Глаза войны

Геннадий Лагутин
-А что самое страшное на войне? Артналет, бомбежка, атака? Гибель товарищей? Что? Ты никогда не рассказываешь о войне!
Молчит. Я слышу, как в груди его хрипит, он тяжело дышит. У него нет одного легкого – ранение разрывной пулей, операция и удаление легкого, вернее того, что от него осталось.
Он не смотрит на меня, пальцы руки скребут по столу, нашаривают стакан, в который мы разлили остатки водки. Он залпом выпивает содержимое, и опять не глядя на меня, нашаривает корочку хлеба и занюхивает выпитое. Я вижу его склоненную голову, гляжу на редкие,  не седые, а какие-то пегие волосы и у меня сжимается сердце от жалости к нему, больному, старому и немощному. Зачем я задал этот вопрос, зачем мучаю его? Черт меня дернул, дурака! Выпитая водка язык развязала, некстати! Идиот я!...Но, мы не виделись полтора года, как было не выпить за встречу?!
-На войне все страшно! И артналет, и бомбежка и гибнущие с тобой рядом! – глухо говорит он. – К этому привыкнуть нельзя, но смириться с неизбежным можно. И нужно. По другому никак!
Слова его падают медленно, словно тяжелые капли воды в пустое ведро…
-Самое страшное – видеть глаза солдата, которому ты приказываешь умереть! Надо смотреть ему в глаза, опускать свои глаза нельзя! Это не то что идти в атаку – там смотреть каждому в глаза не получится. Атака – жребий! Кому суждено - будет ранен или сразу убит. Бомбежка и прочее все – тоже жребий. Кому как суждено. А вот приказать умереть…здесь и сейчас…это страшно.
К-как это? – заикнувшись от неожиданности спрашиваю я.
Он молчит и я снова слышу хрипение в его груди. Голову он так и не поднял.
-Не помню!
-Что не помнишь?
-Ни фамилию не помню, ни лица…Только его глаза! Господи, они всю жизнь на меня смотрят! Даже во сне их вижу!
Не понимаю! – говорю я машинально.
-Танк на нас шел. Отбиться нечем – гранат нет. Приказываю солдату взять мину противотанковую – остановить танк. В глаза ему смотрю. Прямо в глаза! Лицо его сереет, а глаза…Не знаю, как сказать…Страшно это! Видеть страшно...
-Остановил? – задаю я идиотский вопрос, хотя не следовало бы задавать…
-Под гусеницы бросился.
Он опять замолкает, обхватывает лицо руками. Мы молчим.
-А по-другому никак нельзя было? – решаюсь нарушить молчание.
Он отнимает от лица руки, и смотрит мне прямо в лицо, первый раз с того момента, как я задал свой глупый вопрос.
Я вижу его старческие, поблекшие от времени глаза, которые вдруг наливаются силой, становятся СТАЛЬНЫМИ И БЕСПОЩАДНЫМИ...Видимо, такими они и были там, в бою.
-Никак! – тяжело говорит он.
Его взгляд давит на меня,  словно вонзается в мозг. Чтобы не видеть этих глаз, я виновато опускаю голову.
Это мой отец.