Проснулась от тишины, а это значит, что проспала все на свете и уже далеко за полдень. Обычно просыпаюсь под истошно радостный визг с детской площадки под окнами. Лишь после двенадцати мамочки уводят детей обедать, а двор затихает. Даже мои домашние давно встали и тихонько что-то делают вдвоем на кухне. Судя по всему, не дождались утренней яичницы и поедают то, что нашли в холодильнике.
Что ж, вечер пятницы не был томным.
Начался в баре «Дурные привычки». Баров с подобными романтическими названиями понатыкано по всей Москве: «Последние – путь / рюмка / деньги», «Обрыв» (или «Отрыв»?), «ЗаПой!» – этот уже караоке. Обладают тремя преимуществами: не нужно искать (достаточно выйти из метро и упрешься в двери), кондиционеры ревут, превращая воздух в лед, водку продают по сорок рублей за полтинник. В таких местах пережидают, пока вечер умилостивит, наконец, яростное дневное солнце и можно будет прогуляться по набережным и паркам, не чувствуя на висках смолы.
- И как мы прожили эту неделю?
- Лучше не спрашивай.
- Что, опять нужен совет?
- Не нужен!!! Ты мне уже насоветовала про красные труселя…
- Ну, Ром, ты сам спросил, что бы я сделала на ее месте. Я ответила. Если бы мне хватило смелости (сказать по правде, никогда не хватит) позвонить парню в три часа ночи и напроситься в гости, то днем я наверняка уже побывала в трех «Диких Орхидеях», на мне потрясающее красное белье, и если ты не предпримешь попытки его хотя бы увидеть, я страшно на тебя обижусь.
- Хорошо, что не предпринял, воспитывал бы сейчас чужого ребенка. Она же беременная уже пришла, сама знаешь от кого.
- Тогда не знала. Но зато теперь у тебя настоящая любовь.
- Это не любовь, это кошмар. Я постоянно о ней думаю. Безумие какое-то. Съела меня уже всего.
- Внутренний диалог, который не смолкает ни на минуту? Ну и что? Я и не представляю себе, как можно жить иначе. Иначе ты всего лишь животное: поело, поспало, выпило, потрахалось. А раньше ты о чем думал?
- О том, что у меня есть картины, велосипед, пейнтбол, охота, и если я заведу себе еще хоть одно хобби, то останусь без обеда. Навсегда.
- Говорил тебе, жениться надо вовремя. Я весь этот ужас пережил лет в восемнадцать. Хватит с меня.
- То есть ты обо мне совсем не думаешь?
- У нас с тобой все по-другому. Брак.
- Да. Зачем ему думать? Ты с ним засыпаешь и просыпаешься. Не нужно постоянно в уме тактику и стратегию прокручивать, что сказать, что сделать, чтобы урвать побольше.
- А ты не бери, ты отдавай. У тебя за столько лет холостяцкой жизни целая свалка эмоций накопилась. Зачем она тебе? Не тяжело тащить? Отдай все, что сможешь. Пусть ест себе на здоровье. В любви побеждаешь только проигрывая.
- Как и в творчестве. Те, кто выигрывал у потомков, как правило, проигрывал современникам. Вот выйду на пенсию, куплю себе полное собрание сочинений Терри Пратчетта, лягу на диван и буду смеяться, пока не лопну.
- А сейчас ты это сделать не можешь?
- Сейчас не могу. У меня длиннющий список умных книжек, которые нужно прочитать, чтобы написать одну неумную.
- А мне кажется, нужно сочинять в изоляции. Только тогда сочинишь что-то свое, оригинальное.
- Ага, «Лунную сонату», и еще гордиться будешь, пока кто-нибудь не скажет, что Бетховен у тебя – мелодией в телефоне. Чтобы что-то оригинальное сочинить, нужно понять вначале, что «уже было в Симпсонах». Двадцать первый век на дворе.
- И «раненной птицей сердце стучится», она эту песню, по-моему, уже пятый раз поет.
-Шестой.
- Я и не понимаю, зачем вы все пишете и пишете, рисуете и рисуете, поете и поете?
- А читать ты всю жизнь Библию будешь?
- Я вообще ничего не читаю и прекрасно себя чувствую. А помимо Библии есть еще Зоар, Упанишады, Тибетская книга мертвых...
- Ребята, вы можете потише? Нашу певицу из-за вас не слышно. Весь бар в душевной тоске, а вы Упанишады-Упанишады, да еще так громко.
- А вы скажите ей, пусть репертуар сменит. Мы выучили уже: птицу добить нужно, чтобы не мучилась.
Орем, ничего не едим и мало (по их меркам) пьем – излюбленные претензии всех официанток. Мы бы говорили тише, но Ромкино охотничье ружье на краю Москвы, за сотню километров, а птица поет так громогласно, что если не орать, мы друг друга никогда не услышим. Наверно, бары с живой музыкой существуют для тех, кому нечего сказать друг другу.
- И как ты, христианин, будешь читать Тибетскую книгу мертвых?
- Религия – это политика, попытка приспособить вечный закон природы под текущие нужды общества. А закон у всех один.
- Но запад и восток отличаются…
- Лишь тем, что на западе у тебя одна попытка, а потом Суд, а на востоке – реинкарнация, и ты как двоечник-второгодник возвращаешься снова и снова, чтобы учиться.
- Чему?
- Любви. Во всех ее ипостасях.
- Так, вы двое, что мне тут пытаетесь сказать?
- Мучайся, Рома, мучайся!
- А хиппи будут жить вечно. Потому что если пройдут все уровни этой компьютерной игрушки, то придумают себе новую.
- Зачем?
- А чтобы возвращаться к дурным привычкам.
- Да, постоянство – это наше все. Ты когда сказал мне: чтобы стать москвичкой, не нужно покупать квартиру, достаточно выйти замуж, – я уже знала, что все предрешено.
- Так ты со мной живешь, потому что негде больше?
- Ты знаешь, что нет. Я могу купить квартиру по ипотеке или снять. Но эта фраза для меня означала, что ты готов быть со мной всегда, понимаешь? Вы же, мужчины, постоянно только куда-то уходите, уходите и уходите.
- Еще что-нибудь будете заказывать?
- Нет. Закат включает кондиционеры на улице.
Лужнецкая набережная. Кто-то танцует, кто-то трупом лежит на траве, кто-то плавает, отфыркиваясь нефтью. Солнце щурится сквозь крыши домов на другом берегу и тает тысячью свечей где-то в глубине реки. А я опять оставила дома самое дорогое – видеокамеру. Когда-нибудь на излете лета, в июле, я вернусь сюда снова, чтобы отснять для тебя свечи московского заката. Да, ты не раз бывал в Москве, но никогда не видел ее такой, какой вижу я. Ты часто спрашивал меня: Как ты живешь там, в этом безумном городе?
И сейчас мне хочется подарить тебе Москву. Всю. Детский радостный визг, неуклюжие танцы в хороводах на набережной, бары без окон, усталый солнечный свет на воде, огни полуночных машин, несущихся навстречу друг другу, мосты, уходящие далеко-далеко за горизонт. Мосты через вечность, как у Ричарда Баха, помнишь? Наверно, в предыдущей жизни я была одной из тех Сольвейг, что не умели дождаться, и теперь мне нужно учиться любви на расстоянии. Даже если шансы на встречу равны нулю. Вечному ожиданию того, что не может произойти.