Баня в Лукинском
Рай на земле, это баня в Лукинском. А само Лукинское — это деревенька в брейтовской глухомани верст за двести пятьдесят от губернского Ярославля. Деревня как деревня, на берегу речки-невелички Кудаши, по нынешним временам и немаленькая. Всяко дворов двадцать наберется, правда, все больше со стариками да со старухами. Сама деревня ничем особенным не знаменита и от соседних мало чем и выделяется. И знать бы о ней не знал, и бывать бы не бывал, так как деревня, где живет моя тёща, много дальше и дорога идет мимо, да только в Лукинском находится дача моего друга Василия и на дачном-то участке эта самая баня.
Баня с виду вроде и ничем не отличается от других деревенских. Может, чуток попросторней и сруб посвежей, да новая верандочка при ней, как парадный фартук на доброй хозяйке в праздничный денёк, каких соседские вовсе не имеют. Но банька эта особенная — собрана из северного ядреного леса. И в этом отчасти и дело. Нет, не скажу, что сразу, мол, полдела. Но уж добрая четверть-то будет. И это не мало. Местные ярославские ели да сосны все же мягче и порыхлей, чем в архангельской тайге. С незапамятных времен архангельский лес шел на экспорт. Не лес — живое золото. А для бани хорошая древесина важна не меньше, чем для избы, если кто понимает. Морозы и на Ярославщине бывают знатные, а больше, по нынешним временам в особенности, погодка какая-то сырая, мозглая и сопливая, только всякие простуды да хвори разводить.
Так вот, сруб и фундамент бани сработаны по-северному добротно и мастерово собраны Василием и его ныне покойным тестем, а потому и тепло держат отменно и стены не отпотевают, не сыреют. Все полки и лавки также не просто умело, а с любовью сделаны на корабельный манер. Не сплошные толстые доски уложены, как на полати, а набраны из бруса с промежутками для стока воды и почти без гвоздиков. Совсем-то без гвоздиков не вышло из-за Васи. Без гвоздей собирать возни много, а опробовать баньку не терпелось ему. А по-корабельному сработали потому, что Василий с тестем были корабелами. Оба в недавнем прошлом в знаменитом Северодвинске подводные атомоходы собирали. Для старшего Василия (тесть с зятем тёзки) Лукинское родиной будет, а младший как есть, архангелогородец, с самой родины Михайло Васильевича Ломоносова. И если старший был корабел в первом поколении, то у второго, считай, вся родня сплошь корабелы, включая и матушку.
Старший, великий по своей земной сути мужик, навечно упокоился на земле родной, а младший стал теперь сухопутными делами, не менее важными и нужными для людей, помышлять.
Ну, так вот, вторая добрая четверть дела-то будет во внутреннем убранстве баньки и добротной печке-каменке, которые, как сказано выше, помнят умелые руки двух Василиев. В общем и целом, баня как таковая мною худо-бедно описана, и это только полдела. А все-то дело, как вы догадываетесь, в самом банном процессе, деле совсем не простом и я бы даже насмелился сказать — почти святом. Для нерадивого хозяина худо топленая банька станет ведь позором и срамотой. Тёплой-то водой намыться можно и в городской квартире под душем каким или в ванной, а в деревне — из лохани да любого не дырявого таза. Для этого и баню топить не стоит, чего попусту дрова-то изводить.
Теперь маленько о временах года. Летом, когда все хозяева дома и часто гости-внуки наезжают, баня каждонедельно занята своим прямым делом: парит-правит-лечит и заодно грехи смывает, что за недельку, считай, всяко наберётся у каждого. Однако баня летом, это заурядно. И природа балует, и купание на реке, опять-таки петрушка-укроп, редиска-лучок под рукой, да и настроение большей частью не сволочное, а скорее умиротворённо-солнечное. Совсем другое дело баня поздней осенью, зимой студёной и тягомотной ранней весной, когда и весной ещё не пахнет. Выматывает наш северный климат с редкими солнечными, по-настоящему морозными зимними днями, нервы и здоровьишко у людей. Вот тут-то хорошая баня, как говорится, совсем к месту. Большое это дело — баня. Незаменимое.
Я-то теперь постоянный житель деревенский и друзья мои — Василий с женой из Ярославля, да Станислав с Евгением из столицы, приезжают в деревеньку не так чтобы и часто. Может, три-четыре раза за зиму и побывают. Удовольствия у городского люда, тяжко занятого по вся дни добыванием хлеба насущного, в деревне зимой хватает. Чего стоит просто свежий воздух и чистейший снег с повсеместными заячьими и лисьими следами за порогом и на огородах. А у нас ещё знатная зимняя рыбалка. Тут тебе и отменные судаки, щуки, окуни, налимы, чехонь там, да и плотва с ладонь добрую… И здесь надобно сказать, что Вася со Стасей — рыбаки-фанатики, давно свихнувшиеся на рыбалке. Понятно дело, рыбалка в наших местах удовольствие огромное. Но баня стоит на особом месте.
Едва приехав в деревню, все начинают галдеть о бане: когда, в какой, да сколько раз баниться будем. Насчёт какой бани, вопрос стоит только тогда, когда по каким-то причинам в Лукинское не попасть, а так — ясно дело в какой. Другое дело, кто и когда будет топить. Если банька давно не топлена зимой, то это особое дело. Сначала надо немного протопить саму баньку. Это чтобы выгнать зажившегося там Деда Мороза, стены обогреть, камешки понакалить. Торопиться тут не надо. Хорошо побаниться с дороги можно и в другой баньке, покуда в этой, в лукинской, не спеша, с толком и пониманием, я бы даже сказал с чувством, протопишь. Если есть время, то можно и с утречка затопить, чтобы к вечерочку-то и поспеть. На растопку кусочек бересты и всякий хлам можно, но уже всерьез натопить и потом ещё подбросить — нужны добрые березовые дрова. От них сухой и ровный жар.
Когда банька прогреется достаточно, тут и наступит время, когда надо ковшик кипяточку плеснуть на камни. Понемножку-полегоньку. Как первый парок вот попойдет, можно пива или кваску плеснуть маленько. Говорят, в старину рожь замачивали и водичкой этой плескали на камни. Ну, а мы больше эвкалиптового маслица добавляем в ковшичек, бывает, и мяты полевой маленько добавим. Теперь надобно и венички березовые запарить в шаечке, что аккурат после Троицы прошлогодней были нарезаны, связаны попарно и хорошо высушены на повети. Хороший веник не просто трудов, но и понимания требует. Не смикитишь — так и будет тебе голик без листьев, годный разве валеночки от снега обметать. А заготовишь как надо и запаришь как надо — дух божественный-то и разольется в банюшке, что мочи нет терпеть в предбаннике! Здоровенные мужики превращаются в пацанов голопузых и с аханьем-оханьем, восторженными воплями забираются на полки…
Блаженны первые сладостные минуты в бане. Постепенно, по мере того, как согреваешься и, как-то глубинно-нутряно, прогреваешься, и идет приятное, ни с чем не сравнимое расслабление всех членов тела, Лёгкая испарина-истома овладевает тобой, и потихоньку куда-то исчезают все горести и печали суетной жизни, разные, паутиной налипавшие день за днём на душу, мелкие житейские «блошки-мошки», всякие недоразумения-несообразности, что угнетали тебя... Нелепыми и неважными покажутся городские обиды и дрязги, совсем по-другому подчас увидятся и серьезные деловые проблемы… Но вот уже тело привыкло к ровному и мощному жару и кто-то первый, самый нетерпеливый, возглашает, что он, мол, маленько ещё парку для бодрости духа поддаст. Поколдует у ковшика и закричит по-мальчишечьи: «Э-эх! Закрывайте уши, щас как поддам! Прожаримся докрасна и побежим все на снег!» И полыхнёт каменка нешутейным жаром, только держись! Прокалимся как следует первым жаром — и на снег. Клубы пара вываливаются из дверей бани, и из них с хохотом и гиканьем вылетают голые мужики… Впечатляющая картина для соседей окрестных!
Но это только первый приступ. Потом мы идем в холодную веранду и пьем с невыразимым наслаждением ледяное пиво! Летят псу под хвост чьи-то нерасчетливо произнесённые накануне обещания пить лишь томатный сок или какой-нибудь лимонадик. Обещания-то давались накануне, в основном, обозревая необъятные пивные животы свои. Пораспустились, понимаш, в городах-то. Да и работа, хоть и весьма ответственная, да все более сидячая. Но что может заменить в эти минуты пиво?! Может, его вот для этих минуток и придумали?
Теперь мы идем снова греться. Нет, ещё не париться. Надобно как следует прожариться. Здесь у нас безоговорочный авторитет Женя. Будучи татарином (он вообще-то Загир, как, впрочем, и у меня есть русское имя Саша, а настоящее — сахалинского корейца, пожалуй, без полновесного стакана водки не всем и выговорить), тем не менее, главный спец в нашей русской бане. Подложит Женя ещё дровец и пару нагонит так, что на минутку покажется тебе баня дантовым адом. Но только на минутку.
Вот только теперь баня раскроет свои жаркие объятия по-настоящему и, ей-богу, никто не спешит вырваться и убежать сломя голову. Нега и томление охватывают тебя, и ты уже любишь не только своих друзей, близких, но уже и всех соседей на нашей, вобщем-то небольшой и такой грешной, планете Земля. Возлежим в блаженстве на полке — чистокровный русак-архангелогородец, кореец, татарин и Стася, в котором, помимо доминирующей русской, тоже порядочно кровей намешано — почти минисоциум планеты, и нам всем по-человечески здорово! Случись чего, тьфу сто раз, уверен, как один встанем друг за друга и не пожалеем ничего. И это совсем не громкие слова, глупая патетика. Это констатация самоочевидного факта.
Потом, после бани, бывает, и приходят мысли в голову о том, сколько в мире ненависти и злобы. Не просто ссоры и дрязги соседские, что тоже скверно, а нешутейные войны, где много чего грязного, мерзкого и на религиозной, национальной основе намешано. И за примерами далеко ходить не надо. Уж сколько лет кровоточит у нас Чечня. А всякая война, даже победоносная, молниеносная, ура-патриотическая, лишь создаёт и прессует ненависть и вражду. Вот и думаешь по-простецки, может всем супротивникам в бане попариться? Сбросить к чёртовой матери военную амуницию, оружие и предстать друг перед другом в костюмах Адама и Евы, в том самом виде, в каком мы все, без различия рас, национальности, религий с криком появляемся на свет божий. Голый человек по определению добр, потому как беззащитен. В бане люди равны друг другу, потому как одинаково голые. Нет тебе начальников и холуев, нет москаля, хохла, жида, татарвы, корейской морды. Правда, если это не номенклатурная баня или бандитская сауна какая, а нормальная, обычная деревенская банька, ну как наша в Лукинском, куда мы сейчас и вернёмся. Пора, в самый раз.
Прогреваемся основательно и летим на снег. Остыли немного и принимаемся за работку. Ставим на походный таганок котелок с креветками, которых на моей родине зовут чилимами. Кок у нас по части королевских креветок фирменный — это Женя. Стася ловко разделывает малосольную селёдочку из Чулково, что в Подмосковье. Не селёдка, а объедение! Василий берётся чистить вяленую рыбку, а на мне — хлеб, посуда. Всё, готово!
Нет, не к застолью. Наступило время идти париться с веничками. Созрели для райской экзекуции. Эх, какой блаженный нутряной стон стоит в парилке! Ни с чем не сравнимое блаженство, когда по тебе сначала пройдутся едва касаемым веничком берёзовым, становящимся жарким опахалом почти из лебяжьего пуха, а потом веники нагонят жару едва терпимого, потому как кто-то из нас уже поддал в каменку ковшик-другой. И только потом заработает березовый веник на тебе, массируя каждый миллиметрик бренного тела, вырывая из нутра твоего неслыханные доселе крики блаженства. И вот уже первый новорождённый, чистый, аки младенец! с воплем вылетает на снег, как в белый свет божий!!
Вот теперь, под бульканье варящихся в особых специях аппетитных креветок, в холодной веранде по чарочке доброй водки ледяной опрокинем… Не пьянства ради, а, как всем на Руси известно, здоровья для… — чтобы и впрямь здоровье не убывало бы, а длилось как можно дольше. У мужиков-то дел всегда невпроворот. А водочка… Ну как тут не вспомнишь бессмертные строки великого знатока застолья старика Хайяма: «Пока в руках мы держим наши чаши, в руках мы держим истины зерно».
После водочки родимой мы идём париться покойно, не спеша, теперь время добрых и душевных разговоров. Но настаёт пора и за креветки приниматься. Чарочка-то аппетит нагнала! Очередь за тёплым предбанником. Выпьем ещё водочки, и вот уже вносится блюдо с лакомством. Это у нас банная трапеза, так как до конца бани пока далеко. Погреемся ещё как следует, да и не раз, а потом идем петь песни, что рвутся из души, под Женину гармошку или Васин баян. Душевно поём. Даже соседи похвально, бывает, отзываются. Бывает, и пускаемся в пляс. Нет, не после лишней чарки водки, — ноги сами пляшут под музыку и в такт удивительному настроению нашему. Охрипнем, бывает такое, идём в баньку, нагреемся вволю и остужаемся пивком с рыбкой. Вы, может, подумали, что я забыл про пиво с вяленой плотвой и чехонью, нет, всему свой черёд.
Напоёмся вволю и идем теперь мыться, нажарим-надраим друг друга мочалками добрыми, окатимся и… идём вечерять за стол. Бывает, идём не домой, а к добрым соседям, друзьям Васиной тёщи Зинаиде Федоровне и Валентину Васильевичу Емельяновым — большим сельским труженикам, на каких Россия-страна и держится. Под домашнюю картошечку рассыпчатую, огурчики, капустку хрусткую, грибочки и яишенку с салом пропустим одну-другую стопочки самогоночки. Не грех.. С лёгким паром, значится!
Вот и бане конец. И друзья мои, наново родившиеся, с хорошим настроением и лёгкостью необыкновенной в теле готовы теперь до новой бани пахать как волы. Как надобно мужикам настоящим.
Вот и скажите, ну не рай ли земной баня в Лукинском?
Цой Ун-Ен ( он же Александр Ильич)
Санкт-Петербург.
Писано в доме моего братца, Антонова Валерия Васильевича,
не единокровного, но по жизни этой настоящего.
Март 2002 г.
Преступление и наказание
Случилась эта история в небольшом северном городке, где я тогда жил и работал в самом начале 80-х годов, У меня был старенький, видавший виды «москвичок», который тем не менее исправно бегал и был предметом зависти многих моих знакомых, часто обращавшихся ко мне по части «довезти-привезти». Обычно я не отказывал. Машина в те года была еще роскошью не только по цене. Большие очереди были на покупку вожделенного авто.
Так вот, однажды в середине рабочего дня позвонил мне на работу мой приятель Валерий, опер из местного уголовного розыска, тогда в чине старлея. Попросил после работы съездить в деревню к матери его сослуживца Петра, которого я тоже знал: мол, обещает с нами картошкой поделиться. Договорились, что вечером заеду к ним на работу.
Вечером заехал домой, сообщил жене о просьбе Валерия и, прихватив под картошку кошелку, поехал к ним на работу. Захожу в Валерин кабинет на третьем этаже, а они с Петром чай пьют и в шашки режутся на интерес. Проигравший покупает пиво в дорогу. Посмеялся, тоже чаю попил, пока они доигрывали. Была пятница, милицейский народ довольно шустро слинял домой и остались в горотделе лишь немногие из дежурного наряда, что выяснилось уже внизу, когда мы собрались ехать в деревню. К нам вышел из своей зарешеченной каморки дежурный майор, я его немного знал по футболу в спортзале динамовском, и говорит: «Мужики, тут такое дело, знаете шестой продмаг на Советской? Ну, который третьего дня закрыли на капремонт. Там сигнализация чего-то сработала, забыли ее отключить. Может пацанва с дуру забралась, а может ветром форточку открыло. Загляните по дороге, а потом из дому звякните, что там и как. Народу нет, транспорта нет, поехали начальство развозить по домам. Не в службу, а в дружбу…».
Магазин был по пути, и мы успокоили Николаича, мол, беспременно заглянем. Подъехали к этому магазину. Это было хоть одноэтажное, но довольно внушительное кирпичное здание постройки начала двадцатого века. Сначала все втроем осмотрели фасадную часть с улицы. Широкие витрины были целы. Сквозь них было видно, как тревожно мигает красным цветом лампочка сигнализации. Дверь была тоже заперта и опломбирована свинцовой пломбочкой. Пошли осматривать тыльную сторону, только завернули за угол — видим следующую картину. Два мужика лет под пятьдесят, довольно хорошо и тепло одетые, лежат на земле без сознания, а на груди у них изрядный сейф килограмм на 90-100, какой можно встретить в любом учреждении. В стороне валяются ломик и разводной ключ, под окном два проломленных деревянных ящика и немного поодаль — детская колясочка. Видно, транспорт для ворованного сейфа. Довершало картину настежь раскрытое окно на уровне почти двух метров от земли.
Друзья-сыскари быстро обыскали поверженных наземь незадачливых воров и выяснилось, что они всего день как на свободе после шестилетней отсидки за воровство. Сидели в местной зоне.
«Вот тебе, Саня, преступление и наказание,— сказал Валерий, обращаясь ко мне. — Пойдут, сердешные и увечные, опять на зону париться».
«Слышь, мужики,— удивленно произнес Петр, быстро вскрывший воровскими отмычками сейф.— Не повезло братанам, глядите».
В сейфе лежали полбутылки водки, зачерствевший кусок сыра, аккуратно завернутая в газету селедка, пару кусков хлеба и с рубль разбросанной мелочи. Глядя на все это, мы засмеялись. А Петя почти с огорчением добавил, что, мол, вскрыли бы в магазине, и сами бы были целы, и с досады хотя бы выпили и закусили.
Такая вот история. А за картошкой поехали на следующий день. Пришлось вызвать скорую, магазинное начальство, сверять всякие акты, подписывать бумаги. Канитель на три часа. Ну, а воры получили наказание сполна. Как установил врач со скорой, мужички получили серьезные переломы ребер, ключиц и рук.
Цой А.И.
Санкт-Петербург.
Март 2002 г.