Часть третья: 1027-1050
После заключения договора с братом Мстиславом настал мир на всей Русской земле. Как-то раз, спустя несколько месяцев после возвращения из Чернигова, Ярослав пришёл домой к Илариону. Был зимний вечер, на улице уже темнело. Иларион зажёг вторую свечу и отодвинул в сторону шахматную доску.
Князь сел к столу и оглядел обстановку, скромную во всём, кроме книг. Беглого взгляда достаточно было Ярославу, что бы определить, что стоили они немалых денег. Он положил на стол книгу. Составлена она была из деревянных дощечек, связанных кожаным шнурком.
- Спасибо, дочитал я её сегодня.
- Да, и не обязательно было её сегодня отдавать.
Илларион забрал книгу, когда-то написанную его учителем, и поставил на своё место на полке. Ярослав проследил за его жестом и задал вопрос, который давно его волновал:
- А книга у тебя просто так и стоит, на виду?
- Да, бояться мне нечего, всё равно нашу грамоту теперь прочитать никто не сможет. Во всём Киеве только два человека и осталось, кто бы её знал – я, да и ты.
- Я и сам не ожидал, что вспомню её. Но твоя книга лучше написана, чем те, по которым меня мать читать учила. И в ней много такого, о чём я и не знал раньше.
Ярослав вновь оглядел стоящие у стены книги:
- Я вот зачем книги собирать начал. Читал я римские и греческие хроники и понял, что всё на свете уже было. Прочитаешь про всех этих римских императоров и ясно становиться, как державой можно управлять и как нельзя. Зачем же мне чужие ошибки повторять?
- Да, это верно. Всё на свете уже было.
Илларион отвернулся в сторону и долго смотрел на тающую свечу в медном подсвечнике. Огонь свечи мерцал, выхватывая из темноты окружающие вещи. Он продолжал говорить, не отрывая взгляда от пламени:
- Всё на свете уже было однажды, и вновь повториться. Не умирает никто, а лишь новую жизнь вслед за смертью находит. Солнце встаёт над землёй, тьму прогоняет, и свет побеждает над мраком. Не прекращаем мы жить никогда, а лишь снова и снова всё начинаем сначала…
- Что-то я такого не слышал никогда. О чём ты говоришь?
Он снова повернулся к Ярославу и продолжал дальше:
- Солнце мы славим, что весну вслед за зимою на землю нашу приводит…
- Ты слышишь это каждый день, князь Ярослав, когда слышишь своё имя.
Илларион оперся локтем о стол и наклонился ближе к нему.
- Эти слова очень древние. Их говорили наши предки давно, может быть, им уже и не одна тысяча лет. Наверное, это было в то время, когда Авраам был ещё очень молодым человеком. А может, и нет. Никто не знает этого. В давние времена они были известны всем нашим людям, а во времена моей юности – очень немногим. Если в княжеском роде о них не знали, то всё становиться мне понятным. Потому я и сижу здесь. И чем дальше, тем больше убеждаюсь в том, что нет никакого толку человеку от всех трудов его. И кто умножает знания, тот умножает скорбь, это точно.
- Ну, не так же всё и мрачно.
Ярослав понял, что разговор принимает вовсе не тот оборот, на который он рассчитывал. Похоже, что этому человеку, который за последние годы стал его другом, откровенно поговорить было больше не с кем.
- Ну да, не всё так мрачно. Здесь есть на что поглядеть. Вот, например, среди монахов немало людей, которых преследуют демоны женского пола.
- Конечно, через костёр прыгать куда веселее.
- Мне во всём этом участвовать не приходилось. Да и не разрешили бы мне. Зато я знаю, что обряд купальской ночи означает – вечное возрождение жизни. Кому это сейчас известно? Наверное, никому, кроме меня:
- Славим мы вечную жизнь в эту ночь, славим любовь. Только она силы даёт жить человеку и весь мир в движенье приводит.
Илларион замолчал, поглядел на князя и увидел, что настроение у него тоже испортилось.
- Ладно, это всё дела давние. Я же говорил, что в наших Ведах ты ничего для государственных дел не найдёшь. Разное у нашего народа в прошлом было…
- Были века Траяновы, было время Бусово. – Князь вспомнил слова из одной его песен.
- Да, было. Но сильной державы, такой как сейчас, у нас не было. А у соседей были, и уже довольно давно.
- Вот у них мы и позаимствуем всё, что нам нужно. И с хазар мы дань брали, и с Византии. А теперь пусть поделятся они знаниями о законах и порядках.
- Да, каган наш Георгий, пусть соседи теперь нам отдадут то, что самое ценное на самом деле.
Ярослав посмотрел вверх, где по потолку двигались их расплывчатые тени, и сказал с нескрываемой досадой:
- Сильная держава, да. А о вещах великих, мне кроме тебя, поговорить не с кем. На всю Русь два образованных человека. По-другому должно быть, надоело мне окружающее невежество. Вот этим ты и займись теперь.
Этим он и занимался с тех пор, вспоминая прошедшие годы, как самые счастливые и спокойные в своей жизни. Положение дел, когда только немногие люди на Руси могли написать своё имя, стало меняться. Пользовался он полной поддержкой князя и возможности имел довольно широкие.
Теперь в церквях стали обучать детей грамоте, всех, кто пожелал. Приходили туда дети горожан – купцов и ремесленников. Денег за учёбу с них не брали, все расходы брала на себя казна. Тех из юношей, которые проявляли способности, учили греческому языку и грамоте. Они читали книги знаменитых греков и римлян. Многие из них впоследствии стали священниками.
Сам же Илларион организовывал эту работу и переводил книги с латыни и греческого, становившиеся доступными для русичей.
Дело быстро сдвинулось с мёртвой точки и набрало обороты, неожиданные для тех, кто его начинал. Народ оказался весьма способным к изучению книжной премудрости. Так что результаты своего труда князь и его соратники надеялись увидеть уже при их жизни.
Десять лет мирной жизни закончились со смертью князя Мстислава. Умер знаменитый воин, державший в страхе племена кочевников. Больше не было заслона от степняков и ничто не мешало им начать поход на земли Руси.
В то время Ярослав был в Новгороде, куда он отправился, что бы поставить на княжение сына Владимира. Дружина новгородская поспешила на помощь. Пришли они под стены Киева и стали на защиту Русской земли вместе с киевскими и черниговскими полками. Вместе русские воины разбили печенегов. Племена кочевников были отброшены далеко на юг от границ Руси. Они больше не могли угрожать ни русским землям, ни караванам русских купцов, идущим по Днепру торговать с Византией.
Земли по левому берегу Днепра вернулись под власть великого князя. Так в руках Ярослава оказалось огромное государство, самое большое из известных тогда людям.
Тогда Русь была перекрёстком торговых путей с востока на запад, и с севера на юг. Все торговцы, и русские и иноземные, платили налоги великому князю. В тот год казна получила огромную прибыль, куда большую, чем в прежние годы.
В тот самый год и начались перемены, на которые никто в самом начале внимания не обратил.
Из Константинополя в Киев прибыл митрополит – грек Феопемпт. До тех пор церковь на Руси уже много лет пыталась получить статус митрополии. Но Константинополь всякий раз отмалчивался. Там менялись императоры, менялось их окружение и чиновники. В столице великой империи было достаточно своих дел.
Но, вот, всё и изменилось. Внезапно Константинополь вспомнил о своей новой митрополии.
Через несколько дней после приезда, оглядевшись на новом месте, митрополит собрал у себя всех киевских священников.
Митрополит прохаживался перед ними и обращался к каждому по очереди. Оказалось, что за короткое время он успел собрать довольно полные сведения о каждом:
- Все вы здесь непонятно чем, заняты были столько лет! Прихожане в церковь ходят редко, только на большие праздники. Проповеди они не слушают, а только росписи на стенах разглядывают. И всё это ваша вина! В грехах погрязли все…
Митрополит подходил к каждому и говорил, в чём он виноват. Кто посты не соблюдает, кто пренебрегает службой. Дионисию досталось больше других:
- Пьёшь вместе со славянами, ни одного варварского праздника не пропускаешь. Думаешь, неизвестно мне, что говорил ты на службе перед битвой с печенегами: « Печенеги – это наши враги, будем их всех убивать». Забыл совсем, что в Писании сказано…
Иллариону сидеть просто так, без дела, было скучно. Что бы развлечься, он разглядывал стену, на которой были изображены сцены из жизни Авраама и Сары. Русский художник, плохо представляя себе, как должны выглядеть праотцы Израильского народа, нарядил их всех хазарами. На фреске хазаринка Сара изгоняла свою рабыню Агарь. Митрополита он почти не слушал, потому, как считал, что придраться к нему не с чем.
Но тут митрополит подошёл и к нему:
- А твои обязанности мне вовсе не понятны! В шахматы с князем играешь! Или тебе неизвестно, что шахматная игра это грех!
Возразить ему было нечем, дело так и обстояло. Потому, он и промолчал, так же, как и все другие.
Результатом этой встречи явилось то, что все остались на своих местах, а Иллариона выгнали.
Выслушав его рассказ о новом митрополите, Ярослав здорово удивился:
- Неужели он не знает, что не надо трогать людей, которые с правителем в шахматы играют? Разве в Константинополе порядки другие? А зачем он Десятинную церковь повторно собрался освятить? Ничего я не понимаю. Жили себе спокойно, тут владыка новый приехал. Да, ну его. Будешь теперь жить в Берестове, в моём загородном владении. И до Киева близко и мешать нашим делам никто не будет.
Так Илларион оказался в великокняжеском селе. Попал он в блестящее общество, которое искало милостей великого князя. Были там короли, изгнанные из своих стран и надеющиеся вернуть себе престол. Были там рыцари со всей Европы, служившие в княжеской дружине, и сказители, воспевавшие их подвиги.
Жизнь там нельзя было назвать тихой. Приезжали посольства, заключались брачные союзы детей Ярослава. Русь стала известной во всех концах земли.
В русской митрополии жизнь тоже на месте не стояла. И подтвердить это могло то, что вскоре и случилось.
Илларион принёс Ярославу листок с проповедью митрополита и без слов протянул ему. Князь раскрыл его и начал читать:
- Решил князь Владимир узнать, чья вера лучше. Отправил он послов во все страны, чтобы разведали они о разных верах. Прошло много месяцев, и вернулись они и привезли с собой греческого священника, иудейского раввина и муллу. Что это за околесица?
- Это владыка наш придумал.
- Ну, если сам митрополит придумал, тогда обязательно прочитать надо.
Ярослав дочитал до конца проповедь и спросил Иллариона:
- А ты, почему над этой писаниной не смеёшься?
- А я не могу. Я всё утро смеялся, больше сил уже нет. Надо же было такое придумать! Да Владимиру не надо было никуда послов отправлять, ещё при Ольге в Киеве была и христианская община, и иудейская, и купцы-мусульмане приезжали. О том, какие есть веры, хорошо было известно. Вот об иудейской вере было известно, что эта вера Хазарского каганата. У Владимира и мысли такой быть не могло, что бы принять веру наших извечных врагов! Он бы тогда…
- Договаривай, после такого он бы долго на свете не зажился. Хотя, митрополит наш не так безнадёжен, понял, что веселье Руси в питие. Только не понятно, если Владимир так женщин любил и выпивку, зачем искать, какая вера это поощряет? Ведь язычество наше учило, что всё это правильно и хорошо. Не было никакого смысла что-то менять!
- Да, это ещё что! Хуже всего эти слова – Владимир выбрал греческую веру, потому, что в Софийском соборе в Константинополе было красиво!
- Не повезло нам с митрополитом, прислали к нам из Константинополя самого глупого. Ладно, пора нам поехать и посмотреть, что в нашем Софийском соборе делается.
В Софийский собор приехали они к полудню. Работы в нём близились уже к завершению. Внутри собора работали мастера, расписывали его стены.
Князь вошёл внутрь собора, Илларион за ним. Мастера, увидев князя, остановили работу и поклонились ему. К Ярославу подошёл главный мастер, греческий художник Ипатий.
Прошло десять дней со времени последнего появления в соборе князя. Даже за такой короткий срок работа заметно продвинулась. Теперь центральная мозаика была полностью закончена. Князь остановился, разглядывая изображение Богоматери Оранты. Художник смотрел на князя, сомневаясь, одобрят ли его работу. Ярослав молчал, слова для восхищения ему подобрать было тяжело.
Следом за ними в собор пришёл и митрополит. Ярослав с сожалением оторвал взгляд от мозаики и спросил художника:
- А что ещё будет?
Ипатий повёл их к противоположной стене:
- Вот здесь, по примеру храмов в Константинополе, будут размещены портреты государя Ярослава и его семьи. На этой стене – государь вместе с сыновьями, а на противоположной – княгиня и дочери.
- Да, это замечательно…
Но тут митрополит прервал их:
- Я думаю, что изображения должны быть другими. Здесь должна быть нарисована картина, изображающая сватовство князя Владимира к царевне Анне. Надо сделать хорошие портреты императоров Византии Романа и Константина и их сестры Анны. А на противоположной стене – портреты князя Владимира, Анны, их детей Бориса и Глеба, и государя, конечно же.
Илларион в это время смотрел наверх, разглядывая изображения евангелистов. Потому он прослушал слова митрополита и потерял нить разговора. Но решил всё-таки, что беседа подобного содержания без него никак обойтись не может:
- А зачем надо царевну Анну рисовать дважды?
Феопемпт не мог скрыть удивления таким простодушием местного жителя:
- Как это зачем? Потому, что через брак с Анной русские князья получили право царствовать.
Ответ митрополита произвёл совершенно неожиданное действие. Ярослав побледнел, слова митрополита напомнили ему о далёком прошлом. О том, как Владимир бросил его мать Рогнеду и всех других своих жён и женился на Анне. И о позднейших событиях – как достался ему киевский престол, на пути к которому стояли его братья, дети Анны. Выходило, что Ярослав – незаконный сын и самозванец. Но князь вспомнил, что находится в церкви, и взял себя в руки:
- Как я тебе говорил Ипатий, так и рисуй. И постарайся, что бы портреты моей жены и детей хорошими вышли.
Князь пошёл к выходу. Оборачиваясь, он задел кувшин, в котором стояли кисточки. Кувшин упал и разбился на мелкие осколки. Вода из кувшина, синяя от краски, разлилась Иллариону под ноги.
Хорошо зная, что не надо трогать князя, когда он вспомнил своего отца, Илларион не стал его догонять. Он отправился смотреть мозаики, которые ещё не видел.
Через неделю после посещения собора к Иллариону неожиданно пришёл Ипатий. Вид у него был растерянный.
- Я попрощаться с вами пришёл. Я уезжаю завтра.
- В чём же дело? У вас что-то произошло? Может быть, вы недовольны условиями работы? Мы можем поменять что-либо по вашему усмотрению.
- Нет, дело совсем в другом. Мне митрополит сказал, чтобы я уезжал в Константинополь обратно. Он обвинил меня в том, что я рисовал в соборе мирские сцены – охоту и скоморохов. Как будто, в Константинополе не так! Работу я не доделал, а без меня мозаику закончить не смогут. Жаль, конечно, так я собора и не увижу! Но здешние мастера уже много перенять успели, надеюсь, они работу и закончат. Я не хочу показываться на глаза князю, поэтому, передайте ему мои извинения. Я подданный византийского императора, потому, не могу поступить иначе.
Простившись с Илларионом, Ипатий уехал из Киева. Работа в Софийском соборе продолжали мастера уже без него. Больше не нашлось художника, который мог бы закончить мозаику. Потому собор так и остался – частью расписанный фресками, а частью мозаикой.
Но со дня ссоры с митрополитом князь появлялся в соборе редко. Большую часть его времени была отдана совершенно другим делам.
Теперь Ярослав занимался разбором жалоб купцов, торгующих с Византией. И чем дальше, тем больше становилось недовольных.
Торговый договор с Византией заключались ещё при князьях Олеге и Игоре, и был очень выгоден для Руси. Было это после их удачных походов на Константинополь. Благодаря торговым соглашениям, русские купцы торговали с Византией беспошлинно.
А в последнее время Константинополь всё чаще и чаще стал нарушать условия договоров. Торговля Руси с Византией приносила огромную прибыль, которую Константинополь не хотел выпускать из рук.
Доходы русской казны начали уменьшаться. Потому князя и не оставляла мысль о том, что пора ему продолжить дело своих славных предков – князей Игоря и Святослава.
Ярослав давно уже подсчитал, насколько вырастут доходы казны, если Русь получит приморские торговые города. Херсонес, например, или землю в устье Дуная.
Тогда князь и приказал начать подготовку к морскому походу против Византийской империи. Решение это далось ему нелегко. Он долго взвешивал все доводы, преимущества и недостатки задуманного мероприятия. Но мысли о солнечном таврийском крае перевесили все сомнения.
Готовились к походу тайно, о предстоящей войне было известно только немногим людям в окружении князя.
Илларион, конечно же, принадлежал к людям, посвящённым в тайну. В этом мероприятии у него были свои обязанности. Поэтому к нему и пришёл человек, который был осведомителем князя о делах в Константинополе. Хотя купец Ефим всякий раз заходил к нему и просто так, по старой дружбе, когда приезжал в Киев. В последние годы Ефим успешно совмещал торговлю и шпионаж в Константинополе.
- Князь сказал мне, что я должен выяснить, знают ли в Константинополе о том, что мы готовимся к войне с ними. Я постараюсь, конечно. У меня сейчас достаточно своих людей в Константинополе.
- У тебя до сих пор всё получалось, и на этот раз должно выйти. Но я по твоему лицу вижу, что тебя что-то смущает?
- Да. Я хотел попросить, что бы вы новое придумали что-нибудь. Я уже замучался донесения вашей волховской грамотой записывать. Она же сложная! Иной раз думаешь, что проще выучить наизусть список кораблей, как у Гомера, чем эти четные резы вырисовывать. Как ты их разбираешь, до сих пор понять не могу.
- Ефим, ты не жалуйся. Грамоту эту прочитать никто не может, кроме меня и князя. Я же не зря тебя учил. А в Константинополе никто не знает, что есть такие четные резы и что это наше древнее письмо. Там некому их понять и никто не узнает, чем ты занимаешься. Да, сложно им писать. Но для общего дела можно и потерпеть.
- С тобой спорить всегда себе дороже было. Ладно, что делать, буду и дальше страдать.
Ефим уехал в Константинополь. Эта поездка в Византию стала последней в его жизни. Через несколько месяцев он был убит в ссоре на Константинопольском рынке.
Византийский император Константин Мономах отказался выплатить выкуп за убийство купца. Так со смертью Ефима у князя появился повод объявить войну Византии, и исчезли последние сомнения в её необходимости.
По замыслу Ярослава, войско должно было занять землю в устье Дуная и построить там крепости. При удачном исходе следовало развивать успех. Вторым шагом был намечен захват Херсонеса.
Последним местом сбора войска перед походом был городок Витичев на Днепре. Туда и поехал Илларион, решив проводить своих друзей.
Было начало лета и было уже жарко в утренние часы. Жару рассеивал лёгкий ветер, который был попутный для русской флотилии.
Здесь, южнее Витичева, заканчивались леса, и начиналась великая степь. Солнце ещё не успело высушить её, и травы колыхались под ветром, как морские волны.
На этой земле многие поколения его предков встречали с оружием в руках кочевников и отсюда уходили в дальние морские походы. Здесь был дух опасности и свободы.
Степь казалась бесконечной, но такой не была. Далеко на юге было Русское море, куда нёс свои воды Днепр.
С высоты правого берега Днепра хорошо виден был русский военный лагерь. Ладьи, исчисляемые сотнями, готовились к отплытию. Тысячи воинов ждали своего часа, когда они получат возможность поставить на место самого византийского императора.
Наверное, так, более двух тысяч лет назад, стояли греческие корабли. Собраны они были, чтобы отстоять честь царя, лишившегося супруги, Прекрасной Елены.
« Рановато мне ещё песни сочинять. Неизвестно, чем ещё закончится наш поход. Хотя, всё должно сложиться благополучно. Для императора Константина эта война станет большой неожиданностью».
Спустившись вниз, к Днепру, Илларион встретился в лагере с Вышатой. Воевода был занят, отдавая последние приказы перед походом. Но для разговора с Илларионом от своих дел он оторвался:
- Да, необязательно было до самого Витичева ехать. Но, я рад тебя ещё раз перед отъездом увидеть.
Вышата разговаривал с ним, одновременно покрикивая на воинов, грузивших припасы на корабли:
- А я недавно пошутил и сказал князю, что ты с нами поедешь. Ты сможешь уговорить кого угодно, даже византийского императора, чтобы подарил нам землю. Жалко, что это невозможно.
- Я когда-то собирался в Константинополь поехать. Давно это было. Слушай, Вышата, а кто у вас тут главный?
- Конечно, молодой князь Владимир Ярославич.
- Это мне понятно. Но я тебя серьёзно спрашиваю, кто у вас будет главным. Ты или храбрые берсерки?
- Я, больше некому. Ты не беспокойся, я за всеми смотрю. Всё будет хорошо.
- Ну, если ты будешь командовать, тогда я спокоен.
- Да, от наших первоначальных замыслов я отступать не буду. Пора уже повоевать с Византией, а то в Константинополе забыть могут, как выглядит наше войско. Самое время напомнить им.
Из Витичева Илларион уезжал, не беспокоясь за исход предстоящей войны.
Возвращаясь назад, он остановился неподалёку от киевских стен. Много раз, возвращаясь из Берестова в Киев, он равнодушно разглядывал родной город, не испытывая никаких чувств. Но сегодня, наверное, день был особенный.
Отсюда весь Киев хорошо был виден. Илларион вспомнил, как он вернулся в Киев в юности. Тогда, сорок лет назад, при князе Владимире, это был маленький городок над Днепром. За последние годы Киев вырос в несколько раз.
Теперь это был огромный город, обнесённый новой крепостной стеной. Сотни людей ехали сейчас в Киев, входили внутрь через главные, Золотые ворота города. Издалека видны были над городом купола великолепного Софийского собора, Георгиевской и Ириненской церквей.
Иноземцы, приезжающие в столицу Руси, восхищались Киевом, называя его истинным украшением Востока. Говорили даже, что Киев стал соперничать с Константинополем.
Вернувшись в Киев, Илларион неожиданно для самого себя, поехал к Десятинной церкви. В ней прошла большая часть его жизни. А сегодня там он был чужим.
Когда он вошёл внутрь церкви, митрополит читал проповедь. Илларион стал за колонной так, что бы Феопемпт его не заметил, и начал слушать.
Голос митрополита отражался эхом от стен. В окружающей тишине он должен был проникать в душу каждого слушателя. Илларион начал вникать в смысл проповеди, который его не порадовал.
Речь шла о князе Владимире, о его обращении в христианство. Видимо, эта тема стала любимой для митрополита.
Феопемпт говорил о князе, и большая часть его слов не соответствовала истине. Владимир-язычник представал истинным чудовищем. Из всех известных пороков он не страдал разве что людоедством. Особенно удивительно было слышать о многочисленных наложницах Владимира. В общей сложности митрополит насчитал их восемьсот.
Под стать своему князю были и все его подданные.
После крещения Владимир преобразился полностью. Был он исключительно добродетельным, но, почему-то, резко поглупел. Ни одного своего шага не делал он без советов греческих епископов.
Илларион не стал дослушивать, изменился ли весь русским народ вслед за Владимиром, и вышел из церкви на улицу.
По улице шло множество людей, все спешили по своим делам. Многие останавливались, чтобы поздороваться с ним. А он их не замечал.
В юности он дал обещание защищать свой народ и очень скоро начал сам удивляться своей наивности. Он не вспоминал о своих словах много лет. А теперь пришло время исполнять давнее обещание.
Илларион всегда считал, что у князя Владимира довольно было и достоинств и недостатков. Но оскорбление князя он воспринял, как своё личное оскорбление и всех соотечественников. Они мало интересовались прошлым своего народа и очень скоро начали бы представлять его по подобным рассказам. А отсутствие уважения к своим предкам привело бы к разрушительным последствиям.
Конечно же, митрополита слушали далеко не все жители Киева, а тем более не всей Русской земли, но вода камень точит.
Тогда Илларион решил написать свою проповедь о Владимире – о князе, научившем свой народ православной вере. В ней он и рассказал, что он думает о князе, и о том, как изменилась Русская земля за последние годы.
Речь его встретила одобрение, как в народе, так и в окружении князя. И до сих пор его песни тоже были знамениты в народе, но теперь он не скрывал своё имя.
Но радоваться своей славе пришлось ему недолго. Вести о страшном поражении русского войска вскоре заслонили всё остальное.
Поначалу не было никаких точных сведений. Слухи доходили разные. Одни говорили, что флот потопило бурей. Другие, что разбил их на море византийский император. Никто из воинов ещё не вернулся. Не было новостей и о князе Владимире Ярославиче.
В эти тревожные дни неспокойно было и в семье князя. Встречая каждый день княгиню, Илларион замечал, как она меняется, становясь раздражительной и злой. Она постоянно ссорилась с мужем, не сдерживаясь в присутствии посторонних. Ингигерда обвиняла его в том, что из-за своей жадности Ярослав начал войну и погубил её сына.
Потому, когда сегодня она собралась идти в церковь, Илларион пошёл вместе с ней. Сочувствуя княгине, он пытался поговорить и успокоить. Ингигерда выслушала его и ответила, что Илларион ничего в своей жизни кроме книг не видел, и её горе понять неспособен. Он замолчал, и всю дорогу они не говорили друг другу ни слова.
В Десятинной церкви собралось сегодня много людей. Теперь она казалась киевлянам маленькой и скромной, в сравнении с новым Софийским собором.
Они немного опоздали к началу службы, и народ расступился, пропуская княгиню и её окружение. Служил сегодня сам митрополит.
Слова княгини задели Иллариона куда сильнее, чем она могла бы предположить. Из-за неё он не обращал внимания на проповедь митрополита, а прислушивался к разговорам в народе, у себя за спиной. Слышны были недовольные голоса, которые становились всё громче и громче.
А причиной такого недостойного поведения прихожан стала проповедь митрополита. До сих пор ничего подобного на Руси не слышали:
- Что же есть столь тяжкое поражение войска, как не наказание за грехи ваши? Бог покарал вас, наслав бурю на корабли, за дерзкую и преступную попытку покушения на власть великого басилевса. Сказано же в Писании, что власть императора от бога. Посему и война против императора есть грех и богохульство…
- Что? Почему?
Со всех сторон слышались голоса киевлян. Митрополит не смутился, а продолжал говорить, перекрикивая их:
- Со времени, как Русь приняла крещение, все её жители есть подданные византийского императора, поскольку церковь Русская подчиняется константинопольскому патриарху. Только рука византийской церкви вывела Русь из грехов и мрака язычества, привела её на путь истинный и открыла дорогу к свету, в коем пребывают все подданные басилевса.
- Да зачем нам такой бог нужен?!
Митрополит поглядел в толпу, отыскивая, кто же сказал подобную дерзость. Судя по их наглым лицам, сказать это мог любой.
Только сейчас до Иллариона стал доходить смысл слов митрополита. То, что в Святом Писании и слова не было о божественности власти императора, он знал прекрасно. Ведь Христос проповедовал на земле тогда, когда никаких византийских императоров не было. Но знали об этом очень немногие из русичей, а митрополит охотно пользовался их невежеством.
Илларион понял, что является невольным соучастником великого обмана, совсем как тогда, ещё в пятнадцатилетнем возрасте. В то далёкое время он узнал впервые, что никаких домовых не существует. Волхвы же убеждали народ оставлять им приношения из молока и хлеба. А сами смеялись над людьми, потому как знали, что если и съедает кто-то жертву, то одни только мыши.
Прежде чем он смог вмешаться, послышались новые недовольные голоса:
- Наши боги лучше были! Мы сами себе хозяева были при прежней вере! И посты соблюдать не надо было!
Подобного богохульства митрополит не выдержал и пошёл к выходу. За ним вслед ушли и все священники.
Ингигерда, которая пришла в церковь за утешением, расстроилась ещё больше. Злая, как лесная кошка, она бросилась к выходу. За ней едва поспевала охрана, и женщины её свиты.
Из всего окружения княгини Илларион остался в церкви один. Тут из толпы крикнули и в его адрес:
- А ты скажи нам, от бога ли власть императора? С чего бы это вдруг мы стали его подданными?
Надо было выполнять обещание и в этот раз:
- Нет, неправда это. В Писании нет таких слов и Русь Византии подчиняться не должна. Всё, что вы слышали от митрополита – это ложь.
- А почему же мы тогда войну проиграли? Значит бог против нас?
Илларион раздражённо им ответил:
- Ну, проиграли, с кем не бывает. Жизнь так устроена – то победа, то проигрыш. Византия – империя ветхая, а наша держава молодая. В следующий раз умнее будем.
Ему в ответ послышались крики толпы, довольной его словами. Илларион пошёл к выходу.
Когда он вернулся обратно, оказалось, что князь уже знает обо всех подробностях происшествия в церкви. Первым делом он почему-то стал оправдываться в поведении жены:
- Ты на неё не обижайся, она из-за сына горюет сильно. Хотя, в жизни все неприятности из-за баб. Это же надо было так хотеть на царевне жениться! Теперь, вот, разбирайся!
- На какой ещё царевне? Кто женился?
- Отец мой, во владыках апостол, больше некому. Четыре месяца стояло тогда войско под Херсонесом. А когда взяли наши город, приехали византийские послы и предложили ему в жёны Анну. Отец заключил с ними мир, женился на Анне, и вернул Херсонес грекам. Анна и предложила ему крещение принять. А сама и не ожидала, что он согласиться. Теперь ни дани с греков, ни Херсонеса. Ещё и называют нас своими подданными!
- Ну, нельзя так про отца родного.
Князь ему не ответил и ушёл успокаивать жену.
На следующий день вернулся сын князя вместе с оставшимися в живых воинами. От Владимира все впервые и узнали о подробностях похода.
Всю вину за поражение в войне Владимир взял на себя. В море его уговорили берсерки отступить от первоначальных планов и идти грабить Константинополь. Они повернули на юг, а потом началась буря. Из-за неё разметало корабли, и он потерял управление над войском. Тех, кто был вместе с Вышатой, отнесло к берегу. А на его корабли напал византийский флот. Владимиру удалось разбить на море греков. Что случилось с Вышатой и остальными, он не знал.
Потери русского войска были огромными. Ярослав больше не решился организовать новый поход. Были только мелкие стычки с византийцами на южных границах Руси.
Иллариону же пришлось вести свою войну. И воевал он с Византией по-своему – словом. В то время он понял, что слово может иметь, куда большую силу, чем войско. А проиграть Константинополю войну за души своих соотечественников он не хотел.
Он писал речи и произносил их перед народом. Слова о величии родной земли, о делах славных предков встречали одобрение среди простых людей.
Так прошло три года. Торговля с Византией на это время совсем прекратилась. Среди киевских купцов росло недовольство. Они поглядывали в сторону княжеского терема и грустно шутили, что сейчас хорошо только книжки читать, ведь свечки вовсе ничего не стоят.
Всё это было правдой. Купцы больше не могли продавать свои товары в Константинополь. Хлеб и льняные ткани, воск и меха скопились на рынках городов Руси и сильно упали в цене.
Теперь бесполезно было искать на киевских рынках дорогие греческие ткани, вино и сушёные фрукты.
Подсчитав убытки, купцы начали искать другие пути для торговли. Одни повезли свои товары на Восток, другие – в германские города.
Через три года после неудачного похода Константинополь предложил заключить мир. В Киев прибыло посольство от императора Константина Мономаха. Послы привезли с собой грамоты императора, русских пленных, захваченных во время войны, и дочь императора Марию.
Ярослав внимательно прочитал послание Константина. Он проследил за тем, что император называл его братом. Это означало равенство между державами и положило конец разговорам о зависимости Руси от Византийской империи. Тогда он и дал своё согласие на брак сына Всеволода с Марией, скрепивший мирный договор между странами.
Эта война, как и все прочие, закончилась миром. На рынках Константинополя снова появился русских хлеб.
Среди пленных, возвращённых на родину, был и Вышата. Три года провёл он в Константинополе.
Захваченных в плен воинов наказали, как взбунтовавшихся подданных императора. Их приказали ослепить и отрубить правую руку. Отрубленные руки тысяч воинов были выставлены в Константинополе на всеобщее обозрение. Тех, кто выжил в плену, было немного.
Три года – срок небольшой, но, за прошедшее время Вышата изменился настолько, что Илларион едва узнал его. Теперь он каждый день заходил к нему в перерывах между бесконечными пирами с византийским посольством. Вышата обернулся на звук шагов входящего Иллариона и поднял голову:
- Опять ты пришёл. Я всё думал, что вернусь домой и помру себе спокойно. А ты мне не даёшь, приносишь свою отраву волховскую. Ты думаешь, что можешь меня вылечить?
Илларион не ответил ему, а молча отдал ему чашу с отваром. Вышата выпил мутную жидкость с резким запахом древесной коры.
- Даже в Константинополе надо мной так не издевались.
- Голова не болит уже?
- Нет.
Илларион молча сидел рядом с ним и старался не смотреть на него, как будто слепой Вышата мог бы видеть его лицо. Посидев немного, воевода стал постепенно приходить в себя:
- Что там делается сейчас?
- Да, всё то же самое. Каждый день пиры, второй месяц уже отмечаем свадьбу с Марией Мономах. Ни у кого уже сил нет.
- А ты для чего там сидишь?
- Что бы был хоть один трезвый. Да, они уезжают уже завтра.
- И ты бы напился с ними, чего уж теперь терять. Иди уже, а то со мной все дни сидишь. Ты не бойся, я ничего с собой не сделаю. Если до сих пор руки на себя не наложил, то и дальше бояться нечего.
После таких слов Иллариону уходить не хотелось, и он остался сидеть рядом с воеводой. Через несколько минут Вышата снова заговорил:
- Я давно хотел тебе сказать, ещё до войны, но тогда я забыл, и сейчас всё время забываю. Война – это не шахматы, в ней правил нет.
- К чему ты всё это говоришь?
- Не помню уже. Знаю, что только сказать это тебе должен.
- Ладно, мне уже надо уходить.
Илларион вышел и направился в покои князя. Все приглашённые гости уже собрались там. Сегодня прощальный пир был похож более не на шумное застолье русичей, а на утончённое собрание византийской аристократии. Сказывались многодневные неумеренные застолья. Всем было уже не до разгульного веселья.
Князь беседовал с митрополитом и одним из послов. После давней ссоры Феопемпт совершенно переменился и был необычайно любезен с Ярославом и его окружением.
Рядом с молодым супругом сидела и Мария, уже полностью освоившаяся в новой семье.
Илларион занял своё место рядом с Михаилом, византийским аристократом, который обрадовался его появлению:
- Ну, наконец-то вы пришли! Сегодня нет этих противных скоморохов и танцовщиц с бубнами, и поговорить нам никто не помешает. Я обдумал ваши вчерашние слова. Конечно, мне приятно слышать ваши восторженные отзывы об эллинской поэзии. Но, всё это было давно, всё это в прошлом. Мы – лишь отражение былой славы прекрасной Эллады и великого Рима. Да, всё это так, как ни печально говорить о подобных вещах, особенно здесь, вдали от родины. С вами что-то не так?
- Нет, всё в порядке.
- Да, так я продолжу. В наши дни не ценится ни красота, ни философия. Я рад, что здесь есть человек, способный их оценить. Я благодарен вам. Те сведения, которые вы сообщили о прошлом здешних краёв, чрезвычайно интересны. По возвращению домой я собираюсь начать писать исторический трактат, и они займут там достойное место.
- Благодарю вас, я польщён столь высокой оценкой.
Их разговору помешал митрополит, который, обращаясь к Ярославу, повысил голос так, что его слова были слышны всем присутствующим:
- Да, разумеется, римский амфитеатр, всё это было, но было давно. А здесь, на Руси, приносили человеческие жертвы. И это было совсем недавно, на вашей памяти. В христианские времена политика нашей империи изменилась в корне. Милосердие и любовь к ближнему, является её основой. Я счастлив видеть, как Русь приобщается к нашим ценностям.
Михаил обратился к Иллариону вновь:
- Сегодня нам тоже не дадут спокойно поговорить. Удобно ли будет выйти сейчас и поговорить в другом месте? Это не вызовет возражений князя?
- О нет, конечно.
- Хорошо. Свободное обращение – это большое преимущество жизни здесь.
Они встали из-за стола и вышли. По дороге Михаил продолжил разговор, начатый ещё вчера:
- Я всегда считал, что для истории полезно услышать мнение сразу нескольких сторон. Представляете себе историю Троянской войны, рассказанную троянским поэтом? Но мои взгляды сейчас не встречают одобрения.
- Что же вас интересует на этот раз? Но, хочу вас предупредить, что к Трое мои предки не имеют отношения.
- Конечно же, походы Святослава. Мне хотелось бы узнать как можно больше об этом удивительном полководце. Где, как не здесь, я могу получить достоверные сведения!
- Ну, если вы хотите услышать историю о Святославе, то именно здесь и надо начинать рассказ.
Илларион остановился в небольшой зале, стены которой были увешаны оружием. Михаил бегло оглянулся, без всякого любопытства.
- Я не вижу здесь ничего примечательного.
- Всё оружие, которое вы сейчас видите, принадлежало самому Святославу. С юных лет он любил только войну и ничего более. Оружие – это единственное, в чём он не знал меры. То, что на стенах, это лишь малая часть, дошедшая до наших дней.
- Я могу посмотреть?
- Да, конечно.
Михаил снял со стены меч в богато украшенных ножнах. Заблестела сталь, золото и самоцветные камни. В тот же момент праздное любопытство в глазах Михаила сменилось неподдельным интересом. Он долго рассматривал лезвие меча. Потом подошёл к стене, начал снимать оружие и внимательно его разглядывать.
Тщательно рассмотрев всё оружие, Михаил вернулся к Иллариону и протянул ему один из мечей:
- Вы не могли бы мне помочь? А что это?
Золотая насечка на лезвии меча сложилась в надпись: « победи моих врагов». Четные резы, по давней вере, обладали особой магической силой. Для привлечения удачи надписи были на всём оружии знаменитого князя-воина.
- Это один из мечей Святослава, бывший с ним в хазарском походе.
- Нет, я совсем о другом спрашиваю. Что это за письмо?
Золото показалось Иллариону необычно ярким на фоне серой стали. Такой же была и его внезапная мысль, быстро расставившая всё по своим местам:
« Вот и письма Ефима нашлись. Только в них византийцы и могли нашу грамоту увидеть. Больше негде».
Но свою догадку необходимо было проверить, и прямо сейчас.
- А почему вас это интересует?
Михаил посмотрел ещё раз на лезвие меча, а потом на собеседника. Его взгляд вдруг стал физически ощутимым, как оружие, которое он держал в руках. Михаил почувствовал, что всё окружающее пространство вокруг него погружается в темноту, стены шатаются и земля уплывает из-под ног. Мир сжался до узкого луча, которым был взгляд человека, стоящего напротив него. И его воля была сильнее.
- Рассказывай теперь всё.
Тогда Михаил начал говорить о том, как императорские шпионы следили за русским купцом, потом вызвали его на ссору. Среди его вещей нашлись письма, которые никто не смог прочитать, ни сам Михаил, ни его тёзка, советник императора, считавшиеся лучшими знатоками древностей во всём государстве.
- Кто же ваш человек в Киеве?
Илларион спросил это и услышал в ответ имя митрополита. Чего-то подобного он и ожидал.
Всё вокруг снова закачалось и начало расплываться перед глазами Михаила, а потом стало совсем темно.
Илларион посмотрел на потерявшего сознание Михаила и повесил меч обратно на стену. Потом он позвал слуг и сказал им перенести подвыпившего аристократа в его покои. Назад, к гостям, он вернулся совершенно в другом настроении.
Поздним вечером он рассказал князю всё, что узнал от Михаила. Кажется, и сам Ярослав не очень удивился подобным новостям:
- Выходит, что в Константинополе знали заранее о войне. Но как же ты добился от него правды?
- Пришлось очень попросить.
Ярослав удивлённо поглядел на него и сказал:
- А сам же говорил мне, что ничего из прежнего умения показать уже не можешь, забыл обо всём. Говорил же, что бросил всё это, потому, как христианам подобные вещи делать запрещается. Как тебя понимать?
Тут Илларион пустился в пространные объяснения, начал говорить о том, что жизнь ведёт он одинокую, ничего лишнего себе не позволял. Что-то подобное ожидало бы его и в язычестве. А время идёт, он стареет, ничего не поделать. Потому, а для него самого это стало неожиданностью, всё так удачно и получилось.
Князь слушал его долго, а потом сказал:
- Ну, я всё уже понял. Можешь не продолжать далее. А теперь надо что-то с митрополитом делать. Вот, неприятность. Но я что-нибудь придумаю и спасу вас всех от белгородского киселя, что варят для нас в Константинополе.
В те времена история о белгородском киселе была хорошо известна. А позже её подробности стали забываться.
Было это при князе Владимире, когда осадили печенеги Белгород. Когда припасы стали заканчиваться, решили люди сдать город. Тогда один из волхвов сварил кисель и рассказал печенегам о том, что в Белгороде есть молочные реки и кисельные берега. Поначалу печенеги сомневались, но, напившись киселя на маковом отваре, поверили. Так осаждённым жителям Белгорода удалось разбить врага.
Как кто умеет, тот так и воюет.
В тот день Ярослав не рассказал Иллариону о своих планах на будущее. Он узнал их от князя несколько позже.
Тогда князь и пригласил к себе на встречу митрополита. Иллариону вовсе не хотелось его видеть. Но, по странной случайности, встречи им избежать не удалось.
Столкнувшись с Феопемптом в дверях, Илларион поклонился ему и хотел пройти дальше, но митрополит его удержал:
- А это ты. Наслышан я про твои речи, как ты расхваливал князя Владимира. Ещё бы, кем бы ты был сейчас, если бы ни князь Владимир.
Вот тогда Иллариону до смерти надоело притворяться перед этим человеком, говорить любезности, а за его спиной писать обличительные речи. Потому он и ответил митрополиту то, о чём он думал на самом деле, впервые за много лет:
- Кем бы я был сейчас, если бы ни князь Владимир? Так бы и жил, дурак дураком. До сих пор бы верил, что Велес у Перуна жену украл. И самым главным на Руси мне никогда не стать, и всё по причине украденной жены. А теперь, благодаря князю Владимиру и сыну его, стану.
Илларион ещё раз поклонился митрополиту и ушёл. Феопемпт не понял сразу его слов и пришёл для разговора к Ярославу. В тот день и князь откровенно сказал митрополиту всё то, что думал лично о нём, о проигранной войне, об идее верховенства византийских императоров.
Уходя от князя, митрополит почувствовал слабость в руках, и что ему очень тяжело говорить. В Киев вернулся он совсем больным. А через некоторое время митрополит Феопемпт умер.
Новым митрополитом Ярослав поставил Иллариона. Собор епископов, русичей по происхождению, и подданных великого князя, проголосовал за него. Большинство епископов, встреченных Илларионом в тот день на соборе, были давно и хорошо с ним знакомы. Некоторых он и перо в руках держать научил. Разрешения на назначение нового митрополита у константинопольского патриарха Ярослав не спрашивал.
Часть четвёртая: 1051 – 1054 годы.
Всё в этот день казалось ему необычайно торжественным. Даже свет в Софийском соборе. Солнце освещало весь храм. Его лучи падали вниз, отражаясь от миллионов зеркал мозаики, наполняя воздух искрящимся золотом. Солнечный свет блестел на мраморном полу, на затейливом узоре на плитах, будто под ногами лежал цветочный ковёр.
Он говорил, что равных нет этому храму от востока до запада. Сотни людей сегодня пришли в Софийский собор и все верили, что есть в нём часть души каждого. Много лет они платили дань князю, за эти деньги и был построен собор. Люди работали на его строительстве и говорили, что будет теперь и в Русской земле храм, не хуже цареградских.
И не в одном Киеве строили храмы. В те же годы Владимир Ярославич построил в Новгороде Софийский собор, утверждая этим единство Русской земли.
Простые люди, пришедшие в собор, впервые в тот день услышали слово не греческой веры, а русской. И услышали они его от человека, который был одним из них, и говорил на родном для всех языке.
Этот славный день закончился, а за ним наступили другие, наполненные неотложными делами и заботами. Заботы были у каждого свои.
Княгини Ингигерды тогда уже не было в живых, и Ярославу без неё тяжело было справляться с делами своего семейства. Князь достаточно потрудился, разбирая семейные неурядицы своих сыновей. Тогда он понял, что пора упорядочить и эту часть жизни.
Ярослав поделился своими мыслями с митрополитом, который в последнее время был слишком занят, вникая во все дела церкви. А там тоже требовалось наведение порядка.
Собрались они вдвоём и положили перед собой свод византийских законов, из которого по своей давней привычке взяли то, что требовалось, и немало добавили от себя. Так появился Устав Ярослава, в котором были прописаны правила брака и развода, имущественные дела и церковный порядок.
Князь ещё раз прочитал свой труд и остался доволен. Одна только мысль его несколько смутила. Он обратился к митрополиту, который собирал рассыпанные им под столом перья.
- Я не пойму, как же ты написал подобное:
« Если жена окажется гадалкой, ворожеей или будет замечена в колдовстве, то наказать её должен дома муж. Но развестись с подобной женой муж права не имеет. К церковному суду таких жён не привлекать».
- Что же ты своих обижаешь?
Илларион сел на своё место, с сожалением осмотрел пучок испорченных перьев, и ответил князю:
- Всё это суеверия пустые – порча, приворот и прочее. Мне это известно лучше, чем кому-либо другому. А совсем ничего не написать я не могу – слишком много людей спрашивают, как с язычеством боремся. Потому пусть дома и разбираются. У меня и без них времени ни на что не хватает.
- Это ты про пьянство среди духовенства говоришь? Что же, дело важное. Но для работы над летописями найди человека надёжного, учёного, и что бы мирским соблазнам не был подвержен. Потому, что хочу я видеть хронику русскую, что бы наследники мои знали о наших делах и не повторяли ошибок моих.
Илларион в свою очередь просмотрел Устав и задумался:
- Многое я в своей жизни написал, а таких стихов, как мечтал когда-то, у меня нет. Кто его знает, что для этого было нужно. Теперь уже не напишу никогда – старым стал. Найду я для тебя летописца, есть на примете один человек.
Устав был доведен до народа, которому отныне предписывалось жить по его правилам. А работу над летописями поручили Феодосию – игумену монастыря, что недавно был основан в пещерах над Днепром.
Дела у Феодосия продвигались медленно. Летопись эта была самой первой на Руси. Он приходил к митрополиту, расспрашивал о давних делах, брал у него греческие и римские книги, что бы посмотреть, как писали другие люди.
Проходили месяцы, а похвалиться можно было очень немногим. Сегодня в очередной раз Феодосий пришёл к Иллариону за советом. С прошлого раза написано было очень мало.
- Ну и что я князю покажу? Эти твои полтора листа, Феодосий? Ты у меня книги берёшь, а потом они лежат у тебя месяцами. А мне даже князь вовремя книги отдавал. Давай, я прочитаю, что там у тебя нового.
Митрополит забрал у Феодосия листок будущей летописи и начал читать:
- Пришёл Святослав к вятичам и спросил у них, кому они дань платят…
- Хорошо, только я тебя, Феодосий, не пойму, в чём ты всё время сомневаешься?
Феодосий тяжело вздохнул и сказал в ответ:
- Скучно у меня получается.
- Ты же не “Илиаду” сочиняешь. Пиши, как есть.
- Я, так как вы, владыка, писать не умею. Это у вас легко и красиво получается. А я и начала хорошего придумать не могу.
Митрополит начал подозревать, что если Феодосий будет и дальше так работать, то конца его летописи не увидят не только он с князем, но и сам Феодосий.
- Вы мне в прошлый раз обещали рассказать про крещение Руси.
- О князе Владимире я многое могу тебе рассказать. Крестил князь Владимир Русь не любовью, а страхом. Потому, что был не только истинно верующим, но и обличённым властью…
« При крещении получил он имя Василия, то есть царя. С тех пор более уже никто не называл его сыном рабыни. Врагов, оскорблявших с юности князя, не осталось».
Иллариону не удалось продолжить свои размышления о жизни великого князя. За окнами послышался шум множества голосов. Дверь открылась, и внутрь вошёл мужчина высокого роста, богато одетый, лет тридцати на вид.
Он поклонился митрополиту и сказал:
- На суд мы пришли к тебе, владыка. Я купец Добромысл. Хочу сообщить о делах богомерзких.
Он поклонился ещё раз и положил на стол к Иллариону листок бересты.
« Что же, вот я и увидел плоды просвещения при своей жизни. Русичи доносы стали писать друг на друга. Посмотрим».
Илларион стал читать. Сведения, сообщённые купцом, были удивительными. Он жаловался, что пострадал от некой девки по имени Маринка. Жила она на Подоле, и была отъявленной ведьмой. При помощи колдовства завлекала она мужчин в свои сети. Самого Добромысла ей тоже удалось завлечь. Маринка собирала землю с его следов, жгла её в печи и таким образом приворожила купца. Позже она заманила его к себе домой, напоила колдовским зельем и превратила Добромысла в дикого тура. Так бы он и остался в зверином облике, если бы не родная мать, спасшая сына от злых чар.
Никогда ещё такой глупости Иллариону читать не приходилось. Он прочитал донос ещё раз, одновременно разглядывая купца. Ему вдруг очень захотелось спросить его, как же он дожил до своих теперешних лет, будучи таким дураком.
Купец обернулся назад и махнул рукой. В двери вошли двое слуг, которые тащили под руки упиравшуюся девушку, а за ними следом половина священников Софийского собора. До сих пор ещё в митрополии русской не разбирали дел о колдовстве, и священникам любопытно было здесь присутствовать.
Слуги вывели девушку вперёд, и Добромысл указал на неё:
- Вот она, ведьма!
Маринка изо всех попыталась вырваться, но они держали её слишком крепко. На голове у неё был платок, который развязался и начал сползать вниз по плечам. Волосы её оказались русыми, отливавшими тёплым золотом. Они легли на плечи тяжёлой волной, открывая стройную шею. Блеснула серьга с бирюзовым камнем, который не был таким синим, как её глаза.
Что такое самая красивая? Может, и есть где-то лучше, но других искать уже не надо.
« А почему они все сейчас на меня смотрят? Что они хотят от меня? А, ну да».
- Ах, ты, ведьма! Сознавайся в колдовстве, живо!
Купец толкнул Маринку ближе к столу митрополита, от которого давно уже ждал ответа.
- Я же ясно всем сказал, чтобы с подобными делами дома глава семьи разбирался…
- Да, как же нам быть, владыка! – Видимо, Добромысл рассчитывал на большее воодушевление со стороны митрополита, и тоже подошёл к его столу. – Мужа у неё нет, отец умер, дома судить её некому.
- Какой же ты, негодяй! Ты же моему отцу обязан всем! А теперь обвиняешь меня неизвестно в чём! Да если бы он жив был сейчас, тебе несдобровать! Мало тебе трёх жён твоих стало, я понадобилась!
- Что ты кричишь на меня, волочайка уличная! Я на тебя управу найду! Обо всех твоих ведьмовских делах известно будет!
- Вы же не на торжище своём! Перестаньте кричать и говорите, по порядку. – Илларион кивнул в сторону Маринки. – Ты говори.
- Да он же врёт всё! Он же мне проходу не давал, а у самого три жены в доме! Я его и прогнала! А когда я ему сказала, что за насилие теперь наказание полагается, и что я на него князю жаловаться пойду, если в покое не оставит, он меня в колдовстве обвиняет!
Да, похоже, что так всё и было. И не надо было быть Соломоном, что бы их рассудить. Но Добромысл не унимался, не желая уступать:
- Кто ты такая, что бы на меня наговаривать! Волочайка, вот ты кто! Сжечь её надо, ведьму!
- Что про трёх жён сказано было? – Илларион обратился к Добромыслу, а не к Маринке, в сторону которой старался больше не глядеть. – Сколько там жён у тебя?
Слуги купца отпустили руки девушки. Они должны были хорошо знать о делах в доме Добромысла. Это было ещё одним доказательством в её пользу.
- Отчего молчишь? Сколько жён у тебя? Три?
- Да.
- Вот оно, как. А известно ли тебе, что по Уставу многожёнство запрещено. Жить полагается с одной, венчанной женой. Другие жёны должны уйти в монастырь. Давай теперь разбирать дело. Ты говоришь, что пребывал в зверином облике, был диким туром. А долго ли? Может ли кто-то подтвердить твои слова?
Митрополит посмотрел на слуг купца. Они молчали, дело стало оборачиваться не в пользу их хозяина.
- Значит, свидетелей этого нет. Понятно, продолжим далее. По твоим словам, в человеческий облик тебе помогла вернуться мать. А каким образом? Она разбирается в колдовстве?
- Нет, не разбирается.
- Ты же говорил, что она превратила тебя обратно в человека. Значит, она ведьма?
- Нет, не ведьма.
- Выходит, что твоя мать не ведьма, и вернуть тебе человеческий облик не могла. Почему же ты сейчас не в турьей шкуре? Может, и не было ничего вовсе?
В отличие от митрополита, Добромысл Аристотеля не читал и о логике ничего не слышал. Илларион поглядел в сторону священников и сказал, обращаясь более к самому себе:
- Да, подобное дело есть искушение дьявольское для людей, некрепких в вере. Всем должна быть известна ложная суть языческой лести, глупые суеверия, ложное колдовство. Как же легко человек, сам погрязший в разврате, в пороках, может оболгать невиновных. Посему, девица эта невиновна. А ты, Добромысл, виновен в нарушении Устава. Две твоих жены уйдут в монастырь, а ты заплатишь за непотребные слова, коими сейчас ругался.
По Уставу полагалось наказание и за оскорбительные слова.
Маринка ушла первой, а Добромысл отправился отдавать в монастырь лишних жён и платить за слово волочайка.
Когда они вышли, Илларион спросил оставшихся священников:
- Я сколько на свете живу, а в такую позорную историю меня ещё никто не втягивал. Кто его сюда пустил?
Все они поспешили выйти.
- Что тебе ещё рассказать, Феодосий? – Митрополит вернулся к прежнему делу.
- Скажите, владыка, а верно ли то, что у князя Владимира было полторы тысячи наложниц?
Илларион косо посмотрел на него, а вслух сказал:
- Врут про князя многое. А в летописях сплетням не место. Ты лучше, Феодосий, приучись мне вовремя книги отдавать. Так, как это делает княжна.
В двери вошла Анна, младшая дочь князя. Она села на скамью возле окна, закрыла руками лицо, и, не обращая на них внимания, заплакала.
Митрополит наклонился к Феодосию:
- Ты, Феодосий, лучше иди сейчас. В другой день мы с тобой договорим.
Феодосий понимающе поглядел на митрополита, и вышел, осторожно закрыв за собой дверь.
Илларион подошёл к княжне и спросил её:
- Что случилось, Анна? Заболел кто-нибудь?
Она отрицательно покачала головой, но плакать не перестала.
Было Анне семнадцать лет. Росла она девицей благочестивой, учение предпочитала пустым забавам. Княжна была частой гостей у митрополита и давно уже перечитала все книги в библиотеке Софийского собора. Более всего она интересовалась философией и римской историей. Обо всём прочитанном в книгах было у неё своё собственное мнение.
Послезавтра должна была княжна уезжать к жениху, королю франков Генриху. Согласия на брак с Анной Генрих добивался долго, и наконец-то оно было получено. Посольство франков находилось в Киеве и готовилось отбыть в обратный путь вместе с будущей королевой.
Сама же будущая королева франков сейчас безутешно рыдала. Илларион налил ей холодной воды. Княжна выпила и стала вытирать слёзы.
- Ну, что с тобой случилось, Анна?
Княжна повернулась к окну и сказала тихо, не глядя на митрополита:
- Я замуж выходить не хочу.
А в чужую жизнь ему вмешиваться совсем не хотелось, да и права никакого не было при живом отце и братьях.
Она и сама должна была прекрасно это понимать. Потому Анна и сказала ему:
- Да, я знаю всё сама. Только что же мне делать? Не хочу я быть женой Генриха.
- Почему? Разве ты королевой не хочешь быть?
- Меня могут выдать замуж только за правителя какого-нибудь, ни за кого больше. Но за Генриха я выходить не хочу, потому, как знаю, что такого человека я любить не буду.
Илларион начал вспоминать всё, что слышал о короле Генрихе. Никаких порочных сведений о нём не было. В чём же была причина?
Анна неохотно начала рассказывать:
- Мне вчера сказал епископ Готье, что рад видеть их будущую королеву столь прилежной в учении. От него я и узнала, что мой жених неграмотный! Король Генрих ни писать, ни читать не умеет! Как же я жить с ним буду? Мне с ним и поговорить будет не о чем. Епископ увидел, что я расстроена и начал успокаивать. Он сказал, что Генрих – лучший охотник во всём королевстве. А я таких людей не люблю.
Княжна почувствовала, что митрополит теперь на её стороне и продолжала:
- Я отцу сказала об этом, а он надо мной смеётся. Говорит « ты, дочка, молода ещё, жизни не знаешь. Это хорошо, что ты умней – будет он во всём тебя слушаться. А как наскучит тебе – отправишь его на охоту, а сама будешь книжки читать. И в кого ты у меня такая, не пойму».
Илларион представил, как Ярослав говорил это и от смеха не удержался. Княжну это смутило ещё больше:
- И мамы больше нет, а она бы его уговорила. А теперь отец никого, кроме вас не послушает. Хотя, вы же с ним написали в Уставе « если родители выдадут девицу замуж против её воли, а она сделает над собой что-нибудь, они отвечать перед митрополитом будут». Вот, и разбирайтесь между собой. Я замуж не хочу. Мне совсем другие люди нравятся – такие как вы.
- Анна, если дело так плохо для тебя, то отец твой заставлять тебя не будет…
Она его слова не слушала, смотрела на полки с книгами и тихо говорила, будто сама с собой:
- Хотя, где же для меня такого найти? Среди королей такого нет – я обо всех сведения собрала. Похожих вовсе нет. И, таких, как мой отец, нет. Придётся мне выбирать из тех, что есть.
Анна помолчала немного, потом посмотрела на митрополита и сказала ему:
- Я знаю, что царевна Анна плакала перед венцом с князем Владимиром. И после, случалось. А я плакать не буду больше и замуж за Генриха выйду.
- Анна, ты же сама всё для себя решила. Что же от меня хочешь?
- Как что? Я же вам книгу принесла.
Княжна раскрыла свёрток из синего бархата и отдала Иллариону книгу волхва.
- Я, как только прочитала её, так и принесла обратно. Мне уезжать надо, а я боялась забыть и с собой её увезти. Спасибо, очень занимательная философия. Такой я прежде не встречала.
Он поставил книгу на полку снова и спросил княжну:
- Что ты намерена дальше делать, Анна?
Княжна улыбнулась ему в ответ и сказала:
- Я поеду и с Божьей помощью порядок наведу. Дайте мне Евангелие на память.
Анна взяла Евангелие, ушла и оставила митрополита одного. А ему надо было ещё и ответ константинопольскому патриарху написать.
В письме патриарх разъяснял различия между взглядами на веру в Риме и Константинополе, и предписывал ему придерживаться точки зрения, принятой в Византии. В своём ответе Илларион во всём согласился с мнением патриарха, но в душе он удивлялся, как это люди не могут поделить веру в единого бога. Ведь не язычники?
Письмо было вскоре готово, и полдесятка листков пергамента ушли в путь к далёкому и великому городу.
Этот долгий день в митрополии русской заканчивался.
« Теперь мне понятно, почему не написал я таких стихов. Но менять что-либо для меня давно уже поздно. Давай, чужие почитаю».
Он взял книгу эллинского поэта. Давно знакомые строки поплыли перед глазами.
« Где-то далеко на севере от Эллады, есть земля счастливых гипербореев. Не знают они ни трудов, ни забот, а проводят свои дни в беспрерывном веселье и праздниках».
Если бы так оно и было.
Этот день заканчивался, а новых дней впереди оставалось совсем немного.
А для кого-то не осталось совсем. В месяце лютом умер князь Ярослав.
Вечером после панихиды Илларион подводил итоги своей жизни и думал, как скоро придёт в Константинополь известие о смерти князя. Византия не простит самоуправства Ярослава. Из его мыслей не выходило растерянное лицо Изяслава Ярославича, нового великого князя. Изяслав оглядывался на своих приближённых, словно пытаясь спросить у них совета.
Митрополит сравнивал жизнь Ярослава с жизнью его сыновей и удивлялся. Ярослав был одним из многочисленных сыновей великого князя, родители его ненавидели друг друга. Он прошёл трудный путь к великокняжескому престолу, устранив на нём своих братьев. А позже мог найти выход из любых неприятностей.
Сыновья Ярослава выросли под опекой заботливых и любящих родителей, и не знали теперь, как жить дальше.
Как только в Константинополь придут новости о смерти князя, империя попытается восстановить своё влияние. Для этого все средства будут хороши.
Теперь Иллариону следовало позаботиться и о своём наследстве. Людей, в которых он был полностью уверен, было достаточно. Но кому передать на хранение книгу, он не знал.
Митрополит, отдающий книгу язычников, представлял бы довольно странное зрелище. Да, ещё бы и начал говорить о том, какую ценность представляло всё, что сделано предками. Он сомневался, найдётся ли сейчас человек, который бы его понял. Кроме того, это могло бы навлечь неприятности на нового хозяина книги.
Пожалуй, Ярослав мог бы его понять. А князь Владимир – нет.
Выход нашёлся сам по себе. Конечно же, князь Владимир, кто же ещё.
Илларион забрал книгу и отправился искать новое место для её хранения. В этот поздний вечер людей на улицах было немного. Зимняя вьюга заставила сидеть их дома.
Когда он пришёл, двери Десятинной церкви были уже заперты. Митрополит позвал служку, отправил его за ключами. Когда он вернулся, Илларион открыл двери церкви и вошёл внутрь один.
Это был первый христианский храм, который он увидел. Здесь нашёл своё последнее пристанище князь Владимир и жена его Анна.
Книгу волхва, одного из ближайших советников Владимира, он спрятал возле гробницы князя. А потом долго стол над ней и думал, как менялась жизнь людей после крещения Руси Владимиром. Теперь новая вера объединяла людей. И ещё о том, как сам князь пришёл к вере в единого бога.
Десятинную церковь построили, когда Илларион был юношей. Теперь он был стариком, а храм казался по-прежнему новым. Но время пройдёт, и церковь станет старой. Может, тогда и найдут книгу.
« Придёт же время искать, а не терять, любить, а не ненавидеть. Понял ли это сам Владимир? Но без него я бы это не узнал».
Книга, в которой была записана история славянских племён, осталась в Десятинной церкви.
Вскоре после этих событий из Константинополя в Киев прибыл новый митрополит. Вместе с ним пришли новости об окончательном разрыве между Римом и Константинополем.
Князю Изяславу намекнули о том, что надо согласиться с мнением Константинополя. Иначе быть большим неприятностям. Подразумевалось обвинение в ереси. Прямых доказательств не было против Иллариона, но их никто бы искать не стал. Хотя главной причиной недовольства им в Византии было то, что он выгнал константинопольских шпионов. Но о таких вещах вслух не говорили.
Потому Илларион уступил преемнику. Случайно так вышло, или нет, но поселился он на месте дома, где когда-то родился. Всё вновь повторилось, вернувшись на круги своя.
Теперь, а никогда прежде в его жизни так не было, заняться ему было нечем. Мысли его обращались к прошлому, к тому миру и к тем людям, что знал он когда-то.
Мир прежней языческой Руси уходил, уступая новому миру. Бывший митрополит был в числе людей, которые приложили немало усилий, чтобы новый мир появился. Ещё во многих сёлах люди молились прежним славянским богам. Но уже никто, кроме него не знал древнего языка, на котором говорили предки, и чьи слова отзывались чем-то знакомым в латыни и греческом.
Но вместо образов людей из прошлого на ум пришёл монах Феодосий. Наверное, работа над летописью остановилась.
Илларион набрал листков пергамента, чернил, и начал писать хронику славянских племён. Он описал происхождение славян, первые века их истории.
Работа шла быстро, ни на что постороннее он не отвлекался. Кроме одной мысли. Один день из его жизни, тот, в который он выбрал свою судьбу, вспомнился во всех подробностях.
Что если бы на самом деле, возможно, было предсказать будущее? Как бы он поступил тогда, узнав, что повторит судьбу своего учителя?
Но думать о таких вещах было бессмысленно, и он вернулся к работе. Вскоре она была закончена. Почти закончена:
« Что там ему не хватает? Начала хорошего? Сейчас будет тебе начало»
Илларион взял чистый листок пергамента и написал на нём:
« Так начнём же повесть сию. Откуда есть пошла Русская земля, ведомая ныне во всех четырёх концах земли».
На следующий день он отнёс свои записи в монастырь и отдал их Феодосию. Феодосий заглянул наугад в середину и прочитал:
- В наши дни многие сомневаются, что Кий, основавший город Киев, был князем. Но если бы он не был князем, то не ходил бы в походы на земли византийского кесаря и не получал бы дань от людей его.
- Вот теперь тебе проще будет над летописью работать. Здесь всё есть, что тебе понадобиться.
- Спасибо. А я хотел отдать проповедь вашу.
Илларион только отмахнулся в ответ ему:
- Знаешь, Феодосий, если тебе так « Слово о законе и благодати» понравилось, то возвращать не надо. Мои речи мне самому больше не нужны.
Илларион ушёл, оглянувшись напоследок на монастырь, которому предстояло в будущем стать Киево-Печерской Лаврой. Когда-то давно он любил приходить сюда, сочинял стихи и мечтал написать нечто особенное.
Вернувшись, домой в Киев, он встретил Андрея, одного из знакомых с ним священников. Андрей пришёл его навестить и прождал всё утро. Илларион был рад видеть его, но Андрею пора было возвращаться обратно.
- Знаешь, Андрей, я с тобой пойду. Это всё же лучше, чем одному дома сидеть.
Они пошли вдвоём от старого града Владимира по направлению к Софийскому собору. Всю дорогу Андрей пытался выразить ему сочувствие, но понял, что бывшего митрополита это уже не интересует.
- Ты бы мне лучше о новостях рассказал. Что у вас там происходит?
- Да у нас всё одно и тоже: Рождество, Пасха, Троица… Всё одно и тоже.
- Надо же: зимой – Рождество, весной – Пасха, летом – Троица. И так год за годом, скоро век такой жизни будет. Само, как-то получилось.
Андрей не понял его, но сказал вслух то, о чём давно уже собирался:
- Я думаю, что церкви нашей и далее необходим глава из наших людей. Жаль, что не продолжил князь дело своего отца. А так удачно всё складывалось.
- Что же, мне остаётся себя утешить одной мыслью – если кто-либо подвиг совершит, но погибнет и дела рук своих не увидит, то за ним другие придут. Они его дело и продолжат. Много лет назад и я в такие вещи верил.
Разговаривая, они пришли к Софийскому собору. Было начало осени и полуденное солнце светило мягко, окрасив золотом и строения митрополии и листву на деревьях. Илларион оглядел их и сказал:
- Вот и осень в Киеве, за нею зима придёт, а потом – весна, которой я уже никогда не увижу.
Собор казался огромным, уходящим в вечное синее небо. Глядя ввысь можно было думать только о будущем. Но, знать будущее, не дано никому.
Начальный летописный свод был использован Нестором для создания « Повести временных лет». Многократно переделанная в угоду политическим симпатиям князей, она станет предметом изучения историков.
Единая держава пережила князя Ярослава ненадолго. Его наследники не долго хранили заветы братской любви. В борьбе за власть, в междоусобных войнах они губили Русскую землю. В двенадцатом веке было написано « Слово о полку Игореве», в подражании песням Бояновым. Но стихами войны было уже не остановить.
Огонь монгольского нашествия уничтожил всё. Во время пожара в Десятинной церкви сгорела книга волхва. Она погибла вместе с могилой князя Владимира и последними защитниками Киева. Новый подъём государства наступил только через века.
А потом придёт век двадцатый, и люди снова захотят всё начать сначала, как будто не было до них ничего. По планам реконструкции Киева Софийский собор подлежал сносу. От разрушения его спасёт только вмешательство Франции, помнившей королеву Анну.
Так и останется этот храм, равных которому нет от востока до запада.
В том же двадцатом веке появятся сведения о наличии у славян собственной письменности, а за ними и множество подделок.
Илларион смотрел на Софийский собор долго, пока здание не начало расплываться перед глазами. Массивные византийские купола устремились вдруг вверх, вытянулись и заблестели на солнце золотом. Со всех сторон послышались голоса тысяч людей и шум огромного города, Киева, стоящего на обоих берегах Днепра.Города,где люди снова решили,что начнут все заново,сломав память о прошлом.Чтобы через годы вновь начать собирать обломки.