Эта отвратительная привычка опаздывать, опять меня подвела.
Друзья наверно, уже расположились в вагоне, закинув на полки рюкзаки и сумки, вспоминают меня не злым, но язвительным словом. Еще бы, добрая четверть необходимых для похода в горы вещей, старательно упакованных в две объёмистые дорожные сумки, укоризненно стоят у моих ног, а я как дура, в который раз надоедаю дежурной в справочном бюро вокзала своим идиотским вопросом: - «Когда следующий поезд»?
Почти две недели мы обсуждали нашу поездку. И вот, когда наконец-то когда все собрались отдохнуть от городской суматохи у костра, покормить горных комаров и почувствовать себя первооткрывателями сотни раз исхоженных карпатских вершин, - я позорно опоздала на поезд.
Дежурная, нарочно противным голосом мученически закатывая глаза, втолковывает, что до следующего поезда ещё два часа, думая наверно, что если я ещё раз к ней сунусь, она меня с удовольствием отправит несколько дальше Карпат.
Легко сказать два часа. Чем можно заниматься на нашем провинциальном вокзале такую уйму времени? Засесть в зале ожидания? Но там практически нет свободных мест. И абсолютно никакой гарантии, что, если такое и удастся отыскать, тебе в бок не уткнется чей-то грязный ботинок.
К тому же острый неприятный запах вокзала намертво въедается в одежду и волосы. Да, до европейских вокзалов нам ещё далеко. Совсем не майская погода располагает долго торчать на улице. Ещё этот никому не нужный дождь тщательно поливает прибывающих и отбывающих людей, зачем - то толпящихся на перроне.
Неуклюже побродив по шумящему вокзалу, я смогла найти более спокойное место для своего долгого ожидания и вышла под навес на привокзальной площади. Конечно же, все скамейки заняты. Усевшись на сумку, я стала обдумывать, как убить время. Есть не хочется. А может, сдать сумки в камеру хранения и пойти пошататься под дождём по городу? Интересная мысль. Только вот, собираясь в горы, среди уймы нужных и не нужных вещей, мне как-то не пришло в голову, взять зонтик. Поход по городу отменяется.
Я представила себе: какой у меня глупый вид. Сижу на сумке и верчу головой как сова, разглядывая людей. Вот убогая старушонка обходят потенциальных пассажиров, что-то причитая вполголоса, и собирает дань. Она, засеменила ко мне. Я порылась в кармане куртки и, найдя мелочь, приготовилась покорно выплатить свою часть.
Ну да, конечно, у неё сгорел дом или украли деньги, или ещё что-то в этом роде. Старушка действительно подошла ко мне и гнусавым голосом запричитала: - "Подайте Бога ради, на хлебушек". В её глазах было такое все понимание и прошение, какая-то робкая надежда, что мне стало стыдно за свои мысли. Сунув ей, мелочь я спросила, где она живет. Быстрый, распахнутый взгляд застигнутого врасплох человека и опять всепрощение, и усталость в глазах. Сухой, совсем не гнусавый, колкий ответ, как будто бы фразу проговорила не она:
- А тебе разве не всё равно?
Я замялась. Ну, конечно же, мне всё равно. По крайней мере, к себе я её приглашать не собиралась. Не потому что я такой чёрствый человек. Просто у меня своих проблем предостаточно. Видимо прочитав мои мысли, старушонка усмехнулась, а я зачем-то скороговоркой стала оправдываться, что опоздала на поезд, а до следующего ещё куча времени.
- Если хотите, присядьте рядом и быстро пододвинула ей вторую сумку. Казалось, старушка растерялась затем суетливо и как-то угодливо, по-стариковски тяжело села, вопросительно глядя на меня. Я деликатно поинтересовалась, откуда она? Старушка задумалась. Я не торопила, отметив про себя что. У неё действительно удивительный взгляд. Добрый, немного печальный, но такой мудрый понимающий только где-то в глубине глаз затаилась лукавинка.
- Каждое утро я выползаю из своей «норы», - начала она - и иду к людям. Конечно в непогоду они не слишком щедрые, но ничего, авось бог даст, и хоть немного тепла удастся выпросить. Еще только утро, а мне кажется, что я уже вымокла до костей.
Мне не нужны их деньги. Я прошу милосердия. Милосердия к тем, кто выброшен из их общества. Когда они подают мне монеты - с ними отдают и частичку своего тепла. Это тепло может хоть немного согреть меня в этом равнодушном и холодном мире.
Не спорю, есть «умники, « которые зарабатывают на вашем милосердии – устало сказала моя собеседница. Но, даже имея деньги, эти умники, так и остаются нищими. А я всегда стою у них спиной. Однажды обязательно приду к ним. Или к их детям. И поверь, они заплатят сполна. Не деньгами... Нет. Их кара будет страшнее, чем у проклятых.
За столько веков люди так ничего и не поняли. С тех пор как появились эти жалкие, презренные деньги, с тех самых пор появилась и я - Нищета.
Она внимательно следила за моей реакцией на её слова. Я обеспокоенно заёрзала и вместо того, чтобы изумиться от её заявления, как это сделал бы каждый нормальный человек. Только подумала, что выглядит она прилично. На сумасшедшую непохожа. Хотя мои познания в психиатрии на уровне статей из журналов. Но мне было интересно её слушать.
- "Я выползаю из трущоб и даю приют тем, кому уже не на что надеяться", - как ни в чём не бывало, продолжила она. Со своим извечным стоном: - "Подайте люди добрые", - в лохмотьях и обносках заглядываю в ваши окна и, синея от холода, стучусь в ваши двери, в надежде на мелкую монету или кусочек хлеба. Я столько видела горя и слез что их хватит затопить не один город. Но для вас ваши слезы - вода. Вы их не жалеете и не чувствуете чужую боль. Вы вечно спешите.
Нищета оглядела суетящихся на вокзале людей.
Столько раз приходилось замерзать, где-нибудь на помойке питаясь отходами вашего благополучия, что уже разучилась чувствовать боль. Только холод. "Подайте немного сострадания, чтобы согреться!"
Налетел порыв ветра и дождь заморосил у нас под навесом. Но я не передвигала сумки, боясь перебить её.
Старушка оглянулась: - Что же этот дождь никак не угомонится? Помнится такой же дождливый холодный день пару веков назад. Пышные позолоченные кареты, богато разодетые дамы с кавалерами - музыка, смех. Был благотворительный приём в пользу бедных. По обыкновению я подбежала к одной карете, где сидела дама с взбитой напудренной причёской и вполголоса что-то говорила своему спутнику. Дверь была приоткрыта, а я, просунув голову, внутрь попросила монетку. Но атласная расшитая шелком женская туфелька оттолкнула меня и, под взрывы смеха на мостовую, в грязь упал золотой. Я подняла его, униженно кланяясь, вытирая о тряпки своей одежды. Но золотой был холоден как кусочек льда, в нем не было сострадания.
Она вздохнула или всхлипнула. В глазах стояли слезы. Я молчала.
- А вот позднее, когда голодный народ казнил своих королей, чтобы погрузить страну почти на столетия в кровь. Эта дама, растрепанная и обезумевшая от страха, шла к эшафоту под оскорбительные выкрики толпы. Она ломала руки и молила о милосердии, как из века в век умоляю я людей. Стоя над её обезглавленным, бездыханным телом, я кинула его рядом. В грязь. Там, куда она отправилась, он её не согреет.
Рассказывая свою невероятную историю, она вертела замусоленный узелок из носового платка, трогательно завязанный тремя узлами. В нём слегка позвякивали монеты.
Слушая старуху, я не знала, что и думать. Она говорила странные вещи. Но закалённая нашим телевидением, книгами и фильмами о бессмертных, вампирах и прочей нежити. Решила приколоться и ей подыграть - "Значит, Вы давно живёте и Вас создали деньги?"
Она посмотрела на меня как на неразумного ребенка - лепетавшего бред и, не обратив внимания на иронию, продолжила.
- Меня создали не деньги. Они - только кусочки металла, за который люди продают свои души, здоровье, жизнь. Меня создали вечные войны и бездарные политики. Короли и тираны - все кому не терпится доказать своё величие, окружая себя интригами и лестью, развязывая страшные войны, и поливая землю кровью. Вашей кровью!
Её голос стал жестким.
- Я всегда там, где грабёж и насилие. Я заползала в города и страны вслед за толпами мародёров и проституток, под грохот торжественных фанфар вместе с доблестными победителями. Сколько раз я видала, как сильные забирают последние крохи у тех, кто послабее. Господи, люди, да когда же вы поумнеете? Неужели на этой громадной земле вам невозможно жить, не вырывая у ближнего кусок хлеба или не забирая жизнь? Почему вы позволяете играть своими судьбами?
Вопрос повис в воздухе. Она замолчала, вспоминая что-то. А когда продолжила, голос был бесцветный, уставший, в нём звучали нотки обреченности.
- Сколько на своём веку мне пришлось повидать великих мира сего?! Многие из них - мои подданные. Люди сильные, но убогие душой. Рабы власти и денег. Всмотритесь в их парадные портреты. Там, за блеском наград и драгоценностей, за роскошью тканей, - стою я! Я выглядываю из складок и портьер в будуарах их любовниц, - не прикрытая грязная Нищета! Это моей ценой оплачены великолепие и власть! Идет время, меняются вкусы и одежда, а число моих подданных не убывает. И по-прежнему как много веков назад, я прошу: - "Подайте люди добрые». Добрые?
Это я заставляю их быть добрыми, протягивая костлявые руки к их кошелькам и теплу - "Подайте!" - Посмотри на меня! Я стара и уродлива! Но разве не вы, люди сделали меня такой
Я возмутилась. По-моему, она увлеклась. Обвинять меня всего лишь опоздавшую на поезд во всех бедах человечества, это уже слишком. Ещё, чего доброго, заявит, что по моей вине началась вторая мировая война. Но, очевидно, она не заметила моего возмущения и дальше обличала неблагодарное человечество.
- У меня сотни, тысячи лиц. Людям не нравится, когда я чистенькой старушкой иду, опустив глаза, и протягиваю натруженные руки за их добротой. Они, ворча, суют мне подаяние, а разве я много прошу? Поесть бы да попить чего. Разве не они выбросили меня на улицу? Разве такую долю я себе хотела, надрываясь на непосильной работе? А теперь я стара и никому не нужна. Мои слезы их не трогают. А мой стыд - не жжёт. Я не обвиняю. Я прошу "Подайте. Подайте - бога ради".
Но меня гонят и бранят, если я замурзанным грязным ребёнком, тяну свои худенькие ручки за подаянием. Загляните в мои глаза, и вы увидите вечную скорбь и безысходность. Разве я хотела, едва вступив в этот мир, выйти на его самую грязную окраину познав все его мерзости?
Мой взгляд упал на ее руки. Выдубленные временем, узловатые, с вздувшимися венами и навсегда запёкшейся землёй в трещинках пальцев, они чем-то напоминали корни старого дерева, исступленно цепляющегося за землю, несмотря на то, что вода и ветер уже почти вырвали его, но только эти корни всё ещё всеми пальцами держатся за спасительную почву.
Помолчав она добавила: - Я ваша совесть. Что же вы наделали, люди? Неужели за столько веков мои слезы вас ничему не научили? И по-прежнему в виде детей, жалких грязных стариков и бездомных старух, брожу по свету, призывая вас к состраданию. Я, Нищета, пока только прошу у вас. У вас, у тех, кто уже почти стоит у меня на пороге. Вы меня презираете и отворачиваетесь, мои пронзительные вопли вас раздражают. Но как знать. Может быть, однажды я к вам постучусь, и никакие двери меня не остановят. А я не гордая. Я приду. Приду, чтобы помочь понять, что нет ничего более ценного, чем ваша человеческая жизнь. Что любой из вас боится и страдает, чувствует боль и горе.
Я слушала её внимательно, но, если честно, не понимала: причем здесь я? Ну да, живу своей жизнью, пусть не очень устроенной со своими горестями и радостями. Что я могу сделать для этих обездоленных? А от её монолога почувствовала себя неловко и неуютно. В голове промелькнула трусливая мысль: - Лишь бы ко мне не пришла. Я ей верила.
И очень быстро вытащив, из кармана скомканную пятёрку, я торопливо сунула ей в руку. Старушка усмехнулась, встала с сумки и, взяв мои ладони, в свои сухие, костлявые руки прошептала: - "Храни тебя Бог, детка". Мне нечего было ей ответить. Она уже скрылась в толпе, а я растерянно стояла рядом с сумками.
Громко и невнятно объявили о прибытии моего поезда. Подхватив свой багаж, я рванула к вагону, чтобы занять место. Уже в поезде, устраиваясь у окна, я тщательно оглядела сумку, на которой сидела старушка. Действительно ничего не примялось, и нет следов грязи. Опустившись на сидение, я смотрела на людей, суетящихся на перроне. Нет, я не искала глазами свою собеседницу. Мне было грустно.
Людей набилось в вагон намного больше, чем рассчитывали проектировщики этих допотопных колымаг. И вскоре чья-то мокрая сумка, угрожающе зависла у меня над головой. Вот она жизнь. Скоро тронется поезд, и я поеду к друзьям. Буду целую неделю наслаждаться чистым горным воздухом, сбитыми о камни ногами и неизбежными шашлыками с костром и песнями под гитару. Как пикантный анекдот я расскажу о своём приключении и о странной старухе заявившей, что она - Нищета.
А может она просто сумасшедшая? А может мы?