Окна Воздушных Замков

Аннотация: "...каждый грешник мечтает о патере, который простит ему все грехи, а порой даже мухе хочется быть бабочкой, чтобы восхитить хотя бы на мгновение, ведь и у нее есть крылья, но они не так прекрасны..."

Окна Воздушных Замков
 
Пролог

- Нет ни дня, ни ночи… Лишь слова и голоса, угасающие в пустоте. Чего же ты ждешь? Лишенный крыльев… но всегда стремящийся в высь. Протягиваешь мне раскрытую ладонь… Зачем ты зовешь меня?.. По чему я так скучаю?.. Нет ни дня, ни ночи, лишь мои слова и чужие голоса…
Плавно отводя руку, протягивая ее к бездыханному телу, словно приглашая на танец, мужчина напевал красивую мелодию, известную лишь ему. Ему и бескровным марионеткам, танцующим с ним в такт.
Стылое и робкое на движения тело повторяло его жесты, поддаваясь красивой мелодии.
Шаг вперед и слегка назад… шаг вперед… слегка направо.
Шаг и поворот. Плавно, как бабочка, умирающая в сетях паука.
Шаг назад… слегка налево. Робко и страстно, словно последний вздох.
- Без крыльев… в вышине. Выше… Зачем ты зовешь меня? Нет ни дня… ни ночи…
Бархатный голос окутывал собой, словно утренний туман, оседающий мельчайшими каплями на коже.

Остановившись, слыша завораживающие мелодию и голос, юноша приоткрыл дверь, наблюдая через тонкий зазор мужчину, одетого в медицинский халат, испачканный кровью… и девушку, стройное тело которой покрывали швы и множество темных отметин трупных пятен; плавные жесты рук мужчины и рваные движения в попытке повторить их, словно марионетки, бездыханной и безжизненной, с лицом, похожим на кукольное; телом, старательно расшитым тонкими стежками; стеклянными глазами с увядшими розами радужки.
Слишком ужасно и прекрасно в одном мгновении.
Юноша, прикрыв рот ладонью, не мог отвести взгляда: то, что являлось трупом, вновь двигалось, стараясь воплотить увиденное в движениях мужчины.
Ошибалось… повторяло… плавно ступая.
Вновь и вновь.
Шаг вперед… и слегка назад. Поклон… прощание.
Разочарованный вздох.
Девушка упала на пол, будто никогда и не двигалась.
Поклон… слегка вперед.
Мужчина прикрыл глаза, осматривая тело, лежащее перед ним: то, что еще пару мгновений назад танцевало под мелодию, напеваемую им, и пыталось повторить каждое движение, завораживающее взгляд.
Подняв девушку с пола и положив на прозекторский стол, мужчина включил яркий свет. Подкатив к столу небольшую подставку с инструментами, он взял долото и небольшой молоток. Прикоснувшись деревянной рукояткой долота к плечу, он ударил по нему молотком, ломая кость.
Вправляя руками, исправляя.
И так с каждым суставом и сгибом: приподнимая руки, отводя их в стороны, вновь ломая, собирая и проверяя, а после вонзая под кожу небольшие булавки, соединяя разошедшиеся швы.
Закончив, он поставил на стол возле тела небольшую коробочку с косметикой. И, выбирая нужное, поправлял словно нарисованное лицо, ювелирно обводя линию губ, окрашивая их в нежно розовый; линию бровей и век.
Резко отстранившись от двери и прижавшись спиной к стене, юноша глубоко вздохнул, прогоняя из головы дурные мысли, ссылаясь на наваждение, на проделки бесов, что так любят тешиться над людьми в лунные ночи.
Переведя дыхание, он вновь встал напротив двери и, поправив темное длинное одеяние, сделал шаг вперед.
- Прошу простить за поздний визит. Я брат Луитер, посланный к вам из церкви для отпевания усопших, - переступив порог, юноша высказал все на одном дыхании, словно скороговорку, при этом тщетно пытаясь умедлить себя. Легко поклонившись, он старался не смотреть на мужчину и тело, лежавшее перед ним на столе.
- Как же вы отпеваете усопших, если даже боитесь взглянуть? - все тем же бархатным тоном спросил мужчина, обращаясь к собеседнику, который не находил покоя рукам и поэтому сжимал швы сутаны. Он знал о присутствии Луитера с первого же шага, что тот сделал в этом помещении. Его шаги были плавными, ровными и слишком беззвучными для скрипящего подо всеми пола.
- Я не боюсь… просто…
- Что?
- Я видел, как вы…
- Опустим лишнее, - оторвавшись от своего занятия, мужчина положил тонкую кисть в коробочку и закрыл ее. - Ступайте. И передайте настоятелю, что я не нуждаюсь в священниках и прочих. Я сам в состоянии прочесть молитву за упокой.
- Настоятель и владелец госпиталя отклоняют ваши возражения. Простите, но это лишь в компетенции служителей церкви, - голос Луитера стал более уверенным. Самоубеждение в том, что увиденное - лишь плод воображения, постепенно начало давать результаты.
- Что ж… уже далеко за полночь, поэтому можете приступать прямо сейчас, уверен, душа услышит вас. Сегодня удивительно тихая ночь, - улыбнувшись краем губ, мужчина указал взглядом за окно: черное полотно ночи и словно разбросанные по нему капли звезд замерли в тишине.
- Спасибо, - вновь поклонившись, Луитер подошел ближе.
Выполнение своего долга непреложно. Он весьма молод, но избрал именно этот путь, на который его всегда наставляли близкие люди.
Прикрыв тело белой тканью, аккуратно подогнув края, оставляя открытыми лицо и плечи, мужчина встал в изголовье.
- Простите, но… было бы гораздо уважительнее, если бы вы вышли. И… что вы с ней сделали? - Луитер, неуверенно открывая перед собой небольшую книгу, указал взглядом на лицо девушки и швы на ее плечах.
- Я сделал ее прекрасной. Она умерла незамужней.
- Но…
- Ее убили и расчленили, а каждую из частей спрятали в одном из ящиков ее гардеробной. Жестоко… не находите? Но я собрал ее вновь. Она прекрасна, словно кукла… у нее прекрасные черты лица, а я лишь сделал их ярче, дабы она после смерти смогла встретить своего спутника, - осторожно проводя кончиками пальцев по щеке девушки, мужчина неотрывно смотрел в глаза замершего перед ним юного служителя церкви.
- Как это… ужасно.
- Отнюдь. В смерти нет ничего ужасного, жизнь в этом плане гораздо хуже.
- Не нам об этом судить, каждый обретает лучший мир, - опустив взгляд на потертые временем страницы книги с молитвами, Луитер вздохнул.
Мужчина отошел от них, оставив наедине, позволяя прочесть молитву за упокой души и наставить ее на верный путь, ведущий к свету.
Свет и небеса. Мечты, надежды и жизнь. Воздушные замки, парящие в небесах. Так хочется заглянуть туда хотя бы на мгновение, узнать, почувствовать, каково это - жить с мечтой о незабвенном и прекрасном. Но те, кто живут в этих замках, едва ли видят это так же.
«Чем ярче звезда, тем быстрее она сгорает…» - вдыхая прохладный ночной воздух, мужчина посмотрел вверх, на множество мерцающих звезд.


Глава 1

Болезненно тонкие пальцы небрежно перебирали медицинские инструменты, перекидывая их из одной посудины в другую, смывая с них кровь. Стальные предметы глухо перестукивались от неосторожных движений, норовя ранить своими острыми концами руки омывающего их человека.
Умедлив движения, мужчина более осторожно складывал предметы в кипящую воду и даже не вздрогнул, когда его палец рассек скальпель, выскользнув из руки и нырнув в кипяток. Несколько капель крови упали на гладкий пол и разбились о его белизну яркими вспышками.
Поднеся палец к губам, мужчина слизывал с него кровь медленно и неспешно, пробуя ее на вкус.
- Как настоящая, - тихо произнес он, улыбаясь краем губ, вновь приникая к ране языком, ощущая на нем металлический привкус, который, тем не менее, вскоре приобрел оттенок тлена.
Рана быстро перестала кровоточить, и мужчина продолжил несложную процедуру дезинфекции. Иногда, перебирая инструменты в кипящей воде щипцами, он напевал тихую и приятную мелодию. Ее слова были неразличимы - лишь мелодичный шепот, соскальзывающий с тонких губ.
- Здравствуйте, я бы хотел… - вошедший юноша затих возле приоткрытых за спиной дверей. Точнее, он забыл, куда и для чего пришел. Его обволакивала мелодия, которая пронизывала собой, казалось, не только мысли, но и тело. Она слишком не соответствовала обстановке, месту, времени, людям. Она была прекрасна ровно настолько, что всю ее красоту мог различить лишь тот, кто лишен биения сердца и мыслей; тот, чья душа задержалась на мгновение лишь для того, чтобы услышать ее.
- Луитер… рад вас видеть, - повернувшись, ровно произнес мужчина, прекратив напевать свою мелодию еще пару минут назад. Он знал о своем госте, но не придавал этому значения до тех пор, пока позволял ему утопать в красоте мелодии.
Луитер помедлил с ответом, растерянно моргая, пытаясь вернуться из мира грез в мир реальности.
- Ох, извините… я... - начал он, силясь вспомнить цель своего визита.
- Вы пришли для того, чтобы забрать список, который я составил по просьбе настоятеля. А так же для того, чтобы отпеть еще одну усопшую душу, - так же ровно продолжил мужчина, подходя ближе и протягивая небольшой лист бумаги.
- Да, да… спасибо, - зачастил Луитер, все-таки вспомнив, зачем пришел, но так и не припомнив, что говорил об этом. - Простите, а как вы узнали?
- Вы сами сказали, как только вошли.
- Да?
- Вы не помните?
- Хм… кажется, припоминаю, простите, задумался, - взяв предлагаемый лист, он мысленно одернул себя за неподобающее поведение. - Если так, то… могу ли я приступить к своим обязанностям? Закат уже недалеко.
- Конечно, пойдемте, - услужливо улыбнулся мужчина, останавливаясь возле двери и открывая ее, пропуская служителя церкви перед собой.
- Спасибо, - кивнул Луитер, выходя из комнаты, и вдруг остановился, замечая на полу капли крови. - Вы порезались… вам помочь? - обеспокоенно предложил он, найдя источник этой крови и указав на него взглядом.
- Не беспокойтесь, я же медицинский работник и могу сам о себе позаботиться, - вновь улыбаясь, мужчина убрал руку за спину и, закрыв дверь на ключ, повернулся к Луитеру. Столкнувшись с поистине чистым взглядом, полным благих намерений, он неспешно отправился в нужную комнату, слыша тихие шаги за спиной: их осторожность и тихость, плавность и мягкость.

Войдя в одну из множества дверей длинного коридора, мужчина включил свет и прошел вглубь комнаты.
Белая комната, освещенная ярким светом, была такой же, как и множество других в этом здании. Палаты некогда простой больницы стали моргом и комнатами для прощания с усопшими. Обязывающее на это время. Люди перестали верить в ведьм и колдунов, но не перестали верить в бога. Полицейские стали все больше и больше прибегать к услугам людей, занимающихся аутопсией, чтобы более точно устанавливать причины смерти, ее время и обстоятельства.
- Мальчик, приблизительно тринадцати лет. Имя неизвестно. Скорее всего, сирота, коих сейчас сотнями скитается в городе. Множественные побои и ножевые ранения, но смерть наступила не от них, - говорил мужчина, откинув с лица ребенка, лежавшего на медицинской кушетке посредине комнаты, простынь, демонстрируя Луитеру того, чью душу он пришел отпеть.
- А… от чего же? - вопрос был задан скорее непроизвольно, нежели от любопытства. Любопытство было занято другим… ведь этот мальчик меньше всего походил на мертвого: казалось, он просто спит. Его кожа имела красивый оттенок, никак не свойственный трупу.
- Яд. Едва различимый, но все же яд. Это дитя испытывало мучения и агонии боли, но ощутило облегчение…
- Что вы такое говорите?
- Он умер, словно погрузившись в нежный сон. Вам не кажется, что это стало спасением от его боли? Смерть, вполне подходящая ребенку. Дети не должны умирать в муках.
- Дети не должны умирать вообще! - на повышенных тонах отозвался Луитер, взирая на абсолютно беспристрастное лицо мужчины.
- Возможно, но это не в нашей власти… не так ли?
- Да… все в руках божиих… - опуская взгляд, прошептал Луитер, соглашаясь.
- Именно. И вам не кажется, что он слишком жесток?
- Жесток? Нет, он милосерден и посылает нам испытания… и забирает, если мы не в силах нести свое бремя. Отец Всевышний наблюдает за каждым и вознаграждает за труды…
- Хм, в таком случае он плохой отец, - усмехнувшись, ответил мужчина, касаясь кончиками тонких пальцев лица лежащего на столе ребенка. - Ибо заставляет страдать своих детей. Посылает испытания и смотрит на страдания, даже не сожалея, всегда молча. Скажите, вы веруете в того, кто позволил убить своего сына? В того, кто позволил страдать миллионам… в того, кто даже не пытался скрасить чью-либо участь? - в каждом слове звучали строгость и явное отречение от веры, но больше всего было осуждения.
- Как вы можете такое говорить? Он…
- Ответьте на вопрос, - мужчина перебил явно пылкую речь священнослужителя о своей вере.
- Нет, я верю в того, кто создал весь этот мир, в того, кто поддерживает и наставляет на путь истинный, помогая не сдаваться, - уверенно ответил Луитер, крепко сжимая библию.
- Ну да… кажется, мы видим одно и то же совсем иначе. Вы еще слишком молоды, поэтому я понимаю вас, - скрыв лукавую улыбку, мужчина начертил кончиком пальца на щеке мальчика крест. - Придет время, и вы узнаете, что он не милосерден, а его служители - грязные лжецы, - подняв взгляд на Луитера, он убрал руки от ребенка. В этом взгляде, казалось, сверкнула дьявольская искра, искушающая воспротивиться.
- Пожалуйста, не говорите таких вещей, - уверенно и предупреждающе произнес Луитер. Слова мужчины оскорбляли любого, кто нес веру и верил сам.
- Это лишь мое мнение, но - как хотите. Могу ли я узнать еще кое-что? - скрещивая руки на груди, мужчина с вызовом посмотрел в голубые глаза собеседника, в которых сейчас горел огонь истинного повиновения тому, в кого он верил.
- Да.
- Почему вы служите церкви?
- Я... - Лиутер глубоко вздохнул, а его глаза поутратили блеск. - ...жил в церкви, сколько себя помню. Мои родители тоже служили Господу, но предстали перед ним, когда мне было десять лет… с тех пор я не переставал молиться о них и тех, кто также оставил своих детей и любимых.
- Понятно, - коротко ответил мужчина, но в его голосе не было и намека на сострадание. - Не буду вам мешать, - подходя к двери, добавил он.
- Вы судите меня и мою веру... к тому же… я прихожу сюда и разговариваю с вами уже не первый раз, но так и не знаю вашего имени, - не оборачиваясь, вслед ему произнес Луитер.
- Мое имя Эдвард, но вы и все священнослужители можете звать меня Каин, - холодно ответив, мужчина закрыл за собой дверь.
Луитер ощутимо вздрогнул, услышав удар закрывшейся двери и имя, названное в одно мгновение с этим. Он просто не понимал этого человека… резкую смену его улыбки на безразличие. Хотя эта улыбка никогда и не была настоящей. Она была такой же, как и улыбки кукол - ничего не значащей и лишь отвлекающей от слов своего обладателя.
Эдвард выглядел как человек, который заперся в своем мире от мира других, и имел явную странность, потому что мертвым уделял внимания больше, чем живым. Он был весьма высоким, но его телосложение, скрытое под одеждой и свободным медицинским халатом, казалось болезненно худым, о чем могли говорить только его руки. Но при этом он в одиночку поднимал трупы и перекладывал их со стола на стол так, словно они весили не больше тряпичных кукол. Острые черты его лица дополняли темные длинные до плеч волосы с проседью, хотя он и не выглядел старым, не больше тридцати пяти лет. Взгляд Эдварда был неизменно пуст, но его голос, напевающий неизменную мелодию, с лихвой возмещал эту пустоту.
Луитер же, весьма молодой служитель церкви, обладал глазами, отражающими все его эмоции, и грустной улыбкой. Он едва достиг двадцати лет, но уже имел достаточно навыков для того, чтобы нести свою веру другим людям. Было сделано редкое исключение для его рукоположения в патеры, либо просто священнослужители забыли о нормах и возложили часть своей светлой ноши на плечи истинно и искренне верующего.
Темные длинные волосы Луитера были забраны в свободную косу, а весьма приятные черты лица украшались невинностью и безгрешием.
Его движения всегда хранили плавность, что бы он ни делал. Каждое движение было настолько точно и в то же время мягко, что иногда можно было засмотреться даже на то, как он взмахивал кадилом.
Сделав пару глубоких вздохов, Луитер открыл библию и заложенную в ней книжку молитв. Достав из сумки свечу, он поставил ее в стакан подле тела мальчика и начал читать молитву за упокой его юной души, в сердце искренне страдая об этом ребенке. Он всегда сожалел о каждой прерванной жизни, но все же верил, что души этих людей обретают лучший мир.

Когда Луитер ушел, так и не найдя Эдварда для того чтобы сказать "до свидания", тот с легкой улыбкой на губах наблюдал хрупкое пламя догорающей свечи, которая вновь загорелась, как только патер, потушивший ее в конце молитвы, вышел за порог этого здания.
Эдвард, обхватив руками края кушетки у изголовья тела, наклонился к нему, задувая свечу. Глядя в лицо мальчика сверху вниз, Эдвард наклонялся все ближе и ближе.
- Нет ни дня, ни ночи, лишь мои слова и чужие голоса… - тихо напевал он всего в паре дюймов от губ мальчика. - Лишенный крыльев, так отчаянно стремишься в высь…
Как только мелодия утихла - тело вздрогнуло... и через пару секунд резко открыло глаза. Немного отойдя, Эдвард наблюдал за тем, как мальчик неуклюже поднимался, пытаясь встать с кушетки.
- Твоя душа не слышала молитвы? Или ее у тебя нет? - Эдвард отступил еще на шаг назад. - Бездушные марионетки гораздо лучше тел, наделенных душой, - с явной неприязнью ко всему живому, но не без симпатии к озвученному добавил он, находя ответ на свой же вопрос.
Тело мальчика подчинялось лишь немым приказам, не пытаясь сделать что-либо самостоятельно. И это значило лишь то, что душа покинула его.
- Милое дитя… вот мы и встретились вновь, - щелкнув пальцами, Эдвард без слов отдал приказ подойти. - Все вы в руках божиих, но он слишком неумелый кукловод. Ты страдал, но уснул, не помня этого… хотя это ложь. Тебе все равно было больно. Умирать больно… какой бы ни была смерть. Мне тоже было больно, но я смог это вытерпеть, - обойдя мальчика, Эдвард остановился за его спиной. - Ты не можешь стать частью моего замысла, но сможешь принять участие в моей игре.

- Отец Мариэль, простите, я бы хотел поговорить с вами… - Луитер зашел в конфессионарий и сел, пристально глядя на свои ладони, в которых держал крест.
- Да, сын мой, я слушаю тебя, - тихо и нетвердо донеслось из-за перегородки.
- Я разговаривал с одним человеком… и его слова заставили меня задуматься, - сильнее сжимая крест, Луитер старался найти подходящие слова для того, чтобы рассказать настоятелю о своих мыслях. Сказанное Эдвардом о преданности и вере было неприятно; о любви и милости того, кого он никогда не видел, и того, кто забирает жизни людей иногда слишком рано; о том, что служители - лжецы. - Почему… мы молимся и просим о милости? Но ее в действительности нет…
- Что за вздор?! Что же для тебя милость?
- Простите, отец, но… почему люди страдают, хотя и верят? Служат церкви и ее законам, но ничего не меняется… не лжем ли мы людям?
- Сын мой, что за мысли посещают тебя?
- Отец Мариэль… у вас нет ответа на мой вопрос?
- Есть! Иди в часовню и читай молитвы до тех пор, пока не сядет солнце, иначе Всевышний накажет не только тебя, но и нас, за такие грешные слова… - голос звучал возмущено, но стеснено, так, будто настоятелю было душно.
- Да… Отец, вам плохо? Что с вашим голосом? - прислушиваясь к тяжелому дыханию, встревоженно спросил Луитер, привставая.
- Все… хорошо… Иди, не гневи и не оскверняй своими словами и мыслями этот храм… - голос был еще более сдавленным, но вполне уверенным.
- Отец… - Луитер вышел из исповедальни и приоткрыл дверцу со стороны настоятеля, искренне беспокоясь за него, но тут же замер: человек, служитель церкви, тот, кого Луитер называл своим отцом, тот, кто всегда ограждал его от грехов, сейчас сам был предан греху. - Сестра Элиза…
Сестра, всех убеждавшая в греховности плотских мыслей и утех, стояла на коленях перед настоятелем, полуобнаженная, зажимая между ног распятие, ритмично двигала головой, впуская в свое горло греховную плоть настоятеля, иногда отпуская и облизываясь. Отец Мариэль, придерживая сутану на груди и блаженно закрыв глаза, другой рукой удерживал Элизу за волосы.
Картина увиденного, казалось, просто врезалась в мысли и никак не желала покидать их, даже тогда, когда Луитер прибежал в часовню и пал на колени, прося прощения за увиденное; за тех людей, в которых он верил, за то, что сейчас не может выбросить это из головы. И чем больше он просил прощения, тем чаще вспоминал слова Эдварда о грязных лжецах. Только сейчас он понимал смысл этих слов в полной мере. Он понял, почему некоторые настоятели просят остаться некоторых монахинь для якобы восполнения в знаниях молитвы, а так же то, почему те так хотят этого.

- Ты так громко молишься, что тебя простили даже в Аду… - тихий и ровный голос доносился откуда-то сзади, но настолько невесомо, что, обернувшись, Луитер никого не увидел. - Вы все люди… а грех и вы - неразделимы.
- Кто здесь? - опуская руки на колени, он вновь оглянулся, всматриваясь в пустой зал часовни.
- Я? Никто… в сущности, но в действительности лишь твой персональный грех, - Луитер почувствовал усмешку совсем близко, настолько, что казалось, будто она касается затылка. - Я знаю о каждой твоей мысли, я слышу каждую твою молитву… - словно холодным воздухом слова оседали на коже.
Нечто было так близко и ощутимо, но совершенно незримо. Казалось, ледяные ладони прикасаются к щекам, а прохладное дыхание проникает под кожу.
- Не верь им… верь мне. Я докажу тебе, что прав. Я дам тебе то, о чем попросишь… Я покажу тебе рай и позволю там остаться, - холодные прикосновения оглаживали щеки настолько приятно, что невозможно было сопротивляться; мягко и заботливо, словно мать, ласкающая свое дитя.
Луитер внимал пустым словам мертвого голоса и отчего-то верил. Слыша его, он забывал слова молитвы, что читал еще несколько минут назад, а внутри поселялась дрожь, от которой трепетало все тело.
- Невинность и безгрешие… к чему они в этом бренном мире? Для кого они? Отдай их мне… - тихие слова прикоснулись к коже, словно с поцелуем в шею, срывая с губ Луитера лишь нерешительный вздох. - Ты одинок… а я везде. Я - все. Я слышу каждую твою мысль и отвечу на каждый вопрос.
Нечто действительно знало о чужих мыслях, но не спешило оглашать их. Оно лишь не спеша снимало белую вставку с ворота и расстегивало его, касаясь кожи гладкими, похожими на лед прикосновениями.
Луитер слегка подался назад и ощутил за спиной чье-то присутствие. Чужие руки были словно везде, они то гладили кожу, то царапали ее длинными когтями. Тонкая ткань рвалась под их настойчивостью, освобождая из своего плена юношеское тело; нежную кожу человека, проводившего время в церковных библиотеках и от этого бледную.
Луитер резко дернулся, чувствуя боль. Нечто острым длинным ногтем выцарапало на ключице тонкий крест, который тут же покрылся маленькими каплями крови.
Внутри тлело невероятно тяжкое, но приятное чувство. От него изнемогало не только тело, но и душа. И как только холодная ладонь спустилась под брюки, просто разорвав их, Луитер ощутил это более ярко. Тонкие пальцы сжимали и гладили, доводя до изнеможения, настолько умело и неспешно, что даже не стыдно было стонать и просить не останавливаться. Закрыв глаза, он видел яркий свет и россыпь снега, кружащую вокруг. Крупицы льда становились водой и ударялись о кожу, облизывая ее.
Открыв глаза, Луитер опустил взгляд на свою грудь и вздрогнул так, что приятная истома в теле тут же померкла. Его гладили узкие ладони с аккуратными пальцами детских рук. Отстранившись и в мгновение обернувшись, он замер. На полу часовни, совсем близко, сидел мальчик. И чем явственнее приходило понимание, что это именно он был в морге, тем сильнее Луитер заставлял себя встать, но не мог. Тело отказывалось подчиняться. Тяжело и отрывисто дыша, Луитер почувствовал на своих плечах чьи-то руки. Они медленно спускались к груди, а кончики пальцев размазывали кровь из раны в форме креста, вычерчивая на коже алые узоры. Эти руки были не теплее предыдущих, но гораздо грубее. Луитер точно знал, кому принадлежат столь болезненно тонкие пальцы, так бесстыдно скользящие по его телу все ниже и ниже. Он пытался убрать их от себя или хотя бы вскрикнуть, но мог лишь наблюдать.
- Нет ни дня, ни ночи… Мои слова, но чужие голоса… Там, в вышине, лишь пустота… Иди за мной… Я так скучаю… - приятная мелодия и шепот наполняли собой мысли, окончательно связывая. Они будто врезались вслух, преграждая собой все окружающее. Они выворачивали душу, стремясь уничтожить и подчинить, а руки доводили желание тела до предела. И в тот момент, когда Луитер уже было вскрикнул на пике наслаждения - он открыл глаза и увидел перед собой темную комнатку конфессионария, освещенную лишь тусклым светом, словно разбитым на части.
Резная перегородка показывала открытую дверь со стороны настоятеля.
Быстро и коротко дыша, Луитер пытался понять, что все это значит. Сон? Но ощущения были слишком реальны.
- Отец Мариэль… - привстав, он заглянул за перегородку.
Тихо и пусто. Словно никого нет во всем храме.
Выйдя из исповедальни, Луитер неуверенным шагом отправился в свою келью, страшась даже думать об этом сне. Все увиденное было слишком грешно, но, так или иначе, это лишь сон и единственное здравое объяснение: заснул, ожидая настоятеля. Этот вариант вполне устраивал, но не заглушал воспоминаний.
Выйдя на улицу, Луитер глубоко вдохнул, закрывая глаза. Досчитав до трех, он выдохнул и, открыв глаза, слегка прищурился - солнце, садящееся за кладбищем, все еще слепило глаза. Оно опускалось все ниже и ниже, расчерчивая землю тенями крестов и памятников. Но одна из этих теней двигалась, подходя ближе.
- О, патер, а я думал, вас сослали с миссионерством, раз вы так быстро вчера ушли, - тень принадлежала человеку, мысли о котором сейчас резали больнее лезвий.
Подойдя ближе, он остановился напротив Луитера.
- Простите… я не хотел вас отвлекать. И… что вы здесь делаете? - спросил тот, не поднимая взгляда от тени Эдварда.
- Я пришел на похороны того ребенка, что вы отпели вчера. Настоятель разрешил похоронить его на этом кладбище, хотя мальчик явно не был вашим прихожанином.
- Вы пришли проводить его в последний путь, дабы ему не было так… одиноко? - удивляясь своей же догадке, Луитер поднял взгляд на Эдварда. Подобный поступок был тому не свойственен, хотя Луитер его совсем и не знал. Нельзя судить человека, зная его лишь после нескольких разговоров.
- Нет, я привез тело. Больше некому было это сделать, а вы вчера так стремительно ушли, - опровергая благие мысли, Эдвард грустно, но все же притворно улыбнулся.
- Ох, понятно… - вздохнув, Луитер поклонился и пошел туда, куда и шел с самого начала. - Простите, мне нужно идти.
- Вы нехорошо себя чувствуете? - медленно идя за ним, спросил Эдвард, неотрывно наблюдая за каждым шагом Луитера.
- С чего вы взяли?.. - не оборачиваясь, отозвался патер, прижимая ладонь к груди, казалось, сердце вот-вот выскочит: образ увиденного во сне вновь напоминал о себе слишком ясно.
- Настоятель просил меня осмотреть вас, ссылаясь на то, что вы уснули прямо в исповедальне и ваш сон был крайне неспокоен.
«Не то слово», - пронеслось в голове Луитера, но он меньше всего сейчас хотел этого осмотра, потому что, сколько ни молись и ни упрекай себя за греховные мысли, тело на них реагирует по-своему.
- Н-нет, спасибо, - ускорив шаг, Луитер спиной чувствовал взгляд Эдварда. - Передайте настоятелю, что все хорошо, это был лишь кошмар.
- Кошмар ли?.. Возможно, это сон другого характера? - озвученный вопрос заставил Луитера остановиться и обернуться, с непониманием глядя в глаза Эдварда. - Ваше сердце так громко стучит, что даже я слышу его, - добавил тот, подходя ближе к остолбеневшему от таких слов собеседнику.
- Откуда вы знаете?.. - тихо, почти шепотом спросил Луитер, краснея, но находя потребность в этом вопросе. Ведь сны не могут быть настолько реальны.
- Вы молоды, и это вполне нормальное явление для стен церкви, - улыбнувшись, Эдвард остановился всего в шаге от него. - Или же для этого есть другая причина?
- Нет… то есть да… - краснея и стесняясь проронил Луитер. Он просто не знал, как говорить о подобном, тем более с этим человеком.
- Понятно, поэтому будет лучше, если я все же осмотрю вас, - произнес Эдвард, замирая на мгновение возле патера, но проходя мимо.
Зайдя в комнату Луитера, Эдвард указал жестом на стул, безмолвно прося сесть. Луитер послушался.
- Немного расстегните сутану, - ровно попросил Эдвард, снимая с рук перчатки.
- А вам разве не нужен специальный прибор?.. - поинтересовался Луитер, расстегнув верхние пуговицы, так ничего и не наблюдая в руках своеобразного доктора.
- Я патологоанатом и не ношу с собой медицинские принадлежности. Живые вообще не в моей компетенции, но все же я могу осмотреть вас и сказать, что с вами, и без каких-либо приборов. Для того чтобы прослушать ваше сердцебиение мне не нужен стетоскоп, - проинформировал Эдвард тоном, наталкивающим на мысли, что говорит он это не в первый раз.
Прикоснувшись ладонью к груди юноши на уровне сердца, он посмотрел на небольшие часы, извлеченные из кармана.
Луитер ощутимо вздрогнул. Не столько от холодности ладони, сколько от того, насколько это прикосновение знакомо.
- Хм… холодная? - убирая ладонь, спросил Эдвард, глядя на нее. Поднеся ее к лицу, он выдохнул на нее, согревая своим дыханием. - Так лучше? - вернув ее на прежнее "место осмотра", Эдвард вопросительно посмотрел на Луитера, на что тот лишь кивнул, крепко сжимая края распахнутой сутаны.
Подобное положение перед кем-либо само по себе стыдило, а после такого сна хотелось, чтобы это прекратилось как можно быстрее. Неуютно было даже от мыслей о том, что тело так реагирует на прикосновения этого человека.
- Какое пылкое сердечко… так быстро бьется, - поднявшись ладонью чуть выше, Эдвард другой рукой повернул лицо Луитера к себе за подбородок, заглядывая в глаза. В них едва ощутимо метался страх, смешанный с неуверенностью.
В глазах же Эдварда переливалась пустота. По ним нельзя было сказать, что он чувствует или о чем думает, а Луитер видел в них лишь свое нечеткое отражение.
- Вы просто чем-то взволнованы, не более того. Температура в норме, и зрачки не расширены. Настоятель зря подозревал, что вы подхватили ту заразу, что сейчас ходит в городе, - убирая от него руки, проговорил Эдвард, едва заметно улыбаясь. Эта улыбка не была искусственной, как предыдущие. За ней словно что-то скрывалось.
- Спасибо… - запахивая сутану, не застегивая, Луитер удерживал ее, прижимая руки к себе.
- Этот шрам в форме креста… обычай церкви? - лукавость улыбки оправдывалась тоном, в котором прозвучал вопрос.


Глава 2

- Прекрасный плач, без всхлипов и рыданий… чистый и беззвучный. Он ласкает мой взгляд… так может плакать лишь мужчина. Неистово, но смиренно; прекрасно, но постыдно; склоняясь, но не падая; несправедливо, но искренне… - прослеживая пальцем мокрую дорожку, оставленную слезой на чужой щеке, маленькая белокурая девочка лучезарно улыбнулась.
Стоя перед мужчиной, сидящим на коленях посреди церковного зала, она оглаживала нежными руками его грязное от пота и крови лицо. Он смотрел в ее яркие глаза, при этом чувствуя, как по его щекам стекают слезы. Они капали на пол алыми каплями, собирая в себе кровь и отчаяние.
- Ты старался, я знаю. Ты сделал все, что мог… и даже больше. Так было суждено. Предначертанное не изменить. Как бы ни было больно, знай, что если бы не ты, то он бы не умер… Это твоя судьба, - отходя от мужчины, она скрыла улыбку, сиявшую еще пару секунд назад.
- Я… отдал ему все… я лишь хотел вечно видеть его… я все отдал! - закрывая глаза, мужчина стиснул зубы. Боль сжигала его изнутри, не давая возможности выстоять.
- Все, что ты отдал, было не зря. Я покажу тебе то, что ты действительно полюбишь, - протягивая руку, девочка окинула его многообещающим взглядом.
Приняв ее руку, он встал и медленно пошел за девочкой. Открыв большую дверь одним легким движением, она зашла в большой зал, в котором когда-то пел церковный хор. Одинокий луч света, пробивающийся через старые доски заколоченного окна, освещал человека, лежавшего на полу. Он не двигался и не дышал.
- Лишенный крыльев… слушай мои слова и чужие голоса. Подчиняйся мне, но верь себе, - властно произнесла девочка, подходя к телу и пиная его в плечо, заставляя перевернуться. - День и ночь в моих руках, иди за мной.
Тело вздрогнуло, зажимая руками лицо, как только она прошептала последние слова и замерла в легком поклоне. Оно металось в судорогах, будто противясь себе же, но в одно мгновение остановилось и спокойно встало на ноги.
Разорванная одежда на нем обнажала раны, мокрые волосы липли к лицу, а босые ноги были разбиты и ранены до костей.
Глядя на него, мужчина широко распахнул глаза, не веря тому, что видит. Перед ним стоял тот, кого он навсегда потерял. Тот, кто умер на его руках, захлебнувшись собственной болью и кровью.
- Это невозможно… - беззвучно произнес он, не в силах отвести взгляд.
- Человеческая жестокость всегда умещается в правила, запреты и благие намерения. Чувство, превосходящее дружескую симпатию к мужчине - грех. Все, что приносит наслаждение - грех. Грех - оправдание любого поступка, - накручивая на палец светлую прядь длинных волос, девочка испытующе смотрела на мужчину. - Грех… твоя любовь к красоте. Сейчас, видя того, кто воплощал твои желания, но отвернулся от тебя ради других, чего ты хочешь?
Мужчина молчал, не зная, что ответить. Он чувствовал лишь то, как с каждым мгновением его сердце бьется все медленнее и медленнее.
- Делай то, что ты хочешь, а взамен… лишь умри, - взяв мужчину за руку, девочка вдавила в его раскрытую ладонь тонкий клинок.
- Кто ты?.. - даже не вздрогнув от боли, поразившей руку, он с удивлением посмотрел в глаза ребенка, стоявшего перед ним.
- Я? Тот, кто не карает за грех. Я могу выглядеть так, как захочу, у моей сущности нет настоящего лика. Сейчас я лишь милая девочка, оскверняющая грехом порока чужие души. Люди слишком слабы перед банальными желаниями, - отпустив руку мужчины, она вновь улыбнулась. - В твоих руках его тело, делай что хочешь, он послушается любого приказа твоих мыслей и движений, - отступив на пару шагов, она расправила складки на платьице, умолкая, наблюдая.
Подойдя чуть ближе к бездыханному телу, он плавно провел рукой по воздуху. Истерзанная рука того, кто был обязан подчиниться, судорожно повторила это. В это мгновение в глазах мужчины вспыхнуло невообразимо прекрасное чувство, и он восхищенно улыбнулся.
Еще один жест… и его повтор. Шаг в сторону, и снова повтор.
Вздох, и…
Тело, поддавшись неозвученному приказу, резко метнулось в сторону заколоченного окна. Ослабленные временем гнилые доски не выдержали удара и рассыпались в труху, а тело вылетело вслед за ними в окно. Упав на сырую после дождя траву подле стен часовни, оно последний раз вздрогнуло и замерло, заливая землю под собой остатками гнилой крови.
Глядя на это, мужчина скрыл ладонью улыбку, чувствуя в руке тяжесть и холод, словно она онемела. Окинув раненную ладонь взглядом, он осознал, что не чувствует боли.
- Вижу, тебе понравилось. Твоя улыбка - доказательство твоего восхищения красотой смерти. Отсутствие боли - доказательство твоей смерти.

«Этот шрам в форме креста… обычай церкви?»
«Нет…»
«Поранились?»
«Да…»
«Подобный шрам идет вам, патер… достойная отметина для того, чье тело так маняще пахнет грехом».
Луитер сидел на кровати, перебирая в руках концы своих длинных волос, расплетая свободную косу. В мыслях раз за разом крутился разговор с Эдвардом, его тон и то, как он лизнул свою ладонь, которой до этого провел по груди, прислушиваясь к чужому сердцу. Этот жест казался Луитеру возмутительным, так же, как и слова, но он не стал что-либо возражать.
Тонкие пальцы холодных рук… их прикосновение к своей коже Луитер вспоминал с дрожью, кутаясь в одеяло. Он лежал неподвижно, прижав к шраму в форме креста ладонь, стараясь не думать о том, что видел и чувствовал, убеждая себя, что все это иллюзия, а шрам… просто раньше он его не замечал. И ловил себя на мысли, что не испытывает к виновнику всего этого никаких эмоций. Абсолютно. Ни ненависти, ни отторжения. Ничего. Так, словно этого человека не существует.

Первые солнечные лучи рассекали собой комнату, постепенно освещая ее. Луитер привстал и коснулся босыми ногами холодного пола.
Прошла ночь, но он так и не смог уснуть, даже когда мысли потеряли направленность и смысл. Он вслушивался в каждый звук темноты и каждый раз вздрагивал, слыша мертвые голоса, зовущие его. Они то шептали, то кричали, повторяя его имя, о чем-то говоря. Солнечный свет казался спасением от этого, ведь с первыми же лучами голоса умолкли.
Встав и одевшись, Луитер быстрым шагом вышел из комнаты и, пробежав по коридору, распахнул большие двустворчатые двери. Яркий свет слепил, заливая все вокруг.
Закрывая глаза, Луитер глубоко вздохнул, вдыхая холодный утренний воздух. Открыв глаза, он осмотрелся и тут же вновь их закрыл, потирая рукой, словно не поверив увиденному. Но зрение его не обмануло, и возле часовни действительно был Эдвард. Он стоял напротив большого окна и смотрел вниз, на землю; на влажную, уже пожелтевшую траву.
Солнце вот-вот встало, все еще спали, а он, похоже, здесь уже давно. Подойдя ближе, Луитер наблюдал за ним из-за большого дерева, стоявшего неподалеку. Он и сам не знал, зачем это делает. Было четкое желание уйти подальше, но что-то словно противилось этому.
Эдвард поднял голову вверх, глядя в безоблачное небо, приобретающее яркие краски наступающего дня. Но вскоре ему наскучило, и он повернулся в сторону дерева, улыбаясь, от чего Луитер тут же отвернулся и прижался спиной к широкому стволу. Переведя дыхание, он осознал, что сделал глупость, ведь все совсем не так: он и не думал наблюдать за кем-то, а просто рано проснулся, желая пройтись. Луитер вновь выглянул из-за дерева, но Эдварда уже не было. Вздохнув, он вышел на узкую дорожку, ведущую к часовне.
- Не спится? - ровный голос, прозвучавший за спиной, заставил резко остановиться.
Луитер в мгновение обернулся и увидел Эдварда всего в паре шагов от себя. Что-то определенно было в нем, от чего все внутри начинало дрожать.
- Я всегда встаю рано… - ответил патер, застегивая верхние пуговицы рубашки. Рядом с этим человеком хотелось скрыть свое тело, даже от его взгляда.
- Понятно. Сегодня вы зайдете ко мне? - понимающе прикрыв глаза, Эдвард остановился возле него лишь для того, чтобы получить ответ.
- Н-не думаю… ведь на сегодня нет похорон.
- Верно, но я бы хотел, чтобы вы зашли не для этого, - едва заметно улыбнувшись, Эдвард прошел мимо, медленным и размеренным шагом.
- А для чего же тогда? - бросил вслед Луитер, не решаясь пойти за ним.
- Зайдете - узнаете. Но я уверен, это заинтересует вас… - не оборачиваясь, ответил Эдвард. - Приходите вечером, я буду ждать.

Луитер не придал значения его словам, ибо и думать не мог о том, чтобы прийти в морг без особой надобности. Возможно, он и убеждал себя, что все увиденное было лишь иллюзией, но это претило нахождению в подобном месте. Оно слишком угнетало.
- Патер, вы должны зайти в морг и отнести туда вот эти бумаги, - монотонно произнесла женщина, протягивая небольшую папку.
- Сейчас? - взяв ее, Луитер указал взглядом на большие часы, висевшие в зале.
Около семи вечера и уже темнеет. Осеннее солнце не так долго, как летнее.
- Да, это не займет много времени, - тем же тоном проинформировала женщина.
- Хорошо… - вздохнув, Луитер пересилил себя.
«Идти в морг, вечером… нет, не то чтобы я боюсь, ведь я уже бывал там ночью… просто неприятно находиться рядом с этим человеком…» - стоя на пороге небольшого здания, думал Луитер, искренне надеясь, что ему не откроют и он сможет уйти. Но стоило лишь постучать - и дверь без лишнего ожидания открылась, а на ее пороге возник тот, кого не хотелось видеть.
 - Здравствуйте, меня просили передать вам это, - на одном дыхании произнес Луитер, протягивая папку.
- Да? Благодарю… - Эдвард взял ее и удивленно изогнул бровь, осматривая стоявшего перед ним патера. - Зайдете? Раз уж пришли.
- Нет, спасибо, - отрицательно помотав головой, Луитер слегка поклонился и, обернувшись, пошел обратно.
- Не беспокойтесь, я не сильно задержу вас, - холодные ладони легли на плечи, останавливая. - Я хочу вам кое-что показать… это касается ваших родителей.
Последние слова заставили обернуться и непонимающе посмотреть на человека, произнесшего их.
- Что? - заинтересованно спросил Луитер, быстро моргая.
- Пойдемте со мной… - прошептал ему на ухо Эдвард и отошел, увлекая за собой.
Он остановился у небольшой двери в конце коридора и, открыв ее, предложил Луитеру войти первым.
Длинная лестница вела куда-то в подвал; а там еще одна дверь и небольшой зал за ней. И, как только Луитер переступил порог, зажегся неяркий свет. Он оглянулся и встретился взглядом с Эдвардом, который закрыл за своей спиной дверь.
- Что вы… - подавшись чуть назад, патер удивленно посмотрел на него.
- Скажите, вам нравится искусство? Что вы считаете самым прекрасным? - подступая ближе на шаг, Эдвард скрестил на груди руки.
- Что?.. Вы же сказали, что хотите…
- Всему свое время. Просто ответьте на вопрос.
- Д-да… мне нравится музыка, - не понимая, к чему эти вопросы, Луитер все так же отступал назад.
- Какая именно?
- Классическая…
- Какие инструменты?
- Флейта… и скрипка…
- Понятно. А вам нравятся венецианские карнавалы?
- Не знаю…
- В таком случае… - Эдвард обошел его и, подойдя к массивным портьерам, раздвинул их, открывая некое подобие сцены и двух людей, стоявших на ней. Они были одеты в роскошные платья, украшенные перьями и вышивкой, а лица скрывали расписные маски. - Я хочу показать вам это.
Двое театрально поклонились, придерживая маски кончиками пальцев в белых перчатках. Один из них, одетый в мужской костюм с шикарным плащом чернильного цвета, присел на колено перед дамой в помпезном платье.
Щелчок тонких пальцев - и двое покорно исполнили немой приказ. Дама отвернулась, прикрывая глаза рукой; кавалер печально опустил голову.
Щелчок - и оба синхронно обернулись, глядя на Луитера. Он вздрогнул и, подавшись назад, натолкнулся спиной на Эдварда, хотя даже и не заметил, как тот отошел от этой странной пары.
- Посмотрите… прекрасно, не правда ли? Прекрасные платья и хрупкие маски, - Эдвард провел ладонями по плечам Луитера, замечая, как он напрягся, слыша тихие слова возле уха. - Всего лишь ткань и фарфор, но они способны скрыть все, что тот или иной человек не хочет показывать. Под одеждой скрываются не только тело, но и чувства… она ограждает. По ней можно судить, но ею же можно и обманывать. Бродяга, надевший мантию и корону - станет королем… а король, надев лохмотья - будет никем. Маска скроет любое лицо, закрыв его своим  поддельным ликом. Единственное, что маска не может скрыть - это глаза. Но ведь и они умеют лгать. Все носят маски, но это глупость. Они ничего не могут скрыть, за исключением человеческого облика, придав ему образ куклы. А куклами так легко управлять… - Эдвард плавно обхватил его руки за запястья и приподнял, раскрывая ладони, проводя по ним пальцем, поднося их к груди.
Луитер слышал каждое слово и чувствовал каждое прикосновение, но противиться не мог.
- У кукол, безусловно, есть свои эмоции и чувства, но они ведь куклы… они делают то, что прикажет хозяин. Они будут верны ему, пока он их не бросит. Они будут верить, пока не узнают, что нет ничего, - Эдвард довольно улыбнулся, отпуская руки Луитера.
Двое медленно танцевали, иногда ошибаясь в движениях, угловато поводя руками.
Шаг назад, неосторожное движение, и с одного из них спала маска, открывая тусклому свету гниющую плоть человеческого лица: отвратительные пятна, глубокие загнившие раны и мутные глаза.
- Они тоже лишь куклы… но они так много хотели сказать тебе, - произнес Эдвард на выдохе, проводя рукой по волосам Луитера. - Выслушай их, - добавил он, толкая в спину, заставляя пасть возле тех, кого назвал куклами. 
Дама, подобрав пышный подол, присела возле Луитера, но он попытался оттолкнуть ее, случайно задев рукой маску. И маска спала, открывая еще более омерзительное лицо, проеденное червями и улитками, иссохшее и заплесневелое.
- Отпустите меня! - Луитер пытался встать, но нечто удерживало его, крепко схватив за ноги. Оно смотрело мутными глазами, иногда разжимая руки и царапая. Белые перчатки окрашивались в цвет тлена, скользя по ткани. Брючины быстро разрывались в клочья, все больше и больше открывая светлую кожу, которую пытались ранить гниющие создания.
- Ты хочешь сбежать от них? Но ведь ты всегда хотел увидеться с ними. В каждой своей молитве ты вспоминал о них, а они уповали на волю божью, гния в могилах, - Эдвард подошел ближе. - Это твои родители, они так много хотели сказать тебе, но слишком долго ждали и теперь не могут… они прогнили насквозь.
"Куклы" судорожно хватались за Луитера, разрывая на нем одежду, неосознанно царапая и раня, удерживая за руки и ноги, пресекая сопротивление. А он смотрел на них широко раскрытыми глазами, полными ужаса и удивления. Чем сильнее он сопротивлялся, тем сильнее его держали, и он знал, что кричать и просить о спасении бесполезно. Но даже если бы и хотел позвать на помощь, то не смог бы произнести ни слова. Увиденное не предполагало каких-либо слов.
Крепко зажмурив глаза, Луитер зажал в руке крест с цепочки на шее и начал молиться, мысленно произнося каждое слово, моля об упокоении этих душ.
- Молитвы не помогут. У них нет души, так же как и нет того, кому ты молишься. Хотя даже если он есть, то не сможет помочь тебе. Все вы созданы лишь для того, чтобы страдать во имя его. Но не в этом суть… Они были прекрасны, не так ли? Облаченные в роскошные платья и маски, а без них… они лишь гниющие тела. Но это тоже прекрасно, в своей мере извращенности и отвратительности, - Эдвард глухо хлопнул в ладоши, и "куклы" замерли, постепенно опадая и отпуская. - Я хотел показать тебе их, ведь ты так скучал по ним. От твоих мыслей всегда пахнет грустью и слезами, а этот запах совсем не подходит такому, как ты.
- Что?.. - Луитер едва заметно выдохнул, не моргая, глядя на труп, лежавший в его ногах, и пытаясь убрать от себя прогнившие руки, сжимавшие шею.
- Ты служишь церкви, но не думаешь о ней. Я чувствую твои мысли на запах, они прекрасно пахнут… редко чьи мысли настолько прозрачны. Обычно от них пахнет гнилью или углями, - подойдя и убрав от него тела, Эдвард присел рядом, заглядывая в стеклянные от ужаса глаза.
- Отпустите меня… - проскулил Луитер, отворачиваясь от тонких пальцев, оглаживающих лицо.
- Хм, этот воротник похож на ошейник... он привязывает к надежде, - Эдвард скользнул пальцем под "римский воротник", оказавшийся нетронутым. Вся одежда на Луитере была изорвана, а он остался на шее. Эдвард расстегнул сзади пуговицу, и воротник упал на пол, освобождая из своих оков. - Он держит на земле, не позволяя взлететь в небеса, а собственная вера и жизнь служат цепью, прикованной к идеалам.
Луитер лишь вздрогнул, когда холодные руки коснулись подбородка, заставляя приподнять лицо. То, что он чувствовал, невозможно было передать или описать даже тому, кто слышал его мысли и их запах. Луитер отвел взгляд и вновь взглянул на тела, лежавшие на полу. Он узнал в их мертвых лицах своих родителей и даже не пытался убедить себя в обратном. Но это были уже не они, а лишь бездушные тела.
- Они умерли… много лет назад… умерли… - едва слышно повторял Луитер, обхватывая руками свои плечи и закрывая глаза.
- Смерть - это еще не все… есть вещи гораздо более могущественные, чем смерть… - кладя руку ему на ногу, Эдвард медленно провел по ней ладонью, - … и куда более прекрасные.
Встав, он взял Луитера на руки и покинул комнату, начинающую наполняться запахом тлена и смрада.
Четкие шаги разносились по пустым коридорам, освещенным ярким светом ламп, иногда подрагивающим из-за непостоянства электричества.
Эдвард зашел в одну из палат и, откинув покрывало на кушетке, положил на нее Луитера, который, почувствовав свободу от чужих рук, крепко сжал в руках подушку, вжимаясь в нее лицом. Луитер предпочитал не думать об увиденном и услышанном, потому что это сводило с ума.
Сняв с него остатки разорванной одежды и прикрыв покрывалом, Эдвард вышел из палаты.
Его отсутствие было недолгим, и, вскоре вернувшись с большой чашей воды в руках, он присел на край кушетки, обводя взглядом вздрагивающие от всхлипов плечи Луитера.
- Тот, в кого ты веруешь, превращал воду в кровь, - удерживая чашу одной рукой, Эдвард поднес вторую к губам и, прокусив край ладони, опустил в воду. - Моя кровь оскверняет даже святую воду. Все, чего она касается - становится несмываемо грязным, а тот, кого коснулись мои руки - будет подчиняться мне. Мои слова вселяют грех в каждую душу, касаясь ее глубин.
В чаше расплывались витые узоры крови, исходящие от укуса, окрашивая воду в алый цвет. Мгновение спустя после того, как он убрал руку, вода приняла бурый цвет гниющей крови и постепенно темнела.
- У каждого есть крылья, но кто-то их сам себе вырывает, а кто-то - не умеет их использовать… но у тебя их нет, - откинув покрывало, Эдвард провел рукой по спине Луитера, останавливаясь на лопатках. - И ты всегда знал, что живешь не своей жизнью, словно испытывая чужие эмоции и привязанности. У тебя безгрешное тело, но от него пахнет грехом… этот запах источает твоя душа, ее самая сокровенная и дальняя часть.
Луитер обернулся, глядя в беспристрастные глаза, увлеченные изучением его тела. Он не желал верить в эти слова, но верил… верил, что они озвучивают истину. Не раз он чувствовал, что все должно быть не так, словно знал все, что должно произойти, и страдал, когда выходило совсем иначе. Он считал, что должен быть любимым сыном, но потерял родителей, как только эта мысль окрепла; жаждал распутства и греха, но был пленен церковью, которая уничтожила эти мысли.
- Откуда вы знаете?.. - он проводил взглядом руку Эдварда, кончики пальцев которой тот опустил в чашу.
- Это более чем очевидно, - Эдвард поставил чашу на пол и коснулся второй рукой плеча Луитера, вжимая его в кушетку и поворачивая к себе спиной. - Ты сам не знаешь, что должен чувствовать и зачем, и просто ждешь, когда это закончится. Твои молитвы усерднее других, их слышат усопшие души и находят покой, потому что за твоей душой стоит нечто, чего нет ни у одного из всех епископов.
Луитер ощутил холодные пальцы, касающиеся спины, рисующие плавные линии на бледной коже. Вязкая субстанция, в которую Эдвард опускал пальцы, ложилась темными разводами, с каждой новой линией приобретающими более четкий контур и форму.
- Через страдания лежит путь к знаниям и неминуемому концу, - Эдвард неспешно оставлял на спине очертания крыльев. - Когда-то жил отец, желавший счастья себе и своей семье, он любил свою жену и сына. Мальчик не был воплощением его идей или гордости, но через свои страдания делал отца счастливым и богатым, равно как и всех тех, кто окружал его. Каждый раз, когда ему было больно, он плакал… и слезы, стекая по щекам и падая в его кровь, превращались в бриллианты. Отец считал это даром небес и возносил им хвалу, не обращая внимания на то, что стоимость этих бриллиантов была совсем не в количестве уплаченных за них денег, а в том, как сильно страдал мальчик. В любви и алчности последняя всегда сильнее. Отец желал все больше и больше и поэтому сам брал в руки плеть и выбивал ею драгоценные камни из слез своего же ребенка. А тот плакал до тех пор, пока не затягивались раны и не иссыхали слезы. Каждый молился за свою душу и восхвалял небеса за столь щедрый дар. Люди считали это божественной хвалой за их веру и не замечали того, что истязают ребенка. Мальчик отрекся от их веры, испытывая новую боль от удара… Дьявол смилостивился над ним и лишил божественного дара. Люди, ждущие бриллиантов, все сильнее и сильнее ударяли мальчика розгами по спине, но слезы, капающие в эту кровь, так и оставались слезами. Алчная вера убила этого ребенка, ведь каждый ударял с такой силой, что они выбили жизнь из измученного тела. И, когда он умер, никто не сожалел о его смерти, все корили лишь за то, что он лишил их права на счастливую жизнь, - рассказывая, Эдвард закончил рисунок и погладил Луитера по плечу. Он находил в этом рассказе свою красоту, отличную от той, что все привыкли видеть.
Эдвард никогда не признавал веры и ее служителей, заинтересованных в алчности, и никогда не признавал того, в кого они верили, потому что их Всевышний Спаситель посылал страдания, за которые другие должны были платить.
- Зачем вы мне это рассказываете? - не оборачиваясь, спросил Луитер, находя в этих словах скрытый смысл.
- Ты такой же, у тебя есть то, чего нет у других, но они пользуются тобой. В счет своей собственной души ты даришь свободу другим, открывая им покой и тишину, - склонившись над ним, Эдвард повернул его к себе лицом и остановился взглядом на приоткрытых губах.
- Вы тоже хотите использовать это в своих целях? - Луитер опасливо дернулся, пытаясь отвернуться.
- Нет, меня это не интересует … меня привлекает совсем другое. Если хочешь, то я лишу тебя участи жить чужой жизнью, и заберу этот божественный дар, - проводя второй рукой по его длинным растрепанным волосам, Эдвард стянул их на затылке, притягивая Луитера ближе к себе. - Тот, чьих губ коснутся мои, навсегда будет отмечен грехом, который будет невозможно искупить. Ни в Аду, ни на Небесах его не простят. Этот грех разрушает все, что было дано свыше.
Выслушав его, Луитер, не раздумывая, подался навстречу и получил тот поцелуй, о котором слушал. Он жег губы и язык, а холодные губы впивались все сильнее и сильнее. После того, что узнал и увидел, он не видел смысла в своих страданиях ради других. То, что раньше убеждало в обратном, истлевало и исчезало.
Эдвард отстранился, чувствуя, что Луитеру не хватает воздуха, сжимая его плечи, постепенно ослабляя хватку и гладя их, спускаясь к локтям; отпуская их, проводя ладонями по телу, заставляя его податливо выгнуться, откидывая покрывало. Луитер не сопротивлялся и отстраненно принимал каждое прикосновение. Все внутри него переиначивалось, а от крыльев на спине разносилась неимоверная боль по всему телу.
- Меня интересует твое тело... и ничего больше. Твои плавные движения и ровные шаги привлекают мой взгляд… я знаю, ты удовлетворишь мою тягу к прекрасному, - приподнявшись, Эдвард прикоснулся ладонями к лицу Луитера, глядя в него, довольно улыбаясь. - Трупы исполняют мои приказы, но они лишены грации и такта, а ты жив… и твоя душа будет подчиняться мне.


Глава 3

Зеркало отражает то, что видит. Или все, что выходит за его грань - лишь его отражение. Тонкость, ювелирная и хрупкая, но при этом невероятно достоверная.
Зеркало видит все, но не помнит ничего. Оно бы могло рассказать своему новому хозяину о том, как оно пережило предыдущего, или позволить утонуть в своих осколках, разнесенных в ярости и смятении.
Небольшое зеркало, покрытое множеством запылившихся царапин, висело на светлой стене, почти под самым потолком, в углу. В его старой поверхности отражался мечущийся в агонии юноша: он мотал головой, выгибался всем телом, вжимаясь в жесткую кровать. Он заводил руки за спину, силясь вырвать уродливые отростки, которые, казалось, приросли к его спине и лопаткам. Ловя их горячие концы, он крепко сжимал зубы, пересиливая боль отторжения. Темные угловатые отростки крепли и со временем обретали более похожий на крылья вид. Словно серые спицы, они вытягивались в резкий силуэт, постепенно обретая прожилки, напоминающие рваную вековую паутину.
На кровати, стоявшей подле окна, тихо спал Луитер, а его агонию отражало лишь зеркало, умевшее видеть правду, и испарина, выступившая на напряженном теле. Зеркало видело то, что происходило в действительности, а не то, что может показаться на первый взгляд. Каждый человек что-то скрывает не только от других, но и от себя, а зеркало никогда не делится своими тайнами с другими, потому что в секунду видения забывает об этом.

При тусклом свете за письменным столом сидел мужчина и с явно скучающим видом всматривался в листы бумаги, заполненные словами, набранными на печатной машинке. Его взгляд ровно проходил по каждой строчке, но даже не вчитывался в них, а лишь скользил вдоль, будто желая исправить неточность шрифта.
Он беззвучно выдохнул, когда его плеча коснулась изящная рука, осторожно поглаживая ткань рубашки. Длинные ногти неспешно прослеживали шов, приближаясь к воротнику, обводили его и монотонно отводили белую ткань от кожи. Ладонь уверенно легла на шею, ощутимо сжимая и медленно отпуская, слушая удары сердца в венах, но не чувствуя в нем жизни.
Тонкая линия, оставленная острым ногтем, быстро алела, наполняясь кровью. Медленные робкие капли скатывались по коже, нерешительно пачкая ткань.
Обернувшись, Эдвард увидел темноволосую девушку, чья изящная фигура, казалось, таяла в дрожащем свете свечей. Длинные вьющиеся локоны огибали ее плечи, а тонкая сорочка открывала меж своих расстегнутых пуговиц роскошную грудь, так искусно скрытую верхом корсета.
- Опять безлунная ночь? - без особой заинтересованности произнес он, больше даже не спрашивая, а констатируя.   
- Да. Нет даже звезд. Ни одной. Сегодня они позволяют всем грехам, живущим лишь во тьме, предстать во всей красе, - перекидывая одну ногу через Эдварда, сидящего на стуле, девушка медленно села ему на колени.
- Не все грехи прекрасны, - кладя руки ей на плечи и снимая с них сорочку, он заглянул в глаза ночной гостьи. Все видят в них похоть, страсть и желание, которые одной лишь искрой могут сжечь дотла, а он видел тлен безжизненных тел и смрад безысходности.
- Все… все, что прекраснее дозволенного - грех. А сам грех - не больше, чем порыв души. Тебе ли не знать, насколько различно бывает прекрасное? - облизывая кончиком языка свои губы, девушка вожделенно смотрела на тонкие кровавые линии, желающие скрыться за тканью, которая их предавала и показывала лишь ярче.
- Знаю… как и то, что ты пришла сюда явно не об этом рассказывать, - отведя от лица седую прядь, смешав ее с черными, Эдвард провел пальцами по шее и, взяв рубашку за ворот, открыл плечо. Кровавое пятно с ткани отпечаталось на коже, словно клеймя ее.
- Да, верно… я испытываю желание, но даже сотни моих любовников не могут удовлетворить его. Они полны корысти и разврата, их кровь пуста. В ней нет ничего, даже соли слез, ведь они проливают их перед палачами судьбы, прося о помиловании, - томно вздохнув, девушка теснее прижалась к Эдварду, обвивая руками его шею. - Я помню твои слезы, безупречные, словно капли дождя в ясное утро. Ты пролил их лишь однажды, отчаявшись… и с тех пор они исчезли. По твоим венам течет кровь, наполненная твоими мыслями и… мечтами. Но умеешь ли ты мечтать? Едва ли…
- Возможно…- прикоснувшись к шнуровке тугого корсета, Эдвард медленно оттягивал шелковые ленты.
Отстранившись, девушка посмотрела на порез на его шее и, приоткрыв губы, приникла к нему, жадно гладя языком рану, смакуя терпкий привкус. Острые зубы разрывали кожу, жаждая больше крови, а мягкие губы обводили рану, не желая упустить ни одной капли. Эдвард чуть наклонил голову, позволяя терзать свою шею. Закрыв глаза, он неспешно развязывал ленты корсета, кончиками пальцев касаясь теплой кожи, и она отчего-то напоминала ему фарфоровую вазу, стоявшую на вечернем солнце.
Отпрянув, девушка провела тыльной стороной ладони по шее, на которой не осталось и следа от ее терзаний. Светлая тонкая кожа и едва выступающие вены вновь наполнялись кровью. Протянув руку, она взяла со стола перьевую ручку и, выпустив из нее чернила на пол, обтерла перо о полы своей сорочки, спавшей к локтям.
Острие тонко разрезало кожу на груди Эдварда, выводя известные лишь девушке символы. Они медленно покрывались кровью, капли которой, едва выступая, слизывались горячим языком. Девушка повторяла им контур символов, и они тут же исчезали, словно она слизывала не только кровь, но и раны.
Когда она выгнулась, облизывая губы, Эдвард потянул за один конец шнура, и корсет, послушно ослабнув, опал на пол, обнажая и без того узкую талию и пышную грудь. Однако вся полость ниже груди была пуста, а за темными ребрами виднелось разложившееся нутро.
- Твое сердце опять сгнило? - проводя кончиками пальцев посередине ее груди, Эдвард слегка улыбнулся.
- Да, во всех телах, в которых мне приходилось существовать, оно сгнивало первым. Кажется, и это тело вскоре придется заменить, - прижимая ладонями грудь и чуть сгибаясь, чтобы заглянуть в нутро, девушка недовольно прищурилась и, вновь распрямившись, подняла руки, запуская их в волосы. Приподняв их, она взглянула на Эдварда. - Но… разве это не прекрасно?
- Более чем.
- Жаль будет его выбрасывать… и, кстати, может быть, ты отдашь мне тело юнца, что сейчас терзается в агонии в комнате наверху? - опуская руки и упираясь ими позади себя в колени Эдварда, девушка выразительно посмотрела вверх.
- Нет. Для него уготована другая роль. Его тело, несмотря на безгрешность, пахнет грехом. Каждый миллиметр его кожи источает этот терпкий запах…
- Понятно… а мне бы хотелось в новом теле побыть юношей. Женские тела уже поднадоели, - зевнув, девушка вернула взгляд на Эдварда и, устроившись поудобнее, прикоснулась ладонями к его лицу, оглаживая, скользя пальцами от висков к затылку, пропуская сквозь них волосы. - У тебя появилось много новых седых прядей… ты опять чем-то увлекся?
- Я дал тому юнцу крылья… свои.
- Что?! Зачем ты это сделал? - резко переменившись в лице, девушка схватила Эдварда за воротник рубашки.
- У него не было крыльев… никогда. В отличие от тех, кто сам себя их лишил. Он не умеет мечтать, но я научу, осквернив его тело своими крыльями, - убирая от себя ее руки, он усмехнулся. - Мне не суждено было ими воспользоваться, ведь я отказался от небес.
- Ха-ха-ха! Неужели ты думаешь, что ангел протянет руку грешнику и покажет ему мечту? Тот, у кого есть крылья, никогда не обернется и не позовет за собой того, кто осквернил его, - зло рассмеявшись, девушка сложила руки перед собой, прикрывая грудь.
- Мне не нужно того, чего не может быть… я получу лишь то, что хочу.
- Кажется, я начинаю понимать тебя… твое извращенное представление о прекрасном говорит за тебя.
- Я утоплю его в грязи греха и протяну руку, когда он взмолится о спасении.

Свет из единственного в комнате окна заливал пол алыми и рыжими красками заката. Откуда-то издали доносился звон колокола, но тут же исчезал в первых каплях дождя, падающих на сухую землю. Умирающая в осени природа больше не вздыхала от него с облегчением, а продолжала увядать и вязнуть в грязи.
Забившись в угол кровати и крепко сжимая подушку, Луитер боязливо оглядывал пустую комнату. Каждый раз, когда угасало солнце, из темных углов появлялись жуткие твари со скользкими руками и длинными языками, которые холодными и влажными касаниями обвивали стан. Они раздвигали его ноги и с омерзительными влажными звуками проникали в тело, подавляя крики, заполняя собой и рот. Все сопротивления были напрасны, и чем больше Луитер отталкивал их, тем больше их становилось. Во рту стоял несмываемый вкус горечи, а тело покрывалось царапинами и слизью, но она, высыхая, не оставляла под собой ни одной раны.
И сейчас, наблюдая, как последние лучи солнца теряются в тучах, Луитер дрожал, ощущая кожей чье-то присутствие.
- Они больше не придут, они насытились тобой и умерли, впитав твои крики. Но из их тел родятся новые, готовые пожирать каждый твой вздох и стон, - из дальнего угла медленным шагом приближался Эдвард, держа в руках перед собой небольшой поднос, накрытый белой салфеткой.
Луитер лишь еще больше напрягся, помня, что Эдвард не открывал двери и не заходил сюда.
- Я всегда был здесь, все эти ночи. Ты был прекрасен… каждая твоя судорога была идеальна, каждое движение красиво, каждый вздох невесом, - ощущая на запах его мысли, ответил Эдвард, остановившись в шаге от кровати. Что бы ни делали обитатели теней, Луитер не утратил своего изначального запаха. Другой бы уже смердел тленом и гнилью разложившейся души, а он все так же источал притягательный аромат. - Ты напряжен, но не боишься… ни меня, ни ночных гостей. Ты чувствуешь, как внутри твое сердце бьется иначе? Оно свободно от чужой воли и привязанностей, страхов и боли.
Луитер встряхнул головой, прогоняя наваждение. Каждое слово, произнесенное Эдвардом, рассыпалось разными тонами и голосами и вновь сплеталось, отдаваясь эхом истинного голоса.
- У тебя теперь есть крылья… но ты не сможешь больше мирно спать. Каждый твой сон будет воплощением той или иной мечты, и каждый раз она будет рушиться, разбиваться на сотни частей. Не жалей о них, они не настоящие. Реально лишь то, от чего ты можешь отречься, не задумываясь и не сожалея, - сняв с подноса салфетку, Эдвард открыл взгляду лежавшие на нем медицинские инструменты и плитку шоколада.
Луитер шумно сглотнул, глядя на поднос, на металлические предметы, в которых переливались последние упоминания света среди туч за окном. Он не чувствовал страха, но испытывал трепет перед неизвестностью намерений Эдварда. Луитеру казалось, что за неподдающееся исчислению время, проведенное в этом помещении, он забыл большую часть своей жизни. Точнее, не мог вспомнить, было ли что-нибудь вообще. Он помнил только цветные витражные окна церкви, голоса хора и звон колокола; яркий свет и вспышки боли, чьи-то слова и прикосновения, но и это казалось лишь сном. Он помнил Эдварда, его образ был самым ярким из всех; помнил, как видел его, смотрящего на разрушенную часовню. Было еще несколько нечетких образов, но эти люди казались совершенно незнакомыми. В голове возникали картины жестокого суда и окровавленные тела, которые, падая, подбирали с пола маски и, надев их, вновь вставали.
Луитер вздрогнул, словно его что-то укололо и, вспомнив о недавней боли, прикоснулся к спине. На ней не было тех горячих отростков, что он так силился вырвать. По-крайней мере, он не чувствовал под пальцами ничего, кроме озноба на коже и проступающих позвонков. Но слова Эдварда мешали мыслям о том, что это был лишь сон.
Поставив поднос на край кровати, Эдвард достал из-под нее несколько свечей и расставил их по полу.
- В грозу не стоит использовать электричество, - плавно зажигая свечи, произнес он за момент до того, как за окном сверкнула молния.
Закончив, он остановился возле кровати, всматриваясь в бледное лицо Луитера, которое приобретало мягкий оттенок от свечей.
Синяки под глазами подчеркивали его неимоверно усталый взгляд; длинные волосы спутанными локонами огибали узкие покатые плечи; несвойственные мужчине тонкие руки крепко держали подушку; стройные худые ноги были поджаты, а бледная кожа с проступающими венами дополняла вид. Можно было бы вполне подумать, что этот юноша провел не один год тяжкой работы где-то в подземельях, лишенный света и хорошей еды.
Тяжелый взгляд Луитера заметил среди острых медицинских приборов небольшую плитку шоколада. Он смотрел на нее не столько голодно, сколько заинтересованно. Он был чертовски голоден и даже не помнил, когда последний раз что-то ел и что именно это было, но не решался протянуть руку и взять ее.
- Хочешь кусочек? - подойдя ближе и присев одним коленом на кровать, Эдвард тоже взглянул на шоколад и медленно перевел взгляд на Луитера, огибая взглядом изящную шею и то, как приподнялся и вновь опустился кадык, когда юноша, чуть облизав губы, проглотил невидимый ком.
- Хочу… - повернув голову и посмотрев на него, Луитер кивнул. Его взгляд стал более четким и словно просящим разрешения.
- Можешь взять, - ровно ответил Эдвард, указывая рукой в сторону подноса и присаживаясь удобнее.
Проследив плавное указание руки, Луитер отложил в сторону подушку и, наклонившись вперед, осторожно приблизился к подносу. Немного помедлив, он все же приподнял плитку шоколада и отломил от нее одно звено. Кусочек, как и оговаривалось. Луитер замер, опираясь перед собой одной рукой и коленями в матрац, поднося кусочек шоколада в другой руке к губам. Он сделал глубокий вдох, вдыхая сладко-горький запах, от которого по телу прошлось приятное тепло, и положил ароматный кусочек в рот. Шоколад медленно таял на языке, расплываясь невероятно приятным сочетанием сладости, горечи и пряностей. Как бы сильно ни был голоден Луитер, он не спешил тут же проглотить вожделенную еду и взять еще, словно вспоминая, каково это вообще - чувствовать сытость и вкус.
Эдвард наблюдал за каждым его движением, восхищенно глядя на то, как человек, будучи невыносимо голодным, может так себя ограничивать и так спокойно смаковать горечь шоколада до тех пор, пока не останется лишь его привкус.
Когда Луитер немного подался назад, садясь на колени, тонкое покрывало, до этого скрывавшее его по пояс, спало, открывая взгляду узкие бедра. Он, казалось, не обращал на это внимания, пока не почувствовал прикосновение к своей ноге, которое, оглаживая, поднималось к пояснице. Подсев ближе, положив вторую руку ему на бедро, Эдвард прошелся взглядом по выступающим позвонкам на спине и чистой коже. Крылья, нарисованные им, полностью исчезли, впитавшись гораздо глубже, чем в плоть. Он знал, что Луитер будет подчиняться ему, но не предполагал, что настолько. Либо это не подчинение, а именно то, почему Эдвард заинтересовался им, его плавными движениями и ровными шагами.
- Любой бы на твоем месте без особого разбора съел это, даже не пытаясь испытать вкус, - он проследил пальцами несколько позвонков и, отступив от них, тыльной стороной ладони провел по боку Луитера, от ребер и до бедер.
- Ощущение отвращения во мне сильнее, чем чувство голода… от тех тварей во рту горечь, меня тошнит… а этот шоколад приглушает ее, - Луитер лег на бок, стирая с губ остатки шоколада, проглотив который, он ощутил еще больший голод. Тошнота и горечь отступили, оставив после себя невыносимое ощущение.
- Они первые, но не последние, кто будет осквернять тебя… но ни один из обитателей тени и греха не способен осквернить человека так, как человек, - упершись рукой в плечо Луитера, Эдвард развернул его и заставил лечь на спину. Склонившись ближе, он вдохнул запах его путающихся мыслей, но среди них не было и помысла о сопротивлении.
- Это сделаешь ты? - нервно вздохнув, Луитер посмотрел на легкую ухмылку на тонких губах, а по коже проходила дрожь от тех мест, к которым прикасались руки Эдварда.
- Нет, я предпочитаю наблюдать, - гладя прохладной ладонью плоский живот, Эдвард обводил взглядом каждую черту тела, распростертого перед ним. - Ты бы хотел, чтобы это был я?
На секунду задумавшись, Луитер отрицательно помотал головой, широко раскрыв глаза, видя, как Эдвард протянул руку и взял с подноса скальпель.
- Кому бы из людей ты позволил сделать это? - проводя ладонью по груди Луитера, он словно смерил ее взглядом и поднес скальпель к впадине между ключиц.
- Никому… но… если нет больше выбора, то пусть это будет тот, кого я никогда не видел и не знал, - закрывая глаза от холодного прикосновения рукоятки скальпеля к своей коже, Луитер опасливо вздрогнул. Он знал, что выбора не представится, так же как и то, что именно подразумевалось под осквернением. Поэтому он предпочел не знать этого человека, чтобы испытывать меньшее отвращение. Он не знал, для чего все это нужно, но просто не находил в себе сил противиться, равно как и смысла. Рядом с этим человеком он ощущал себя марионеткой, но не видел ни одной нити.
- Почему? Разве тот, кого ты будешь знать и доверять ему, не будет приятнее? Но… добровольное согласие и чувство к мужчине, которому отдаешь себя, гораздо более грязно и порочно, чем насилие незнакомца, - оставив небольшой порез на груди, Эдвард отложил скальпель в сторону и, наклонившись, прошептал это на ухо Луитеру. Каждое слово, произнесенное ровным тоном, отвлекало от боли раны.
- Значит… я буду непорочен… - запрокидывая руки за голову, соприкасаясь локтями над лицом и прикусывая губу, когда Эдвард коснулся пореза языком, выдохнул Луитер, ощущая жжение, словно его касалась не плоть, а раскаленное железо.
- Вероятно. А до тех пор… ты будешь воплощать мои желания, - стирая с губ кровь, Эдвард прикрыл глаза. Проводя тыльной стороной лезвия по ране, он наблюдал за каждым изменением на бледном лице: сведенные в напряжении, иногда подрагивающие брови; крепко закрытые глаза, закушенная губа и отчетливая истома… или же… усталость? Тяжелая и неподъемная, от нее кружится голова и нет сил даже для того, чтобы открыть глаза, но и уснуть невозможно.
Отстранившись, Эдвард заинтересовано посмотрел на скальпель, на небольшие капли крови на идеальном лезвии, и медленно перевел взгляд на Луитера, который лежал на спине, обхватив руками голову, и чуть поджал ноги, сгибая их в коленях. Пальцы медленно отпустили пряди волос, и руки расслабленно легли на матрац, полураскрытыми ладонями вверх на уровне плеч.
Еще один взгляд… и Луитер поднял расслабленную руку. Эдвард плавно взял ее и провел скальпелем по тыльной стороне ладони, оставляя неглубокий порез. И как только он проследил тонкий след пальцем - рука резко опустилась.
Наклонившись, он рассек вторую ладонь, оставляя такой же порез на ее внутренней стороне. Скользя кончиками пальцев по телу, он спустился к ногам и осторожно провел скальпелем по щиколоткам. Тонкие разрезы быстро заполнялись кровью, по которой скользила рукоятка скальпеля.
Как только Эдвард отвел руки, Луитер сильнее поджал ноги, поворачиваясь на бок, неуверенно сжимаясь и обхватывая колени руками.
- Ты заслужил свободу действий… я не буду заставлять тебя. Ты не труп, ты - живой человек, - кладя скальпель на поднос и закрывая его салфеткой, Эдвард едва заметно улыбнулся. В этой улыбке смешались неосуществленный вздох и увлеченность. Он обрезал все нити, благодаря которым чужое тело подчинялось его немым приказам. Пусть повиновение и не было полным, Эдвард посчитал это куда более занимательным. В конце концов, он желал подчинения, а не управления.

Резкий вдох. Луитер открыл глаза, часто и тяжело дыша, глядя в потолок. Казалось, еще секунду назад он видел и чувствовал, как Эдвард проводит по его коже скальпелем, оставляя болезненные порезы, от которых по жилам тут же разливалась тяжесть.
Привстав, он видел все ту же комнату. За окном сквозь тучи светило тусклое солнце, а в стекло порывами бился ветер. Сев, спустив ноги на пол, Луитер закрыл лицо ладонями, ощущая головокружение, граничащее с болью. Сделав пару глубоких вдохов и медленно выдыхая, он отвел руки от лица и увидел порезы с едва высохшей на них кровью. Рана на груди саднила больше других, и, прижимая к ней ладонь, он заметил, что одет в свободную рубаху и брюки, штанины которых были слишком длинными для него и поэтому он наступал на них. Встав, Луитер неуверенным шагом подошел к двери и прислонился к ней плечом, крепко зажмурив глаза. Постепенно кружащая тяжесть в голове угомонилась, давая возможность стоять более уверенно. Он испытывал желание покинуть это место, нутром ощущая нечто давящее и необъяснимо душное в прохладном воздухе.
Пару раз дернув дверь за ручку, Луитер разочарованно развернулся и прижался к ней спиной. Она была закрыта настолько плотно, что даже не дрогнула, когда он ударил в нее ногой; лишь босая стопа горела от удара. Несмотря на абсолютную пустоту в мыслях, Луитер отчетливо помнил каждое прикосновение скользких тварей и слова Эдварда, от чего просто передергивало. Дернув плечом, он подумал, что из него пытаются сделать марионетку, если уже не сделали. Ранее он ощущал, что до этого даже двигался по чужой воле.
Порыв ветра ударил в окно, и стекло глухо звякнуло, отражая удар. Подойдя к нему, Луитер увидел длинный темный переулок, заканчивающийся неизвестностью и мраком. Он протянул руки, чтобы открыть окно, но за спиной послышался звук открывавшейся двери и размеренные шаги. Эдвард беспристрастно наблюдал за тем, как Луитер осторожно обернулся и боязливо взглянул на него, но так и не опустил рук от задвижки окна.
- Хочешь сбежать? - спокойным тоном поинтересовался он, оставаясь стоять на месте, слыша, как за спиной тихо закрывается дверь.
Луитер кивнул, не до конца открыв окно и, повернувшись к Эдварду, крепко сжал рубашку на груди, скрывая под ней порез, который начинал болеть под его взглядом.
- Ты можешь выйти отсюда, но не сбежать, - ловя одной рукой дверь позади себя и подступая к ней на шаг, Эдвард открыл ее, взмахнув другой рукой, словно предлагая выйти через нее. Склонив голову, повторяя немое приглашение, он усмехнулся. - Я всегда и везде найду тебя.
По спине Луитера прошли мурашки от холодного потока воздуха, исходящего из приоткрытого окна. Он прекрасно понимал, что его сопротивление ничего не даст, но терзался вопросами о том, для чего его действительно здесь держат, и чем чаще он вспоминал о том, что его ожидает, тем омерзительнее себя ощущал. Единственное, чего хотелось в этот момент - почувствовать несуществующую свободу.
- Нет… - быстро обернувшись и распахнув окно, произнес Луитер, взбираясь на подоконник, и, на мгновение обернувшись, спрыгнул на улицу. Он сделал несколько шагов в темный переулок, но вновь обернулся. Эдвард по-прежнему стоял, безмолвно глядя вслед, словно и не думал следовать за ним.
- Прогуляйся, если так хочешь… позже ты сам пожелаешь, чтобы я пришел за тобой, - подойдя к окну, Эдвард закрыл его, взглянув на небо, туго затянутое тучами.
Луитер бежал по холодной дороге переулка, вдохновленный светом где-то в его конце, но от чего-то даже не чувствовал радости свободы и побега. Остановившись, он осмотрелся: светом оказался маяк вдалеке. Дома позади смешивались с тенью, а в окнах отражалось хмурое небо. Из-за большого дома вышли несколько человек, они о чем-то тихо говорили и брезгливо фыркнули, увидев юношу, стоявшего посреди дороги. Луитер подошел к ним, но натолкнулся на презрительный взгляд.
- Пожалуйста, помогите мне… - он протянул руку, но в ответ получил лишь удар в плечо от резко приблизившегося и толкнувшего его мужчины.
- Пошел вон, грязное отродье! - крикнул мужчина и плюнул в его сторону, когда Луитер упал, не устояв на ногах. - Чертов оборванец… - пнув ногой по пыльной дороге, посылая ее грязь в сторону юноши, он ушел вслед за другими людьми, не обратившими на это никакого внимания.
Тяжесть и слабость в теле не позволяли сразу встать, а в голове вновь отдалось болью. С трудом поднимаясь, Луитер почувствовал первые капли дождя, холодно касающиеся плеча, видневшегося из-под широкого ворота.
Все-таки встав и поправив рубашку, он подошел к дому и оперся о стену спиной, сдерживая жалобный всхлип. Кажется, польстившись на свободу, он забыл, что люди никогда не помогут тому, у кого нечего взять взамен. Они ходят в церковь замаливать грехи и каяться в них, но за ее пределами никогда не вспоминают, что обещали стать лучше.
Поежившись, Луитер отвернулся от сильного порыва ветра, холодно ударившего по коже. Мимо прошли еще несколько человек, но и они предпочли не обращать на него внимания, даже когда он просил о помощи. Луитер закрыл глаза от отчаяния, как вдруг кто-то схватил его за предплечье и потащил за угол здания, в узкий темный переулок.
- Давай, быстро доставай все, что у тебя есть, и останешься невредим, - грубый мужской голос прозвучал резко и властно, а шершавая ладонь сдавила горло.
- У меня… ничего нет… - прошептал Луитер, стараясь разжать руку, сжимающую шею.
- Ты что, попрошайка, шутить вздумал? - приложив его спиной о стену, мужчина приблизился к лицу, обдавая резким запахом перегара. - Украл новое тряпье?
- Н-нет… я не…
- Хватить притворяться, я вас, уличную шваль, всех знаю! И если хочешь тут продержаться, то должен платить! Хотя… тебя я раньше не видел, иначе запомнил бы, - схватив за подбородок, он внимательно осмотрел юношеское лицо, задержав взгляд на бледных дрожащих губах. Второй рукой он грубо прошелся по телу, по-хозяйски осматривая пояс брюк и карманы, оказавшиеся абсолютно пустыми. - Деньги клянчишь? Или воруешь? Что-то для уличного попрошайки у тебя слишком чистая кожа, а для проститутки тем более.
- Нет, отпусти!
Звук рвущейся ткани преградила довольная усмешка. Мужчина с силой дернул Луитера на себя, когда тот почти вырвался и попытался убежать.
- Похоже, сегодня мне повезло. Пошли, щенок, я найду тебе применение, - схватив его за волосы, он выволок его за собой из переулка.
Луитер силился вырваться, когда мужчина отпустил его волосы и взял за руку, но мог лишь безрезультатно просить о милости. Когда дома сменились полуразвалившимися и прогнившими бараками, мужчина уже нес его, закинув себе на плечо.
Зайдя в один из покосившихся сараев, незнакомец бросил юношу на низкий стол. Из дальней темной комнаты к ним подошла женщина, услышав мольбы Луитера о помощи.
- Смотри, что я нашел, - рукавом утирая со лба пот, обратился к ней мужчина.
- И зачем он нам? Разве что волосы можно остричь и продать… - женщина оценивающе осмотрела Луитера, запуская руку в его волосы.
- Не только. Его можно продать тому человеку, который каждую ночь стоит в порту.
- Да ну, тщедушный он слишком, такого не купят… хм… у него такое знакомое лицо, кажется, я его где-то раньше видела… - задумчиво протянула женщина, похлопав почти бессознательного Луитера по щеке, который шепотом не переставал просить пощады.
- Не мудри, ты вечно тут сидишь, а я каждый день хожу по улицам и то ни разу не видел его.
- Нет, я точно видела его… И я выхожу отсюда! В церковь… Ох! Точно! Там-то я его и видела! Он там служит! - воскликнула она, поворачиваясь к мужчине. - Церковная мышка, ха-ха… Поднимай его, навестим одно место, там за его невинное тело немало выложат.
- С чего ты взяла?
- Он же патер! Понимаешь?
- Ну… да…
- Вот! Там это точно оценят! Сейчас, говорят, в высшем свете любят, когда вместо девушки ублажает юноша, - довольно улыбаясь, женщина в предвкушении потерла руки.
Луитер лежал, краем возвращающегося сознания слыша незнакомые голоса и разговор, пытаясь собраться с последними силами. Но единственное, что он смог сделать, так это схватиться за выступавшую в столе доску, перед тем как мужчина вновь поднял его. И когда незнакомец дернул его на себя, заставляя отпустить доску, она вырвалась. Бездумно замахнувшись, Луитер ударил ей мужчину. Длинный гвоздь, торчавший из доски, удачно прошел между ребер и вонзился в сердце. Глухо вскрикнув, мужчина бросил Луитера на пол, судорожно хватаясь за край стола и оседая на пол. Он глотал воздух, стараясь что-то сказать подбежавшей к нему женщине.
Луитер привстал, опираясь перед собой руками. Увидев на полу тень, которая приближалась к нему, он неуклюже встал, а женщина ударила топором по полу, всего в паре дюймов от него.
- Ах ты! Я убью тебя… убью! - надрывно кричала она, стараясь вырвать из пола глубоко засевший топор.
Луитер не верил, что смог встать, и, увидев дверь, бросился к ней. Он бежал, умоляя себя продержаться еще чуть-чуть и не падать замертво от нехватки сил, но остановился, услышав позади себя истошный вопль. Женщина, побежавшая за ним, споткнулась и упала на спину, а выпавший из руки топор, взмывший вверх, упал ей на грудь, ломая ребра. Луитер тяжело дышал, но, так и не обернувшись, побежал дальше. Его передвижение замедлилось, когда под ногами оказалась холодная и мокрая трава. Не чувствуя себя, он медленно осел на колени, глядя перед собой пустым взглядом.
Утес. Темное небо у самого края неспокойного моря не пропускало ни одного луча уже почти севшего солнца, а высокие волны словно пытались взобраться по резкому обрыву. На противоположной стороне, среди скал, стоял маяк, разрезая своим светом мглу.
Обессиленно подавшись назад, Луитер ощутил чье-то присутствие за своей спиной. Холодные ладони легли на плечи, успокаивающе поглаживая.
- Твои мысли сейчас пахнут так неистово прекрасно. Ты измотан, слаб, разочарован и… зол? - одна рука поднялась по шее, отводя волосы и заправляя их за ухо. - Ты злишься на себя, на людей, на все… и сожалеешь. Ты убил человека…но  они хотели убить тебя. Ничто не совершенно… за исключением грехов.
Эдвард, стоявший позади, склонился к Луитеру, шепча его же мысли ему на ухо, глубоко вдыхая запах души, познавшей убийство. Неимоверно тонкий аромат ласкал умение ощущать фибры чужой души.
- Это ты… это все ты… зачем я тебе? - опуская голову, прошептал Луитер, чувствуя, как раны на руках начали вновь кровоточить.
- Ты - источник прекрасного, - помедлив и убрав от него руки, Эдвард очертил взглядом изящную шею, по которой скатывались редкие капли дождя.
- Ложь… все ложь… все гниль… надоело! - резко привстав, упираясь одним коленом в землю, выкрикнул Луитер. Он не знал и не понимал, для чего все это. Для чего непонятные слова и жизнь, похожая на спектакль? Зачем все?..
Встав, пошатываясь даже от несильного ветра, он сделал пару шагов к краю обрыва.
- Я для чего-то нужен тебе?.. - не оборачиваясь, спросил он, глядя на темные волны.
- Да, - кивнул Эдвард.
- Для чего?
- Разве это важно? Важно то, что нужен… а кому и для чего - нет. Как вещь. Они не задаются этим вопросом, они просто ждут, когда ими воспользуются, и ради этого существуют.
- Я не вещь…
- Я знаю. Людей в этом понятии отличает лишь то, что они хотят быть нужными кому-то, а не для чего-то. Это менее практично, потому что этот кто-то может перестать нуждаться.
- Я нужен тебе? - глубоко вздохнув, Луитер обернулся.
- Да, - прикрывая глаза и улыбаясь краем губ, повторил Эдвард.
- Тогда... если я нужен тебе… спаси меня… - делая неуверенный шаг вперед, Луитер закрыл глаза. И, не медля и мгновения, не желая спасения, спрыгнул вниз.
Упав в холодную воду, он тут же ощутил, как его тело сдавило словно тугими тисками, заставляя дыхание вырваться. Один резкий и болезненный выдох… и невыносимое удушье. Так хочется вздохнуть, но кругом лишь вода.
- Нет ни дня, ни ночи… пустые слова и знакомые голоса… - отходя от обрыва, тихо напевал Эдвард. Его голос постепенно угасал, сливаясь с ветром. - Никто не ждет, но каждый скучает… там, в вышине…
Последний воздух покидал легкие, впитываясь в кровь. Луитер зажимал руками рот, стараясь удержать остатки. Его тело постепенно расслаблялось, но он вновь резко дернулся, когда за ногу его схватило что-то еще более холодное, чем вода. Луитер открыл глаза… и в воде потерялся его крик. Он видел, как его ногу держала почти сгнившая рука. Он пытался оттолкнуть от себя поднимающиеся со дна трупы, протягивающие к нему свои костлявые руки.
Многие любят море, но не все возвращаются из его манящей дали. И даже прибрежные воды никогда не остаются одиноки. Множество утопленников, лежавших на илистом дне и догнивавших свой век, услышали голоса, о которых помнили до последних секунд жизни: они звали и манили, незримо подчиняя себе и заставляя подняться.
Разложившиеся трупы, от коих остались лишь полусгнившие жилы и кости; распухшие тела, недавно притянутые ко дну камнем, все, что когда-то имело душу, поднялось из мути и желало прикоснуться к телу, от которого исходило тепло жизни.
Как только они вытолкнули Луитера на поверхность воды - тот сделал вдох и тут же закашлялся. Холод воды сдавливал тело, мешая вновь дышать, а трупы грубо сжимали, относя к берегу.
Почувствовав под собой дно, по которому уже почти тащили, Луитер пытался оттолкнуть от себя этих жутких утопленников, выползающих за ним на берег, все так же хватающихся за него. Двое из них, обладавших целым телом, встали и, не разгибаясь, подняли Луитера за руки и ноги.
Выйдя из воды на пару шагов, они бросили его к ногам Эдварда.
Упав на бок, Луитер закашлялся. Изо рта вытекала невыносимо горькая вода, позволяя легким вновь наполняться воздухом.
Эдвард щелкнул пальцами, и тела, все еще стремящиеся выползти на берег, остановились. А те двое, что стояли, в это же мгновение упали, разбивая сгнившую плоть о землю.
Луитер тяжело и шумно дышал, чувствуя, как по холодным щекам скатываются горячие слезы.
- Не сдаешься, да? Ты не мой пленник, но и свободным никогда не был. Я отдал тебе свободу, но она связана со мной… Ангел, взмывший в небо, никогда не протянет руку грешнику, смотрящему на него с земли. Можно поймать Ангела, вырвать ему крылья вместе с душой, но нельзя заставить перестать стремиться ввысь. Лишенный крыльев, он будет скучать по небесам, но никогда их не забудет. Воздушные замки мечты никогда не разрушатся, потому что невозможно перестать мечтать о них. Всегда найдется тот, кто будет звать и манить и так же скучать по падшим… - присев, Эдвард стянул с Луитера мокрую одежду и, накинув на него свой пиджак, поднял на руки. Его голос переливался сотней тонов, звуча неповторимо красиво, а печальные оттенки рисовали несуществующие картины.


Глава 4

Что чувствует охотник, видя в прицеле ружья статного оленя? Или садовник, с трепетом выращивающий розовые кусты, а затем срезающий самые красивые цветы? Их ощущения сходятся на мгновение, но остаются различны. Один убивает то, что всегда было вдали от него и он никогда прежде этого не видел, а второй убивает то, за чем наблюдал длительное время и заботился о каждом проявлении. Каждый изощрен в том, что достойно оценивает, и готов придать это минутному триумфу созерцания или же вековому искусству таксидермии. Животное навсегда остановится в грациозном движении и будет наблюдать стеклянными глазами за своим убийцей, а розы быстро умрут, постыдно опустив головы и обронив высохшие лепестки. Об их былой красоте никто не вспомнит, ведь их место займут новые, но и их время недолго.
И охотник, и садовник восхищены тем, что видят, но один восхищается грациозностью и красотой, которой желает украсить интерьер, а другой гордится тем, что вырастил то, что вызывает восхищение. Но каждый из них, обрывая чужую жизнь, не чувствует жалости.

Тонкие пальцы достали иглу из стеклянной посудины, наполненной прозрачной жидкостью. Держа иглу между пальцев, Эдвард вдел в ее ушко шелковую нить, конец которой перекусил зубами. Ему в какой-то степени нравился этот скрип рвущейся нити, и он редко разрезал ее ножницами, лишь тогда, когда она неизбежно заканчивалась, соединяя концы плоти друг с другом. Каждый наложенный им стежок был ровным и аккуратным... и с каждым новым движением превращался в такой же шов.
Зажав иглу в зубах, он взял несколько кусочков белой ткани и небольшую колбу с прозрачной жидкостью.
Эдвард зашел в одну из палат и включил свет, который тут же ярко осветил небольшую комнату с кушеткой у стены и столиком напротив. На кушетке лежал Луитер, стараясь полностью скрыться под пиджаком, который был на него накинут. Он поджал ноги и крепко обхватил себя за плечи, дрожа всем телом. Мокрые волосы рассекали белую простыню черными длинными прядями, а грязная вода с них впитывалась в ткань. Эдвард присел на кушетку - и Луитер сжался еще сильнее, подсознательно желая отстраниться как можно дальше.
- Тебе понравилась твоя прогулка? - откинув пиджак, упавший на пол с тяжелым мокрым звуком, Эдвард провел тыльной стороной ладони по щиколотке Луитера, намеренно задевая глубокий порез на ней. Кожа под его прикосновениями была холодной, ее не согревала даже рана. Этот порез оставили утопленники, которые, подчинившись словам Эдварда, выбросили юношу на берег.
Луитер медленно помотал головой, стирая слезу со щеки об уже мокрую простынь. В горле до сих пор было горько, а тело изнывало от боли, слабости и голода. Ему казалось, что нет ничего более отвратительного и жуткого после лицезрения трупов родителей, но он ошибся. Гниющие и распадающиеся тела утопленников, их руки с торчащими костями, невыносимый запах гнили и ила вызывали еще большее отвращение… и страх. Страх перед Эдвардом. Если раньше его натура была неизвестна, то сейчас к этому прибавилось нечто темное и зловещее.
- Я же говорил, ты не сможешь сбежать… и я спасу тебя, что бы ты ни затеял. Везде есть трупы, а они не могут ослушаться меня… но… я могу опоздать, - обхватив ладонью стопу, Эдвард заставил Луитера выпрямить ногу.
Чуть поворачивая ее, чтобы было удобнее осмотреть рану, он успокаивающе погладил по колену, замечая испуганный взгляд.
- Мне не хочется, чтобы ты терзал себя и искал спасения в смерти. Не бойся меня и просто будь послушным… - спускаясь поглаживаниями от колена к ране на голени, Эдвард улыбнулся краем губ, к которому перекатил иглу.
Он, безусловно, лукавил, поскольку упивался запахом страха, исходящим от Луитера, как только вошел в комнату. Он знал, что испытывает его пленник, но не спешил утешить.
Взяв один из кусочков белой ткани, Эдвард смочил его жидкостью из колбы и, удерживая раненную ногу за стопу, провел им возле раны, стирая остатки крови и грязи. Луитер молча наблюдал за ним, подсознательно готовясь к боли, но все же вскрикнул, когда Эдвард залил порез все той же жидкостью из колбы. Она обжигала, вымывая из него колючие песчинки и возобновляя кровотечение.
- Тише, тише... потерпи… - ровно произнес Эдвард и подул на рану, чуть облегчая жжение, и чуть сильнее удерживая за ногу, пресекая попытки вновь поджать ее.
Кровь быстро наполняла порез и постепенно вытекала из него, пачкая простынь. Эдвард лишь иногда стирал ее, для того чтобы еще сильнее раскрыть рану. Свернув ткань треугольником, он провел краем в глубине раны, вычищая из нее последние песчинки. От этой боли у Луитера кружилась голова и неимоверно хотелось просто заснуть или потерять сознание, но оно отказывалось покидать тело. Он больше не вскрикивал и не всхлипывал, переводя дыхание, а лишь крепко сжимал мокрую от слез и воды простынь.
- Расслабься… осталось потерпеть еще немного, - Эдвард притянул его ближе, стараясь заставить выпрямить и вторую ногу, но Луитер вяло, но все же сопротивлялся, и, когда Эдвард все-таки потянул сильнее, то невольно прикрылся руками, словно только сейчас вспомнив, что абсолютно обнажен. - Хм… не стоит меня стесняться, я же все-таки врач… своеобразный, конечно…
Как только Эдвард отпустил его, Луитер вновь поджал одну ногу, закрываясь, так как подобная раскрытость вызывала еще большую дрожь. Эдвард достал иглу, которую при разговоре перекатывал туда-сюда между губами. Удерживая за конец нити, он опустил ее в колбу. Она тихо звякнула об дно, а тонкая нить легла на прозрачную поверхность постепенно тонущими кругами. Немного подождав, Эдвард достал ее и положил на чистую ткань. Сняв белый медицинский халат, он накинул его на Луитера, который, едва почувствовав прикосновение ткани, все еще теплой от чужого тела, тут же забился под него, будто он мог оградить от чего-то.
Стоя молча и неподвижно, Эдвард выжидал, когда он более или менее расслабится. Спустя пару минут Луитер перестал так отчетливо дрожать, а ноги легли на кушетке не так напряженно. Подойдя и вновь присев, Эдвард осторожно повернул к себе раненную ногу и, избегая лишних прикосновений, вонзил иглу в самый край раны, а затем в противоположный и плавно потянул, соединяя края. Не до конца продев нить сквозь плоть, он оставил небольшой конец, который связал с нитью над кожей. Он медленно зашивал рану, иногда касаясь стежков кончиками пальцев, сглаживая их. Тому, с каким изяществом и легкостью он это делал, позавидовали бы даже швеи, вышивающие тонкие узоры на дорогих тканях.
- Хм, а бинты забыл… - выпуская из ушка иглы остаток нити и связывая его в узел с концом, шедшим из плоти, Эдвард усмехнулся. Собрав все использованные куски ткани, он вышел из комнаты.
Луитер лежал, закрывшись белым халатом с головой, мысленно заставляя себя не думать ни о чем и ничего не чувствовать. И даже что-то получалось, но только до того момента, пока он не откинул халат и не взглянул на свою ногу. Рана была искусно зашита и больше походила не на глубокий порез, а на тонкую царапину, обрамленную стежками. Он осторожно протянул руку и едва не коснулся ее, но в комнату вернулся Эдвард, озвучивая рекомендацию о том, что лучше этого не делать, едва перед ним открылась дверь.
- Когда не обращаешь внимания на раны, то они гораздо быстрее заживают… нежели когда печешься о них и постоянно смотришь, - тоном лектора в медицинской аудитории он произносил каждое слово плавно и вкрадчиво. Со стороны Эдвард казался весьма образованным и привлекательным мужчиной, но стоило подойти лишь на шаг ближе, и можно было узнать наверняка, насколько он пугает и отталкивает.
- Кто… ты? -  тяжело вздохнув, Лиутер заставил себя озвучить вопрос. Подозрения в том, что Эдвард не является человеком, давно закрадывались в мысли.
- Я? - Эдвард в удивлении указал на себя пальцем, - я патологоанатом, некогда бывший хирургом при военном госпитале. Но, как выяснилось, мои знания и умения мертвым пригождаются больше, чем живым, - он подошел ближе и, разворачивая бинт, взглянул в глаза Луитера, которые тот из последних сил держал открытыми. В них можно было увидеть, что его вопрос подразумевал не этот ответ.
Не получив следующего вопроса или недовольства своим ответом, Эдвард прикоснулся шероховатой, но мягкой поверхностью бинта чуть выше раны и начал перевязывать ее. Ему было даже жаль, что Луитер настолько изможден и не может с ним поговорить… хотя тот и ранее не отличался рвением к беседам.
Закончив с перевязкой, он, взяв юношу за запястья, потянул его на себя, заставляя сесть. Луитер едва держал голову, а то, какая боль пронизывала ее, он терпел из последнего остатка сознания. Эдвард взял свой же уже помятый халат и надел его на Луитера, просовывая руки в рукава так, словно они были кукольными. Хотя сейчас все его тело напоминало кукольное… неловкое, но такое же податливое и безвольное. Подняв его на руки, Эдвард четко ощутил, насколько Луитер стал легче.
Он шел медленным и ровными шагами по почти темному коридору, освещенному лишь подрагивающим светом редких ламп. Все работники морга уже ушли, а его обитатели спали на холодном металле медицинских столов, обложенные льдом, и ждали, когда им вернут последнее внимание.
Эдвард остановился у двери, ведущей в подвал, и приоткрыл ее ногой, легко подталкивая носком ботинка. За одной из массивных дверей небольшого коридора скрывалась комната, выполненная в роскошных бордовых тонах, с витым рисунком на стенах и мягким ковром на полу; большой мягкой кроватью, парой кресел в цвет и тусклым светом ламп, стоявших на полу. Она казалась нереальной в этом помещении, после тесных и холодных палат, узких коридоров и комнат с обшарпанными стенами.
Опустив Луитера в одно из кресел, Эдвард огладил ладонью его щеку, убирая прилипшую к ней прядь волос. Чувствуя прикосновение, Луитер приоткрыл глаза, из-под ресниц наблюдая за тем, как второй рукой Эдвард что-то брал с подлокотника второго кресла. Желание оттолкнуть его от себя рассеялось, стоило лишь почувствовать терпкий, но приятный запах, исходивший из небольшой пиалы, которую держал Эдвард. Вдыхая чуть горьковатый запах, Луитер, казалось, уже чувствовал на языке его тепло. Он приоткрыл рот, глубже вдыхая аромат, приятно покалывающий губы.
- Сделай пару глотков, - Эдвард поднес пиалу ближе к его губам, наклоняя ее и позволяя наконец-то попробовать пахучее содержимое. Луитер жадно проглатывал теплую приятную на вкус жидкость, и обхватил руками запястье Эдварда, как только он отстранил ее. - Ты давно ничего не ел и не пил… делай маленькие глотки, иначе сделаешь только хуже, - отнимая пиалу, Эдвард поймал пальцем каплю, скатывающуюся по нижней губе Луитера.
Еще недавно холодные губы становились теплыми и мягкими под прикосновениями кончиков пальцев, размазывающих по ним ароматные капли. Луитер касался их языком, слизывая приятный вкус напитка, который не перебивал даже запах резины на тонких пальцах. От них пахло медицинскими перчатками, а от самого Эдварда - горечью медикаментов, но они были слишком бледны и едва ощутимы рядом со вкусом и запахом настоя из трав и ягод.
Луитер крепко сжал губы, осознавая то, что делал, когда вкус напитка растворился и остался лишь запах медикаментов. Боль, адская усталость, головокружение, невыносимое чувство голода и жажды не могли полностью подчинить себе сознание, привыкшее сторониться таких прикосновений, и особенно прикосновений этого человека.
- Маленькими глотками… - повторил Эдвард, вздыхая и вновь поднося пиалу к его губам. Луитер чуть помедлил, бросая на Эдварда недоверчивый взгляд, но, когда вновь ощутил желаемый запах, закрыл глаза и приник к краю пиалы, делая несколько глотков, стараясь их уменьшить. Горечь в горле прошла, а словно веревки, стягивающие и пережимающие все нутро - расслаблялись.
Сделав еще пару небольших глотков, Луитер отпрянул, глубоко вдыхая, ощущая, как легкие наполняются новым воздухом, оседающим теплом во всем теле. Медленно открыв глаза, он увидел лицо Эдварда слишком близко от своего и резко дернулся, прикрывая рот ладонью, ощущая на губах пристальный взгляд. Эдвард наклонялся все ближе и ближе, заставляя Луитера вжаться в спинку кресла.
- Не бойся, - осторожно прикоснувшись к его руке, Эдвард отвел ее от лица. Удерживая за тонкое запястье, он едва ощутимо коснулся губами тыльной стороны ладони, а после плавно прижался к ней щекой. Луитер не пытался отдернуть руку, потому что просто заснул. Теплый напиток дал свой ожидаемый эффект, и тело с каждой минутой все глубже и глубже погружалось в сон.
Этот сон был слишком красочным и реальным, но настолько же и ужасным. Луитер видел прекрасный город, полный счастливых людей, светлые улицы и пышные клумбы, розовые плети на стенах, играющих и бегающих друг за другом детей… но все медленно менялось: небо затягивалось тучами, а город тонул в огне, смех людей был истерическим и нервным; фонтаны наполнялись кровью детей, убивающих друг друга рядом с ним; цветы истлевали и превращались в зеленоватую субстанцию. Луитер хотел помочь, но не мог даже подойти к ним. Он крепко сжимал в руках прутья высоких кованных ворот, которые отказывались открыться. Оглянувшись, позади себя он увидел церковь и, не раздумывая, побежал туда. Резко распахнув двери, он остановился, видя стоящего на коленях мужчину.
В самой середине пустого зала был человек с выразительной ненавистью во взгляде, устремленном на большую икону на стене.
Подбежав к нему и неловко присев рядом, Луитер потянул его за рукав, желая рассказать о хаосе снаружи и попытаться что-то сделать, но в мгновение замер, узнав в этом человеке Эдварда.
Учащенное дыхание и сердце, замершее в ожидании и готовое вырваться в любую секунду, вышли за грани сна и наполнили собой пробуждение. Луитер резко привстал в постели, застланной белым бельем. В бордовой обстановке комнаты оно смотрелось белоснежной розой среди алых лепестков. Множество складок покрывала и одеяла окружали Луитера, буквально утопающего в мягкости перины и подушек. Его светлая кожа на фоне белых простыней, расшитых шелковыми узорами, казалась не такой бледной, а несколько ссадин и синяков грубо портили ее мягкий матовый оттенок. Темные волосы, собранные в свободную косу, скатились по плечу, приятно гладя кожу, но Луитер опасливо посмотрел на них, помня, какими грязными и мокрыми они были вчера… или когда?
Как только Луитер заснул, Эдвард смыл с его тела остатки морской воды, грязи и прикосновений гнилых рук. Он вымыл его волосы и уложил в постель, раскладывая мокрые пряди по полотенцу, покрывавшему подушку. И, когда они высохли, собрал их в косу, едва ощутимо касаясь, не выдавая своего присутствия ничем, кроме дыхания. Даже не задерживаясь взглядом на так и притягивающей внимание коже, Эдвард лишь поправил одеяло и вышел, оставляя наедине со сном.
Луитер старался выровнять дыхание, пытаясь не думать о реалистичности увиденного. Он оттолкнул от себя несколько подушек и одеяло, садясь. Согнув ногу, он осторожно провел кончиками пальцев по повязке, пытаясь уравновесить сон и реальность. Но, как бы того ни хотелось, они были на своих местах, не желая меняться. Сон казался Луитеру гораздо правдоподобнее того, что ему пришлось пережить. Хотя он ярче всего запомнил взгляд человека в церкви, которым оказался Эдвард… тогда он был полон ненависти и чего-то невыразимо острого и холодного, а сейчас же был абсолютно спокоен и в какой-то степени пуст. Подобным взглядом смотрит кукольник на свою марионетку, когда бросает ее в пламя камина. Но иногда он отражает заинтересованность и задумчивость, что заставляет подсознательно ощущать страх, чувствуя такой взгляд на себе.
В комнате не было ни одного окна, поэтому невозможно было понять, день сейчас или ночь, но Луитеру отчего-то казалось, что где-то за этими стенами - раннее утро. Возможно, он так считал, опираясь на свое ощущение нежелания просыпаться окончательно. Он всегда чувствовал подобное, когда настоятель будил его на самом рассвете, но все это уже начинало казаться никогда не существовавшим прошлым. Он обвел рассеянным взглядом периметр комнаты, притягивая к себе одеяло и закутываясь в него, словно слыша чье-то дыхание совсем близко.
- Кто здесь? - вопрос прозвучал приглушенно и сипло, когда Луитер широко распахнул глаза, глядя на движущуюся по полу тень от кресла. Всем нутром он ощущал дрожь, помня о скользких и холодных тварях, которые являлись к нему ночами и обвивали все тело.
Тень замерла и, едва дрогнув, помутнела, выпуская из своего плена нескольких существ с гибкими телами и длинными руками, опираясь на которые они подползали к кровати и цеплялись за свисающее покрывало черными пальцами. Безликие, лишенные глаз и носов, они лишь широко улыбались большими ртами, открывая почти человеческие зубы и алые языки, облизывающие их в предвкушении. Луитер пятился назад, вжимаясь в спинку кровати, прерывисто дыша. Он хотел вскрикнуть, но из горла вырвался лишь стон отвращения, перемешанный со всхлипом безнадежности, когда одно из существ приблизилось к нему и, удерживая длинными пальцами за подбородок, провело по щеке горячим влажным языком. Отпрянув, существо приоткрыло рот, словно размазывая запах с языка по нёбу, и, утробно рыкнув, вновь приблизилось, облизывая щеку, перемещаясь к шее. Когда двое, находившиеся позади, подошли ближе, желая присоединиться, существо резко повернулось к ним и огрызнулось, громко рыча. Двое поникли, скаля зубы, но не остановились. Луитер закрыл глаза, сдерживая слезы отчаяния, отдаленно представляя, что ждет его на сей раз.
Одно из тех двоих существ коснулось своими липками пальцами ладони Луитера, облизывая руку в сгибе локтя. Горячие прикосновения шероховато-мягкого языка и гладких зубов, казалось, проникали под кожу и впитывались в кровь, заставляя сердце биться быстрее. Луитер дернулся, подаваясь вверх к существу, которое буквально обвивало его шею языком, когда второе обхватило его ноги и, разведя их в стороны, принялось вылизывать их, поднимаясь выше и несильно прикусывая нежную кожу на внутренней стороне бедер. Одно из существ, державшее за руку, быстро воспользовалось моментом и скользнуло за спину, не позволяя вновь прижаться к спинке кровати. Луитер едва не подавился собственным вдохом, когда спиной ощутил не резной узор, а липкое и теплое тело существа, в мгновение обхватившее его длинными руками поперек груди и языком коснувшееся плеча.
Трое, возникших из тени, облизывали все его тело, словно пробуя и смакуя его вкус. Чем настойчивее и быстрее их языки скользили по коже, тем больше их руки становились влажными и липкими. Тягучая прозрачная субстанция стекала по коже, оставляя на ней глянцевые дорожки, в которых дрожал свет угловых ламп. Луитер старался оттолкнуть существ от себя, упираясь в них руками и ногами, но они полностью игнорировали это, лишь ловя их и щекоча языками между пальцев. Омерзительное осознание происходящего не мешало телу привыкать к этому и выгибаться от судорог удовольствия, которые не позволяли сдерживать стонов. Существа одно за другим замирали в паре дюймов от лица Луитера и открывали рты, вдыхая и проглатывая его выдохи. Они будто перетекали по телу друг за другом, ни на секунду не прекращая своих действий. Истома, заполнившая тело, не раз покидала его с хриплыми вскриками оргазма и стонами от горячей дрожи, проходящей по всему нутру. Существа не упускали ни одной капли липкого семени и ловко слизывали их. Луитер не слышал ничего за липкими и хлюпающими звуками, когда пальцы одного из существ проникли в него, находя единственно нужную точку и поглаживали ее, лишь иногда надавливая и заставляя захлебываться в несдерживаемых стонах.
- Пошли вон, твари. Или вы задумали сожрать все, не оставив ничего другим? - дверь резко захлопнулась за спиной вошедшего в комнату мужчины. Услышав его, существа обернулись и замерли, плотно закрывая рты и убирая руки от Луитера. - Вы не расслышали?
Несколькими размашистыми шагами мужчина подошел к постели и, неразличимо произнеся что-то на латыни, схватил одно из существ за хвост и бросил в дальний угол. Ударившись о стену, существо упало в тень и тут же исчезло. Остальные, поклонившись, сползли с кровати и растворились в ее тени.
Луитер, лежа на животе, чуть приподнялся на локте, глядя на столь бесцеремонного человека. Им был мужчина, статный и смуглый, с кожей карамельного оттенка, на которую плавно ложился тусклый свет ламп. Его темные волосы были собраны в тугой хвост на затылке, а глаза напоминали змеиные.
Вытерев руку, которой он откинул существо, о свои брюки, мужчина присел на кровать и, схватив Луитера за волосы, притянул к себе, склоняясь к нему и внимательно всматриваясь в изможденное лицо. Луитер вскрикнул, упираясь одной рукой в матрац, а другой касаясь руки, больно сжимавшей волосы.
- От тебя действительно приятно пахнет, даже после того, что они делали с тобой… этот запах ощущаем далеко за пределами этого помещения, но здесь он особенно ярок и сладок, - проводя кончиком носа по влажному виску, мужчина вдыхал приятный для него запах чужой души. - Прекрасное создание, но слишком покорное… Эдвард успел воспитать тебя и заставить покориться? Или же ты настолько слаб, что сдался без боя?
- Что вы… - Луитер не успел что-либо спросить или возразить. Мужчина разжал руку, державшую за волосы, и резко оттолкнул от себя, позволяя ему почти бесчувственно упасть в ворох покрывала и подушек, лежавших на полу.
- Все прекрасное наделено чем-нибудь сильным или острым, чтобы защитить себя от посягательств ценителей красоты, желающих прикоснуться к ней… Розы, такие нежные и хрупкие на первый взгляд, имеют острые шипы, чтобы ранить любого, кто захочет сорвать их. Статные и величественно прекрасные кони слишком горды и быстры и не позволяют людям поймать себя и пленить. Они отчаянно сопротивляются, даже когда уже веревка затягивается на их шее и тянет в неизбежный плен. Но… люди всегда были изощрены и охвачены желанием подчинить прекрасное себе. Садовники скрещивают и выращивают розы, лишенные шипов, а умелые коневоды научились умерять пыл любого коня розгами и плетьми, постепенно выводя новые породы и лишая их темперамента дикой природы, - низкий грудной голос мужчины, казалось, витал вокруг и удушал собой. - А ты сдался, не пытаясь ранить или сопротивляться.
- Я… пытался… но это… лишь задерживает неизбежное… - Луитер обхватил шею руками, словно пытаясь найти невидимые веревки, сдавливающие ее.
- Твои попытки сопротивления больше похожи на заигрывание жертвы с охотником, которая прекрасно знает, что произойдет, но до самого конца не осознает этого. Как мотылек, летящий на открытый огонь… он боится, но не может сопротивляться своему желанию, - мужчина присел рядом с Луитером и провел ладонью по его спине, до боли надавливая пальцами на лопатках. - Если бы ты взвыл, крича и прося их отпустить тебя, то эти твари так бы и поступили. Это режет их слух и отравляет сущность, питающуюся стонами… но ты слишком послушен. Хотя глупо отрицать, что подобное красит ничуть не меньше остроты шипов или дикого нрава. Ведь покориться не значит сдаться… верно? Роза и без шипов прекрасна... она не только гораздо податливее, но и выносливее. Срезанная в букет, она живет дольше своих сородичей, наделенных шипами, потому что не тратит на них силы, а просто цветет и радует собой взоры.
Луитер прогнулся в пояснице, задыхаясь от каждого слова, царапая свою шею.
- Отпусти его, он и так слишком слаб, - знакомый голос послышался из-за спины мужчины, звуча беспристрастно и бесцветно. Эдвард прошел в комнату свойственным себе беззвучным образом, наблюдая за всем со стороны, и вмешался лишь тогда, когда увидел, что граница дозволенного будет вот-вот нарушена.
Ухмыльнувшись, мужчина встал и повернулся к нему, а Луитер облегченно вздохнул, почувствовав, как нечто перестало сдавливать шею.
- Новое тело? - Эдвард внимательно посмотрел в глаза мужчины, переливающиеся разными оттенками зеленого.
- Да. Я же говорил, что мне надоели женские тела, - разводя руки в стороны, гордо произнес мужчина, улыбаясь собеседнику. - И, похоже, я увидел достаточно для того, чтобы до конца понять, для чего тебе этот юнец.
- Не стоит судить о премьере, лишь начав смотреть ее, - обойдя его, Эдвард подошел к Луитеру.
- Не спорю, - отворачиваясь и удаляясь, мужчина усмехнулся перед тем, как закрыть за собой дверь. - Твое сердце гниет так же, как и мое… но у меня нет настоящего тела, в отличие от тебя.
Эдвард не решил, рассмеяться ему или же вздохнуть, поэтому на мгновение прикрыл глаза и, вновь открыв их, сел на колени рядом с лежавшим на покрывале юношей. Луитер все еще тяжело дышал, касаясь руками шеи.
- Не слушай его, он - существо, созданное рушить чужие души смятением и стыдом, которые прививает с грехом, - взявшись за край покрывала, Эдвард притянул Луитера к себе и убрал его руки от шеи, внимательно глядя на подрагивающие ресницы, предвкушающие слезы.
Луитер всем телом ощущал такую слабость, что не только не мог сопротивляться, но и не хотел. Он практически не слышал слов мужчины с того момента, как он сказал о том, что тех существ можно было остановить. Внутренний голос корил за это, за то, что он так покорно все принимал, хотя правильнее бы было сопротивляться и кричать столько, насколько хватит сил. А эхо этого голоса вторило о том, что, как бы это мерзко и унизительно ни выглядело, ему же было не просто приятно - ему было хорошо. Его тело сгорало и тлело в горячих ощущениях, отголоски которых до сих пор перетекали по венам.
- Ты… такой же? - приоткрыв глаза, блестящие от слез, готовых вот-вот пролиться, Луитер взглянул на руку, поглаживающую его плечо.
- Нет, - ответил Эдвард, вставая и поднимая его за собой. Луитер едва мог стоять на ногах, они казались чужими и подкашивались, как только он пытался сделать шаг. Эдвард ловко подхватил его и, уложив в постель, присел рядом. - Он - существо, а я - человек… по крайне мере, когда-то был именно им, - проведя рукой по теплой щеке, он коснулся блеснувшей на мгновение слезы, не дав ей скатиться.
Эдвард считал себя человеком, предпочитая не думать о том, кем он выглядит в глазах других. За многие годы он не потерял своего человеческого лица и никогда не переходил границ, которые ограждают каждого от образа аморальности и грязи. Когда-то он жалел о том, что родился человеком, предпочитая быть кем угодно, но только не созданием, умеющим мечтать. Наблюдая за благоухающими букетами цветов, которые постепенно увядали, поспешно умирая в вазах; за свободными и сильными волками, которых приносили охотники, демонстрировавшие дыры от своих пуль на серебристых шкурах; за дворовыми псами, никогда не знавшими сытости и ласки, он переставал об этом жалеть.
- Был?.. - отвернувшись, Луитер стер о подушку вторую слезу.
- Не все люди остаются людьми за свою жизнь, кто-то забывает об этом, кто-то делает это осознанно, кто-то - просит прощения за все, но каждый, так или иначе, теряет свое лицо. Стоит забыться лишь на мгновение - и придется годами вспоминать, кем был, чем жил и почему ошибся, - Эдвард приник к его шее, вдыхая каждый удар сердца, ощутимый в чуткой артерии. - Твое сердце все еще так быстро бьется… лишь оно доказательство того, что недавно здесь было, ведь больше не осталось никаких следов. Любой бы на твоем месте уже лишился всей человечности, а ты покоряешься, но не унижаешься.
Луитер лишь шумно выдохнул, когда Эдвард провел рукой по его шее. После липких и горячих пальцев тех существ прикосновение человеческой ладони показалось чем-то сверх приятным.
- Хм? - Эдвард немного отстранился, словно читая в мурашках, пробежавших по телу Луитера, все его ощущения и эмоции. - Тебе нравится?
- Н-не знаю… - Луитер вздрогнул, когда Эдвард придвинулся ближе. Он лежал словно кукла, не пытаясь оттолкнуть или выкрутиться. И действительно не знал, нравится ли ему… или это просто казалось не таким противным, как прикосновения неизвестных существ.
- Не знаешь? - плавным прикосновением Эдвард огладил его ногу немного выше колена, привлекая к себе. - Если бы ты мог выбрать, то что бы предпочел? Жадность и страсть липких пальцев тени, или толерантность и ласку человеческих рук? Существа безмолвны и не могут пролезть в твою душу, а человек разумен и вполне может осквернить ее…
- Ничего… из этого…
Тихий вздох и несильный удар.
Луитер старался оттолкнуть Эдварда от себя, когда тот настойчиво приблизился, но лишь всхлипнул от боли. Рана не помедлила откликнуться, когда он попытался ударить ногой, и боль словно укусила тупыми зубами.
- Осторожнее, шов может разойтись… - Эдвард поймал его ногу. Держа под коленом, он осторожно провел ладонью по ослабшей повязке. - Ты знаешь, где край, и не хочешь его переходить. Мне нравится твое общество… нравится наблюдать за тобой, но ты так молчалив, что слова приходится вымаливать прикосновениями. Поговори со мной… - сняв повязку, он расправил бинт и вновь приложил его к саднящей ране, постепенно скрывая ее под белым переплетением тонких нитей.
- Поговорить?.. - Луитер удивленно посмотрел на Эдварда, чуть вздрогнув, когда тот слишком туго затянул повязку. Будучи патером, он всегда был молчалив, ведь его мнением никто особо не интересовался, да и не о чем было говорить; настоятель даже пару раз ударил его по губам в наказание за лишние вопросы, когда он еще в весьма юном возрасте многого не понимал в жизни и вере церкви. Сейчас же он молчал не из-за того, что ему нечего сказать, а потому что боялся заговорить о чем-либо с этим весьма странным человеком, хотя у него и было достаточно вопросов.
- Да. У тебя приятный голос… - Эдвард вновь наклонился к его лицу. - Расскажи мне, что ты испытывал, согреваемый теплом и ласками тех существ? Твоему телу они были приятны, а было ли приятно тебе?
- Нет…
- Почему?
- Ты же знаешь… - отвернувшись, ответил Луитер. Ощущение чужого тела, практически наваливающегося сверху, явно не располагало к беседе, тем более на такие темы.
- Знаю, но хотел бы услышать ответ от тебя, - Эдвард провел тыльной стороной ладони по его щеке, едва заметно улыбаясь. - Но, если ты хочешь, можешь промолчать …
Луитер кивнул, поджимая губы, решая, задать вопрос или же все-таки промолчать, как того и требует положение.
- Хорошо… тогда скажи мне, что ты видел во сне? - Эдвард спустился по шее кончиками пальцев, замирая и поглаживая ее у основания, продвигаясь дальше по плечу.
- Тебя… - Луитер повел плечом, отворачиваясь. Фрагменты этого сна он помнил гораздо ярче, чем свою прошлую жизнь. И они были слишком неприятны.
- Меня? - резко отстранившись и изменившись в лице, Эдвард подцепил пальцами его подбородок и повернул к себе. - И что я делал?
- Ты сидел в пустой церкви, вокруг которой горел огонь и умирали люди… я проснулся, когда увидел тебя… - пару раз быстро моргнув, Луитер встретился с абсолютно пустым взглядом, хотя в голосе и было удивление. Через пару мгновений это удивление коснулось и его: он вспомнил слова Эдварда о том, что теперь во снах он будет видеть свои мечты и их разрушение.
- Один? - убрав от него руку, Эдвард напряженно свел брови.
- Да…
Луитер вздрогнул от собственных мыслей, вспоминая церковь, увиденную во сне. Ранее он не думал об этом, но сейчас четко осознал, что видел ее раньше. Этой церковью была полуразрушенная часовня на территории новой церкви, в которой он служил. Но если то, что он увидел во сне, было реальным прошлым, то с того момента прошло не меньше века. Настоятель не раз рассказывал об этой часовне… о том, что она сохранилась после ужасного мора и пожара в городе. Ее не стали восстанавливать, считая святым и неприкосновенным местом, и поэтому рядом построили новую церковь.
- Кто ты? - Луитер приподнялся на локтях, глядя на Эдварда изумленным и одновременно опасливым взглядом.
- Хм... почти век прошел с того момента, и я даже иногда забывал об этом, но вспоминал каждый раз, приходя мимо той часовни. Тогда я был еще человеком, а через пару дней, вероятно, перестал им быть… именно в тот день мне казалось, что кто-то стоит за моей спиной, но каждый раз, оборачиваясь, я никого не видел, - Эдвард смотрел на свою раскрытую ладонь, постепенно сжимая ее, вспоминая о тонком лезвии, разрезавшем ее, но не ранившем болью. Он помнил это ощущение... Незримое и необъяснимое чувство, словно кто-то стоит за спиной и вот-вот коснется плеча, чтобы подтолкнуть или остановить. - Странно, что ты увидел это во сне… ты должен был увидеть то, чего больше всего хотел, и лицезреть, как оно рушится на твоих глазах.
- Я ничего не хочу... - ложась на бок, Луитер поджал ноги, ощущая кожей прохладу. Кровь перестала носиться по венам от резкого ритма сердца и уже не так согревала.
- Даже сбежать? - укрывая его одеялом, Эдвард лукаво улыбнулся.
- Даже сбежать… - бесцветно ответил Луитер, напряженно замирая под мягким прикосновением одеяла. Вопрос казался несмешной шуткой, потому что попытка побега стала весьма наглядной демонстрацией собственной беспомощности… и невыносимого холода людского отношения, а от воспоминаний об утопленниках, что поднялись со дна, начинало тошнить.
- Ты не хочешь свободы?
- Я ведь не пленник, ты сам так сказал… - Луитер поднял взгляд на Эдварда, склонившегося над ним.
- Понятие свободы весьма тривиально. Можно быть свободным и живя в клетке, а можно быть пленником среди пустоши. Все зависит не от положения тела, а от состояния души… и от того, что для тебя свобода. Свобода от невидимых оков чужого влияния или же просторы сбывшихся надежд, - ловя его взгляд, Эдвард растянул губы в поистине загадочной улыбке.
- …свобода - это когда живешь так, как хочешь… - Луитер верил в то, что говорит, хотя и сомневался в своей свободе, ибо покорно позволял делать с собой все, что хочет Эдвард.
- Верно, если ты действительно в это веришь.


Глава 5

Взгляд на чужую душу походит на вид из замочной скважины. Так же отрывочно и неясно. Ровно настолько, что мужчина, склонившийся над женщиной, кажется любовником, а женщина - изменщицей, но никак не убийцей и жертвой. Но разве смерть… не измена жизни? Людям свойственно изменять не только привычкам, но и людям, предавать и забывать. Иногда стоит лишь еще один раз заглянуть в замочную скважину, чтобы придумать новый обман или иллюзию. Каждый судит каждого настолько, насколько свободна его фантазия. Фантазии шута делают его королем забав, а иллюзии короля затмевают чужие.
- Ты как-то изменился… о чем скучаешь? - низкий голос словно возникал из темных углов комнаты, материализуясь в высокого смуглого мужчину.
- Тебе показалось, - отстраненно ответив, Эдвард продолжил смывать кровь с медицинских инструментов, осторожно отирая лезвия пальцами.
- Не думаю, ведь последний раз у тебя был такой взгляд, когда мы встретились в часовне… словно ты в чем-то сильно разочаровался, - мужчина подошел к небольшому столику рядом с раковиной и оперся о него руками, испытующе заглядывая в глаза собеседнику.
- Ди… тебе ли не знать, чем я недоволен? - Эдвард прикрыл глаза, наблюдая за тем, как острое лезвие скальпеля оставило порез между его пальцами, а кровь сочной краской кружила у стока и постепенно исчезала в нем.
- Оух, как давно ты так ко мне не обращался… Я знаю, чем ты недоволен, но не знаю, почему, - в зеленых глазах перекатилось несколько искр, переливаясь сотнями оттенков, - точнее, зачем тебе это?
- Просто хочу узнать, каково это… обрести душевный покой, - Эдвард выключил воду и зажал порез полотенцем. - Недавно я вспомнил, что ощутил в тот день, который ты упомянул. Странное чувство, словно кто-то стоит за спиной и вот-вот коснется…
- Возможно, это я наблюдал за тобой, - мужчина, названный Ди, перехватил его руку за запястье и, отведя полотенце, поднес к губам.
- Нет, это был не ты, - чеканя каждое слово, Эдвард развел пальцы, между которыми был порез, позволяя облизывать его и впиваться сильнее, вытягивая кровь.
- Не сомневайся. Я давно наблюдал за тобой, и если бы кто-то еще делал это, то я бы заметил его, - прервавшись, Дэмиен резко потянул Эдварда на себя, а после прижал его спиной к стене. Медленно приближаясь к лицу, он неотрывно смотрел в абсолютно спокойные и беспристрастные глаза, которые с каждым годом становились все тусклее и тусклее. - Или ты думаешь, что это был твой ангел-хранитель?
- Ангел-хранитель? Смешно… - Эдвард усмехнулся и закрыл глаза.
- Почему? Я же наблюдал за тобой… - Дэмиен чуть наклонился и замер, едва не касаясь кончиком носа его шеи, неспешно вдыхая горький запах медикаментов с кожи, смешанный с едким оттенком формалина и тлена. - Такой приятный аромат твоей крови пробивается сквозь эти отвратительные запахи… Купи духи, а то меня скоро начнет тошнить от этого.
- Чем тебе не нравится этот запах? Он натурален… каждый пахнет той жизнью, которой живет, - Эдвард повернул голову, почти касаясь стены щекой, подставляя шею чужому дыханию, губам и зубам, которые медленно вонзались в кожу. Он не чувствовал ничего, кроме мгновенных ощущений неких искр внутри, которые словно помогали продолжать существование. Приоткрыв глаза, делая глубокий вдох, когда чужое тело прижалось ближе, а удлинившиеся клыки проникли в артерию и, казалось, истощали ее, Эдвард остановился взглядом на почти догоревшей свече, оставленной новым патером, приходивший отпеть тело ребенка, лежавшего на кушетке у стены. Пламя плавно изгибалось, почти исчезая в растаявшем воске.
Еще ближе и теснее, с силой вжимая в стену, Дэмиен прокусывал шею, не позволяя ни единой капле сбежать от его языка. Он едва отпрянул, зализывая рану, позволяя ей затягиваться, но вновь резко впился острыми клыками, жадно глотая терпкую кровь.
Эдвард бездумно продолжал смотреть на тускнеющее и постепенно угасающее пламя свечи. По его щеке скатилась прозрачная слеза, в мгновение прочертившая мерцающую линию. В момент, когда клыки вновь пронзили его кожу, он ощутил необъяснимую и невыносимую вспышку грусти и отчаяния внутри. Она впивалась в почти сгнившее сердце, вновь заставляя его жить. Он не знал, по чему грустит или по кому скучает, просто отдаленно и призрачно показалось, что ему больно.
Резкая и горячая боль обожгла шею, заставив вздрогнуть.
- Больно? Ты уже, наверное, и забыл, что это такое… - Дэмиен остановился, когда Эдвард с силой уперся рукой ему в плечо.
- Почти забыл… сделай так еще раз, - Эдвард привлек его обратно, несильно придерживая за волосы, и глубоко вздохнул, когда вновь ощутил вспышку боли. Он действительно начинал забывать это чувство; оно ему не нравилось, но многое кажется слишком пресным без обычных человеческих ощущений.
- Спасибо, было вкусно… - зализав раны и отстранившись, Дэмиен стер пару капель крови со своих губ и довольно улыбнулся.
- Зачем ты это сделал? - проведя ладонью по шее, замечая на ней рану, Эдвард удивленно распахнул глаза, ведь раньше не оставалось и следа от острых зубов.
Рваная рана непривычно саднила, но не кровоточила.
- Решил напомнить тебе, чтобы ты не забывал. Боль пройдет дня через два, когда рана полностью затянется, и все будет так, как и обычно, - Дэмиен на мгновение лукаво улыбнулся и отвернулся, подходя к медицинскому столу, где лежало тело, накрытое белой тканью.
- Понятно… оказывается, боль похожа на хорошее вино, которое от выдержки становится только насыщеннее и глубже, - Эдвард отвел руку, ощущая в ней дрожь. Тело разучилось чувствовать боль и воспринимать ее, поэтому отзывалось мимолетной слабостью.
Боль никогда не покидала его, она была лишь неосязаема и сейчас, когда получила свободу от неизвестных сетей, сдерживающих ее, разливалась по жилам и венам, пропитывая их собой, и, вновь теряя свою насыщенность, растворялась.
Дэмиен резко откинул белую ткань, покрывавшую тело, лежавшее на кушетке, и с животным интересом рассматривал худое тельце ребенка, все еще не потерявшее естественного теплого оттенка. В глазах вновь перелилось несколько бликов, когда взгляд не обнаружил разреза на груди и животе.
- Ты все еще не вскрыл его? - Дэмиен наклонился, всматриваясь в аккуратные черты лица мальчика.
- Нет нужды, - отозвался Эдвард, вернувшись к инструментам в раковине, доставая их и складывая в небольшие посудины.
- Почему? Ты и так знаешь, от чего он умер, или это никому не интересно?
- Нет, отчего же… - стряхнув с рук капли воды, он подошел к телу и осторожно прикоснулся к лицу ребенка, поворачивая голову. - Его нашел местный губернатор в одной из подворотен и, дабы расположить общественность к себе, публично заявил, что вплотную займется вопросом бездомных детей, а этого мальчика отдает в руки церкви, а те - в морг. И поскольку за него никто не заплатит, то за вскрытие взялся я, - Эдвард провел рукой по его волосам, чуть отводя, демонстрируя остатки крови в них. - Более чем очевидно, что он получил сильный удар по затылку… однако он не был смертельным.
- В смысле? - наблюдая за тем, как тонкие пальцы осторожно поглаживают волосы ребенка, Дэмиен перевел взгляд на собеседника.
- Прикоснись к нему, - улыбнувшись, Эдвард на примере прикоснулся ладонью к груди мальчика.
Последовав предложению, Дэмиен прикоснулся к животу ребенка и, замерев на мгновение, провел рукой к груди.
- Он не мертв, просто его сердце бьется настолько редко, что почти незаметно. Хотя и подобное состояние слишком недолговременно... вскоре умрут мозг и все органы от недостатка кислорода, - убирая руку, Эдвард осторожно повернул голову ребенка, возвращая ее в исходное положение. - Именно поэтому я все еще не вскрыл его.
- Странно… что я не почувствовал этого сразу, а только сейчас, когда прикоснулся, - Дэмиен внимательно посмотрел на свою ладонь, которая помнила несколько ударов маленького сердечка.
- Тело живо, но уже лишилось души стараниями патера, поэтому ты и не почувствовал его.
- Хмм… интересно… - протянул он, загадочно прикрывая глаза. В мыслях Дэмиен прикидывал, не обзавестись ли новым телом, живым, но лишенным души. - Все мои оболочки имели душу, и поэтому сердца так быстро изгнивали, поглощаемые собственными грехами, которые приумножались в сотни раз от моего касания…
- Хочешь взять это тело? Но ведь оно сильно повреждено… - Эдвард свел брови, даже не представляя, каким образом Дэмиен перебирался из тела в тело, хотя и предполагал, что все эти люди были живы и здоровы.
- Неважно, я смогу исправить этот недостаток… за мои века это первый раз, когда выпадает такая шикарная возможность, ведь не часто встречаются пустые оболочки, - Дэмиен хищно ухмыльнулся. Он наклонился к телу и, зажимая в пальцах подбородок мальчика, другой рукой приоткрыл его рот.
Замирая в десятке сантиметров от открытого рта ребенка, он нашептывал едва слышные и монотонные слова латыни, которые с каждым мгновением становились неразборчивее и тише до тех пор, пока не сорвались на хрип, вырывающийся из горла вместе с каплями крови, капающими прямо в рот лежащего мальчика. Постепенно они становились крупнее и превратились в поток крови, перетекающий изо рта в рот. Пальцы Дэмиена судорожно дрогнули, разжимаясь и отпуская лицо ребенка… тело чуть пошатнулось, но руки мальчика резко дернулись и заключили в своих ладонях лицо мужчины, не позволяя прекратить поток. Он быстро глотал кровь, переполняющую рот и стекающую по краям губ, по щекам, к шее и плечам. Почти давясь вязкой алой субстанцией, мальчик сомкнул губы, когда в его рот скатилась последняя капля, а тело мужчины с тяжелым ударом упало на пол.
Эдвард наблюдал за этим внимательно и маниакально ловил каждый момент. Отвратительное зрелище не было лишено завораживающей своей яркостью красоты. Что-то было в этом несомненно прекрасное и настолько же ужасное, отталкивающее и притягивающее одновременно. Вязкая кровь заполняла собой маленький рот ребенка, и, когда начинала вытекать из него, тот начал глотать ее, содрогаясь всем телом.
Подойдя к телу мужчины, лежащему на полу, Эдвард склонился, окидывая взглядом лицо, так и не успевшее стать знакомым. Тело буквально на глазах теряло свой карамельный оттенок кожи, бледнея и покрываясь трупной синевой. Эдвард выпрямился, услышав глухой кашель от мальчика, лежавшего на кушетке. Тело билось в судорогах, а окровавленные губы жадно ловили воздух, дрожа и иногда словно растягиваясь в нервной улыбке.
Утробный крик - и мальчик резко привстал, упираясь позади себя руками, тяжело дыша. Еще один крик, более звонкий и громкий; сильный кашель, будто пытающийся вырвать легкие, и сгустки почти черной крови. Он зажал рот рукой, сдерживая их, крепко зажмурив глаза. Еще одна судорога - и мальчик согнулся почти пополам, ложась на бок. Дрожь в его теле постепенно утихала, исчезая вместе с судорогами и кашлем.
Эдвард подошел к небольшому столику и, взяв с него несколько кусков марли, налил в глубокую чашу немного воды. Вернувшись к мальчику, он неуверенно прикоснулся к нему, проводя кончиками пальцев по голове, отводя светлые прядки от лица, ловя себя на мысли, что имеет совершенно разное отношение к Дэмиену, которое напрямую зависит от его тела. Хотя есть одно неизменное в этом отношении - он не верит ему. Не верил никогда, с самой первой встречи с белокурой и милой девочкой, давшей ему то, предназначение чего он и сам не знает… лишь забава, сколько ни думай об этом. Проходя через дни, недели, месяцы, годы или столетия, многое теряется во времени.
А этот ребенок… он бы мог вскрыть его, облегчив участь, ведь смерть неизбежна. Эдвард бы мог пожалеть тело, умирающее в муках, но предпочитал разрезать мертвую плоть, а не живую, а также предпочитал за многим просто наблюдать.
Эдвард даже не вздрогнул, когда узкая ладонь обхватила его запястье, крепко сжимая.
- Никогда не думал, что может быть так больно… все предыдущие тела не имели ран или каких-либо изъянов, - приподнявшись, произнес мальчик хриплым голосом, полным неестественных металлических оттенков.
Дэмиен испытывал все эмоции и ощущения тех тел, что забирал себе. Это было лишь парой мгновений, в которых проносилось все, что когда-то было, от первого вздоха при рождении до последнего крика ужаса; от боли царапины до лучиков счастья. Но все это исчезало и растворялось в его сущности, становясь мельчайшей песчинкой в огромных песочных часах.
- Изъянов? - Эдвард помог ему сесть, придерживая за плечи.
- Да, мальчик был нем... ему выжгли голосовые связки за то, что он нагрубил, - зажимая горло рукой, Дэмиен внутренне успел досконально изучить тело, восполнить недостающее и узнать, что оно пережило.
- Людям свойственно демонстрировать свою силу на слабых, истязая и показывая им их место… хотя в сущности они сами заблуждаются, видя свой камень под ногой - олимпом, - ровно говорил Эдвард, отжав марлю и протирая ею лицо мальчика, стирая с него остатки крови.
- А у тебя все-таки слишком изощренное мировоззрение, - мальчик обрел сущность Дэмиена, отражающуюся в его глазах сотнями оттенков, и его усмешку. - Другого бы на твоем месте точно вывернуло наизнанку, а ты смотрел на это с явным интересом.
- Нет ничего прекраснее переплетения жизни и смерти, и нет ничего отвратительнее их ликов.

Первый нежный снег покрывал темную дорогу белым покровом. Слишком хрупко и тонко, легкими касаниями. Первые снежинки тонули в грязи, но вскоре она замерзла, не в силах сопротивляться их холодным душам.
Снег кружил в воздухе белыми мошками, путаясь в еще не опавшей с деревьев листве и оседая на щеках слезами. По широкой дороге шел мужчина, оставляя за собой следы, но и они вскоре исчезали, покрываемые снегом, щедро падающим с темного неба. Он остановился, опустив голову и глядя на тонкую алую ленту, которая не хотела исчезать под хрупкой белизной. Он нагнулся, чтобы поднять ее, и когда выпрямился, увидел девочку, бегущую к нему. Она словно вынырнула из снежного омута. Приблизившись, девочка благодарно улыбнулась, забирая из рук мужчины свою алую ленточку. Подвязав ею свои черные длинные волосы, она опять улыбнулась, обернувшись, и вновь исчезла за снежной стеной. Маленькие следы растворялись в мгновения, скрывая ее существование. Мужчина едва заметно усмехнулся, медленно выдыхая. Снежинки таяли от его дыхания, падая на землю тяжелыми неровными каплями.
Излишне ранняя зима скрывала мужчину со всех сторон, обнимая его и словно желая забрать с собой. Ее холодные поцелуи таяли на коже, слегка покалывая, а прикосновения оставляли в темных волосах ледяные нити. Тишина окружила слишком нежно и незримо, зовя в самые темные края. Но в краткий миг нарушилась гулом выстрела и секундой воя. Звук притягивал к себе, хотелось приблизиться к нему, но он слишком быстро рассыпался в безмолвии зимы.
Мужчина оглянулся, словно кто-то позвал его. Слишком тихо и почти беззвучно, будто шепча. Свернув с дороги, проходя по тонкой тропинке, еще не успевшей утонуть в снегу, он скрылся за широкой веткой ели. Несколько шагов… и белоснежное полотно зимы позволило узреть на себе словно россыпь алых и бордовых роз, разбросанных по снегу бутонами и лепестками. На снегу лежал волк, истекая кровью. Она разливалась вокруг его пробитого дробью тела, словно шикарное шелковое покрывало. Множество брызг вокруг выглядели алым бисером и растрепанными цветками гвоздик, каждая из которых взяла от красного свой оттенок, смешиваясь со снегом.
Будто алая душа раскрыта на безгрешно белом облаке.
Животное умерло, не успев увидеть, насколько прекрасна ранняя зима и его почти замершая кровь, подернутая инеем.
Мужчина отступил на пару шагов в сторону, скрываясь за так и не опавшим кустом жасмина. Где-то впереди слышались голоса и поскрипывание мягкого снега под грубыми сапогами. Двое, вышедшие из снежной пелены, довольно улыбались, глядя на убитого волка и обсуждая его шкуру.
- Нет ни дня, ни ночи… солнце блекло, а душа так ярка… - шепот мужчины растапливал снежинки, которые он поймал на ладонь, облаченную в черную кожу перчатки.
Тело волка встрепенулось, заливая новым потоком крови уже почти замерзшую на снегу. Два человека, пришедшие за ним, трусливо переглянулись… и прежде чем первый успел вскрикнуть и попросить о помощи - второй уже бежал прочь, откидывая от себя ветки деревьев, больно бьющие по лицу. Волк одним рывком бросился на своих убийц, вгрызаясь в горло одного из них. Горячая кровь ярким потоком коснулась снега, растапливая его и беспощадно пачкая собой. Когда человек сопротивлялся, пытаясь оттолкнуть зверя, тот лишь сильнее сжимал свои челюсти, разламывая шейные позвонки. Постепенно попытки освободиться утихли вместе с хриплыми криками, а волк расцепил зубы, с которых стекала человеческая кровь, смешиваясь с его собственной. Он чуть попятился и осел на снег, постепенно опускаясь всем телом. Он безжизненно быстро замерзал в легком снегу, покрывающем инеем сердце, переставшее биться в первые же минуты после выстрела.
Мужчина, стоявший за кустом, вышел к зверю, с печалью глядя на его окровавленное тело.
- Я не убиваю людей… но слышал, как твоя душа молила о возмездии, - ровно произнес он, наклоняясь и осторожно гладя волка, касаясь не запятнанной кровью шерсти.

Луитер распахнул глаза, ощущая на своей щеке легкое поглаживание. Рядом сидел человек, которого он мгновение назад вновь видел во сне, а это прикосновение отчего-то казалось слишком схожим с тем, каким эта ладонь касалась шерсти убитого животного.
- Доброе утро… - Эдвард провел кончиками пальцев от его щеки к виску, убирая с влажной кожи тонкую прядь волос.
Луитер лишь кивнул, внимательно глядя на него, хотя и весьма сонным взглядом. Этот сон был самым ярким из всех, что он видел… но и настолько же загадочным.
- Ты опять видел дурной сон? - поинтересовался Эдвард. Его голос играл сотней тонов, отдающихся во все еще спящих мыслях, но постепенно обретал истинный.
- Там опять был ты… - привстав, Луитер прикрыл глаза, словно вновь видя перед собой ту картину.
- Иногда мне кажется, что это неправильно… но в моей жизни нет ничего, что бы я хотел скрыть. Что ты видел? - протянув руку, Эдвард откинул одеяло, заставляя повернуться к себе спиной.
- Ты убил человека… - вздрогнув, едва слышно отозвался Луитер, когда холодные и тонкие пальцы коснулись его спины.
- Тебе показалось, я не убиваю людей, их смерть окружает меня слишком в большом количестве для того, чтобы еще и я прикладывал к этому руку, - Эдвард почти усмехнулся, отвечая. Он всегда по-своему ценил человеческую жизнь для того, чтобы оборвать ее своими руками. Каждый заслуживает той смерти, которая ищет его.
- Нет, ты убил его, заставив волка напасть! - Луитер резко повернулся, принимая слова за ложь, но тут же поник, вспоминая о своем положении, в котором из всех отношений стоит проявлять лишь покорность.
- Хм, тогда… зимой… - Эдвард сложил руки на коленях, улыбаясь едва ощутимой улыбкой, от которой веяло такой же прохладой, как и от того снега во сне. - Я видел нечто одинаково ужасное и прекрасное. И слышал шепот отчаявшейся души, жалеющей свое тело…
- Души?
- Да, они есть не только у людей, хотя подчинить их гораздо сложнее: они весьма горды и строптивы. Но ту душу не пришлось подчинять, и я лишь позволил ей сделать то, чего она желала в последний раз. Когда тело погибает от чьей-то руки, душа больше всего хочет отплатить тем же.
- Но разве так не должно быть? Люди убивают животных, чтобы прожить… - почти сомневаясь, произнес Луитер, натягивая на себя одеяло, скрывая под ним обнаженное тело. Он подсознательно ощущал жжение в тех местах, где его кожи касался взгляд Эдварда.
- Люди давно живут в мире, где убивают не для того, чтобы выжить, а для того, чтобы показать, что они стоят выше, потому что у них есть оружие. Шкура волка ценна лишь для тех, кто любит гордиться перед другими собой, рисуясь якобы бесстрашным охотником, а на деле убивая зверя наугад, просто стреляя в ту сторону, откуда слышал шорох, - Эдвард сдвинул брови, вспоминая о том, что почти забыл. Чувство злости в нем давно стало безразличием, а остальные - лишь прахом вокруг. - Но и от этого выстрела смерть волка была прекрасна…
- Это было жутко… - поведя плечом, Луитер ощутил неприятную дрожь в спине.
- Это стало грязным и потеряло весь свой шарм, когда кровь человека залила все собой. Снежное полотно, украшенное рубинами крови зверя и потоками его сердца… и человек, настигнутый душой этого зверя, - Эдвард чуть опустил голову и взглянул на Луитера исподлобья. - Служа в церкви, ты не замечал, насколько грязны души людей? Хотя едва ли… каждый замаливает свои грехи ложью, даже мысленно не сознаваясь в большей их части.
- Почему ты так относишься к людям? - Луитер замер, с трудом выдыхая свой вопрос, когда Эдвард протянул руку и вновь откинул одеяло, скользя ладонью по его груди, чутко ощущая под ней гулкое биение сердца.
- Потому что я видел слишком много… на этом, думаю, закончим. Подобные разговоры в утренние часы - словно песок… слишком рассыпчаты, - Эдвард приблизился, будто на слух пытаясь воспринять удары взволнованного сердца. - Жаль, что ты видишь меня в своих снах… было бы гораздо лучше для тебя, если бы ты видел то, чего хочешь.
- Я… ничего не хочу… почему я вообще вижу тебя? - Луитер уперся рукой в плечо Эдварда, когда тот наклонился слишком близко, почти вдыхая его мысли.
- Потому что я отдал тебе то, что было моим… не бойся, я ничего не сделаю с тобой, - осторожно взяв его руку за запястье, Эдвард отвел ее, прижимая к подушке на уровне лица Луитера. Ему все еще не перестал нравиться тот запах, что так тонко лился из юной души, отказываясь исчезать в грехе.
Луитер лишь шумно сглотнул и закрыл глаза, с горечью в мыслях признаваясь в том, что уж лучше пусть его касается человек, чем какие-либо существа. Вздохнув, он ощутил запах, вполне несвойственный Эдварду: от него пахло не медикаментами или формалином, а цветами и дождем. Этот запах был более чем знаком и даже спустя годы своего безвестия остался не настолько далеко в памяти, чтобы показаться новым. Луитер запомнил этот запах, витавший в воздухе, когда стоял над могилами своих родителей. В день похорон шел мелкий моросящий дождь, а на кладбище было множество цветов, которые словно оживали от легких капель воды, падающих с небес.
Поддавшись порыву души, Луитер обнял Эдварда, бессознательно сжимая в руках его рубашку на спине, точно так же, как когда-то сжимал полы сутаны настоятеля, когда провожал любимых в последний путь. Он крепко прижимался щекой к плечу Эдварда, забывшись в мире своих воспоминаний, и вернулся лишь тогда, когда рука коснулась его затылка, успокаивающе поглаживая. Тогда никто так не прикасался и не жалел в душе, а лишь лживо, на словах. Всем было все равно, ведь это никак их не касалось, и настоятелю пришлось взять на себя опеку над ребенком, оставшимся в полном одиночестве.
- Как горько… в твоих мыслях, - прошептал Эдвард, садясь и привлекая Луитера к себе. Он чувствовал каждую его мысль на осязание, и они горечью оседали где-то под кожей. Луитер не плакал ни тогда, ни сейчас… его слезы так и остались солью в сердце, которые он оставил лишь для себя, не желая проливать их. - Твои слезы… словно бриллианты… покажи их мне.
Луитер коротко вздохнул и отстранился, глядя на Эдварда отрешенным взглядом, лишь начиная осознавать, что сделал.
- Нет, - он отрицательно помотал головой, отстраняясь, осознавая еще и то, что находится в полностью обнаженном виде подле мужчины. - Я пообещал себе, что сохраню их…
- Я не заберу их… - Эдвард протянул одну руку и, не глядя, взял тонкое покрывало, лежавшее на краю, и прикрыл им тело Луитера, вновь привлекая его к себе.
- Зачем они тебе? - приподняв голову, глядя снизу вверх, Луитер вновь глубоко вдохнул знакомый запах.
- Они красивы и слишком искренни…
- Ты и так видел мои слезы, и сам спровоцировал их…
- Это были слезы твоей боли и страха, а не души и сердца… ведь ты так трепетно хранишь все эти воспоминания, хотя и мог бы забыть, как бывает в большинстве случаев. Похоже, я наконец-то понял, что так манило в твоей душе… - Эдвард легко скользнул пальцами под его подбородком, заставляя еще немного приподнять голову и посмотреть в глаза. - Они не дают осквернить тебя, ибо занимают слишком много в тебе…
- Возможно… - едва слышно произнес Луитер, словно повинуясь немому приказу.
- Какая хрупкая и изящная загадка сердца… никогда не встречал подобного. Искренность и нечто, настолько сильно пропахшее грехом, что нельзя различить. В этом есть твое чувство вины… ты был виноват в том, о чем так грустишь? - Эдвард задавал вопрос, хотя ответ уже слышал в фибрах чужой души, в ее трепете и подрагивающих ресницах, и Луитер кивнул, закрывая глаза. - Это не вина, а лишь обвинение… хотя истина и скрывается за пеленой твоих мыслей, которые будто не помнят ничего из этого.
- Я не знаю… когда я вошел в дом - они были мертвы. Если бы я тогда не ушел, то бы смог что-то сделать… - Луитер чуть склонил голову, сопротивляясь пальцам, которые заставляли его не опускать лицо.
- Нет, не смог бы. В этом есть нечто странное, и я не вижу ответа в тебе, хотя… разве он нужен? Тебя самого привлекает эта тайна… - убрав от него руки, Эдвард внимательно осмотрел его. - И я пришел не за этим…
- Чего ты хочешь? - тяжело вздыхая, сдерживая так трепетно охраняемые слезы души, Луитер попятился от изучающего взгляда, который ровно скользил по каждому дюйму лица.
- Ничего особенного, я пришел лишь для того, чтобы узнать одну деталь... и узнал. Встань и оденься, я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня, - Эдвард указал рукой на кресло, где лежали вещи.
Луитер, ничего не говоря и не спрашивая, смотрел на него: слишком неприятно незнание чужих намерений, особенно когда видят всю душу, словно вскрытое письмо. Помедлив, он все-таки встал, прикрываясь покрывалом и, взяв вещи, вновь вернулся к кровати. Он накинул светлую рубашку, неотрывно глядя на Эдварда, который внимательно наблюдал за ним, очерчивая взглядом тонкие пальцы, неуверенно застегивающие пуговицы. Медленно Луитер надевал брюки, осторожно натягивая штанины, и слишком неохотно и стеснительно встал, все-таки надев их. На сей раз одежда была не так велика: брюки не спадали, а рубашка не висела, словно на вешалке.
- Размер подошел? Думаю, так тебе будет удобнее… - Эдвард довольно улыбнулся, рассматривая Луитера: его хрупкое и изящное тело, красивое лицо и волосы, спадающие по плечам спутанными прядями. - Прибери волосы и иди за мной.
- Что ты хочешь сделать со мной? - опасливо поинтересовался Луитер, надевая ботинки, стоявшие под креслом, на которые Эдвард указал взглядом, словно напоминая о том, что он босой.
- Ничего особенного, не бойся, - вновь улыбнувшись, Эдвард открыл дверь, стоя подле нее, ожидая, когда юноша закончит собирать волосы в привычную свободную косу. Поспешив под пристальным взглядом, Луитер шел за Эдвардом, оглядываясь вокруг.
Вскоре темный коридор сменился лестницами и белыми больничными коридорами, в которых иногда даже попадались люди. Они вежливо здоровались с Эдвардом и, казалось, не обращали никакого внимания на его спутника.
- Можно… спросить? - подойдя ближе, спросил Луитер, когда они были уже почти у выхода.
- Конечно, - Эдвард остановился, приоткрывая дверь.
- От тебя… пахло цветами… почему? - Луитер подошел и замер в паре шагов от него, упорно глядя в пол.
- Сегодня утром я был на похоронах нашего губернатора, там было слишком много цветов, а дождь лишь больше впитал их запах в кожу и одежду, - протянув руку, Эдвард жестом указал пройти вперед.
- Ты всегда ходишь на похороны тех, кого… вскрываешь? - Луитер неуверенно посмотрел на Эдварда, который обошел его, проходя вглубь достаточно просторного помещения.
- Нет, лишь тогда, когда хочу на что-нибудь посмотреть, - Эдвард зажег неяркий свет, вытесняющий мрак плотно зашторенного окна.
- Это же не спектакль и не представление, чтобы смотреть на чужое горе… - Луитер решил не терять возможности поговорить, пока его не заставляли замолчать. Подсознательно он опасался общества этого человека, но так же и был во многом категорически c ним не согласен.
- О нет, это именно спектакль… умело сыгранный и поставленный. Нельзя описать человеческую сущность, не видя того, с каким натуральным видом они говорят о сожалении, при этом мысленно едва не радуясь. Губернатор внезапно умер от сердечного приступа, однако на его теле обнаружилось множество ссадин и даже перелом грудины. Когда он испустил последний вздох, то жена не раз ударила его в грудь и живот. Затем, когда она сообщила о смерти супруга, почтить его пришел друг и, оставшись наедине, так же одарил ударами. А подчиненные, когда везли тело в морг, несколько раз уронили его по пути. А как плакали его родственники над гробом… их слезы были от осознания счастья наживы, ведь все, что он заработал, досталось им, хотя все и было так умело скрыто за отчаянием и печалью, - взяв ключ с невысокого стола, заваленного множеством бумаг, Эдвард открыл им весьма массивный шкаф. - Я наблюдал за тем, как люди, до этого буквально пресмыкающиеся пред ним, искусно изображали скорбь, при этом всеми мыслями проклиная его. Подобный спектакль нельзя увидеть в театре и нельзя сыграть по сценарию.
Луитер хотел сказать о том, как это ужасно, но замолчал, когда Эдвард достал из шкафа большой футляр и открыл его, показывая черную виолончель.
- Сыграешь для меня? - достав смычок, Эдвард плавно провел им по воздуху. И когда Луитер отрицательно помотал головой, то Эдвард почти разочарованно улыбнулся. - Сыграй для меня… я видел в твоих мыслях воспоминания о том, как ты играл на виолончели в церкви.
- Тогда ты должен был увидеть и то, как я на ней играл… учитель всегда кричал на меня, говоря, что я играю неправильно, - Луитер скромно сложил руки перед собой, чуть поводя плечами, ему всегда было стыдно, когда учитель был недоволен его игрой в церковном хоре и больно ударял смычком по пальцам.
- Этого я знать не могу, пока не услышу, - Эдвард подошел к нему, аккуратно беря за руку и вкладывая в ладонь смычок. Он видел, что Луитер умел играть, но услышать этого в чужой душе не мог. Будучи ценителем музыки, тем более столь изысканной, как сыгранной на виолончели, он давно скучал по ней.
- Я не уверен, что смогу, - Луитер неуверенно сжал вложенную в его руку вещь, на осязание вспоминая, каково это.
- Попробуй, никто не осудит.
Луитер подошел к музыкальному инструменту и, достав его из футляра, провел пальцами по грифу, дрожа. Он думал о том, что, при всей извращенности взглядов Эдварда, едва ли ему понравится неумелая игра.
Собравшись с мыслями, силами и тайным желанием все-таки попытаться сделать это, Луитер осторожно коснулся струн смычком. Его размеренные движения превращались в легкую и плавную мелодию, грустную и прозрачную, проходящую сквозь мысли. Он не ошибался в нотах, играя и помня ее лишь отдаленно.
Эдвард не столько слушал, сколько наблюдал, как Луитер плавно и грациозно управлялся с инструментом. Его руки совершали настолько ровные и мягкие движения, что завораживали.
Постепенно Луитер играл более уверенно, искренне стараясь. Его сердце билось в унисон мелодии, сплетаясь с ней. Он никогда не думал, что способен на это, ведь обычно всегда ошибался, либо рука сама соскальзывала со струн. Но сейчас он не боялся, что его кто-то осудит, ведь учителя здесь не было.
- Это было прекрасно, - Эдвард поаплодировал исполнению Луитера, когда тот закончил. Хотя мелодия прошла почти мимо, он смог уловить куда более яркую и красивую мелодию чужой души, воплощенную движениями рук, подчиняющихся ей.
- Спасибо, - щеки Луитера залились по-детски алым румянцем смущения, ведь никто и никогда не хвалил его игру. Он играл не настолько часто и хорошо, потому что его учебу в этом приходилось откладывать, когда учитель ударял по рукам слишком сильно.
- Музыка описывает многое из жизни… как ты думаешь, как бы звучала смерть? - подойдя к нему, Эдвард провел пальцами по струнам виолончели.
- Есть погребальные мелодии… - Луитер вздрогнул, заглянув в глаза, которые смотрели словно в самое сердце.
- Не погребение, а сама смерть.
- Смерть? Наверное, что-то громкое и резкое, ведь умирать больно… или наоборот, простая тишина.
- Тишина вполне вероятна… ведь смерть заставляет замолчать, - Эдвард опустил взгляд к рукам Луитера, наблюдая за тем, как тот сильно сжимает смычок.
- А ты… смертен?
- Как и все, - он лукаво улыбнулся, возвращаясь взглядом к смущенному лицу, наблюдая в нем странное смятение и задумчивость, граничащую с нерешительностью.
Все внутри Луитера начинало дрожать, ощущая нечто недоброе со стороны Эдварда, словно он хотел сделать что-то плохое.
- Зачем ты захотел послушать, как я играю? - отступив на шаг назад, выпуская смычок и виолончель из рук, Луитер еще более четко ощутил нечто странное, холодящее сердце.
- Чтобы запомнить это в тебе до того момента, пока мы снова не увидимся, - Эдвард не поймал инструмент, позволив ему с гулким ударом упасть на пол.
- Что?.. О чем ты? - отступать больше было некуда, и Луитер уперся спиной в стену, глядя на источник своего страха.
- Сейчас ты еще слишком боишься меня… и слишком скучаешь о том, чего лишился, хотя многое и не помнишь. Я хочу позволить тебе прожить жизнь еще раз… но мы обязательно встретимся, и мне будет приятно, если ты узнаешь меня. Должен ли я сделать что-то, чтобы это напомнило обо мне… даже в другой жизни? - достав из рукава тонкое лезвие, вполне серьезно произнес Эдвард. Ему не хотелось отпускать то, что он случайно нашел, но ему казалось, что так будет лучше.
- Пожалуйста, не делай… этого, - Луитер судорожно вздрогнул, когда Эдвард резко приблизился.
- Не бойся, больно не будет… твоя смерть будет тишиной, и мы увидимся быстрее, чем ты думаешь.
Тонкое лезвие плавно вошло в плоть, проникая между ребер и вонзаясь точно в сердце. Смерть была мгновенна и почти безболезненна, как Эдвард и обещал. Луитер не смог даже вскрикнуть, сохранив нерушимую тишину комнаты.
Его тело упало в объятия Эдварда, которое он ловко поймал и поднял на руки. Луитер, будучи безжизненным, не потерял плавности и грации тела, даже когда его рука откинулась, плавно свисая.
Запрокинутая голова, закрытые глаза, еще теплые губы и кожа по-прежнему притягивали взгляд.

Принеся тело Луитера в морг, Эдвард осторожно уложил его на кушетку, почти с сожалением откидывая от его лица волосы, касаясь уже остывающей кожи.
- Кто это? Я только что из приемной, сегодня же никого не было указано в счетах?! - вошедший мужчина в белом халате негодующе всплеснул руками.
- Это патер, пропавший почти полгода назад… помните, о нем спрашивали служители церкви, заходя к нам? - Эдвард, не обращая внимания на недовольство мужчины, закрывал тело Луитера белой тканью.
- Что?! Откуда он здесь?! - воскликнул мужчина. - Где ты нашел его?!
- Подле ворот морга.
- От чего он умер?
- Удар ножом в сердце.
- М-да-а… нужно церковь уведомить… вот черт, опять работать бесплатно… - мужчина недовольно потирал пальцами подбородок. Будучи главным в данном морге, он больше всех огорчался трупам, за которые некому было заплатить.
- Не волнуйтесь, я обо всем позабочусь. Можете записать его на мой счет, - Эдвард накрыл тело с головой и чуть приподнял край ткани, убирая под него длинную косу, до этого свисавшую с кушетки.
- Да? Ну, как хочешь… так и запишем, - довольно улыбнувшись, мужчина вышел, хлопнув дверью.
Эдвард стоял перед кушеткой, упираясь в ее край руками, осматривая тело, покрытое тканью. Он не сомневался, что обязательно встретится с Луитером еще раз… и узнает его.
Спустя десяток часов тело уже полностью остыло и кожа приобрела излишне бледный оттенок, и он впервые не казался Эдварду привлекательнее теплой и живой кожи.
Эдвард не стал вскрывать тело и тем более допускать отпевание. Он лишь расчесал длинные волосы и поправил одежду, которую сам же и попросил Луитера надеть.
Утром Эдвард уже стоял над могилой: в ней лежало лишь тело, а душа не обрела вечный сон.
- У тебя же были на него какие-то планы… - стоявший рядом мальчик повесил тонкую цепочку с крестиком на большой деревянный крест на свежей могиле.
- Я от них не отказался, а лишь немного отложил… он был к этому не готов, - Эдвард улыбнулся краем губ, кладя к кресту цветок.
- Как это понимать? - Дэмиен, вполне прижившийся в новом теле, с удивлением взглянул на Эдварда.
- Его душа вновь родится в этом мире, и я смогу узнать ее.
- Души людей очень редко перерождаются… кроме того, если это и возможно, то до того момента пройдет не меньше века, - мальчик скрестил на груди руки, подчеркивая свое превосходство.
- Знаю… я отдал ему свои крылья, и он обязательно вновь будет жить в этом мире, даже если спустя век. А пока я буду ждать… пытаясь не забыть о нем.
- Ха-ха, ты так в этом уверен? Твое тело не вечно! К тому моменту оно развалится, - Дэмиен усмехнулся, оставаясь недовольным выбором Эдварда.
- Думаю, ты поддержишь в нем жизнь, как делал до этого… разве тебе не интересно будет посмотреть на то, что получится?
- Не столько интересно, сколько заманчиво пробыть здесь еще век, - показав язык, мальчик улыбнулся.
- Едва ли люди изменятся за это время… и посмотрим, насколько душа Луитера раскроет свои тайны, родившись вновь, - отходя от могилы, Эдвард окинул ее последним взглядом.
Алая роза, перевязанная лентой в тон, чуть дрожала на ветру, а первые снежинки ранней зимы ложились на ее лепестки.


Глава 6

Ход времени неизменен, спустя года или века не меняется лишь это. Время по-прежнему истекает секундами или десятилетиями, что-то меняя и преображая, а что-то убивая. Оно тянет за собой прошлое, которое постепенно изнашивается и рвется, так что остаются лишь лохмотья. Оно слепо к будущему, ведь иначе бы встало на месте, дабы не коснуться его.
Неполный век время тянулось слишком долго, позволяя увидеть преображения со всех ракурсов и углов, увидеть каждый изъян или достижение. Наука и техника шагнули вперед с новаторами, которые старались улучшить жизнь, а впереди них всегда шли катаклизмы и болезни. Культура пала, хотя всем казалось иначе. Некогда бывшие шуты и дворовые музыканты, играющие за гроши и презренные всеми, спустя столькие года стали знаменитостями… звездами. Звезды больше не светят на небе, они теперь вещают с экранов телевизоров, компьютеров, телефонов. Те, кто ранее веселили господ, стали сами выше их. Они неприлично богаты и непомерно горды. Ранее уважали тех, кто исправно работал; тех, чей тяжелый труд и по сей день поддерживает многие ресурсы жизни, но никак не тех, кто фальшиво поет или притворно играет комедии из трагедий.
Века культуры сменили века людской натуры, вопиющей к разложению. Церковь пала на колени перед неверующими, так же утратив веру. В окружении точных машин и пустоте познанного космоса можно верить лишь в Ад, скрытый в недрах земли, куда люди так и не смогли ступить. Но лицемерие вечно, и вера продолжает жить в соборах и церквях, давно утративших свет небес.

По небольшому парку, находящемуся на территории психиатрической больницы, неспешным шагом шел мужчина, придерживая на плечах больничный халат, который ветер норовил сорвать и бросить в грязь поздней осени. Седые пряди в темных волосах смотрелись резкими штрихами, дополняющими его бледную кожу и блеклые глаза. Тонкие пальцы не утратили своих ювелирных навыков, но стали выглядеть еще более неестественно и болезненно, словно кости обтянутые кожей.
Эдвард не оставил работу патологоанатома. Он многое видел за прошедшее время, но с каждым годом увиденное становилось все более и более жестоким. Он проработал при многих госпиталях, но последние лет тридцать провел при психиатрической больнице. Он видел в этом что-то свое, особенно неприглядное и печальное. За это время никто из персонала не был удивлен тем, что их патолог за прошедшие года даже не состарился, скорее, некому было удивляться. Лечащие врачи слишком быстро сменяли друг друга, а медсестры и братья и подавно.
Эдвард иногда даже сочувствовал людям, заключенным в стенах этой больницы. Их считали сумасшедшими, хотя, вероятно, они были правы в своих словах и видениях, но для других это было странным. Кто-то говорил, что видел демонов, кто-то - ангелов; кто-то слышал голоса, а кто-то просто сходил с ума от одиночества или самой жизни. Но первое и единственное, что Эдвард заметил в этих людях - они имели чистые сердца и души. В них не было ничего из того, чем полны души "нормальных". Они чем-то походили на детей, еще не успевших начать гнить.
Остановившись перед массивными дверями, Эдвард поднял голову, глядя в око камеры наблюдения.
Коротко пискнув, двери открылись.
- Что-то вы сегодня рано освободились, закончилось мясо? - прихихикивая спросил охранник, глядя в спину проходящему мимо Эдварду.
- Когда-нибудь и о вас так спросит новый охранник, - улыбнувшись краем губ, ответил тот, даже не обернувшись. Человеческое неуважение, как ему казалось, в этом месте проявлялось гораздо ярче, чем где-либо еще.
Поднявшись на верхний этаж, Эдвард зашел в свои апартаменты. Он жил здесь, в этой больнице. Атмосфера, пронизывающая ее, не казалась ему жуткой или тяжелой. Ее отяжеляли разве что частые и мучительные смерти пациентов, но в остальном это место в чем-то даже умиротворяло; здесь Эдвард не слышал и не чувствовал агоний человеческих душ.
- Не думал, что ты сегодня так рано вернешься, - отложив книгу, произнес темноволосый юноша, лежа на кровати и сложив руки под подбородком. Дэмиен успел прожить целую смертную жизнь в теле, которое однажды получил. Начав маленьким мальчиком, он прошел путь до седого старика, на чьем теле года отпечатались глубокими морщинами. Он познал, каково это, прожить целую жизнь, но так и не узнал, для чего это нужно людям. Новое тело он обрел на смертном одре предыдущего, неслучайно присмотрев для себя скромного и привлекательного юношу с длинными темными волосами.
- У меня еще остались дела, но… - скинув с плеч халат и подняв рукав рубашки, Эдвард показал внутреннюю сторону сгиба локтя, которую рассекало нечто напоминающее трещину, - …это мешает мне работать.
- Опять? Похоже, твое тело уже давно исчерпало все ресурсы, - протянул Дэмиен. Встав с кровати и подойдя к Эдварду, он осмотрел его руку.
- Знаю, но ты же можешь это исправить.
- Да, как всегда, но… опять лишь на некоторое время, - обводя рану кончиками пальцев, Дэмиен чуть приблизился, касаясь кожи своим дыханием.
- Это я готов терпеть, - усмехнувшись, Эдвард прикрыл глаза.
- Ты его все еще ждешь? - с силой оттолкнув от себя, заставляя сесть на кровать, фыркнул Дэмиен.
- Его? - подавшись назад, позволяя ему сесть на свои колени, Эдвард изогнул бровь, хотя и всегда помнил о том, что действительно кого-то ждет. Не просто кого-то… а юношу, когда-то весьма заинтересовавшего его настолько, что Эдвард позволил ему прожить жизнь еще раз.
- Того патера, которого ты убил, но отдал ему свои крылья, чтобы он мог вернуться! -Дэмиен, схватив его за ворот рубашки, буквально пронзил своим ярким взглядом. Его не переставал злить тот факт, что человека, всегда восхищающегося чем-то поистине жутким и мрачным, привлек какой-то служитель церкви, а не он, существо, давшее ему эту жизнь.
- Это лишь желание увидеть, но не смысл существования, - Эдвард отвечал спокойно и вкрадчиво, отчасти понимая порывы до сих пор неизвестного ему создания.
- А в чем тогда смысл? Почему мы все еще здесь? - отпустив, Дэмиен положил руки ему на плечи, плавно спускаясь одной к локтю, касаясь раны.
- Спроси об этом себя, ведь именно ты позволяешь мне существовать и в любой момент можешь лишить этого, - в тоне были неизменные услужливость и покорность, которые всегда приправляли собой подобные слова. Эдвард, безусловно, ценил дар, так великодушно данный ему, но с каждым новым прожитым годом интерес терялся.
Жизнь, лишенная большей части ощущений, но полная предсмертных эмоций - не каждого прельщает.
- Хм… меня вполне устраивает нынешняя жизнь. Забавно наблюдать за людьми... Кстати, о нынешней жизни, тот патер может и не родиться вновь, ведь уже столько времени прошло, вполне вероятно, что его душа обрела покой, - приподняв пораженную руку, Дэмиен коснулся ее губами, ощущая шероховатость раны.
- Он уже родился, сейчас ему где-то около тринадцати лет, - как только Эдвард озвучил это с легкой улыбкой на губах, Дэмиен резко отпрянул, крепко сжав его руку.
- Откуда ты знаешь? - он чуть сузил глаза, в которых переливались сотни оттенков зеленого.
- Я почувствовал, как только он сделал первый вдох в этой жизни, - Эдвард ощутил словно удар своего сердца, когда на свет была рождена уже существовавшая душа, обладающая частичкой его. Это легкое и теплое чувство просто не могло остаться незамеченным, но он решил, что эта душа сама найдет его… а если нет, то уже и не нужно.
- Хм? И до сих пор не навестил его? Или ты решил безвозмездно оставить то, что так давно отдал ему? - усмехнувшись, Дэмиен опустил взгляд к ране на руке Эдварда, кончиком языка облизывая губы.
- Думаю, не стоит пока вмешиваться в его жизнь, ведь для того она и дана ему… а если он никогда и не вспомнит обо мне, то я не буду против, - приподняв другую руку и коснувшись волос Дэмиена, Эдвард осторожно провел по ним ладонью.
Дэмиен, перехватив руку, откинул ее от себя и, сверкнув лукавой искрой в глазах, толкнул в плечо, заставляя податься назад и лечь на спину. Рывком распахнув рубашку Эдварда, срывая с нее пуговицы, он острым взглядом смерил бледную, с мертвецкими оттенками кожу.
Болезненная худоба, больше походящая на начавший иссыхать труп, темные отметины на ребрах и ключицах, четкие жилы на бледной шее говорили о том, что Эдвард за все это время крайне редко прибегал к помощи Дэмиена. Острые черты лица были четко очерчены тенями усталости, а темные волосы пронизывали седые пряди, которые напоминали собой мутные серебряные нити.
Склонившись к ране на руке, Дэмиен провел по ней языком, раскрывая рану еще больше. Привкус гнили быстро сменился оттенками формалина и медицинского спирта, чей запах был практически несмываем с кожи. Он вылизывал рану до тех пор, пока она не затянулась. Кожа вокруг значительно отличалась от остальной: она выглядело более свежо и живо.
Отстранившись и выпрямившись, Дэмиен провел ладонью по шее Эдварда, спуская к ключицам.
Взгляд Эдварда был прикован к его глазам, переливающимся множеством оттенков, в которых он видел свое отражение. Приятные черты лица выказывали довольство происходящим, а на тонкой коже персикового оттенка румянцем отражалось садившееся за окном солнце.
Вновь наклонившись к Эдварду, Дэмиен приник к его шее, ловя губами адамово яблоко; прикусывая чуть ниже.
- Что ты делаешь? Ведь рана уже затянулась, - без особого удивления спросил Эдвард, закрывая глаза. Его тело почти не помнило, когда к нему последний прикасались подобным образом. Он чувствовал на своей коже теплой дыхание, влажный язык, мягкие губы, гладкую кожу юношеского лица.
- Ты выглядишь как труп, но я слегка это исправлю… - оглаживая у основания шеи кончиками пальцев, Дэмиен неспешно касался кожи губами, словно присматриваясь, отыскивая в почти умершем теле остатки жизни.
Зубы медленно впивались в кожу, оставляя яркие отпечатки. Дэмиен не спешил, иногда отстраняясь, глядя на отметины, оставленные им же. Прокусив артерию на шее, он отпрянул, до крови прикусывая свой язык и вновь приникая. Его кровь смешивалась с кровью Эдварда, разбегаясь по венам, судорогами впиваясь в сердце - что-то среднее между смертельным вирусом и эликсиром жизни, позволяющее телу обретать более живые оттенки и восстанавливать пораженные участки.

Среди больничных коридоров и шума людей, наполняющих их, возле одного из многочисленных кабинетов на скамье сидел мальчик. Опустив голову, он тревожно сжимал руки, иногда всхлипывая. Он был здесь не в первый раз и боялся, что не в последний. Сколько он себя помнил, с самого сознательного возраста он видел яркие и живописные сны, которые неизменно преследовали его, как только он засыпал. Они не повторялись, а, казалось, словно дополняли друг друга. Слишком тяжелые и осмысленные, но при этом лишенные смысла на первый взгляд. Ранее он никогда не рассказывал о них, пока они не превратились едва ли не в кошмары. В них всегда присутствовал один и тот же человек - мужчина, обладающий красивым голосом и загадочным взглядом, по взмаху руки которого омерзительные трупы танцевали словно марионетки.
Из раза в раз повторялся лишь один сон: помпезный и роскошный бал, множество прекрасных дам в шикарных платьях, кавалеры с ними и мелодичная музыка. Они кружились в танце, но постепенно словно угасали. Мужчины судорожно замирали и опадали на пол, а дамы одни продолжали танец, наступая на их тела, оставляя глубокие раны от каблуков. Кровь медленно покрывала собой мозаичный пол, но танец так и не прекращался, от этого становясь лишь более плавным. Единственный мужчина, не упавший на пол, одну за другой менял своих партнерш по танцу, грациозно переступая от одной к другой, кружа их в мелодии музыки, идущей по кругу. Каждая, попадая в его объятия, из юной девушки превращалась в дряхлую старуху, буквально иссыхающую в его руках. Все вокруг так же словно старело, краски интерьера блекли, кровь высыхала, витражные окна пылились, покрываясь паутиной, а этот мужчина оставался неизменным. Разве что от раза к разу повторения мелодии его взгляд становился все тусклее и безразличнее.
К одиннадцати годам мальчик лишился сна, страдая невыносимой бессонницей, которая, как казалось его родителям, сводила его с ума. В действительности же он не чувствовал ничего, кроме усталости… и того, словно уже когда-то видел этого человека. Всегда видя его со стороны, ему казалось, словно так уже когда-то было.
Этот мужчина манил к себе, протягивая руку, зовя за собой. Никогда не решаясь принять этого приглашения, мальчик просыпался. Спустя год сны стали гораздо резче и жестче, этот некто уже не приглашал… он лишь вновь позволял смотреть на себя со стороны, на ужасные сцены смерти и того, как он поднимал гнилые трупы из могил, отправляя их в сторону мальчика.
В тринадцать лет сны немного изменили свой характер. Мальчик просыпался в холодном поту, надрывно дыша. Он видел жутких и омерзительных существ, они опутывали его, не оставляя на теле ни одного нетронутого места; мучили с самого заката, не давая возможности проснуться от этого кошмара, раня и истощая. А этот мужчина… иногда он словно проявлял жалость, прогоняя их. Он напевал красивую и плавную мелодию, кажущуюся в этой истоме колыбельной. Она успокаивала и позволяла ощутить безумное и нереальное чувство сна во сне.
- Луи, пойдем, мы закончили, - погладив мальчика по голове, проговорила женщина, другой рукой передавая мужчине увесистую папку с бумагами. Будучи родителями и беспокоясь о своем ребенке, они отчего-то решили, что это медленное сумасшествие, и регулярно водили его на приемы к соответствующим специалистам.
Встав, мальчик, глядя в пол, отправился за своими родителями. Он чувствовал себя как бабочка, засыпающая в сетях паука. Слишком коматозное и безразличное ощущение. Вены на его руках иногда саднили из-за множества препаратов, которые ему прописывали, считая, что они помогут решить его "проблему". Но они глубоко ошибались, превращая обычные сны в кровавые кошмары.
Остановившись возле двери очередного кабинета, женщина присела перед мальчиком.
- Сейчас ты зайдешь туда один… постарайся на сей раз рассказать врачу все, - произнесла она, приподнимая лицо мальчика за подбородок и глядя в его глаза.
Кивнув, он отвел от себя ее руку и переступил порог кабинета. Перед ним за массивным столом сидел очередной врач, считающий его сумасшедшим. Врачебные специалисты уверяли, что это лишь психическое расстройство, источник которого они якобы искали, а служители церкви утверждали, что ребенок одержим демонами. Но все они ошибались, даже не пытаясь понять и действительно помочь.
Подойдя к столу и уже привычно сев в кресло напротив, мальчик внимательно взглянул на своего нового лечащего врача. Мужчина средних лет смотрел на него с одинаковой насмешкой и жалостью, подобной той, какой смотрят на котят, которых же сами и топят в ведре.
- Что ж… здравствуй, Луи. Ты можешь довериться мне, я хочу помочь тебе видеть обычные сны и спокойно спать, - отложив в сторону бумаги, мужчина натянуто улыбнулся. Эту фразу он произносил часто, с отличием лишь в имени пациента и причин расстройств. - Расскажи мне, что ты сегодня видел во сне.
- Я не спал, - тихо ответил мальчик, переводя дыхание. Его уже начинало злить все происходящее, потому что он видел, что в глазах окружающих он не такой, как они. Даже родителей тяготило это, но они продолжали играть роль любящих и заботливых.
- Хм… тогда что ты видел в последний раз? - уточнил доктор, складывая руки под подбородком, упираясь локтями в стол.
- Морг… - помолчав, стеснительно начал мальчик, отводя взгляд.
- Морг? И что там было?
- Трупы… они поднимались и подходили ко мне…
- Почему они это делали?
- Я не знаю…
- Тебе было страшно?
- Нет, - мотнув головой, ответил Луи. Он перестал бояться трупов, рваными движениями приближавшихся к нему. Куда больше его страшил мужчина, который своей волей заставлял их подняться, либо пасть заново. Но каждый раз этот человек говорил, что не нужно бояться… ведь больно не будет. Иногда он прогонял все, словно темный туман, и, приближаясь, успокаивал, осторожно касаясь лица прохладными ладонями.
- Нет? - изогнув бровь, доктор насмешливо взглянул на своего юного пациента. После он задал еще много вопросов, почему маленький мальчик не боится живых мертвецов, или что еще видит во снах, и почему теперь так редко спит, раз не испытывает страха.
Доктора менялись, менялись вопросы и содержание снов, но не менялись лишь бессонница и последующие головные боли. Годы лечения были сотнями мучительных дней, которые терзали терапиями и уколами. Луи много раз думал о том, что, вероятно, не следовало рассказывать о своих тревожных снах и продолжать их видеть… лишь бы окружающие не смотрели с такой скупой жалостью, словно он лишился рассудка.
К восемнадцати годам родители Луи решили, что ему стоит провести некоторое время в больнице, чтобы врачи всегда были рядом и могли исследовать его недуг. И сколько бы он ни отговаривал их - это лишь больше убеждало в надобности данного вида лечения, ведь врачи уверяли, что с годами это психическое расстройство может стать лишь хуже, но забыли уточнить, что обращение с подобными "больными" не слишком приветливое.

Прогуливаясь по парку, находящемуся при клинике, Луи смотрел себе под ноги… на сухие листья, покрывающие дорожку неровным цветным ковром. Они приятно хрустели под ногами, а солнце мягко заливало собой все вокруг. Следом шла медсестра, приглядывающая за ним. Женщина, на вид чуть более сорока лет, многое повидавшая за пару лет работы в этой клинике, неподдельно сочувствовала ему. Прискорбно в столь юном возрасте иметь подобное отклонение. Хотя, взглянув на него, она бы никогда не смогла сказать, что с ним что-то не так. Он был тихим и спокойным, ничего не требовал и не причитал, как большинство других пациентов.
Оглянувшись, Луи увидел, что она остановилась, разговаривая с одним из лечащих врачей. Продолжив свою прогулку, он вздохнул с облегчением - иногда эти шаги позади навевали чувство паники и паранойи. Пройдя дальше в парк, он увидел небольшое здание. Этим зданием был морг, находившийся в самом конце аллеи кленов. Луитер подернул плечами, вспоминая свои сны о подобных местах. Задумавшись, он вновь опустил взгляд к листьям на дороге.
- Ох… - резко выдохнул он, нечаянно натолкнувшись на кого-то, просто не заметив. - Извините, я…
Отступив, он хотел извиниться, но замер: перед ним стоял мужчина, которого бы он и при желании не смог спутать с кем-то другим. Он слишком часто видел его во сне.
- Ничего, будьте осторожнее… и вам лучше вернуться, пациентам не следует так далеко заходить в парк, - равнодушно отозвался мужчина и, присев, начал поднимать с влажной земли рассыпавшиеся по ней бумаги.
- Вы… ты… это ты! - нервно вырвалось у Луитера, когда он приблизился и, тоже присев, схватил своего случайного встречного за ворот больничного халата.
- Да, ты не ошибся, - убрав от себя его руки, Эдвард слегка улыбнулся. Вставая, он потянул Луи за собой, придерживая за предплечье. - Мне приятно, что ты узнал меня.
- Что? Так ты… это все из-за тебя? - понизив тон, Луитер, не веря своим глазам, смотрел на мужчину, стоявшего рядом. - Кто ты?
- Хм, этот вопрос ты уже когда-то мне задавал… я - человек, такой же, как и ты, - Эдвард провел ладонью по лицу Луитера. Он был удивлен, увидев Луитера впервые в этом месте, и не столько тому, что тот в принципе оказался здесь, а тому, насколько он соответствовал тому, каким Эдвард запомнил его. - А ты почти не изменился.
Когда Луитер вновь родился, родители дали ему это же имя, интуитивно выбрав его для своего ребенка. Он выглядел почти так же, как и когда-то: те же хрупкое телосложение и плавные движения, гладкая кожа, темные длинные волосы, собранные в косу. Отличался лишь взгляд: тогда он был ярким и четким, а сейчас - усталым и печальным, но при столь спонтанной встрече в нем блеснула пара искр. И он был чуть младше, чем на момент их первой встречи.
- В смысле? - резко отстранившись, спросил Луитер. - Что значит… не изменился?
- Неважно. И… жаль, что мы встретились именно здесь, - печально улыбнувшись, Эдвард сделал шаг вперед.
- Я здесь из-за тебя! Из-за тебя меня считают сумасшедшим… ты… ты должен!.. - синхронно отступив назад, Луитер не находил слов, чтобы описать невероятное чувство в сердце. Он сам уже почти поверил в свою ненормальность, но сейчас, встретив этого человека, знал, что все врачи ошибались. Повернувшись, он бегом отправился обратно, спеша рассказать об этом лечащему его доктору.
- Луи! Нельзя одному уходить так далеко! - попавшаяся по пути медсестра удивленно посмотрела на запыхавшегося юношу.
- Он… я видел его! Там! - запинаясь из-за сбившегося дыхания, Луитер указывал в сторону морга.
- Кого? - непонимающе спросила женщина, придерживая его за плечи.
- Того человека из моего сна! - убрав от себя ее руки, он оглянулся, видя своего лечащего врача, и, отступив, побежал к нему.
- Что такое? - резко спросил мужчина, когда Луитер подбежал к нему и потянул за рукав.
- Я видел его! Он не просто мой сон! Пойдемте!.. - почти радостно говорил тот, указывая в сторону морга. Потянув за собой доктора, Луитер замер, ощутив боль в плече.
- Пациентам нельзя так вести себя, - схватив его за плечо, процедил мужчина.
- Да, но… вы должны…
- Хорошо, пойдем, покажи мне его, - усмехнувшись, доктор разжал ладонь и отправился за ним.
Пройдя по нужной дорожке, Луитер постоянно оглядывался по сторонам, ища Эдварда, ведь тот не мог так быстро дойти до клиники или вернуться обратно в морг.
- Ну и где же он? - с усмешкой поинтересовался мужчина, глядя на явно растерявшегося Луитера, и уже добавил на счет своего пациента галлюцинации и неподобающее поведение.
- Я… я не знаю… он должен быть здесь. На нем был белый халат, он здесь работает… - неуверенно ответил Луитер, продолжая искать взглядом свое спасение из стен психбольницы.
- Да ну? Человек из твоих снов работает у нас? Почему же ты тогда его раньше не видел?
- Я не знаю… он был здесь! Правда! - чувство паники медленно подступало все ближе и ближе, мысли Луитера болезненно метались туда-сюда, а кровь пульсировала в висках. Он знал, что это ему не привиделось.
- У тебя есть доказательства? - вновь усмехнувшись, мужчина потирал в кармане халата шприц.
- …у него из рук выпали бумаги, так что на них должна остаться грязь… - тяжело дыша, произнес Луитер, отказываясь верить в то, что он неправ. Бумаги, упавшие на влажную землю, были единственным доводом, который он мог привести, но полагал, что и этого должно хватить, ведь можно легко найти их, раз этот человек здесь работает.
- И все? Похоже, ты переутомился. Пойдем, тебе нужно отдохнуть, - приблизившись, произнес доктор, но Луитер отступил от него.
- Нет, со мной все нормально… почему вы не верите мне? - отступая назад, он с опаской взглянул на шприц в руке мужчины.
- Я тебе верю, все хорошо. Успокойся, не нужно паниковать… - размеренно говорил доктор, приближаясь.
Луитер знал, что ему не верят, но не мог доказать своей правоты. Его желание доказать рассмотрели лишь как очередное расстройство. Он был уверен, что Эдвард  не мог далеко уйти, и, резко развернувшись, побежал в сторону морга, но его попытка была ошибкой. Доктор быстро поймал его и резко ввел препарат, заставивший в мгновение заснуть.
Вызвав санитаров и отнеся Луитера в палату, он внес в его историю болезни акт о галлюцинациях, сопротивлении и попытке побега. Так же он счел обязательным немедленно сообщить об этом родителям Луитера, которые уповали на верные методы лечения в клинике. Их посещения были не слишком часты, в целях этого же лечения, а после сего инцидента стали еще более редки.

Беззвучно приоткрывшаяся дверь впустила в полумрак палаты яркий электрический свет из коридора, и он в мгновение растворился, когда дверь вновь закрылась. На кровати у стены спал юноша, тяжело дыша и мечась во сне. Его руки сковывали специальные наручники, которые были прикреплены к кровати, а ноги привязаны ремнями.
Луитер мотал головой из стороны в сторону, иногда судорожно замирая. Снотворное, которое ему ввели, не позволяло проснуться от кошмара, терзающего уже много часов. Все мерзкие и отвратительные твари из предыдущих снов вместе мучили его, окружая со всех сторон, касаясь горячими и липкими руками, влажными языками и зубами.
Подойдя к кровати, Эдвард провел рукой по ремням, удерживавшим ноги Луитера. Ослабив их, он осторожно освободил ноги, придерживая за щиколотки, не позволяя оттолкнуть себя. Когда Луитер немного успокоился, перестав сопротивляться, Эдвард легко провел ладонью по его ноге, приподнимая пижамные брюки, касаясь следов, оставленных ремнями. Яркие отметины были видны даже при столь скудном освещении, безобразными линиями полосуя изящные ноги.
Присев на край кровати, Эдвард протянул руку, оглаживая ладонью лицо Луитера, отводя от влажной кожи прилипшие к ней пряди волос.
И, когда тугие наручники наконец-то отпустили затекшие руки, Луитер бездумно прижался к сидящему рядом человеку. Невыносимый кошмар, выжимающий все силы, рассыпался словно песок, когда все создания вмиг замерли и, отступив, исчезли, а он сжался, словно младенец в утробе матери.
Успокаивающе поглаживая плечи Луитера, Эдвард свел брови. Он ожидал явно другой встречи, безусловно, не более бытовой или же "нормальной", но никак не в стенах психиатрической больницы, тем более при таких условиях. Первое, что ярче всего он помнил в Луитере, так это запах его души, когда-то источавшей столь притягательный аромат. Сейчас же она была тускла и так истощена, что не имела никакого запаха в принципе. Эдвард знал, что он - причина всего этого, но угрызений совести не испытывал.
Ошибки в замысле не было. Она произошла где-то в процессе. Луитер должен был прожить свою жизнь заново, ощутив то, чего ему не хватало в первой. Его душа не должна была утратить своей тайны, скрытой где-то в ее далях, что когда-то так тяготила. Но сейчас он казался пустым, словно выпитым до дна.
Немного приподняв Луитера, Эдвард удобнее уложил его, позволяя отдохнуть затекшим рукам и ногам. Придерживая его за  руку, он поцеловал тыльную сторону ее ладони, постепенно поднимаясь к запястью, на котором остался внушительный синяк от наручников.
Тонкие пальцы мимолетно касались кожи, не причиняя лишней боли, а легкие прикосновения успокаивали, словно напевая колыбельную на языке осязания, но она действовала с точностью до наоборот, заставляя проснуться от вынужденного сна.
Глубоко вздохнув, Луитер открыл глаза. Первое, что он увидел, так это то, как человек из его сна сидел рядом. Он молча рассматривал Эдварда, почти не моргая, и, закрыв глаза рукой, отвернулся, мысленно считая до трех. Но, когда вновь открыл глаза, все равно увидел Эдварда.
- Ты ненастоящий… уйди… - беззвучно произнес Луитер, едва шевеля пересохшими губами. Он поверил врачам, грубо убеждавшим в том, что все это лишь болезнь и галлюцинации.
- Ошибаешься, - чуть приблизившись, Эдвард провел ладонью по лицу Луитера, который зажмурился, как только пальцы коснулись его. - Я могу уйти… но твои сны останутся с тобой.
- Почему я вижу их? - отвернувшись, с трудом произнес Луитер, сдерживая слезы. Подобное ощущение почему-то казалось знакомым. Это же движение, это же прикосновение, этот же взгляд.
- Потому что я обрек тебя на это… это страхи твоей прошлой жизни, они должны были сгинуть с последним вздохом, но остались с тобой, потому что они единственное, что ты запомнил, - оглаживая щеку Луитера легким касанием, Эдвард озвучил предполагаемую истину. Он не был в ней уверен, но мог спокойно сознаться в своей вине.
- Тогда… почему ты… почему тебя не было в парке, когда я вернулся с доктором? - голос дрожал, когда Луитер вновь зажмурился, заставляя все это исчезнуть.
- Я вернулся в морг за копиями бумаг. Думаешь, увидь он меня… он бы поверил тебе? Их работа - не верить в то, что говорят пациенты; доводить их до безумия терапиями и до предсмертных агоний истязать морально.
- Ты же… согласился, что это был ты… сказал бы ему… - отрывисто говорил Луитер, повернув голову и вновь глядя на объект своих кошмаров. Внутри все сжималось от мыслей о том, какую боль пришлось вытерпеть из-за него, и больнее становилось от того, что этот человек был прав. Врачи никогда не пытались понять или помочь, они лишь забивали своими убеждениями и препаратами.
- Он верит только в то, что ты болен. Этот человек сгубил множество пациентов, убедив их в сумасшествии, до которого бы они сами никогда не дошли, - приблизившись, произнес Эдвард, касаясь лица своим дыханием. Глядя в глаза Луитера, он не видел ненависти к себе, но видел печаль и усталость, сквозь которые пробивалось что-то, что когда-то и привлекло. Грех, скрытый слишком глубоко, манящий и притягивающий.
- Докажи ему, что это был ты… спаси меня… - прошептал Луитер, интуитивно помня, словно этот человек когда-то сам говорил о том, что спасет его… если успеет.
Эдвард промолчал, сочтя ответ излишним. Он, склонившись ниже, коснулся лба Луитера легким поцелуем, а когда отстранился - тот уже спал. Луитер заснул, как только его задели холодные губы, подарив пустой сон, наполненный тьмой и мерным дыханием.


Глава 7

Раннее осеннее утро порой походит на последнее забвение лета. Золотые ленты только встающего солнца расчерчивают собой яркие прожилки еще не опавших листьев. Едва ощутимый легкий ветер тревожит пожелтевшую траву, перекатывая в ней яркие переливы опавших и не успевших начать гнить листьев.
Один подрагивающий лист поднялся с земли, подгоняемый ветром, но летел словно без его помощи. Маленький и почти блеклый, но со своей буроватой окраской. Летя в никуда, он осел на ладонь темноволосого юноши, стоявшего подле большого дерева.
Стоило присмотреться, и лист оказался бабочкой, обманутой лживым теплом осеннего солнца. Взяв ее за крылья и приподняв с ладони, юноша осмотрел ее; хрупкое и прекрасное создание природы, обреченное жить под солнцем.
- Останется ли бабочка бабочкой… если оторвать ей крылья? - тихо спросил он, слыша позади присутствие мужчины, который, прислонившись плечом к дереву, наблюдал за ним. - Или это будет лишь обычное насекомое, лишенное своих красивых крыльев?
- Все зависит от того, для чего ей были нужны крылья, - ответил Эдвард, обводя взглядом трепещущую в руках Дэмиена бабочку. Она пыталась вырваться, но одно ее крыло было в плену тонких пальцев. - Чтобы летать… или же чтобы радовать глаз?
- В обоих случаях она лишится своей сути, если оторвать ей крылья, - фыркнул Дэмиен, аккуратно беря кончиками пальцев второе крыло бабочки. Расправив крылья, слегка потянув за них, он рассматривал незамысловатый рисунок, потертый из-за его прикосновений.
- Необязательно… она не сможет летать, но все-таки останется бабочкой, обреченной на смерть без возможности взлететь к теплому солнцу. А если же они нужны ей для того, чтобы радовать чей-то взор, то она перестанет быть собой, как только лишится таких хрупких и ярких крыльев, и умрет обычным насекомым. Порой даже мухам хочется быть бабочками, чтобы восхитить хотя бы на мгновение, ведь и у них есть крылья, но они не так прекрасны, - Эдвард протянул руку, ловя бабочку, лишенную крыльев. Дэмиен вырвал их одним легким движением, а ее тельце упало на раскрытую ладонь. Бабочка махала остатками своих крыльев, но больше не могла взлететь. - Но если не нужно это солнце или некуда более лететь, чтобы радовать чей-то взгляд, то эти крылья бесполезны, как бы красивы ни были.
- Посмотри на нее… она уродливое создание, лишившееся своей привлекательности вместе с крыльями, ведь только они были красивы, а не она, - придавив тело бабочки кончиком пальца к ладони, Дэмиен улыбнулся краем губ, поднимая взгляд на Эдварда. - Ты похож на эту бабочку. Ты лишился своей возможности обрести то, о чем порой молит душа.
- Отнюдь, - спокойно отозвался Эдвард, ловя лукавый взгляд. - Я никогда не был бабочкой… и никогда не хотел того, что мне могли бы дать подобные крылья. Скорее, я всегда мечтал обрести бабочку, чьими крыльями я был бы восхищен, - улыбнувшись слегка печальной и почти пустой улыбкой, он почувствовал, как бабочка на его ладони перестала трепыхаться и замерла, раздавленная изящным юношеским пальцем.
- Ты лжец, - отведя руку от убитой бабочки, гордо произнес Дэмиен, оставив рядом с ее тельцем оторванные крылья.
- Просто ты не бабочка, нашедшая меня для того, чтобы восхитить, - прикрыв мертвую бабочку второй ладонью, Эдвард опустил руки, чувствуя в них умершее создание.
- А кто я? - Дэмиен с интересом воззрился на него, ожидая ответа, который явно запаздывал в утренней тишине.
- Не знаю, - отойдя от дерева и пройдя мимо, ответил Эдвард, чуть оборачиваясь через плечо. - Но ты ведь можешь быть любым. Тем, кем захочешь.
Осеннее солнце непривычно ярко освещало парк, отражаясь в каждом листе, окрашенном краской приближающейся смерти. Эдвард неспешно удалился в морг, его ожидала работа, а Дэмиен недовольно прикрыл глаза. Вековое создание задумалось над словами простого смертного, который не видел в нем что-то настолько же прекрасное, как и бабочка, воспарившая из пламени ада, либо же не понимал этого.

Чувствуя на своем лице теплые оттенки солнца, Луитер приоткрыл глаза, просыпаясь. Впервые за многие года он спокойно проснулся, а не словно вынырнул из черной пучины. Но это легкое чувство быстро ушло, как только он ощутил, как крепко его ноги привязаны ремнями к постели, а руки прикованы тугими наручниками. Он беспомощно и разочарованно выдохнул, пытаясь вспомнить, каким был его сон или же его не было вообще.
Вскоре дверь с глухим скрипом приоткрылась, и в палату вошел тот, видеть кого хотелось меньше всего. Человек, называющий себя лечащим врачом, держал в руках небольшую папку.
- Доброе утро, Луи. Надеюсь, ты уже успокоился, - приторно улыбнувшись, мужчина остановился подле кровати, глядя на своего пациента едва ли не взглядом садиста. - Как спалось?
- Мне больно… - ответил Луитер, пытаясь слегка приподняться, но наручники лишь больнее впились в запястья, а затекшие ноги болели так, словно были сломаны.
- Ничего не могу с этим поделать, это меры для твоей же безопасности. Расскажи мне, что ты сегодня видел во сне? - с явным превосходством в голосе проговорил мужчина. Он даже не пытался скрыть того, как ему нравилась его работа, которая позволяла законно истязать людей и брать за это деньги.
- Ничего… - обреченно выдохнул Луитер, ощущая, как боль пронизывает тело.
- Не нужно лгать, это не поможет твоему лечению. Тебе нечего бояться, расскажи мне, что ты видел, - постучав ручкой о папку, мужчина прикрыл глаза.
- Я говорю правду!.. Я ничего не видел… - Луитер вздрогнул, ощутив на себе колкий взгляд.
- Отрицанием ты себе не поможешь. Ты должен верить мне, и только тогда я смогу помочь тебе, - слегка наклонившись, мужчина провел тыльной стороной ручки по его лицу, задевая бледные губы.
- Я ничего не видел… - повторил Луитер, с замиранием сердца наблюдая в чужих глазах омут непредсказуемых действий. В этих глазах было безумие обладания чужими судьбами.
- Очень жаль, похоже, твое состояние лишь ухудшается. Я вынужден принять меры, - притворно-разочарованно вздохнув, мужчина положил папку на небольшой столик, из которого достал автоматический шприц.
- Нет! Пожалуйста… - Луитер пытался хоть как-то увернуться, но невозможно оказать сопротивление, когда так крепко скован. Его шею обжег резкий укол, впрыскивающий в кровь очередной препарат, заставляющий заснуть тяжелым сном.
Так продолжалось из раза в раз, он больше не видел ничего во снах, они были пустыми, либо он их просто не помнил, но никто в это не верил, а вводимые препараты растворяли сознание, в котором невозможно было различить, сон это или нет. Луитер стал походить на бесцветного призрака, лишенного души и наделенного хрупким телом. О том, что он был привлекательным юношей, помнили разве что его родители, сохранившие в памяти моменты, когда последний раз видели его, отдавая на лечение.
Единственная мысль кружила в голове, вселяя надежду на спасение. Она позволяла сохранить остатки сознания, которое держалось за человека, некогда являвшегося во снах. Но его больше не было… ни во снах, ни в реальности. Будто никогда и не существовало.

Стоя посреди пустой палаты, освещенной зимним солнцем, виднеющимся сквозь расчерченное плотной решеткой окно, Луитер смотрел невидящим взглядом на множество снежинок, падающих с неба. У него уже не было сил для того, чтобы сопротивляться или говорить правду; он молчал, а врачи сочли это шагами к выздоровлению.
Услышав, как за спиной приоткрылась дверь и кто-то вошел, он даже не обернулся. Ему было все равно. Слабость, текущая по венам с седативными препаратами, кружила голову, затмевая тьмой свет из окна. Вздохнув, Луитер закрыл глаза и бесчувственно подался назад, падая. Его легкое и хрупкое тело ловко подхватил вошедший мужчина, осторожно удерживая его и обнимая поперек груди. Биение сердца Луитера напоминало трепыхающуюся бабочку, лишенную крыльев и лежащую на раскрытой ладони. Чуть склонившись и прижавшись щекой к его шее, Эдвард закрыл глаза, вслушиваясь осязанием в эти размеренные звуки.
- Ты спасен… - прошептал он, приоткрывая глаза и касаясь дыханием теплой шеи. Эдвард сомневался в том, стоит ли спасение этого юноши подобного, но решение пришло само собой, когда он вспомнил слова Луитера о сне, в котором тот видел город, охваченный мором и огнем, и ту часовню. Эдвард помнил этот момент весьма ярко, потому что проклял тогда всех и вся; он пришел в святое место и молил не о прощении и спасении, а о том, как ненавидит все, что окружает его. Но в один момент ощутил, словно кто-то стоит позади и вот-вот коснется плеча. Обернувшись, он никого не увидел, но сейчас понял, что это было предзнаменованием. Луитер не зря увидел это в своем сне, ведь именно он был за спиной Эдварда и хотел остановить, но не смог. Его некогда свободная душа, призванная защитить Эдварда от выбора, приведшего к гибели целый город, обрела владельца и тут же исчезла, оставив свое намерение, сдавшись неведомой силе, окружившей Эдварда. - Ты был моим ангелом… ты взял на себя мой грех, который до сих пор хранишь в своей душе. Но мне не нужны спасение и прощение, именно поэтому позже я принял другой грех, дар создания, показавшего мне то, что всегда привлекало меня.
Медленно опускаясь на пол, садясь на колени, Эдвард придерживал Луитера, укладывая его подле себя. Легко оглаживая его лицо, Эдвард испытал нечто, что вполне бы могло заставить его сожалеть обо всем, но он привык достойно принимать свой выбор. Ему не от чего было отказываться или в чем-либо каяться. Он прожил слишком долгую жизнь, обрек чужую душу на страдание, но все это выглядело не нарисованной картиной, на которой бы могло быть изображено нечто равно ужасное и прекрасное, сплетенное настолько тесно, что невозможно разделить.
- Что здесь происходит?! - провозгласил вошедший в палату мужчина, обводя взглядом своего пациента в руках мало известного ему человека. - Ты еще кто такой и что тут делаешь?
- Я здесь работаю, патологоанатом вашей клиники, а он - ваш пациент, которому стало плохо от вашего лечения, - ровно ответил Эдвард на недовольный взгляд человека, который, будучи владельцем этой клиники, крайне плохо знал в лицо ее работников. - Он находится в состоянии истощения и едва ли бы пережил удар об пол, если бы я не поймал его.
- Почему тогда не вызвал санитаров? Можешь идти дальше заниматься своими трупами, - фыркнул мужчина, что-то набирая в небольшом телефоне.
- Позвольте не согласиться с вашими методами лечения. Этот юноша говорил вам правду, а вы довели его до состояния, близкого к настоящему безумию, - встав, осторожно уложив голову Луитера со своих колен на холодный пол, Эдвард окинул так называемого врача пустым взглядом серых глаз. Вероятно, стоило раньше высказать свою точку зрения, но тогда она была бы бессмысленна.
- Хах, тот, кто роется в трупах, будет судить мою работу? Смешно. Это мой пациент, и он почти излечился. Благодаря моим методам он больше не страдает тем, с чем пришел сюда. Так что иди и не мешайся, - с презрением бросил мужчина, не без интереса наблюдая за тем, как Эдвард опустил руку в карман своего халата и, что-то достав из него, удерживал это в прикрытой ладони.
- Скажите, вы верите в существование души, бога, дьявола, высшей силы, награждающих даром или грехом? - тихо и размеренно произнес Эдвард, раскрывая ладонь. На ней лежала раздавленная бабочка с потертыми и некогда оторванными крыльями. Они держались на тонких прожилках, напоминающих листовые, и были настолько искусно вшиты в тельце, что любой ювелир удивился бы увиденному.
- Что за чушь? Я верю лишь в здравый смысл и то, что можно увидеть. Как человек, работающий в медицине, может верить в подобное? Здесь лечат от одержимости такими мыслями, - усмехнувшись, ответил мужчина, ощущая себя едва ли не местным богом, ведь именно он вершил чужие судьбы и приговаривал к мукам за несовершенные грехи.
- День и ночь порой не существуют, когда веришь лишь в небеса… которых нельзя достичь без крыльев, - мягкий и бархатный голос Эдварда рассыпался сотнями оттенков почти знакомых голосов, за которыми словно отдаленно слышалась завораживающая мелодия.
Мужчина чуть тряхнул головой, прогоняя наваждение, и широко раскрыл глаза, видя, как к нему летит бабочка, вспорхнувшая с ладони Эдварда, лежавшая до этого на ней раздавленным трупом. Она летела отрывисто, едва не падая, неестественно и угловато.
- Что за черт? - процедил мужчина, когда бабочка осела на его руку, и было отчетливо видно, что она мертва. Ее тельце было раздавлено, а крылья двигались словно по чужой воле. - Ты что, фокусник?
- Нет, это ваша роль, ведь вы так искусно показываете то, чего нет. Позвольте и мне показать вам то, во что вы не верили, - Эдвард щелкнул пальцами, и бабочка распалась на части, которые сухими частичками опали на пол. - Пройдемте со мной в морг.
- У меня много дел, хватит отвлекаться. Этого юношу нужно отнести в процедурный, чтобы сделать предписанную терапию, - переборов странное ощущение страха и интереса, мужчина указал взглядом на Луитера, бесчувственно лежавшего на полу.
- Что ж, как я и думал… - вздохнул Эдвард, заведомо зная каждый ответ и действие собеседника. - Вы слишком увлечены истязанием беззащитных.
- Считай, что уже уволен, - громко произнес мужчина, открывая дверь, чтобы позвать санитара, но тут же замер, покрываясь холодным потом. На пороге перед ним стояла женщина, которую он вчера сам лично отправил в морг, застав ее в общей палате, когда она вонзила себе в глаз ключ, украденный у медсестры. У нее был закрыт один глаз, из него стекала бурая жидкость и капала с подбородка, а второй смотрел мутно и неподвижно. Мужчина попятился назад, когда она сделала к нему шаг, протягивая руки.
- Что? Что это такое? - выкрикнул он, натолкнувшись на Эдварда.
- Она предпочла умереть раньше, чем вы окончательно сведете ее с ума. Вы боитесь? - спокойно отозвался Эдвард, подталкивая мужчину в спину, не позволяя ему отстраниться от холодных рук, тянущихся к нему. - Ведь вы не верили, когда ваш пациент говорил вам, что видел, как я заставляю трупы вставать. Так чего же вы боитесь?
Мужчина лишь вскрикнул, когда руки коснулись его, сжимая халат. Спустя пару секунд послышался еще один вскрик из коридора, еще и еще. Эдвард заставил всех гостей морга прийти в клинику, чтобы еще раз навестить своих мучителей. Он считал это лучшим доказательством правоты слов Луитера, ведь ему нечего скрывать и не для чего притворяться обычным человеком. И это было единственным, что могло хоть как-то искупить страдания и муки, на которые он обрек Луитера.
Порой во спасение одной души приходится страдать другой.

Менее чем за час в здании клиники не осталось никого, кроме юноши, лежавшего на полу серой и блеклой палаты. В нем кротко билось сердце, отличая его от десятка тел, разбросанных по коридорам. Решетка на окне палаты покрылась инеем, скрывая за обманчиво-белым покровом серость металла. А за окном на снегу проступало множество следов, которые постепенно скрывал легкий снег. Все работники клиники поспешно покинули ее, убежав в страхе. Они не знали, чего именно боятся: того, что увидели, чего не может быть по определению, или что пали до того, от чего лечили других. Прерогатива сумасшествия пугала их больше всего, вероятно, потому что они неподдельно боялись лечения, которым сами убивали своих пациентов. Они страшились сумасшествия, в которое сами вводили и истязали. Их не пугали трупы, идущие за ними, их пугало сумасшествие. Каждый истязатель боится участи своих жертв. Поэтому чем больше пациентов имел когда-то врач, тем быстрее он бежал от своего страха, ведь он помнил, как выглядел в глазах тех, кто молил остановиться. Это был настоящий страх, неприкрытый и отчетливый, таким страхом дети боятся оставаться одни в темноте, ведь в ней они видят все свои страхи вместе взятые.
Приоткрыв глаза, Луитер увидел пустую палату, покрытую вечерним полумраком. Тело ощутимо пронизывал озноб, который лишь усилился, когда он приподнялся с пола, пытаясь осмотреться. Мысли казались непривычно легкими и податливыми, ничто не сдавливало их и не держало в состоянии полусна. Встав, он подошел к кровати, стоявшей в углу. Ноги едва держали, а все внутри изнывало от усталости, разом окатившей тело, как только он сделал шаг. Опираясь плечом о стену, Луитер сжал на груди больничную рубашку, ощущая дикий ритм своего сердца. Оно неистово билось, словно радуясь тому, что живо, оповещая об этом каждую клеточку тела.
Стянув тонкое покрывало с постели, он накинул его на плечи. Тело было настолько слабо, что даже легкая ткань казалась тяжким камнем, лежащим на плечах. Луитеру так хотелось просто лечь и заснуть, но что-то словно претило этому, запрещая угасать. Он отрывочно помнил различные события, кажущиеся фрагментами разных картин… разных жизней. Но в каждой из этих жизней было нечто общее, что-то, что рушило предыдущую.

Возле огромных кованых ворот стоял мужчина и смотрел на опустевшее здание психиатрической клиники. Ни в одном из ее окон не было света. Она не заснула, она - умерла. И даже тайны, что помнят ее стены, не способны продлить ее жизни. Да и едва ли это было тайной, ведь каждый так или иначе знает, что подобные места полны боли и потерь. В боли терялось сознание, которое без остатка растворялось в навязываемом сумасшествии.
Эдвард откинул с волос снежинки, упавшие на них. Среди седых прядей осталось лишь несколько темных, а тонкие пальцы плавно отрясали вновь оседающий снег.
Почти развернувшись и уйдя, он остановился, слыша робкий скрип парадных дверей клиники. На пороге стоял Луитер, опираясь плечом о дверь. Он едва стоял на ногах и явно чудом держался в сознании, но, увидев Эдварда, сделал в его сторону несколько резких шагов из последних сил.
Подойдя к нему, Эдвард молча наблюдал за тем, как Луитер сделал еще шаг и, пошатнувшись, пал перед ним на колени.
- Прости меня… - одними губами проговорил Луитер, протягивая руку, словно пытаясь ухватиться за свое же сознание.
- За что? - поймав его ладонь и осторожно сжав ее, ощущая даже за легким прохладным ветром ее холодность, Эдвард прикрыл глаза, скрывая за темными ресницами их бесцветность.
- Прости меня… я не спас тебя… - отрывисто прошептал Луитер, приподнимая голову. Его яркие глаза казались нереальными самоцветами в серости и белизне пришедшей зимы.
- Нельзя спасти от бездны, в которую вступают по своей воле. А я же не в праве просить прощения, потому что обрек тебя на долгие муки из-за своей слепоты к истине, - плавно отпустив его руку, Эдвард проводил взглядом то, как она почти бесчувственно опустилась, касаясь легкого снега на земле. - За мой грех ты лишился крыльев, но я же и осквернил тебя, отдав свои… я запятнал все, к чему прикоснулся.
- Тебя ослепило то, что я был создан для тебя?.. - Луитер все так же смотрел в серые глаза, ожидая ответа. Он многое вспомнил, но это было почти бессмысленными и отрывочными образами.
- Нет. Меня слепила тайна, потаенная в твоей душе… она казалась мне печальной и прекрасной. Но тайна оказалась шрамом, оставленным мной же, - подступив на полшага ближе, Эдвард чуть склонил голову. - Какой грешник не мечтает о патере, который бы простил каждый грех?
- Разве есть что-то… в чем бы ты мог покаяться?.. - подняв руки, Луитер схватился за края белого халата, держась за них и слегка приподнимаясь.
- Увы, эти грехи нельзя простить, - покрывая своими ладонями дрожащие руки, сжимающие тонкую ткань, Эдвард ощутил яркую и оглушительную боль в чужой душе. - Но… покаяние ведь не подразумевает прощение? Я истязал тебя, наблюдал за тобой, за каждым робким жестом. Я убил тебя, вновь желая прикоснуться к столь трепетному и прекрасному созданию.
- Зачем?.. Ведь я уже был осквернен… - привстав, держась за Эдварда, произнес Луитер, глядя в серые пустые глаза.
- Порой порочность притягательнее невинности, - тихо ответил тот, замечая в чужих глазах исчезающее сознание.
- Браво! Какая сцена, какие декорации, какие речи, - монотонно и неспешно хлопая ладонями, говорил Дэмиен, стоявший подле массивной ограды у ворот. - Живая игра всегда привлекательнее театра марионеток. Только вот… к чему она?
- Чтобы занавесу было что закрыть, - усмехнувшись, Эдвард поднял Луитера на руки и повернулся в сторону ворот. За тонким покрывалом, накинутым на юношу, чувствовалось легкое и хрупкое тело, в котором едва ощутимо билось сердце, словно из последних сил противящееся смерти. Этот ритм напоминал витиеватую мелодию колыбельной, звучащую темными и неспокойными ночами.
- Куда ты собрался? - поинтересовался Дэмиен, когда Эдвард прошел мимо него.
- В отель, на улице становится холодно, - остановившись, он обернулся, глядя на явно недовольное лицо собеседника.
- Берешь его с собой? - приподняв одну бровь, Дэмиен зло усмехнулся.
- Да. Ты против?
- Нет, можешь таскать за собой все, что захочешь, - недовольно ответил он, отходя от ограды и следуя за Эдвардом.

Кто искуснее лжет… демоны или ангелы? Демоны опьяняют властью и силой, обещая любую мечту, но могут лишь уничтожить душу за сущую мелочь. Ангелы очаровывают невинностью и безвозмездным даром, но приводят лишь к неминуемому суду. За порогом чужой души всегда есть то, ради чего стоит раскрыть ложь.
Умелые художники и поэты всегда могут описать зимнее утро ажурно и тонко, замечая каждую ледяную деталь, но порой лучше их это делает иней на окнах, сквозь который видно встающее солнце; словно ангел, сквозь крылья которого виден огненный саван демона.
- Тогда, в часовне, это он был за моей спиной, пытаясь оградить от выбора. Он забрал часть моего греха… и ты не видел его? - стоя возле большой кровати, Эдвард обратился к Дэмиену, сидевшему на ее краю. Он увидел подвох, которого не замечал ранее. - Ведь ты говорил, что наблюдал за мной и в тот день.
- Его там и не было. Ты не думал, что он лжет? - зло улыбнувшись, Дэмиен покосился на собеседника испытывающим взглядом.
- Это не его слова, а мои воспоминания, - Эдвард оперся руками о спинку в изножье кровати.
Сложно решить, что же все-таки приятнее… сжимать в своих объятиях ангела или ощущать на себе объятия демона. Обладать или подчиняться. Обе перспективы заманчивы, но преобладает всегда та, которая таит меньшую ложь. Порой приятно обладать чем-то хрупким и невероятно ценным для себя, а иногда подчинение является куда большим проявлением ценности и заботы.
- Воспоминания? Тогда вспомни о том, как ты молил о чужих смертях, как молил, чтобы все умерли в долгих муках. Вспомни, почему к тебе относились иначе… ты всегда отличался от других. Порочные мысли и мечты… иное прекрасное. Вспомни, как ты прикоснулся к желанному, а он оттолкнул, назвав грязным отродьем… Всего лишь уличный попрошайка, импровизированный цирковой гимнаст, а ты считал это прекрасным, - в глазах Дэмиена переливалось множество оттенков зеленого, которые особо ярко расставляли акценты на произносимых словах. - Твой эгоизм отчего-то растворился в раз, когда каждый указал на тебя пальцем и назвал падшим грешником.
- Потому что едва ли тогда мои грехи были больше других, - Эдвард ловил каждый акцент, вспоминая прошлое. Он помнил юношу, который приковал к себе внимание с первого же взгляда. Юный и пылкий, выступающий в грязном передвижном цирке, из города в город обирающий зрителей; очаровывающий гибкостью и грацией, задорным и порочным взглядом, так умело играющим с чужим. Но лишь одно прикосновение - и резкий финал без титров… игра лишь ради денег, хранящихся на поясе брюк. Но, зайдя чуть дальше, порой и охотник смотрит иначе на жертву. Стоит лишь раз оступиться, и все рухнет. Чужое суждение жестоко и беспощадно… один шут увидел, как юноша уединился с мужчиной, встретившимся ему однажды в толпе и с тех пор каждый раз приходящим на импровизированные выступления. Неподобающая и порочная связь, на словах выглядящая неимоверно развратным и отвратительным грехом. Видел лишь один, но рассказал всем. Каждый увидел это по-своему, в самых неприятных для себя чертах. Казнят всегда тех, кто доступнее, посему юноша был беспощадно убит, а мужчина обвинен в его смерти.
- Нет, потому что у каждого был тайный грех… тот, у кого его нет, не ведет себя столь агрессивно и озлобленно. Ты был в отчаянии, но я показал тебе то, чего ты действительно захотел…- Дэмиен улыбался краем губ, отклоняясь к спящему на кровати Луитеру, касаясь его лица кончиками пальцев. - А ты вновь отвлекся на то, что посчитал прекрасным…
- За прошедшее время многое изменилось, - прикрыв глаза, Эдвард наблюдал за тем, как Дэмиен, отбросив с Луитера одеяло, проводил ладонью по его телу, от груди к животу, задевая приподнявшийся край больничной рубашки, касаясь кожи.
- Возможно… но ведь тебе хочется прикоснуться к нему? Это тело еще никем не осквернено и явственно невинно, лишь душа частично помнит прошлое. Ангел, бывший патером и умерший от твоей руки… какой, должно быть, он имеет сочный и терпкий вкус, приправленный былым томлением в руках обитателей тени, - расстегивая пуговицы, Дэмиен краем глаза наблюдал за реакцией Эдварда, но тот оставался так же спокоен.
Прежде чем Эдвард ответил, Луитер открыл глаза, чувствуя на своей коже прикосновения горячих рук.
- Порой следует сдерживать свои желания, - Эдвард выпрямился, убирая руки со спинки кровати.
- Тогда я попробую его вместо тебя, - обернувшись, Дэмиен лукаво улыбнулся и вновь вернулся взглядом к Луитеру, лежавшему перед ним.
- Прикоснись… ко мне… - тихо и едва уловимо прошептал Луитер, глядя на Эдварда. На его глазах, казалось, застыли слезы, в которых отражался тот, кого он звал, медленно обходящий постель и садящийся на ее край.
- Хм… смотри, как он стонет одним лишь взглядом, - усмехнувшись, Дэмиен провел пальцами по губам Луитера, слыша его слова и перехватывая взгляд. - Он так слаб и доступен…
Эдвард протянул руку и осторожно коснулся лица Луитера, отводя от виска волосы, наблюдая в его глазах едва ли не мольбу, но не веря в нее. Казалось, он все еще спит, а все это - иллюзия.
- Прикоснись ко мне… - повторил Луитер, закрывая глаза.
Склонившись над ним, Дэмиен едва не рассмеялся, слыша столь откровенную мольбу в голосе.
- Чем больше я на него смотрю, тем больше думается о том, что я, кажется, нашел себе новое тело… - наклоняясь ближе к лицу, он замер, ощущая на своих губах чужое сбивчивое дыхание, словно смакуя его. - И тогда ты сможешь касаться его, пока не надоест.
- Иногда вся привлекательность и кроется в недоступности, - отведя руку, Эдвард вспомнил, насколько завораживал его вид того, как Луитер метался в изменчивых чувствах, в горячих объятиях неизвестных ему существ.
- Какая тут недоступность? Бери! Все твое! - отстранившись, Дэмиен развел руками, указывая на распростертого перед ним Луитера. И, не услышав ответа, резко схватил его за руку и приподнял словно тряпичную куклу, заставляя податься в сторону Эдварда. - Он же сам об этом просит. Кроме того, когда получаешь то, чего хотел, оно уже кажется не таким прекрасным.
Поддавшись резкому жесту, Луитер неловко присел на колени подле Эдварда, ухватившись за его плечо.
- Это не то, чего я хотел, - безучастно ответил Эдвард, вставая, но Луитер не дал этого сделать, удерживая. В его теле ощущалась дрожь, но он пересиливал ее, приподнимая руки и обнимая Эдварда. Даже от подобного едва ли не невинного прикосновения все словно свербело внутри.
Подыграв столь неожиданному действию, Эдвард наблюдал за ним, прикрыв глаза. Он видел в лице Луитера неуверенность и безысходность, когда тот отстранился, делая отчаянный вдох, словно собирался нырнуть в воду.
- Обними меня… крепче… - прошептал Луитер, прижимаясь лицом к его плечу, заставляя приникнуть ближе. Холодные руки легли ему на спину, и он обнял Эдварда за шею, притягивая так близко, чтобы каждое произнесенное слово и вздох остались только между ними. - Ты дьявольское создание… а не он…
- Что? - удивленно выдохнул Эдвард, различая тихий шепот.
Дэмиен сидел на коленях в постели, более чем в метре от них и ухмылялся, наблюдая разворачивающуюся перед ним картину, не ощущая в ней лишним и себя. Он выжидал подходящего момента, чтобы обрести новое тело и скрыть то, что мог знать его обладатель.
- Он лгал тебе… ты стал таким до него… он показал тебе это, но не дал… это твой дар… в тот день, в часовне… ты получил его… - отрывистый шепот касался виска, перемещаясь к уху. Луитер произносил каждое слово не громче вздоха, притягивая Эдварда к себе, обнимая за шею, приникая ближе, лишь бы он слышал его.
- Невозможно… ведь он помогал мне просуществовать… знал обо мне все… и тот нож… - Эдвард был удивлен тем, что слышит, но продолжал так же тихо отвечать, подыгрывая каждому движению. Едва ли он мог сразу поверить в то, что Дэмиен не то создание, каким он его считал, ведь именно он поддерживал в его теле жизнь и наделил своим даром. Хотя в последнее время и складывалось впечатление, что что-то было не так.
- Это он существовал с тобой… я видел… во сне… - Луитер приник к тонким губам, успевая нашептывать в них тихие слова, пересиливая тяжкие ощущения от каждого прикосновения. - Он не должен… слышать… все было обманом…
- Но его кровь поддерживала мое тело…
- Любая бы кровь, смешанная с твоей… оказалась такой же… - лучшим аргументом Луитер посчитал прямое доказательство и, хоть и неуверенно, но все же прокусил губу Эдварда. Ощутив во рту терпкий вкус крови, он прокусил и свою, позволяя своей крови смешаться с чужой. Боль быстро проходила, рана ощутимо затягивалась, а в теле проходила слабость.
Чувствуя на своих губах чужую горячую кровь, Эдвард перехватил инициативу, стирая грань столь поверхностного поцелуя, впиваясь в рану на губе Луитера, ощущая то же, что так искусно подавал ему Дэмиен.
- Может… мне тоже присоединиться? - произнес Дэмиен, ложась на бок и наблюдая с более близкого и удобного ракурса за происходящим. Как только он увидел тонкую линию крови, стекающую от края губ Луитера, то с силой сжал в руке покрывало. - Хватит, он же не просил взять его! - громко произнес он, разрывая часть покрывала, которое смог ухватить.
Отстранившись, Эдвард стер с губ остатки крови и, взглянув на тяжело дышащего Луитера, но, тем не менее, ощутимо приобретшего менее изможденный вид, воззрился на Дэмиена.
- Слегка увлекся, - Эдварда улыбнулся краем губ, вставая. Ему было едва не смешно от того, что он действительно был слеп ко многому и поддался на такой обман. А якобы смелость, проявленная Луитером, была лишь ради восполнения сил. Хотелось рассмеяться, но он сдержался, пожелав не рушить созданный и уже почти обыгранный спектакль.
Протянув руку, Эдвард замер и отвел ее, едва не коснувшись лица лежавшего перед ним Луитера. Он увидел в его глазах все тот же прозрачный страх, не предвещающий для себя никакой выгоды… лишь уловка, дабы поделиться своими знаниями. Для чего? Именно этот вопрос и заставил задуматься.
- Ты закончил? - лукаво поинтересовался Дэмиен, придвигаясь чуть ближе.
- Да, - легко кивнув, Эдвард встал возле кровати, но не ожидая повторного лицезрения обретения нового тела.
- Тогда… до встречи, можешь начинать выбирать, что бы хотел сделать, - усмехнувшись, Дэмиен склонился к Луитеру, игнорируя его сопротивления, прижимая руки к матрацу.
- В таком случае, я хочу вернуть его домой.
- Что?! - Дэмиен резко отстранился и обернулся, слыша позади себя столь решительный и ровный тон.
- Я верну его домой, родителям… они будут рады узнать, что их сын излечился, - сложив руки перед собой, выдохнул Эдвард. Ему было вполне достаточно и этого прикосновения, этого вкуса крови, в которой так отчаянно билось почти детское сердечко, такое искреннее и пугливое.
- Нет, ведь ты… - начал Луитер, но осекся, встречаясь с ядовито-зеленым взглядом.
- Ха-ха, похоже, он не хочет этого… смотри, сколько эмоций в его глазах, голосе… - притворно мягко произнес Дэмиен, плавно обхватывая шею Луитера и сжимая ее в руке.
- Я предпочту уйти под занавес, нежели оставить игру неоконченной, - прикрывая глаза, Эдвард мимолетно взглянул на Луитера, который ожидал чего-то другого, другой реакции, но решил более не встревать. Безусловно, он хотел помочь, но едва ли мог что-либо изменить, особенно ощущая на своей шее горячую руку, постепенно сжимающуюся все сильнее. - Отпусти его.
- Как хочешь, - фыркнул Дэмиен, резко отстраняясь и вставая с кровати. - Отведем его сейчас?
- Да. Я вернусь в клинику, заберу необходимые бумаги, чтобы избежать недоразумений, - ровно и беспристрастно ответил Эдвард, подходя к двери. - И, когда вернусь, я надеюсь увидеть все на своих местах.
Выйдя, Эдвард беззвучно прикрыл за собой дверь. Он сомневался в том, стоит ли оставлять Дэмиена наедине с Луитером, но решил, что если же все-таки он не тот, за кого себя выдает, то ничего не произойдет. Он испытывал странную апатию, которая словно копилась в нем все это время... зря прожитое время, не принесшее ровным счетом ничего.
Переступив порог клиники, он никого в ней не обнаружил; никто из ее работников или сбежавших пациентов не вернулся и тем более не сообщил в полицию. Забрав нужные бумаги, Эдвард подошел к окну, глядя в мутное небо, в котором толпились снежные тучи. Пара солнечных лучей пробивалась сквозь них, но они быстро исчезали, теряясь в серости неба. Он не думал о том, что так легко поверил в ложь, он думал лишь о том, что, так или иначе, прожил свою жизнь, которая казалась чужой… а тот, кого он обрек на муки, попытался спасти его еще раз. Бескорыстная душа, юная и неопытная, несмотря на вторую жизнь. Вероятно, этого было более чем достаточно для того, чтобы отпустить ее и самому обрести покой, если он возможен. Едва ли за его дар предусмотрен покой… но ведь кто-то одарил его этим, значит все равно бы пришло время отдавать долг.

- Ты рассказал ему о том, что я всего лишь мелкий паразит, прижившийся рядом с созданием, обладающим силой? - присев на край кровати, Дэмиен опустил голову. Он был в чем-то счастлив, что Эдвард видел в нем дьявольское создание, смотрел на него с долей восхищения, словно видел нечто прекрасное. Дэмиен заметил его в первый же раз, как оказался в том городе. Наблюдал со стороны и, увидев подходящий момент, придумал небольшую ложь, которую не должен был заметить отчаявшийся человек. Он почувствовал, как Эдварда коснулся дьявольский дар, даруя силу, которую он посчитал прекрасной. Чудовищная сила отчаяния и ненависти в душе повергла город в мор и огонь одним лишь желанием, одним лишь порывом. Она же и притянула нечто, одарившее другой жизнью.
- Так ты… слышал… - попятившись, вжимаясь в спинку кровати, прошептал Луитер. Меньше всего хотелось, чтобы это создание знало о том, что его ложь раскрыл именно он.
- Нет, я догадался… ведь ты все увидел и более чем очевидно, что рассказал Эдварду об этом, ведь ты такой правильный и призванный защитить его душу. Только ему не нужно это! - выкрикнул Дэмиен, резко поднимая голову и глядя на Луитера разъяренным взглядом. - Ему был нужен его дар! И что-то… что бы всегда привлекало его чувство прекрасного!..
- Я видел… и чувствовал… он хотел….
- Заткнись! - Дэмиен прервал Луитера, не желая ничего слышать от него. - Тебе не понять, потому что ты не метался по чужим телам и не встречал силу, которую бы хотел подчинить себе. А я нашел его… несмотря на его дар, он был другим. Он видел прекрасное в таких, как я!
Луитер промолчал, отводя взгляд. Возможно, он зря вмешался, но он хотел лишь искупить свою же ошибку и попытаться спасти то, что осталось.
Вернувшись, Эдвард окинул взглядом Дэмиена, который едва сдерживался от того, чтобы не разорвать сидевшего перед ним Луитера на части.
- Пойдем, тебя ждут твои родители, - протянув руку, мягко произнес Эдвард.
Кивнув, Луитер осторожно взялся за нее и встал. Порой стоит предоставить выбор, потому что не каждый жаждет спасения. Тем более столь запоздалого.
Препроводив его до дома, Эдвард взял на себя роль нового лечащего врача и заверил родителей в том, что их сын абсолютно вменяем, и, пожелав хорошей жизни, ушел.
Луитер больше не видел тех странных снов или чего-то подобного - он получил шанс прожить еще одну человеческую жизнь.

- Скажи… я смертен? - спросил Эдвард, ступая по мостовой, обращаясь к идущему рядом Дэмиену.
- Да, ты же… человек, - чуть оговорившись, ответил он, останавливаясь. - К чему этот вопрос?
- Занавес… премьера окончена и можно уходить. Возможно, местами она была неясна и бессмысленна, но все же в ней было что-то, задевающее душу. Возможно, актеры фальшивили и порой играли неумело, но это говорит лишь о ее новизне и том, что они играли впервые, - усмехнувшись, Эдвард остановился, опираясь руками о перила мостовой.
Порой достаточно лишь желания для того, чтобы продолжать существование или же прекратить его.
Бездыханное и бесчувственное тело упало на мощенную мостовую. Биение сердца и душа покинули его. Но как только сердце замерло, Эдвард ощутил неимоверную боль, которой был лишен все эти годы. Она впивалась тысячами игл и истязала, а сотни рук, поднявшихся из ставшей черной воды, тянули за собой, в бездну. Они едва не разрывали на части, смеясь и припоминая прожитые грехи, утягивая в заслуженное забвение. Дэмиен решил присоединиться, обретя свой истинный бесформенный облик, утягивая туда же, вниз, за собой.
Адское пламя и пороги, боль и отчаяние всех веков.
Перестав смотреть вниз, на мерзких тварей, крепко держащих за ноги и обвивающихся вокруг тела, Эдвард посмотрел вверх. Над ним, совсем рядом, парил ангел, протягивающий ему руку… у него были странные крылья, лишенные белоснежного оперения. Вместо этого жилистые отростки крыльев покрывала словно плотная рваная паутина.
Облик этого создания был более чем знаком.
Как странно осознавать, что тот, кого обрек на муки и боль, готов протянуть руку и показать небеса мечты. Но воздушные замки строят так высоко для того, чтобы невозможно было коснуться их и утратить цель. За их окнами кроется необретенная мечта, которая получила возможность лицезреть всю пакостность и отвратность методов ее достижения.
- Спасибо… - Эдвард протянул руку и, на мгновение коснувшись кончиками пальцев светлой руки, пачкая ее кровавым отпечатком, отвел ее. У него была возможность обрести мечту каждого грешника. Ангел, взмывший в небо, протянул ему руку и позвал за собой, желая спасти, но он отказался. И, сгинув в темном омуте, не раскаялся.


Эпилог

- Луи, Луи… проснись! - проговорила женщина, поглаживая плечо юноши.
- Мм? Ах, прости, я, кажется, задремал… - приподняв голову, он потер глаза. Перед ним на небольшом выступе стояла догоревшая свеча, погасшая и заполнившая воском подставку.
Большое витражное окно освещал мягкий свет заката и матовыми бликами озарял небольшой зал часовни, где подле распятия на коленях стоял Луитер, упираясь локтями на выступ со свечами. Он иногда приходил сюда и, зажигая одну-единственную свечу, молча смотрел на нее, ни о чем не моля и не прося. Он вспоминал об одном человеке, чьей душе желал покоя.
Порой Луитер все же видел его во сне, но это не было навязчивыми видениями или кошмарами, это были редкие сны, навещающие каждый раз, когда Луитер посещал церковь. Он не был излишне верующим и не слушал речей священников, а просто оставлял свечу и, посидев немного в уединении и покое, уходил.
Почти в каждом сне этот человек мечтательно смотрел в небо, словно видя в нем воздушный сказочный замок. Он не стремился прикоснуться к нему или же обрести, а лишь наблюдал. Стоило присмотреться, и в его глазах можно было увидеть блеклые оттенки прошедших веков; розы, возложенные на белый снег, умиротворение крестов кладбищ и бабочку, обманутую солнцем, но все так же порхающую среди опавших листьев.

Конец