороший активист и, как многие находят, прирожденный педагог…
В эту неделю перед отъездом Леонид каждую свободную минуту проводил с сыном. А в последний день уговорил Тину не отводить Юру в садик.
…Проводив мужа, Тина с наслаждением упивалась свободой. Никто ничего не требовал, не контролировал ее действия, не осуждал поступки. Вообще-то Леонид никогда не упрекал ее в расточительстве, но частенько намекал, что не стоило тратить деньги на то, или иное, и что без этих приобретений можно было бы и обойтись. Теперь она была вольна делать все, что хотела, по своему усмотрению, без оглядки. К тому же, она почти начисто раскрепостилась от кухонных дел.
А первого сентября Тина привела сына в первый класс. Наступил новый этап в ее жизни…
По утрам они завтракали каким-нибудь бутербродом, схваченным на ходу, в суматохе торопливых сборов. Обедали обычно в школьной столовой, а на ужин теперь частенько устраивался пир - покупался тортик, и мать с сыном с удовольствием уплетали его, запивая молоком, либо открывалась банка консервов, а потом следовал чай с халвой или пряниками. И никто не указывал на ее нерадивость, не намекал, что она никудышная мать. Юра уничтожал все это с аппетитом и был весьма доволен, что его перестали пичкать кашами и гренками. И только в выходные дни, под настроение, Тина могла приготовить борщ и поджарить бифштексы или котлеты, купленные в ближайшей кулинарии. Но такой «стих» нападал на нее не часто и, большей частью, на выручку шли готовые пельмени, всегда хранившиеся в холодильнике.
Но однажды, сын вдруг проявил характер и голосом, страшно похожим на отцовский, изрек:
- Мам, а мы по-настоящему, когда-нибудь кушать будем?
Тина опешила. Ей казалось, что они отлично питаются.
- Юрок, а что значит, по-настоящему? Ты что, ходишь голодный?
- Ну, хотя бы пожарь картошку, что ли, а то все пельмени, яйца, да сосиски. Надоело!
Материально Тина теперь ни в чем не нуждалась. Кроме основной зарплаты, она еще получала за ведение группы продленного дня, плюс Леонид ежемесячно присылал приличную сумму. Хотя она считала, что мог бы и больше, но потом решила, что он, наверно, остальное откладывает, чтобы по приезде сделать ей сюрприз. Тина никак не могла, а скорее, не хотела поверить, что муж серьезно пошел на разрыв, и в глубине души все еще надеялась, что со временем все образуется, блажь пройдет, и он вернется к своим «малышам».
Писал Леонид часто, особенно в первое время, но письма адресовал сыну. Он в подробностях описывал красоты края, интересовался учебой ребенка, давал ему советы. Письма обычно заканчивались чем-то вроде: «Будь, дорогой, настоящим мужчиной. Я на тебя надеюсь. Привет маме.» А ей - ни слова.
Незаметно, пролетел год. Лето Тина с сыном провела в пионерлагере, где она устроилась воспитателем. Солнце, лес, река и жизнь, фактически без забот, сделали свое дело. Тина, несмотря на занятость, чудесно отдохнула. Рядом, под присмотром, был сын, который на природе заметно подрос и окреп. К тому же, удалось дополнительно заработать. Тине так понравилась эта работа, что она решила ежегодно таким образом использовать свой отпуск.
В скором времени, она осуществила свою заветную мечту - купила модную «стенку». Теперь Тина была счастлива, глядя на сверкающий хрусталь, расставленный на полках. Она с гордостью рассматривала свое приобретение, с затаенной радостью предвкушая, как будет удивлен муж, когда вернется, какие лица будут у коллег, когда, заглянув к ней на огонек, они увидят вместо старой рухляди, решительно выставленной во двор, шикарную современную обстановку.
Постепенно, начали сбываться ее чаяния. Она - не только всеми уважаемый педагог, но и парторг школы! Квартира заметно преобразилась, но это только начало… Надо будет, со временем, выбросить старую никелированную кровать и приобрести приличный спальный гарнитур.
А вскорости пришла радостная весть - Леонид стал директором школы. Правда, об этом она узнала из письма мужа к сыну. Он извинялся, что долго не отвечал, был очень занят - входил в новую должность. Тина была на седьмом месте от счастья. Она - жена директора! Об этом немедленно было сообщено соседям, сослуживцам, бывшим ученикам Леонида и даже первоклашкам. О, как ей хотелось, чтобы об этом узнали ее мать, тетка, кузины! Как жаль, что брат Василий больше не появлялся и не давал о себе знать! Как видно, обиделся на прием. Но тогда ей особенно нечем было его поразить. А теперь, совсем другое дело! Положение и достаток - это то, к чему она всегда стремилась. Просто наслаждение ощущать себя независимой, самодостаточной, успешной… Она стала подумывать, а не махнуть ли ей с сыном к мужу. Тина даже стала наводить справки у знакомого юриста, как оформить квартиру на период работы на Камчатке. Она уже собралась написать мужу письмо, смиренно прося его вспомнить все хорошее, что было у них, пожаловаться на тяжелую и неинтересную жизнь без него, рассказать, что скучает и готова все бросить, лишь бы быть рядом с ним. А, главное, что сын вырос и ему очень не хватает рядом отца, и т.д. и т.п. Она ежедневно обдумывала послание к мужу, который в последнее время все реже писал сыну.
А, однажды, Тина, раскрыв почтовый ящик, обнаружила письмо от Леонида, адресованное ей. Сердце радостно забилось. Не утерпел! Как хорошо, что он, наконец-то, понял, что был к ней несправедлив. Как чудесно, что он, а не она, сделал этот первый шаг к примирению.
Сын был на плавании в детской спортивной школе. Тина, влетела в дом и в предвкушении сладких, и так долго ожидаемых душевных излияний, надорвала конверт.
То, что она прочла, было похоже на злую шутку. Она стояла и оторопело смотрела на конверт, валяющийся на столе. Там явственно, рукой мужа, было написано: Лобовой Алевтине Саввишне. Тина опять взглянула на письмо, но буквы поплыли перед глазами. Она присела на диван и зло вымолвив: «Дождалась!», опять впилась взглядом в письмо.
Леонид писал, что вдали окончательно понял, что их брак был ошибкой, и теперь, когда он встретил свою настоящую любовь, настало время прекратить их союз. Сына он любил и любит и, по мере возможностей, будет участвовать в его воспитании. Материальная сторона пусть ее тоже не беспокоит - как и раньше, он будет обеспечивать сына.
Леонид сообщал, что отправил заявление и соответствующие документы в суд и просит ее дать согласие на развод. Приехать на суд он не сумеет, поэтому, учитывая то, что они уже более трех лет совместно не живут, а его гражданская жена должна скоро родить, убедительно просит не затягивать бракоразводный процесс. Он желает Тине всего хорошего, и надеется, что она тоже успешно устроит свою личную жизнь. В приписке Леонид заверил ее, что не претендует, и в не будет в дальнейшем претендовать на квартиру, библиотеку и прочее, но просит сохранить альбом с фотографиями. Он также хочет надеяться, что сын, если не сейчас, то позже, когда подрастет, поймет его, и что она, Тина, будет благоразумной, и не станет настраивать сына против отца.
Когда Тина в третий раз прочла письмо, до нее вдруг дошло, что ее «замок», построенный с таким трудом, рухнул. Муж, в преданности которого она ни минуты не сомневалась, пятидесятилетний муж-инвалид, осмелился бросить ее с сыном! И не просто бросить, а променять на другую, которая ждет от него ребенка!
Этого Тина простить не могла. Весь ее гнев направился на ту, другую, незнакомую разлучницу. «Конечно, эта гадина воспользовалась тем, что Леонид столько лет жил один. Вот и подсуетилась, предложив себя. А что мужику надо? И та, не будь дура, забеременела. Конечно, директора отхватить, любая вертихвостка горазда! А он, кобель, рот раскрыл, слюни распустил, и развод ему подавай! Ждите, дождетесь! Не дам! Пусть растет байстрюк без отца. Ишь ты, чего захотели! По-добру, по-здорову, на блюдечке, чтобы я подписала им развод. Дудки! Вы еще у меня попляшете! Эта потаскуха брюхатая захотела быть женой директора - этого не будет. Мы живем не в том государстве, где можно жен менять, как перчатки, где можно детей бросать на произвол судьбы. А на что горком, общественность?! Я буду не я, если ты, Ленечка, останешься в директорском кресле! Я еще тебе помогу из Камчатки перебраться на Колыму. Сегодня же напишу в ГорОНО, в горком партии и в органы. Как можно было доверить школу, воспитание подрастающего поколения непроверенному человеку, за спиной которого плен, немецкие корни и моральное разложение!
Письма вскоре были действительно отправлены.
Хотя Тина не давала согласия на развод, их, все-таки, через полгода развели.
Письма Леонида к сыну Тина перехватывала и, не читая, уничтожала. Она даже договорилась с почтальоном, чтобы всю корреспонденцию отдавали ей лично в руки. Деньги сыну приходили регулярно. Но вскоре Тине показалось, что их недостаточно и она подала на алименты, рассчитывая, что сумма увеличится. Но, к ее великой досаде, она просчиталась, и стала получать почти на треть меньше.
Естественно, она поставила сына в известность о разводе, рассказав, что у отца образовалась новая семья, и они перестали быть ему нужными. А доказательством тому - отсутствие от него писем.
- Видишь, Юрок, каков твой батя, полчаса потратить на сына и отправить тебе письмо не желает. Скорее всего забыл, что у него есть сын, не до нас ему с новой женой…
Так, или почти так, частенько говаривала Тина сыну, стараясь изо всех сил воспитать в нем неприязнь к отцу. И добилась своего. Юра больше никогда не вспоминал Леонида, казалось, он даже забыл, что у него где-то есть отец.
У Тины наступила полоса невезения. Переехала в Москву директор школы, с которой у Тины были доверительные отношения. С нового учебного года в школе появилась новая руководительница. Элегантно одетая, ухоженная, жена полковника, переведенного из Германии, она сразу вызвала у Тины неприязнь и привычную зависть к явно успешному человеку. Через пару дней, в обычной своей манере, Тина без стука вошла в кабинет директора. Но та ее осадила, сказав, что сейчас занята и, к тому же, просит взять за правило, без стука не входить. Тина была уязвлена, так с ней никто никогда не обходился… Когда она была приглашена на аудиенцию, чтобы, как сказала директриса, «поближе познакомиться с парторгом», Тина сочла необходимым доложить о светлых и темных сторонах коллектива. Но тут она услышала чуть ли не окрик: «Достаточно! Позвольте мне самой разобраться!»
А на следующем партсобрании Тину не избрали парторгом. Она так свыклась со своей партийной должностью, что сначала отказывалась верить результатам голосования. «Это интрига! Этого не может быть!» Вот и верь после этого людям, старайся для их же блага! За все сделанное - такая черная неблагодарность. Многие пошли на поводу у этой «фурии», новой директрисы, которой явно такой принципиальный парторг рядом не нужен!
Тине всегда казалось, что она морально выше и чище других и имеет право их осуждать, а вот ее никто критиковать не достоин. И вдруг такое! Она знала, что некоторые коллеги смеялись над ее рвением и называли за глаза «наша совесть» из-за привычки часто повторять: «если честно, по совести…»
Тина представила, как завтра же ее недоброжелатели будут злорадно передавать из в уст в уста: «Вы слышали, «совесть-то» нашу прокатили! Это было самым унизительным. Тина за эти годы так привыкла к своему статусу парторга, что уже не представляла себе жизнь в иной ипостаси, и свое фиаско восприняла как трагедию. Она даже была вынуждена обзавестись валидолом и элениумом, чего раньше никогда не делала. Впервые за годы своего, как ей казалось, безупречного труда на посту парторга, она услышала в свой адрес: «Работу считать неудовлетворительной». И это после того, когда она столько сил и времени отдавала школе, забывая о семье и сыне! Из-за ее безудержной, самоотверженной преданности партийной работе, она фактически загубила свою личную жизнь и лишилась мужа.
Придя домой после собрания, Тина всю свою обиду и негодование выплеснула на ни в чем не повинного сына, который сидел у телевизора и смотрел футбольный матч.
- Почему в кухне бардак? Хлеб не на месте, посуда грязная, а ты сидишь и бездельничаешь! Выключи телевизор!
- Ну, мам, я потом уберу, дай досмотреть.
- Выключи, я сказала, прибери кухню и иди спать!
- Но еще не поздно… Дай досмотреть…
- Сколько можно повторять! У меня от всех вас голова раскалывается, нигде нет понимания, даже в родном доме…
Сын с недоумением посмотрел на мать, выключил телевизор и назидательно, точь-в-точь, как Леонид, сказал:
- Если тебе плохо, скажи по-человечески, я пойму. Но зачем на меня собак спускать…
Тина взглянула на сына и впервые заметила, как он похож во всем на отца. Перед ней стоял уже не мальчик, а рослый юноша. «Боже, да он взрослый, еще два года - и в институт! Все, хватит думать о своей карьере. Надо приложить все силы, чтобы он достиг, того, что не дано было мне! Достаточно постаралась для общества, пора подумать о собственном сыне, он - залог моего будущего счастья».
Ее амбициозные планы теперь всецело были направлены на сына. Тина начала мечтать о том времени, когда сын, окончив институт, поступит в аспирантуру, станет известным инженером или ученым и удачно женится на дочери богатого академика, министра или, на худой конец, генерала… А может, и члена ЦК, чем черт не шутит…
Действительно, отпрыск у нее что надо. Явно недурен собой, учится прилежно, но не перенапрягаясь, что говорит о незаурядных способностях. Занимается спортом, имеет юношеский разряд по плаванию, играет в шахматы, настольный теннис…
Увлечением Юры были иностранные языки. Природный гуманитарий, он великолепно знал немецкий язык (сказалась бабушкина школа), на олимпиадах по языку обычно занимал призовые места. К тому же, самостоятельно овладел английским и рассчитывал поступить в МГУ на филологический факультет.
В этом стремлении он встретил решительный отпор матери. Всю свою неуемную энергию Тина нацелила на осуществление задуманного.   
- Ни о какой филологии не может быть и речи! Ты что, хочешь повторить судьбу своих родителей и всю жизнь проторчать в школе? Да и в университет попасть без блата, уверена, тебе не удастся. Нет, Юраша, брось эту дурацкую затею, берись серьезно за математику и физику и поступай в любой технический вуз, их в Москве пропасть… Мужчина должен быть инженером, ученым, военным, а не учителишкой. К тому же в технические институты конкурс не такой огромный.
Сын долго сопротивлялся, но напор был велик, да и доводы матери были достаточно вескими, так что ему ничего не оставалось, как подналечь на учебу и записаться на подготовительные курсы. Чего раньше никогда не бывало, Тина стала следить за учебой и досугом сына.
Нельзя сказать, что об устройстве своей личной жизни она перестала думать, и решила поставить на себе крест. Ей было небезразлично внимание мужчин, это льстило, рождало надежду и уверенность в себе. После развода за ней неоднократно пытались ухаживать, по ее определению, «доморощенные донжуаны», но это было все не то и она быстро их отваживала.
Как-то раз после родительского собрания отец одной из учениц продолжил беседу уже за порогом школы. Как оказалось, им было по пути и, незаметно, они подошли к ее дому. Прощаясь, Тина поймала себя на том, что ей приятно внимание этого мужественного и интересного офицера, и она, кокетливо взглянув на него, протянула руку:
- Все хорошее быстро кончается, мне пора, прощайте…
- Почему «прощайте»? Мы можем встретиться…
- Ну, до следующего родительского собрания, а лучше, пусть приходит мама Нины, - отчего-то засмущавшись, промямлила Тина и быстро скрылась за дверью.
Ночью она ворочалась в постели. Сон не шел. Ее мучили крамольные мысли. Тина то упивалась приятными воспоминаниями, то начинала корить себя за недостойное поведение. Что надумала, завязать интрижку с отцом ученицы! Хорошим это не кончится. Она представила лица коллег, если до тех дойдет слух о ее флирте. Боже упаси попасть к ним на язычок. Что начнется! Партком, профсоюз, администрация…
Назавтра, это было воскресенье, в полдень вдруг раздался звонок в дверь. На пороге Тина увидела подвыпившего, нагловато ухмыляющегося, незнакомого мужчину с тортом и шампанским в руках. В первое мгновение она решила, что визитер ошибся адресом, но, приглядевшись, узнала вчерашнего провожатого, на сей раз бывшего в цивильном костюме. Его развязная манера держаться, нетвердая походка и масляный взгляд ошеломили Тину. Какая наглость! И сколько цинизма в этом самоуверенном типе!
- Мам, это ко мне? - раздался голос сына.
- Нет, нет, Юраша, товарищ ошибся дверью, он уже уходит.
Не дав слова молвить незадачливому ухажеру, Тина перед его носом захлопнула дверь, тихо добавив:
- Забудьте этот адрес и больше никогда не попадайтесь мне на глаза.
А как-то Кузьминишна, соседка с первого этажа, встретив Тину, сказала:
- Вот, погляжу я на тебя, молодая, красивая, а счастья нет. Твой-то, говорят, уехал навсегда, и там не живет монахом. Пора бы тебе, Алевтина, о себе подумать. Сын, гляди, скоро сам себе семью заведет, а ты одна на старости лет останешься. Вот и подумала я… Наш сантехник из ЖЭКа тоже разводной, бобылем живет. И мордой не хуже других, и пьет в меру. А ты ему нравишься, сам говорил. Вот бы вам и сойтись, хорошая вышла бы пара! Ты чего смеешься? Мужики сейчас на дороге не валяются, а зарабатывает он неплохо, завсегда есть живая копейка. Подумай, время бежит, оглянуться не успеешь, как старость нагрянет. А там, кому ты нужна будешь? Смотри, не упусти свой шанс, может, второго не будет…
Тина, улыбаясь, поблагодарила добрую старуху за предложение, и сказала, что пока о замужестве не думает. Сейчас у нее другая забота - сын поступает в институт.
А дома, вспомнив слова соседки, она долго смеялась, представив рядом с собой лысого, с вечно сизым носом, приземистого слесаря.
Тина даже не утерпела и рассказала о сватовстве сыну, на что тот на полном серьезе ответил:
- А что, это здорово, такой товар в деле пригодится! Хоть краны не будут протекать, а то в туалете все время лужица стоит, не успеваю подтирать. А что нос сизый, пусть тебя, мам, это не волнует. Ты же сама сказала, что Кузьминишна уверяет, будто он пьет в меру…
Вдоволь посмеявшись, они решили с этим вопросом повременить.
Юра успешно окончил школу и на удивление легко поступил в Бауманское Училище.
…Он был уже на четвертом курсе, когда случилось непредвиденное. В этот день Юра не пошел на занятия, так как накануне поздно вернулся с соревнований (он по-прежнему занимался плаванием). Тина, придя с работы под вечер, обратила внимание на необычное поведение сына. Казалось, он несколько раз порывался что-то сказать, но тут же пресекал разговор.
- Что с тобой, Юраша? Ты, я вижу, не в себе. Давай, выкладывай! - скомандовала Тина.
Глядя куда-то в бок, сын сказал:
- Прибыла телеграмма от отца, мне ее Кузьминишна дала. Он, проездом на Кавказ, будет в Москве, хочет встретиться.
- Ну и что ты решил? - с замиранием сердца спросила Тина.
…Все прошедшие годы она со страхом ожидала этого часа. Что скажет ей сын после встречи с отцом? Вообще-то имя отца в доме никогда не упоминалось, словно негласно на него было наложено табу. Сын ни о чем не спрашивал, а она, естественно, делала все, чтобы память о Леониде была стерта, как будто его никогда не существовало…
И вот он объявился! Тина в упор смотрела на сына.
Юра, вдруг, не отвечая, стал лихорадочно переодеваться.
- Так ты решил ехать, на ночь глядя? Сколько лет не давал о себе знать и вот вдруг явился! …Где вы должны встретиться?
- У поезда. Я опаздываю, пока! - бросил сын на ходу и скрылся за дверью.
Томительно тянулось время. Тина, в ожидании, не находила себе места. Наконец, в начале первого, послышались шаги. Не раздеваясь, в пальто, сапогах, Юра прошел на кухню и, налив себе стакан воды, залпом выпил. Затем опустился на стул, обхватил голову руками и, глядя в пол, тихо спросил:
- Зачем ты все это делала?
- Что я делала? - неожиданно визгливо выкрикнула Тина.  - Что этот предатель наговорил? Я так и знала, что этим кончится. Он нас бросил, завел другую семью, и меня, естественно, будет обвинять, нагородив тебе три короба! Ну, что он тебе наплел? Говори!
Тину было невозможно остановить в охватившем ее праведном гневе. Сын несколько раз порывался ее прервать, но старания были напрасны. Тина кричала, что она жертва, что ее использовали и отбросили, как ненужную вещь, что она всю жизнь положила на воспитание сына, забывая о себе, работая день и ночь, стараясь, чтобы он не испытывал лишений, и вот, - дождалась! Только появился этот «так называемый отец», как неблагодарный сын тут же, забыв о матери, бросился на зов и, наслушавшись сказок этого бессовестного человека, смеет в чем-то непонятном ее упрекать…
Она бы еще долго причитала, но сын, вдруг ударив кулаком по столу, так, что зазвенела посуда, прервал тираду:
- Хватит, мама, что ты разоралась! Ничего,  в отличие от тебя, плохого в твой адрес отец не говорил. Мы виделись с ним, всего - ничего. Электричка задержалась, и я приехал на вокзал почти перед отходом поезда. Отец успел лишь сказать, что у него были какие-то неприятности. Все обошлось, но, как следствие, он перенес инфаркт. Он давно хотел повидаться, но врачи не разрешали резко менять климат. Вот и сейчас, он еле уговорил их дать курортную карту. Обещал на обратном пути из Кисловодска побыть в Москве пару дней. Говорил, что писал, но ответа от меня не получал. Он винил в этом почту, хотя это очень удивительно, что за все годы ни одно письмо не прорвалось.
Воспрявшая Тина, прервала сына.
- А в этом нет ничего удивительно, скорее всего, твой отец, по своей обычной рассеянности, перепутал адрес. Хотя, за столько лет, не мудрено было и забыть его…   
- Мама, ты опять начинаешь. Перестань, или я не буду рассказывать!
- Ну, продолжай, не буду. Что еще тебе наплел твой папочка?
- Все, пошли спать, ты от меня больше ничего не услышишь…
Позднее Юра рассказал матери, что отец, оказывается, не получая ответы от сына, нашел удобный способ знать о его жизни. Леонид обратился к соседке, давней приятельнице его покойной матери, и та систематически сообщала все, что происходило в его семье. Леонид был в курсе всего.
На курорт Леонид ехал не один, а со своей новой женой, с которой познакомил сына. Тина допытывалась у Юры, какова она, ее соперница, но добиться ничего не смогла. На все вопросы сын твердил одно: «Женщина, как женщина. Ничего особенного», и, стараясь успокоить мать, добавлял: «Ты лучше».
О том, что отец мечтает познакомить его  двумя младшими братьями, Юра матери не сказал, не желая еще больше ее огорчать.
Но Тина была не огорчена, она была полна возмущения, когда поняла, что ее кляузы, хотя и доставили Леониду и его семье немало хлопот (раз все увенчалось инфарктом), однако нужной цели они не достигли. Он продолжал быть директором школы. Этого Тина перенести не могла и готова была рвать и метать все попадающееся под руку. Сын с удивлением смотрел на мать, раньше он никогда не видел ее такой. Злоба и гнев исказили ее лицо, она отбросила стоявший на пути стул с такой силой, что тот с грохотом отлетел в сторону, и в сердцах произнесла:
- Нет правды на земле, если он все еще сидит в директорском кресле! Но ничего… Еще не вечер!
Потянулись недели, одна за другой. В ожидании известий от отца, Юра почти ежедневно спрашивал мать, брала ли она почту. В свою очередь, Тина была довольна тем, что действительно ничего от Леонида не было.
- На курорте гуляют и отдыхают, так что твоему папочке не до тебя, - с ехидством отвечала она сыну. Тина видела, что Юра потянулся к отцу, что жаждет встречи с ним, и это вызывало в ней еще большую досаду и ревность. 
Прошли все сроки пребывания отца на курорте, а известий от него сын так и не дождался…
Тина была от счастья на седьмом небе.
- Вот теперь ты видишь, что он из себя представляет. Нужен ты ему, черта с два! Покрасовался перед тобой со своей потаскухой, желая мне досадить. А ты, дурачок, и обомлел, обрадовался, - папочка объявился!
- Мама, прошу тебя, прекрати! Может, я ему чем-то не понравился, или опять почта взялась за старое… Хотя я узнавал у Веры Васильевны, у нее тоже пока ничего нет от него. А может, что-то случилось…
Два месяца спустя, вынимая из почтового ящика газеты, Тина обнаружила там письмо, адресованное Юре. Адрес на конверте был написан незнакомым почерком. Сначала, решив, что это письмо от кого-то из друзей сына, Тина отложила его в сторону, но любопытство одержало верх, и она вскрыла конверт.
Письмо было от жены Леонида. Она сообщала, что через три дня после приезда в санаторий, Леонид скоропостижно скончался от инфаркта. Она просила у Юры прощения, что не сразу сообщила эту скорбную весть, просто, убитая горем, лишь вернувшись в Петропавловск, она нашла силы отыскать его адрес и взяться за перо. Она писала, что по желанию мужа, его похоронили в Барнауле, рядом с матерью.   
Тина держала в руках письмо, а буквы прыгали и сливались. Она поймала себя на том, что глаза увлажнились, и слезы мешают разобрать написанное. Тина плакала. Это было так ей несвойственно, что она даже растерялась. «Что это со мной?» Ей вдруг стало страшно. Неужели в этой смерти есть и ее вина? Нет, не может быть! Просто ранение, плен, смерть матери и перемена климата, подорвали и без того некрепкое здоровье бывшего мужа. Ведь по рассказам покойной свекрови, в детстве он часто болел, да и со зрением были проблемы. И она тут не при чем!
Тина, по своему обыкновению разозлившись, быстро взяла себя в руки и, осушив глаза, задумалась… Скоро должен придти сын. Быть может, стоит уничтожить письмо и пусть все остается по-старому… Но, что-то подсказывало ей, что так поступать нельзя, что правда выйдет когда-нибудь наружу, и тогда сын ей этого не простит… И она лихорадочно быстро стала заклеивать конверт.
…Защитив диплом, Юрий получил направление на работу в московский НИИ. Тина была горда и счастлива, это давало надежду на удачную карьеру в будущем. Вскоре сын был призван на военные сборы. Часть была почти рядом, в Подмосковье. Вернулся через два месяца в каком-то веселом, приподнятом настроении. Все время напевал, или, молча, о чем-то грезил. Мать сразу поставила диагноз: сын влюбился. И не ошиблась.
- Ну, что там? Выкладывай! - в привычной своей, дружеской манере, обратилась она к Юрию.
- Вот так я тебе все и выложу! Чего захотела!.. А если серьезно - я решил жениться.
- Что, что? Так сразу и жениться, даже не показав избранницу мне?!   
- Почему же не показав? Сейчас покажу!
И Юрий подал матери фото.
На карточке она увидела рядом с сыном симпатичную, счастливо улыбающуюся, явно восточную девушку. Внимательно всмотревшись, Тина недоуменно произнесла:
- Ты, Юраша, шутишь, наверное. Она что, узбечка?
- Нет, дорогая Алевтина Саввишна, ваш сын совершенно серьезен. «Женюсь, женюсь, какие могут быть игрушки…» - напел он, подражая Миронову, куплет из «Соломенной шляпки».
- Хватит меня разыгрывать! - не на шутку рассердилась Тина. - Кто она, и откуда?
- Зовут ее Рая, Раечка, Раюша, - как вам будет угодно.
- Ай, ну тебя, брось паясничать!
- Я, мамуля, не паясничаю, а говорю совершенно серьезно, - я по-лю-бил! Понимаешь, встретил очень славную девушку, и полюбил. Поэтому женюсь, о чем имею честь уведомить вас, маман. А без шуток, - Рая на днях приедет, вы познакомитесь, и ты сама убедишься, что я прав.
- Откуда приедет? Я чего-то не пойму….
- Вообще-то она из Башкирии, из города Стерлитамака, а после окончания техникума живет и работает в городе Можайске.
- Все ясно. Это на сборах она успела тебя окрутить, знаем таких!
- Что значит «окрутить»? Мама, находи более приличные выражения. И вообще, в подобном ключе я не собираюсь разговаривать. Ты забыла, - я уже не мальчик, и могу отличить белое от черного. Она очень хорошая девушка, мы любим друг друга, и поженимся.
- Нет, этому не бывать! Не будет моего тебе благословения. Нашел какую-то басурманку, и сразу жениться! Ты, может, и пропишешь ее тут? Им только этого и надо - окрутить такого олуха и отхватить жилплощадь!
- Опомнись, мама, какую ты ересь несешь! - прервал ее сын. - Зачем всякие гадости говоришь о человеке, которого совсем не знаешь, даже ни разу не повидавши?..
- И не хочу знать и видеть! - входя в азарт и даже топнув ногой, визгливо крикнула Тина.
Юрий, с укоризной посмотрев на мать, тихо изрек:
- Теперь я понимаю отца… - и направился к двери.
Его последняя фраза как огнем обожгла. Все, что угодно, могла ожидать Тина от сына, но только не этого. Она даже задохнулась, на миг умолкла, но потом с новой силой, истеричной скороговоркой стала вдогонку увещевать его, упрекая в неблагодарности…
С этого дня они почти перестали общаться. Сын очень рано вставал и уходил на работу. Возвращался поздно. На предложение поесть вежливо благодарил и уединялся с книгой. Иногда вообще не приходил ночевать, односложно сообщив по телефону: «Сегодня не жди, я в Москве».
Полная обиды, Тина все же надеялась, что со временем дурман пройдет, сын одумается, и все вернется в привычное русло.
Однако, месяца два спустя, солнечным субботним днем Юрий преподнес матери сюрприз. Неожиданно, он появился в сопровождении высокой миловидной девушки с большим букетом роз, которые она, улыбаясь, вручила опешившей Тине. Сын, обхватив девушку за плечи, представил:
- Знакомься, мамуля, это моя жена, Раечка. Можешь нас поздравить с законным браком. И, не мешкая, собирайся - мы едем в Москву, отмечать это событие!
Молнией пронеслось в мозгу: «Как он посмел жениться, не поставив меня в известность! И на ком! Может, девушка и не плоха, но…»
Тина, конечно, гордилась своей многонациональной страной и провозглашаемой дружбой народов. Ей, как и любому советскому человеку, члену партии, было свойственно «чувство интернационализма». Но не до такой же степени! Единственный сын, на которого она возлагала такие надежды, посмел жениться на какой-то провинциалке, да к тому же, нацменке. Тина с ужасом представила, как в будущем, по ее квартире начнет бегать голопузая косоглазая малышня, и не сегодня - завтра сюда нагрянет ее скуластая родня. Сын о чем-то возбужденно ей рассказывал, а Тина, не понимала ни одного слова. Она знала лишь одно: «Нет, этого не будет!» И Тина, каким-то незнакомым, свинцовым голосом произнесла:
- Ну, что ж, каждый человек вправе поступать по-своему, а как сложится - там видно будет. А кстати, где вы собираетесь жить?
Юрий растерянно глянул на мать:
- Что за вопрос, конечно здесь. Слава богу, места достаточно...
Но мать прервала его на полуслове.
- Нет, дорогие мои, в свою квартиру я никого постороннего не впущу!
Рая, ни слова не сказав, быстро направилась к двери. Юрий бросился за ней.
Тина хотела остановить молодых, сказала, что ее не так поняли, но услышала звук захлопнувшейся двери.
…Свадьбу, как оказалось, ребята отпраздновали в Москве со своими друзьями и двоюродной сестрой невесты, у которой они и жили первое время.
Три дня Юрий не давал о себе знать, а затем приехал, полный намерений объясниться с матерью. Разговор вышел трудный. Тина была категорична в суждениях, считала себя правой. Сын женился, проигнорировав ее мнение. Чего он хочет получить от нее взамен? - Родительские объятия и квартиру в придачу, которой, неровен час, можно лишиться в случае их развода. Мало ли, что в жизни бывает, далеко ходить не надо, пусть вспомнит своего отца. «Прописывать твою Раю не буду, так и знай» - упрямо твердила Тина. Его доводы, что жена не может устроиться на работу без прописки, ни к чему не привели. На все был один ответ: «Нет, нет, и нет!»
…Минуло полгода. Как потом стало Тине известно, молодые некоторое время жили в квартире бабушки Юриного товарища, а потом снимали комнату где-то в пригороде Москвы. Сын несколько раз приезжал в отсутствие матери, дабы забрать свои носильные вещи и книги. Тина понимала, что тот специально избегает встречи. Ей очень хотелось повидать сына и она не нашла ничего более умного, как поменять замок на входной двери. Реакция не замедлила. Приехав в очередной раз, и не сумев попасть в квартиру, Юрий дождался матери.
- Значит, мне теперь заказан вход в отчий дом? - спросил он вместо приветствия.
- Почему заказан? Никто тебя из дома не выгонял, возвращайся. Но один!
- Ты, мать, с ума сошла. Что значит «один»? У меня жена, и скоро будет сын или дочь. Пойми ты, наконец! Но я не для того пришел, чтобы слушать этот бред. Уясни, квартира, в которой ты живешь и в которой я прописан, принадлежала моему отцу, а теперь принадлежит нам двоим. Поэтому, давай разменяем ее на квартиру для тебя и комнату в коммуналке мне. Я согласен на любую, лишь бы метраж позволял прописать двоих. И надо это сделать поскорей, пока не появился третий, тогда будет труднее найти нужный вариант. Хочется, чтобы мой ребенок, родившись, имел собственную крышу над головой, а не жил в съемном углу, из которого могут в любой момент попросить. Вот так-то, Алевтина Саввишна, скоро вы станете бабушкой! Как вам эта перспектива и как вам мое предложение?
 Тина молчала. Она никак не могла усвоить услышанное. Какая наглость! Ей предлагают расстаться со своей квартирой! Лишиться того, чем она так гордилась. И, главное, - не просит, а требует. Видите ли, квартира принадлежала отцу. Но тот давно уже здесь не живет, его вообще нет. Хозяйка квартиры - она, и менять квартиру не будет! Такой вердикт услышал сын.
- Хорошо, не хочешь по-хорошему, будет по-плохому! - вдруг совсем другим тоном заговорил Юрий. - Я консультировался у юриста. Мне остается одно - подать в суд, на раздел. Одна комната будет твоя, другая - наша. Квартира станет коммунальной. И хочешь ты этого, или нет, тебя никто не спросит. Закон на моей стороне. Мы вселимся, а если не уживемся, то поменяемся своей комнатой с кем-нибудь. Ясно? Но мне не хотелось бы сутяжничать. Город наш небольшой и сама можешь представить, каков будет резонанс - учительница судится с родным сыном, отказывая ему в приюте…
- Ты ошибаешься, сын мой, не я буду судиться с сыном, а он со мной. В этом большая разница. В муках рожая тебя, не думала, что услышу такие слова. Ну да бог с тобой, давай объявление о размене…
Но размен не состоялся. Все предложения Тина благополучно отвергала, в душе надеясь, что со временем квартирная проблема сама собой «рассосется».
У Юрия родился сын. О том, что стала бабушкой, Тина узнала от друзей сына. Долгое время она даже не знала имени внука и только случайно, беседуя с матерью Юриного школьного товарища, услышала: «Толик в восторге от вашего Ленечки, очень занятный карапуз!»
Вот оно что, Юрий дал сыну имя отца! Не иначе в пику ей, - мелькнуло в голове. Тина, не подав вида, улыбаясь продолжила беседу, подтвердив: «Да, малыш замечательный!»
Распрощавшись и сделав несколько шагов, она почувствовала, как лицо сделалось пунцовым, будто вся кровь прилила в голову - и все от одной мысли, как удивилась бы ее собеседница, узнав правду. Услышать впервые имя внука от посторонних людей! Вот до чего она дожила. Как жизнь к ней немилостива! И обиднее всего, что она все это делает во имя любви к сыну, желая ему только добра. И такая вопиющая неблагодарность в ответ…
Наступили сложные времена середины восьмидесятых. Алевтина Саввишна особенно не интересовалась политикой. Сидя на политинформациях, она просто отключалась и, чтобы не терять времени даром, проверяла тетради. Так делали почти все, за исключением двух-трех учителей, готовивших политинформации. Она всегда и во всем поддерживала курс партии и страшно не любила, когда сын, иногда, начинал высказывать крамольные мысли. Особенно Юрий осуждал войну в Афганистане. Тогда она с опаской оглядывалась по сторонам и зловещим шепотом увещевала, что в ЦК лучше нас знают, что делать, а у стен тоже бывают уши.   
- Ты об этом скажи тем матерям, к которым приходит груз двести.
Мать как могла, пресекала подобные разговоры. Это было давно, когда Юрий еще жил дома…
А теперь, когда началась непонятная ей «перестройка», она даже представить себе боялась, какие темы мог затрагивать сын, ведя беседы бог знает с кем.
Пустые прилавки, очереди, какие-то карточки и талоны на водку, поездки в Москву в поисках колбасы за два двадцать, - все это Тина воспринимала как временные трудности. - В верхах знают, что делают, им там виднее и тяжелее, чем нам, смертным. Воспитанная партией и комсомолом, она ни на минуту не сомневалась в правильности пути и великолепно усвоила, что нас кругом окружают враги, цель которых - задушить, стереть с лица земли Советский Союз. Особенно она ненавидела этих жирных, наглых американцев, купающихся в богатстве и плетущих интриги против советского народа. Еще со школьных уроков истории она запомнила, что эти хитрые «дяди Сэмы» отделывались яичным порошком, сгущенкой и свиной тушенкой вместо открытия второго фронта. А когда наши почти разгромили врага, они тут как тут появились в Германии, чтобы отхватить жирный кусок победного пирога. Поэтому, узнав, что Горбачев позволил разрушить берлинскую стену, Тина стала сомневаться в его преданности делу партии. К тому же, ей ужасно не нравилась жена генсека. Во-первых, ее звали Раисой, она была тезка невестки, которую Тина ненавидела всеми фибрами своей души. Во-вторых, Раиса Максимовна ездила с мужем повсюду, и при этом всегда была элегантно одета. «Раньше мы не видели и не знали жен наших руководителей. А теперь, нате вам, чуть ли не каждый день она, словно какая королева, не сходит с экрана», - с тихой злобой и завистью судачила Тина с приятельницами. Поэтому, когда случился антигорбачевский путч, она приветствовала его с большим энтузиазмом…
Но скоро пришло разочарование. ГКЧП провалился, к власти пришел Ельцин, а затем, случился распад Советского Союза. Тина никак не могла смириться со случившимся. Она восприняла это как огромную личную трагедию. Как могло произойти, в недоумении повторяла она, что огромная, великая и могучая держава вдруг рассыпалась, как песчаный замок? В голове не укладывалось, как смогли несколько человек, собравшись словно на пикник в Беловежской пуще, одним росчерком пера решить судьбу стольких людей! Она отказывалась усвоить, что Украина, Белоруссия и другие республики стали отдельными государствами. Это было похоже на страшный, мучительный сон.
Скоро началось вообще нечто невообразимое. Раздали какие-то ваучеры. Тина, как и многие ее знакомые, отнесла свой ваучер в один из фондов, о которых целыми днями твердили по телевизору. Фонд в скором времени испарился. Зарплату в школе задерживали, сбережения таяли. У Тины были облигации «Золотого займа», но они пропали вместе с Советским Союзом.
Вдруг, на ее небосклоне засияло солнышко надежды. Соседка посоветовала Тине поехать в Москву, там в «МММ» можно хорошо «заработать», покупая, а затем продавая акции. По телевизору ежедневно только и слышались рассказы рекламного героя - Лени Голубкова, как он, благодаря «МММ», разбогател и сумел купить дачу и шубу жене, а потом и дом в Париже. Тина, всю жизнь осуждавшая, презиравшая и ненавидевшая спекулянтов, не устояла, и сама поддалась соблазну легкой наживы. Собрав все свои сбережения, она отправилась в Москву. Несколько раз новоявленная «коммерсантка» благополучно вкладывала деньги вместе с полученной прибылью в «МММ». Тина очень неплохо «заработала». Войдя во вкус, она отнесла в фирму всю накопленную наличность, только что полученную зарплату, плюс одолженные у приятельницы деньги. Предвкушая грандиозный «навар», Тина через несколько дней отправилась по знакомому адресу. Но там увидела огромную толпу возбужденных и обескураженных людей. Финал был плачевным - она все потеряла. Передать словами всю гамму чувств, охвативших Тину просто невозможно. Она кляла судьбу, она готова была разорвать на части этого Леню Голубкова (как ей не везет с этим именем!), слала проклятия соседке, надоумившей ее связаться с этими злосчастными тремя буквами, кляла власть, которая смотрит на это безобразие сквозь пальцы…
Но беда не приходит одна. Явился сын и заявил, что решил продать свою часть их приватизированной квартиры. Дело в том, что его НИИ практически перестал функционировать. Почти все сотрудники, в том числе и он, остались без работы. Семью надо кормить. Он пробовал подрабатывать «челноком», несколько раз ездил в Турцию, но в последний раз ему всучили бракованный товар. В результате Юрий не только не заработал, но и остался должен за взятую ссуду.
Разговор не получился и вылился в скандал. Тина заявила сыну, что она ни за что и никогда не даст согласия на продажу доли в квартире, пусть он на это не рассчитывает.
- Ну, что ж, у меня остался один выход… Раз я безразличен самым дорогим - матери и Родине, поеду искать милости на чужбине. А если что там сложится не так, то хотя бы не будет обидно, как здесь, когда понимаешь, что никому из своих не нужен и везде ты лишний.
- Какую ты порешь чепуху, и куда собрался!? И, главное, - кто тебя пустит?
- Ничего, пустят, пусть этот вопрос тебя не волнует. Поеду в Германию, язык знаю неплохо, к тому же помогут немецкие корни.
- Вот, вот! Я так и знала, что она проявится в тебе, чужая кровь. Вот такие как ты, и развалили наш Союз, сделали свое черное дело!
- Я бы на твоем месте помолчал, и не вспоминал бы о черных делах.
- Что ты этим хочешь сказать? Я всегда жила и поступала по совести, всегда говорила и говорю правду в глаза!
- Нет, мать, ты всю жизнь двурушничала, подменяя правду высокими словами. И кому от твоей правды было хорошо? Я все тебе скажу. Ты говоришь, по совести поступала. А разве по совести, ты практически выгнала сына из дома? Разве по совести поступала, когда уничтожала письма отца? Разве по совести, ты его оклеветала? Я знаю, что это дело твоих рук!
Ты всю жизнь лгала, твердя о своем интернационализме, а когда тебя коснулось, не захотела признать невестку, из-за того, что она не русская.
Ты выросла в болоте, живешь в болоте и на все смотришь из своего болота… У тебя и имя соответствующее - Тина. Ты хотя бы задумалась разок над значением этого слова! Где гниль, там и тина. Ты из тех, кто никогда не замечал, и до сих пор не понял, где и как провел жизнь. Ты никого не любила, ни отца, ни меня. Эгоизм, фальшь и зависть - вот твой жизненный багаж. Тащи его дальше, но без меня!..
…Тина несколько раз порывалась перебить сына, но он в азарте не замечал этого. Наконец, остановившись, и не дав матери молвить слова, Юрий повернулся, бросил на ходу: «Прощай», и вышел, хлопнув дверью.   
Тина инстинктивно сделала несколько шагов, желая его остановить, но, осознав, что поздно, махнула рукой и зло бросила вдогонку:
- Напрасно надеешься, я буду не я, если тебя выпустят отсюда!
Она вспомнила, как в детстве, провожая отчима в забой, мать осеняла его крестом. Будучи пионеркой, воспитанной в воинствующем атеизме, Тина тогда внутренне насмехалась над матерью. Когда случилась беда - отчим погиб в шахте, Тина заметила скорбящей матери: «Видишь, и крест твой не помог! Бога нет!» На это мать, изменив своему обычному правилу, не огрела дерзкую девчонку, а тихо прошептала: «Господи, прости ее грешную душу». А затем, обращаясь к дочери, сказала: «Придет час, и ты о Нем вспомнишь…»
И вот теперь, по истечении стольких лет, Тине вспомнилось материнское пророчество. Назавтра, после бессонной ночи, когда она бесцельно бродила по улицам городка, мысленно полемизируя с сыном, Тина, как бы нечаянно, очутилась перед церковью. Остановившись, оглянулась по сторонам, - не дай бог, кто заметит, и вошла в храм. Внутри стояла какая-то благостная тишина. Дьячок что-то перебирал около клироса, несколько старушек, крестясь, зажигали свечи. Алевтина Саввишна тоже зажгла свечу и вдруг, осенив себя крестом, мысленно обратилась к всевышнему: «Боже, если ты есть, ты видишь, что я всегда поступала по совести, перед тобой и людьми я чиста. С детства я была обездолена, и всегда боролась за справедливость. Помоги мне в моей борьбе за сына, наставь его на путь истинный, ведь без него я - одна-одинешенька…» Еще раз перекрестившись, она расправила плечи и направилась к выходу, полная удовлетворения. Почувствовав себя безгрешной и во всем правой, Алевтина Саввишна гордо вскинула голову и уверенной походкой вышла из храма.
А вечером, вооружившись очками, села строчить письма во всевозможные органы и инстанции, включая президента, с кляузами на сына.


Домодедово, 2005 г.