*
Вот мое мнение:
Слова: писатель, поэт, сказанные в мой адрес, для меня навсегда отравлены людьми, произносившими их с презрением. Если не с сочувствием. Еще мне цедили – интеллигент, с классовой ненавистью и классовым же превосходством. Потому что в нашем обществе, положение самодеятельно, непризнанно пишущего человека, это положение парии и изгоя. Это приходиться скрывать и этого принято стыдиться. Лучше бы делом занялся, называется. Я когда слышу – а чем ты развлекаешься на досуге?, сразу начинаю выворачиваться, чтоб не бить человека по лицу. Потому что за разбитое лицо, меня уже закрывали ненадолго, и достаток времени не компенсировал мне недостатка пространства.
Из ста опрошенных мной людей, сто назвали настоящими писателями двоих: Пушкина и Толстого. Лимит исчерпан. Некоторые, после моих настойчивых просьб, называли Чехова, но неуверенно. Хотя, да – конечно, тоже писатель. У него еще есть, эта, как ее, с собачкой.
Но все-таки, он, в первую голову, врач. Это многие помнят и уважают.
И я в том числе.
Несерьезное это занятие – сочинительство.
Отстрой я, на заработанные писательством деньги (гипотетические), трехэтажный особняк в Беркли, по соседству с Тони Айемингом, все решат – с****ил Макоша где-то бабло. Или пристроился, сукин сын, на раздачу недр и стратегических запасов родины. Потому что окружающие меня люди не считают писательство сколько нибудь серьезным занятием, которому стоит посвящать время и здоровье. Не укладывается у людей в голове, что сорокачетырехлетний дяденька, чего-то там пишет, вместо того, чтоб делать ремонт в квартире. Или хотя бы взять пару кредитов и купить себе засранный шевроле собранный по бартеру на границе с пустыней Каракум.
И я их понимаю.
У самого не укладывается.
Рыбалка – укладывается, лежание под Жигулями семьдесят второго года – пожалуйста, пьянка – всегда, ****ство – понятное занятие, а рифмование измученных частым употреблением слов – ни за что.
А самое главное, что я на звание писателя не шибко претендую. (Так, в самой глубине, теплится напуганная надежда, если быть честным). Испытываю робость перед вышепоименованными Пушкиным и Толстым. Видимо, планка кажется улетевшей в небеса. Хотя с другой стороны, отчего же и не написать про жизнь трудового класса и метания передовой интеллигенции?
Как умею.
Как Бог дал.
Не убьют же меня за это, в конце концов.
Хотя сомнение всегда остается, как у любого приличного художника.
Я претендую на звание слесаря-механика, но виртуоза. Вообще, меня всегда поражало единство и разнообразие профессий освоенных людьми склонными к сочинительству. Какие нибудь сторожа и фотографы, дворники и методисты, приемщики стеклотары и перегонщики барж из пустого в порожнее.
Но вдруг мелькнет романтический смотритель фасадов.
Это я отвлекся. А хочу я получить пятый высший разряд и, забив арбуз зарыться в алебастре. Что с моим образованием, самое подходящее. По крайней мере, не стыдно признаваться в роде занятий. Ну, слесарь, ну и хули (тут я подпускаю мата, чтоб не выходить из образа). А стыдно, если по совести, называться поэтом, тем паче в мои годы, чего уж там.
Потому что я весь в паутине устоявшихся предрассудков и понятий.
Патамушта я в детстве Ленина читал. А он, гад, писал, что жить в обществе и быть свободным от него – нельзя. Вот на это у меня смелости хватает, на признаться в зависимости, а на послать всех нахуй и заторчать в сочинительском подполье – не хватает. Семья, знаете ли, дети, мама уже не молодая, болеет часто и т.д.
Что с меня взять.
Зы.
Выше изложенный текст, можно считать моим литературным манифестом.