Последние каникулы. Ч. 5. Гл. 1 Ваганты

Алена Ушакова
Ваганты


- Смелее, мой ученик! Руку вперед! Поймите, меч и ваша рука – это одно целое, меч – продолжение руки, меч послушен вам, как пальцы!
- Ну же, где ваша уверенность? Вы отступаете, словно уже проиграли мне! Где ваша легкость? Вот сейчас вы можете отпрыгнуть в сторону, и мой меч вас не достанет! Молодец, ученик! Вам удалось оставить меня ни с чем!... Но это не значит, что можно расслабляться.
- Ах!
- Вы не ожидали? Напрасно, в бою нужно быть начеку каждую секунду. Простите, мой друг, но  вы убиты…
Каменная стена сарая и высокие, не успевшие лишиться листвы кустарники окружали импровизированную арену, на которой развернулось сражение. Лидировал Анри де Буссардель, его противник, как видно, начинающий боец, несмотря на порой удачные выпады и уже хорошо разученные приемы,  еще не слишком уверенно владел оружием и не всегда умел разгадать маневр учителя. Вот и на этот раз не понял, когда тот успел неожиданно зайти со спины, и меч де Буссарделя   не встретил должного отпора. Острие деревянного меча соскользнуло с кольчуги, прикрывающей грудь ученика. Последний неловко упал на землю, раскинув в стороны руки и потеряв меч. При падении  шлем  сорвался с его головы, и… длинные белокурые волосы рассыпались по плечам побежденного.
- Не отчаивайтесь, Джейн! – Буссардель подал девушке руку и помог ей подняться. – Начнем все сначала.
- Вам снова удалось меня перехитрить, который урок подряд, - вздохнула Женя.
- Дело не в хитрости, а в мастерстве. А оно приходит не сразу!
Этот вывод прозвучал для юноши и девушки как гром среди ясного неба, так как свидетелей своего боя они вовсе не ожидали.
- Матушка! – воскликнул от изумления юный рыцарь при виде монахини, неожиданно появившейся из-за выступа каменного сарая.
Женя, опустив меч,  потупила голову:
- Мы думали, здесь нас никто не увидит…
- Графской челяди дела до вас нет, - проворчала сестра Патриция, - а я  последние недели только и думаю, что вы затеяли. Исчезаете куда-то по утрам, ходите с загадочными лицами…
- Тут нет ничего дурного, - несмело проговорил Анри, его лицо покрыл густой румянец стыда и смущения, - просто мадмуазель просила меня…
- Что ты мямлишь, мальчик? – грозно вопрошала монахиня.
- Матушка! Анри не виноват, - поспешно вступилась за друга Женя. – Это я просила давать мне уроки владения мечом.
- А с вами, мадмуазель,  у меня особый разговор!
Переход в обращении к Жене на «вы» ничего хорошего не обещал, и девушка поняла, что ее ожидет крупная разборка.
- Вместо того чтобы  учить псалмы, собирать травы да сопровождать меня в походах в близлежащую деревню к больным крестьянам, вы скрываетесь от меня, облачаетесь в непотребные одежды и занимаетесь невесть чем! – продолжала возмущаться монахиня.
- Неправда, я должна уметь защищать себя, - ответила Женя.
- Что за глупости! - воскликнула сестра Патриция, выхватив у девушки меч, она схватила ее за руку и повела за собой как непослушного ребенка. – И вы, рыцарь, немедленно следуйте за мной.
Смущенный юноша последовал за женщинами, и не думая что-либо возражать.
- Хорошо хоть догадался вооружить девушку не боевым мечом, а то, того гляди, она могла всерьез пораниться, - продолжала свою обвинительную речь монахиня. – А тебе, Джейн, как не совестно появляться при мужчине в таком виде, - она вновь окинула девушку осуждающим взглядом – в боевой кольчуге  и мужской одежде та походила на мальчика, и только длинные волосы выдавали ее. – Надень немедленно шлем, а то, пока дойдем до дома его сиятельства, кто-нибудь из челяди узнает тебя. И надо же было такое удумать!
- Только не говорите, что вы запретите мне заниматься  с Анри, - упрямо твердила Женя, следуя за монахиней по тропинке, ведущей в графский сад. – Я многому уже научилась.
- И то верно, - вторил ей де Буссардель, - мадмуазель схватывает все на лету, разучила все основные приемы и позы сражающихся, ей не хватает только сноровки и мужской силы. Драться в кольчуге не каждой девушке под силу.
- Не женское это дело! Играла бы лучше на клавикордах, в усадьбе твоим умением, Джейн, все   восхищаются, - говорила с недовольной миной монахиня, продолжая держать девушку как ребенка за руку, словно боясь, что она вырвется и убежит.
- Не правда, я должна уметь защищать себя, - повторила негромко Женя.
Ей вспомнилось мужественное лицо Андре Неверского и его слова: «Если тебе дорога твоя жизнь и честь, защищайся!»
- И что только его высочество принц Этьен скажет, когда узнает, чем занимается в его отсутствие девушка, которую он опекает! – гневно говорила сестра Патриция.
- Думаю, принц одобрил бы мои занятия и уроками Анри был бы доволен, - отвечала Женя.
- С чего бы это?
- Его сестра - принцесса Анна - неплохо владела мечом.
При этих словах девушки монахиня остановилась, словно запнувшись, их маленькая процессия прекратила на время свой ход, удивление нарисовалось на лице Буссарделя. Монахиня внимательно  и серьезно посмотрела на Женю, ее взгляд был непроницаем, но ничего не сказала, а молча пошла дальше.
Впереди сквозь кроны деревьев обозначился силуэт графского дома, и послышались необычно громкие голоса людей.
- Что они так голосят, что-то случилось? – спросил де Буссардель.
- Случилось, - ответила монахиня. – Я потому и бросилась на ваши поиски. Не хотелось, чтобы вы, дети мои, пропустили это зрелище. Подите скорее в свою комнату, Джейн, оденьтесь как подобает достойной девице и спускайтесь к центральному въезду в усадьбу.
- Что случилось? Вернулся его сиятельство граф де Шервилль… или его высочество принц Этьен? – В глазах Жени блеснула надежда.
- Вовсе нет, - ответила Патриция.
- Ну, вот, а другие визитеры мне не интересны, - Женя, не взирая на сопротивление монахини, наконец, вырвала свою ладонь из ее  рук и остановилась.
Патриция  скептически пожала плечами и полным негодования взглядом окинула девушку. Анри предусмотрительно отстал от женщин, не желая стать свидетелем назревающей ссоры. Но, как ни странно, ссоры не произошло. Монахиня как женщина, умудренная годами и опытом, сменила гнев на милость и тоном, не терпящим возражений, но уже более мягким и почти приветливым, произнесла:
- Я же сказала, что вам стоит  поторопиться, дабы не пропустить это зрелище.
Она одарила юношу и девушку многозначительным и слегка загадочным взглядом и проговорила:
- Вам обоим. Вы у нас, кажется, поэт, - кивнула она Буссарделю, - а вы, Джейн, почти музыкант.
- И что? – почти вызывающе, но уже с явным любопытством поинтересовалась девушка. Юноша по-прежнему предпочитал молчать.
- А то, - вновь нетерпеливо повысила голос Патриция, - если вы, мадмуазель,  и далее будете изображать из себя  непослушного, избалованного ребенка, который не желает прислушиваться к словам старших, то пропустите выступление вагантов.
- Что? Не может быть! – вскричал в изумлении и восхищении  Буссардель. – Странствующая труппа вагантов посетила усадьбу Шервиллей?
- А я вам о чем толкую битых полчаса, - продолжала монахиня, - их представление начнется с минуты на минуту, и, если вы не поторопитесь, оно закончится без вас.
При этих словах Патриция распрямила спину и гордо прошествовала вперед, всем своим видом давая понять, что не желает более ожидать своих молодых спутников. Женя с досады прикусила губу, пожалуй, ей совсем не стоило ссориться с сестрой Патрицией. Реакция монахини на их занятия борьбой на мечах не удивительна. Сразу можно было бы догадаться, что она не могла одобрить эту затею.
- О, Джейн,  поспешим в усадьбу, - воскликнул Анри, и, подхватив девушку за руку, повлек ее вслед за монахиней.
- Я ничего не понимаю. Кто такие ваганты? Что в них такого особенного? – недоуменно вопрошала Женька.
- Но как же можно ничего не знать о вагантах? Странствующие актеры, школяры – это сейчас такая редкость. Их выступления ни с чем не сравнимы и запоминаются надолго. В замке моего господина, в Алансоне, о них не слышали уже несколько лет. Я был ребенком, когда они давали представление под сенью Алансонского замка.
- И какие диковины они представляют? Диких животных?
- О, нет, как можно? Ваганты – не просто бродячие актеры, они образованнейшие люди. Может быть, вы слыхали, Джейн, что-нибудь о Парижском университете?
Женька от удивления остановилась.
- Об университете? – спросила девушка.
«А разве университеты уже существовали в ХI веке?» -  подумала она, вновь и в который раз ощущая себя не в ладах с местной историей.
- Вот видите, вы о нем ничего не знаете. Не мудрено, на материке, говорят, об университетах ничего не известно. Первый университет для обучения разным наукам молодых людей, отличающихся хилым здоровьем и неспособных к воинским подвигам, открыли лет пятнадцать назад в Париже. Собрали человек триста молодых дворян, не имеющих средств к существованию и не способных с оружием в руках служить своим господам. Не правда ли, прекрасный выход для этих несчастных…
«Интересная трактовка  необходимости высшего образования», - заметила про себя девушка.
- …Ну, словом, всех тех, кто статью не вышел, и стали их учить разным вещам, как-то мертвым языкам, языкам чужих государств, прекрасной литературе, лекарскому делу и прочему, - продолжал свой рассказ Анри. – Только что-то там не заладилось, послушание в университете не преподавали. И, когда лет десять назад во время эпидемии болотной лихорадки университет закрыли, а школяров разогнали, те не пожелали  возвращаться к своим господам. Они разбрелись по всему острову, а хлеб насущный стали зарабатывать, давая представления во всех замках, деревнях и городах, встречаемых на пути. Изящная литература – вот их идеал, какой же граф, барон или даже крестьянин, мужик необразованный, не захочет хоть раз в жизни послушать вирши на никогда не слышанной им латыни.
«Никогда не слышанной? Что же они в ней тогда понимают?» - вновь удивилась про себя Женя.
- В тот раз в замке моего господина герцога Луи Алансонского разыгрывали сцены из дивной «Истории о Робене и Марион», -  рассказывал Анри де Буссардель, - именно тогда в моем сердце поселилась мечта стать поэтом.
За этим разговором молодые люди продолжили путь к усадьбе Шервиллей. К счастью, в толпе графской челяди, заполнившей площадь у центрального въезда в усадьбу, никто не обратил внимание на двух рыцарей. Женя проигнорировала совет сестры Патриции переодеться в женскую одежду. Сняв мешавший свободно дышать шлем, она надела на голову берет, спрятав  длинные волосы.
Юноше и девушке предстало завлекательное зрелище. У трехэтажного каменного строения, основного среди жилых построек усадьбы, растянувшихся полукругом среди зеленых насаждений, собралась, казалось, вся округа. В центре площади толпа расступилась у небольшой зеленой лужайки, на которой были установлены  деревянные подмостки. Несколько  человек - пятеро мужчин в длинных одеяниях (балахонах некогда белого цвета), ничем не напоминавших Жене образы университетских чад, уже поднялись на импровизированную сцену и безмолвно застыли, равномерно распределившись по ее периметру. В руках одного из мужчин Женя заметила какой-то щипковый музыкальный инструмент. Толпа между тем возбужденно гомонила, ожидая начала действа. Буссардель настойчиво проталкивался сквозь ряды зрителей, увлекая за собой девушку, переодетую в рыцарский костюм, и скоро два рыцаря - один истинный, другой мнимый - оказались у кромки толпы, в непосредственной близости от подмостков, на которых расположились ваганты.
Ветер трепал одеяния актеров, народ вокруг сцены уже изнемогал от ожидания, но ничего не происходило. Наконец, внимание Жени сосредоточилось на группе людей, пожалуй, единственных в толпе, не взиравших с нетерпением на сцену, а что-то важно и неторопливо обсуждавших. Как всегда необыкновенно важный и преисполненный сознания собственной власти мажордом Шервилльского дома Беранже, седовласый мужчина, неплохо выглядевший для своего преклонного возраста,  беседовал со странным на вид молодым человеком. Последний был облачен в оранжевое трико, заметно растянувшееся в области колен, и  не менее яркую атласную курточку, украшенную нелепыми воланами и многочисленными заплатами. Этого нескладного и долговязого мужчину, также выделяла его непомерно лохматая шевелюра из вьющихся и давно немытых волос. Рядом с мужчинами стояла и с деловитым видом что-то говорила, обращаясь то к Беранже, то к его собеседнику, вездесущая сестра Патриция.
- Смотрите, Джейн, это пирант•, - указал Буссардель на мужчину в оранжевом одеянии.
- Пирант? Кто это?
- О, это самое важное действующее лицо среди вагантов. Говорят, они сами выбирают его из своей среды тайным голосованием. Он никогда не поднимается на доски••, но именно он руководит труппой вагантов, сочиняет музыку и стихи, указывает что,  как и кому декламировать и петь.
- То есть это режиссер, - решила Женя.
- Кто? – не понял Анри.
- Не важно.
- Вот смотрите, сейчас он обсуждает с Беранже условия выступления.
«Универсальная личность – режиссер, автор сценария и продюсер в одном лице», - заметила про себя Женя.
Переговоры пиранта с мажордомом Беранже, не без участия монахини, как поняла Женя, наконец, закончились. Пирант прошествовал к подмосткам, занял позицию как раз напротив Жени и  де Буссарделя, торжественно взмахнул рукой, и неподвижные фигуры его товарищей ожили, один из них заиграл на музыкальном инструменте, четверо других начали,  что-то напевая, совсем не в такт музыке двигаться по периметру подмостков, да так что Женя испугалась, как бы они не свалились вниз к замершим в непонятном восхищении зрителям. Пирант обернулся к толпе и немного гнусавым, но весьма зычным голосом сообщил:
- Наступил счастливый миг. Я и мои собратья премного рады сообщить вам, что сейчас здесь вы станете свидетелями удивительной истории любви юной и прекрасной пастушки Марион и юного и не менее прекрасного пастушка Робена...
Далее в течение пяти минут пирант с нудными подробностями излагал историю взаимоотношений главных героев, разлученных жестоким господином и погибших под ударами несправедливой судьбы. К концу его рассказа, когда Женя, с любопытством наблюдавшая за реакцией зрителей, заметила слезы на глазах многих из них, особенно зрительниц, на первый план выступили ваганты. Весьма странным на взгляд девушки способом актеры начали изображать только что прозвучавшую из уст пиранта историю.
Они двигались по кругу, что-то декламировали по очереди то на франкском наречии, то на латыни. Музыкант, прикасаясь к струнам своего инструмента, извлекал подчас дивные звуки, один из вагантов чудно пел, другие ему подпевали, заметно фальшивя. Все ваганты временами, следуя сюжету «Истории…», яростно жестикулировали, размахивали руками, обреченно вздыхали, даже стонали, трагически закатывали и закрывали  глаза, разве что замертво не падали, изображая страсти и страдания Робена и Марион. Кстати, как поняла Женя, конкретных исполнителей ролей не предполагалось. Словом, зрелище, развернувшееся на площади перед графским домом, было более чем нелепым, меньше всего напоминавшим театральное представление.
Женя непроизвольно морщилась, и, если бы не ее любопытство и явное музыкальное дарование, присущее двум из вагантов, испытывала бы откровенное отвращение, чего нельзя было сказать об остальных зрителях. Все они замерли и наблюдали выступление вагантов с открытыми ртами. Женя обернулась в сторону своих спутников: сестра Патриция, как ни странно, взирала на происходящее на подмостках с почти благоговейным наслаждением, юный рыцарь, расширив глаза, что-то бормотал себе под нос, явно повторяя за вагантами стихи  «Истории о Робене и Марион», и даже мажордом Беранже на миг, казалось, утратил надменность.
К огромному облегчению девушки действо, наконец, подошло к своему завершению. Ваганты, которые в течение последних минут то сходились, то расходились в разные стороны,  образовали круг, соединив руки, выкрикнули в последний раз имена главных героев и замерли, точно так же  как перед началом представления. Пирант, как уже можно было догадаться, вновь разразился пространной и весьма туманной речью, теперь имеющей целью назидание об опасностях любви, превратностях жизни и страданиях на земле, дающих надежду на благостное существование на небесах.
«Кошмар!» - заключила про себя Женя, а вслух благоразумно промямлила что-то одобрительное, когда де Буссардель с пафосом и восторгом, нарисованными на лице, спросил об ее впечатлениях. Толпа восторженных зрителей неистовствовала. На подмостки летели плоды с окрестных полей и садов – яблоки, овощи, венки цветов. Пирант  грациозно раскланивался и вел своих актеров в графский дом вслед за мажордомом Беранже, пригласившим их на ужин. Вдогонку вагантам доносились благодарные крики зрителей, какая-то пожилая крестьянка осеняла их крестным знамением. Словом, народ, получивший свое зрелище, был доволен.
К двум рыцарям,  стоявшим в стороне, быстрым шагом приблизилась монахиня.
- Сию же минуту переодеваться, - прошипела она в гневе на Женю, - через несколько минут мы будем ужинать в обществе господ вагантов!
- Неужели?! – восторженно воскликнул Анри.
Женя, отнюдь не разделявшая его чувств, подумала, что никогда, пожалуй, ее наставница не была так невыносима как сегодня, но не решилась что-либо возразить.
Ужин в доме графа де Шервилля и в его отсутствие обещал быть любопытным. Когда через некоторое время преобразившись в «девицу Джейн из Британии», в скромном, но необыкновенно шедшем ей голубом атласном платье с причудливой прической, уложенной с помощью  служанки, одной из последних Женя вошла в парадную залу, все приглашенные на ужин уже расположились за длинным прямоугольным столом, уставленным всевозможными закусками и угощениями. Место главы дома пустовало, справа от него восседал мажордом, рядом сидели сестра Патриция и Анри де Буссардель. Пятеро вагантов, сменивших балахоны на потертые камзолы,  во главе с пирантом, отличавшимся по-прежнему ярким оранжевым цветом, расположились на противоположной стороне стола.
Подняв бокал вина, Беранже продолжал речь, начатую еще до Женькиного прихода. Сестра Патриция строго посмотрела на свою воспитанницу, укоризненным взглядом отчитывая ее за опоздание.
- …Мне жаль, что мой господин, его сиятельство граф Луи де Шервилль не возглавляет  сегодня этот щедрый стол, - говорил Беранже. - В его отсутствие  общение с особами дворянского происхождения в нашей глуши такая редкость. Я рад под сенью этого величественного дома видеть благородных людей, к тому же подаривших всем нам минуты наслаждения великим искусством.
На эти слова мажордома пирант с глубокомысленной миной кивал, его товарищи, когда некоторое возбуждение после появления девицы Джейн из Британии поостыло, более находили интерес в своих тарелках, из чего наблюдательная девушка сделала вывод, что ужинать за графским столом, несмотря на дворянское происхождение,  им приходилось нечасто, и в беседе участия не принимали. Один пирант, похоже, продолжал играть свою роль и с выражением скуки  в глазах отвечал графскому распорядителю что-то в духе его напыщенной речи о чистоте  крови и о том, что истинное искусство доступно для понимания только благородным особам.
- Пример тому и наш юный рыцарь – Анри де Буссардель, - вмешалась вдруг в разговор сестра Патриция. – Он тоже в некотором роде причастен к искусству.
Бедный де Буссардель, бросив отчаянный взгляд Жене, покраснел. А монахиня не унималась:
- Он совсем недавно слыл самым известным поэтом при дворе герцога Алансонского.
- Вот как?! Любопытно, - заинтересовался пирант. – Скорее же прочтите нам что-нибудь.
Бледность отразилась на лице юного рыцаря, но, встретив одобрительный взгляд Жени, он взял себя в руки, встал и начал нараспев декламировать одно из своих старых стихотворных  посвящений Кристине Алансонской.
«За Анри не стоит волноваться, его стихи уж точно не хуже их «Истории о Робене и Марион», - подумала девушка.
Чтение де Бусарделя вызвало всеобщее удовлетворение, пирант и Беранже его хвалили, даже спутники пиранта оторвались на несколько минут от тарелок и не взирали в сторону дверей в ожидании слуг с переменой блюд. После инициативой беседы завладела многоопытная сестра Партиция, напоминавшая теперь не монахиню, а светскую даму.  Она рассказывала о  встречах с собратьями гостей, о Париже, при упоминании о котором пирант болезненно поморщился, и, наконец, как уже давно догадалась Женя, подвела  беседу к необходимости продемонстрировать музыкальные таланты своей ученицы.
Скрепя сердцем девушка открыла крышку клавикордов, прикоснулась к клавишам и пропела детскую песенку  - французскую польку про «Антона, Андре, Симона и Марию», чем премного удивила всех за столом и вызвала восторженные возгласы.
- Восхитительно! - Воскликнул мажордом. - Чему только не учат послушниц в монастырях Британии!
- А вы не лишены музыкального слуха, мадмуазель, - покровительственным тоном заявил пирант. – Удивительно, но я не заметил вас на представлении, неужели вы ничего не видели?   
Патриция и Анри смущенно переглянулись, а Женя уверенно ответила:
-  Не беспокойтесь, господин пирант, я все прекрасно видела и слышала из этого окна.
Оранжевый господин вдруг ловко вскочил, оказался рядом с девушкой и, резво завладев ее рукой, поспешил манерно спросить:
- Позвольте в знак преклонения перед вашим музыкальным талантом поцеловать вашу руку, мадмуазель. – С неожиданной галантностью поцеловав даме руку, кавалер томным полушепотом произнес, - зовите меня по имени, пирант я только у досок, рядом со своими спутниками, коих куриные ножки прельщают более, чем ваши прекрасные глазки. Для вас я просто Гийом, своей благородной фамилии я уже не припомню, как и  дворянского происхождения…
Усевшись рядом с Женей на обитую шелком скамеечку, пирант, которого на самом деле, оказывается, звали Гийом, нашел, наконец, объект внимания до конца вечера. Но тут, к счастью, на помощь девушке, не знавшей как избавиться от неожиданного поклонника, пришла монахиня.
Бесцеремонно взяв Гийома за руку, она повлекла его к столу:
- Сейчас вы будете иметь счастье отведать знаменитый шервилльский десерт.
Восторг наслаждения изобразился на лицах вагантов, их предводитель же, криво улыбнулся, разочарование и уныние овладели им. И разве не правда, что оказывать знаки внимания хорошенькой воспитаннице монахини в присутствии самой наставницы – занятие безнадежное? Гийом  что-то  вяло отвечал на вопросы Беранже, одобрительно кивал де Буссарделю, расспрашивающему его об авторе «Истории о Робене и Марион», о котором ничего не знал, ибо автором этой печальной истории был, верно, сам народ, и уж совсем с недовольной миной замолк, когда неугомонный Анри попытался спросить его об университете в Париже. Словом, в отличие от своих товарищей, получавших истинное удовольствие от трапезы в графском доме, Гийом, кажется, вовсе утратил к ней интерес.
Но до окончания вечера его, как ни печально, ожидало еще одно огорчение. Анри, крайне возбужденный от одного того факта, что беседует с главой вагантов, и не замечавший настроения собеседника, спросил:
- А не слышали ли вы, господин пирант, о британском поэте Уильяме Шекспире?
Женя заметно вздрогнула, когда юноша произнес это имя.
- Помните, Джейн, вы мне рассказывали, что у вас на родине в Британии произведения этого сочинителя пользуются большой известностью. Его театр известен всей стране.
- Любопытно. Впервые слышу, - сказал Гийом.
– Джейн, верно, и на родине приходилось лицезреть театральные действа, - вмешалась в разговор Патриция. – Что же ты скажешь, как оценишь сегодняшнее представление?
Вопрос монахини заставил всех участников ужина замолчать, а пятерых вагантов, наконец, оторваться от третьей порции десерта.
Минуту пребывая в замешательстве, Женя, предельно уставшая от комедии на досках и за графским столом, глубоко вздохнула и неожиданно решительно произнесла:
- Простите меня за прямоту, но вынуждена сказать, что театральные представления сэра Уильяма Шекспира я нахожу более достойными принадлежать высокому искусству, чем выступление глубокоуважаемых гостей.
После этих слов воцарилось всеобщее молчание. Немая сцена весьма красноречиво продемонстрировала настроения ее участников. Мажордом в удивлении, близком к возмущению, решительно свел брови, бедный Анри де Буссардель опять побледнел и приобрел вид  почти такой же несчастный, как в тот день, когда герцогиня Алансонская отказалась принять его стихотворный дар, и только лицо монахини осталось непроницаемо строгим и ничем не выдавало ее истинных чувств. Гийом покраснел, как будто ему только что  со всего размаху залепили пощечину, а ответить тем же не представлялось возможности. И только пятеро его сотоварищей, умиротворенных впервые за много дней роскошным ужином и не вполне понявших смысл только что сказанного, выражали полное недоумение общей заминкой. Лишь во взгляде музыканта Пьера угадывался вопрос: «А не значит ли это, что нас сейчас попросят вон?»
Читатель, верно, будет смеяться, но первой словесной реакцией пиранта – духовного руководителя странствующих актеров было что-то переводимое на родной язык автора как: «Истинного художника может обидеть каждый». Но Жене, уже пожалевшей о  собственной   опрометчивости, в этот момент было не до смеха.
- Мадемуазель, что вы имели в виду? – строго спросил девушку Беранже.
- Да, Джейн, ответьте господам, - с не менее строгой миной обратилась к ней и монахиня, - не я ли учила вас ясно и четко излагать свои мысли?
Немой вопрос застыл и в глазах испуганного де Буссарделя.
- Я, право, не хотела никого обидеть, - несмело начала Женя, - но представленная нам сегодня история была бы более убедительна и более бы воздействовала  на чувства зрителей, если бы каждый из участников представления играл свою роль. Ту, которая лучше всего соответствует его талантам.
- Роль? О чем это вы? – спросил вагант, которого звали Гоше.
Пирант, в напряжении сцепивший руки и устремивший взгляд на позолоченную тарелку с  изображением фамильного герба де Шервиллей, молчал и избегал вопрошающих взглядов сотоварищей.
Все еще заметно смущаясь, Женя отвечала:
- Ну, например, не обязательно было петь всем вагантам, достаточно было игры господина…
- Пьера, - подсказали ей актеры.
- … и пения господина…
- Бернара…
- Так как у этих господ явное дарование к музыке.  Страдания главных героев были бы более глубоки, если бы и Робена, и Марион изображали не все господа  актеры вместе, а по отдельности. – Говорила Женя, заметив внимание, с которым воспринимали ее слова, она добавила,  - в театре сэра Шекспира каждый актер исполняет определенную роль, и не только декламирует и поет, но и изображает действия, а на подмостках в нарисованных декорациях предстают пейзажи и покои, на фоне которых разворачиваются события.
- Не имею чести знать вашего сэра Шекспира и пожелать ему здоровья, но сие, мадмуазель, вздор! - Воскликнул пирант, терпению которого  пришел конец. – Как можно изображать Марион одному из вагантов?
- В театре сэра Шекспира, - вновь повторила Женя, почувствовав себя   словно бы на занятии лицейского театрального кружка, - женские роли исполняли мужчины, переодетые в женские платья.
- Верх бесстыдства! - воскликнул мажордом Беранже.- Чего же еще только можно ждать от жителей материковой страны!
- Не может быть! – Удивился вагант по имени Рауль.
- Как же господа – местные бароны и графы могут допускать подобные забавы в своих владениях? – спросил ошеломленный де Буссардель.
- Кто будет приглашать таких вольнодумцев на ярмарку в большой город? – поинтересовался Пьер.
- Актеры сэра Шекспира почти не разъезжают по Британии. У них есть собственный  театр, - терпеливо разъясняла Женя.
- Что?! – вновь не поверили участники трапезы.
- Театр… Собственное здание. Зрители сами приходят к актерам, а не наоборот.
Эти слова сопроводил вздох удивления и восхищения.
- Театр находится недалеко от Лондона, но вне пределов  досягаемости городских властей. – Продолжала свой рассказ девушка.
- Он называется… - здесь Женя остановилась, излишние подробности, пожалуй, ни к чему. – Я не помню, как он называется. Я… была только на одном представлении•. Театр расположен на южном берегу Тем… Сены.
Пирант Гийом, последние несколько минут демонстрировавший  полное равнодушие к рассказу ученицы монахини  и проявлявший явный интерес только к плодам шервилльского сада, завершающим ужин, теперь не выдержал и вспылил:
- Ваш Шекспир или как там его - завидный голодранец, кто же сам придет   искать удовольствий поэзии?
- Вовсе нет, - не унималась Женя, - дела его идут превосходно. Пьесы, сочиненные им, пользуются большой популярностью, Шекспира и его актеров приглашают к королевскому двору. И…  - тут Женя задумалась – чем  еще уколоть надменного пиранта? - …личное благосостояние сэра Шекспира растет год от года. Он богат.
При этих словах лицо Гийома сдулось  как шарик, из которого выпустили воздух. Физиономии его сотоварищей казались не менее несчастными, им нечего было ответить. Женя точно определила их слабое место.
Пребывающий в недоумении Беранже, откусив и прожевав кусочек груши, обратился к сестре Патриции:
- А что вы на это скажете, матушка?
- На господ британцев нет нашей управы, - покачала головой монахиня, от которой можно было бы ожидать наиболее возмущенной реакции, и спокойно, без эмоций, в отличие от своих сотрапезников, продолжила поедание винограда.
Гийом, резко поднявшись со стула, чинно поблагодарил мажордома за необыкновенно радушный прием, коротко кивнул де Буссарделю, несколько более почтительно сестре Патриции, манерно, но подчеркнуто холодно девице из Британии и в заключении выразил настоятельную необходимость покинуть сей же час Шервилльский дом. После ахов и охов присутствующих, вытянутых от разочарования лиц вагантов, нескольких слов Беранже и произнесенного им в честь господ актеров тоста, в продолжение которых Женя сосредоточилась исключительно на собственной тарелке с фруктами, пирант, не без милости, соизволил принять предложение остаться в усадьбе до утра и провести ночь под кровом графского дома. На этом, собственно, торжественный ужин закончился, но события дня, как оказалось, нет.
Вечером, когда девушка в своей комнате уже готовилась ко сну, служанка передала ей просьбу сестры Патриции немедленно вернуться в парадную залу. Наскоро приведя в порядок прическу, Женя поспешила на третий этаж особняка, предчувствуя не слишком приятный разговор, причиной которому, судя по всему, должно было послужить ее поведение за ужином. Открыв массивную дверь парадной залы и увидев за столом, с которого слуги уже успели убрать столовые приборы,  в сборе всю компанию, за исключением вагантов,  Женя вздохнула, похоже,  ей сейчас придется ответить за свое  вольнодумство. Все присутствующие на секунду обратили к ней взоры, но о вагантах и споре  за ужином, как ни странно, никто и не думал вспоминать.
Беранже, явно удрученный и озабоченный, устало говорил, обращаясь к монахине:
- Надеюсь, матушка, теперь вы понимаете, что я ничем не могу помочь вам в сложившейся ситуации.
- Что случилось? – поинтересовалась Женя.
Ее взгляду  предстали свитки пергамента, лежащие на столе перед мажордомом.
- Мадмуазель, не далее как полчаса назад гонец, скакавший на коне две ночи к ряду, из Парижа, его сердца Шато – Флери доставил два послания. Одно от господина графа, другое, писанное через день  его приближенным. Новости столь же поразительны, сколь и ужасны!
Мажордом встал, прошелся к окну и, наконец, совладав с волнением, произнес:
-  Мой господин, граф Луи де Шервилль находится под домашним арестом  в своих покоях в Шато – Флери. К нему никого не пускают. Его паж отправил это письмо  с нарочным тайно.
- Но почему? – обеспокоенно воскликнула Женя.
- Никто не знает, что на сей раз послужило причиной немилости со стороны его высочества правящего принца.  Некоторое время назад при известных обстоятельствах… - здесь Беранже  изобразил на лице необычно высокомерную мину, не подозревая, что его собеседникам, как, впрочем, и многим во Франкском королевстве была известна история  любви де  Шервилля к младшей дочери короля Карла Великого, - мой господин  провел четыре месяца к ряду, не смея открывать входную дверь своей комнаты и не видя солнца.
Женя задумалась, неужели на этот раз дело было в ее побеге из темницы королевского замка? Неужели Луи подозревают в связях с ней – девицей Джейн из Британии?
- Когда же теперь мы сможем увидеть господина графа? – спросил де Буссардель.
- Неизвестно, - пожал плечами Беранже. – Боюсь, все очень серьезно, ведь, мой  господин был всегда так предан его высочеству принцу Этьену и не скрывал этого. В письме говорится, что его сиятельство граф Неверский был куда благоразумнее, он заблаговременно покинул Париж, уехал в неизвестном направлении. Для моего господина теперь осталась только одна надежда – заступничество  младшего из братьев де Флер.
- Ничего не понимаю, - развела руками сестра Патриция, - чем же придворному может повредить близость к среднему из сыновей короля Карла Великого?
- Как же! -  Воскликнул Беранже, - разве вы не знаете? Об этом  судачат уже все, даже крестьяне сегодня  на празднике. Да и господин граф пишет об этом в письме.
-  О чем пишет граф? – торопливо спросила Женя, предчувствуя худшее.
Беранже  взмахнул руками  и важно, понимая и смакуя напряжение слушателей, произнес:
- Об этом не хочется говорить вслух, в это не хочется верить, но принц королевской  крови совсем лишился рассудка и в Реймском соборе, в этом  святом месте, обнажил меч и пытался убить его преосвященство епископа  Франкского Иосифа.
- Не может быть! – хором закричали Женя и Анри.
- Представьте себе, может, - продолжал мажордом, явно довольный произведенным эффектом. – Говорят, его преосвященство был при смерти, едва не умер от нанесенных ран.
Де Буссардель был потрясен. Женя в ужасе закрыла лицо руками.  Это неправда!
Монахиня молча качала головой, но взгляд ее, как это было часто в последние дни, оставался непроницаем.
- Боюсь, к нам в усадьбу скоро пожалуют гонцы от главного тюремщика Парижа господина Бушэ, - горестно вздохнул Беранже.
При упоминании имени  Бушэ Женя невольно вздрогнула, а Анри отвел глаза в сторону. Только бы мажордом Шервилльского дома не заметил, что  это имя способно привести их в ужас!
– Несколько лет назад они здесь все подняли вверх дном в поисках писем графу ее высочества принцессы Анны, - продолжал Беранже, - теперь они будут искать письма ее старшего брата.
Сестра Патриция, взгляд которой пыталась поймать Женя, по-прежнему молчала. Юный рыцарь тоже не смел говорить. А Беранже, которому чувства его собеседников были не вполне понятны, сказал после затянувшейся паузы:
- Господин граф, отбывая в Париж, дал мне указание исполнять все ваши желания как хозяев, а не гостей, но, неизвестно почему,  строго запретил рассказывать о вас кому-либо. Теперь это невозможно, я уже не смогу скрывать ваше присутствие в усадьбе Шервиллей...
- Вы абсолютно правы, господин Беранже, - неожиданно строгим голосом остановила его  сестра Патриция, - мы должны немедленно покинуть этот гостеприимный дом.
На лице монахини, как заметила Женя, отразилась  решимость и  желание действовать.
- Немедленно? – удивился мажордом. – Покинуть дом в ночной час? Простите, матушка, но у меня нет людей  для вашего сопровождения и охраны.
- Не беспокойтесь, сударь, - вступил в разговор де Буссардель и почти торжественно заявил, - мой меч - вот что послужит охраной вам, сестра Патриция, и вам, мадмуазель Джейн.
Монахиня грустно улыбнулась:
- Мы с Джейн не сомневаемся в вашей доблести и в силе вашего меча, Анри, но, боюсь, одному вам не справиться с людьми папаши Бушэ, если они встретятся нам на пути.
-  Что же делать? – взволнованно спросила Женя.
- Нам не остается ничего иного, как просить господина пиранта и всю честную компанию вагантов приютить нас троих в своей повозке, -  ответила монахиня.
- Что вы говорите, матушка? – поразился Беранже. – Как же девушка из благородной фамилии может путешествовать в такой компании?
- Что люди скажут? – удивился мажордом, забыв, как всего час назад  раздавал налево и направо комплименты Гийому и его сотоварищам.
- Сестра Патриция права, засветло мы покинем усадьбу вместе с вагантами, - сказала Женя. – Разве у нас есть выбор?


• Пирант – глава вагантов в мире Франции, в мире Земли – 7 отсутствует.


•• Подняться на доски –  в королевстве Иль – де - Франс  под данным изречением понималось что-то вроде «выйти на сцену, стать актером».