А было всё так: освещаемая луной, украдкой выбегала в сад в одной исподней рубахе и брела сквозь заросли малины к тому краю, где среди вишен и яблонь стоял тополь. Припадала щекой к его коре и гладила, гладила шершавый ствол. Целовала. И слушала, как стонет сердцевина. Шептала ласково, успокаивала его боль. Омывала слезами сухую кору. И опять целовала, целовала…
А он впитывал жадно слёзы. Раскачивался требовательно и сердито. Тяжело хлестал ветвями её плечи и спину.
Взбухали на бледной коже розовые отметины, но казалось ей, что с каждой царапиной, он отдает ей часть своей боли. И плотнее припадала грудью к его стволу. Страстнее целовала трещинки и зарубки на дереве. Разглаживала горячими ладонями морщины. Нежнее становился её шепот. И плакала, плакала...
Но как ни были обильны и жгучи её слезы, как ни разносились горьким соком по больным, изъеденным термитами венам - не увлажнить , не напоить ей было его крону, не исцелить его плоть.
…Она затихала. Устало освобождалась от его слабых ветвей. И уходила прочь.