Память – капризная дама! Она выбирает
из прошлого только то, что ей хочется…
РАЗМЫШЛЕНИЯ ПО ПОВОДУ…
Я благодарен судьбе за все! За то, что появился на свет от тех людей, которых она свела вместе и они стали моими родителями. Родился в интересное, наполненное разными и очень важными событиями, время. Родился в необычном для русского человека месте и вся моя жизнь, от начала и доныне, протекает тоже интересно и весьма даже насыщенно. Как личность, со своим характером, убеждениями, культурой и многим прочим другим, я формировался в детские годы. И то, что было приобретено в эти годы, определило, да и сейчас определяет, течение моей жизни. Для меня – это было славное время! Хотя допускаю, что для кого-то оно было страшным, тяжелым, голодным, трудным, опасным, трагическим… Спорить не буду, тем более, что по прошествии многих десятилетий, понимаю всю сложность и правоту разнообразных оценок времени, в котором мне посчастливилось жить. Все то, что довелось пережить моим современникам, проживающим в Союзе – голод, холод, разруху, потерю родных и близких, каким-то чудом почти не коснулось нашей семьи. Да не осудит нас за это никто. Мы – ничем не лучше других. Просто – всем нам повезло. Видно – судьба такая…
И какая же она, все-таки, у всех разная! Теща моя, Анна Павловна, рассказывала: там, где она родилась и выросла – в глухой карпатской деревушке, люди толком и не знали, что война была!! В начале сороковых пришли то ли румыны, то ли венгры, обустроили рядом с их деревней небольшой гарнизон. В волейбол играли, за местными девчатами ухаживали, ноги вытирали, когда в дом входили… Ближе к 45-му их сменили немцы. И… все то же, только ДОТы построили. Ни гонений, ни расстрелов… А потом, вдруг, без шума, куда-то тихо исчезли… Но она, ведь, была – война!! Совсем рядом и вокруг них – война страшная, жестокая, беспощадная. Но ее, смертоносное для сотен миллионов людей, дыхание скользнуло мимо моей будущей тещи и ее односельчан. Удивительно настолько, что даже как-то не по себе… В этом тоже, наверно, скрыт какой-то важный глубокий смысл: почему в этой жизни одним – одно, другим – другое…
Вспомнилось… После войны начался передел границ. Польше была передана значительная территория Германии и часть Пруссии. А мы себе забрали остальную Пруссию и небольшую часть западноукраинских земель, входивших до начала войны в состав Польши. Имею в виду те земли, которые находятся к западу от реки Буг. Их так и называли – Забужье… Они были включены в состав Украины. На тех землях находились выстроенные ещё поляками поселки. И в эти пустующие посёлки стали переселять народ не только из Галиции и из других уголков Украины. Мои будущие тесть и тёща, проживающие в то время в живописной глубине Карпатских гор вместе с еще маленькой дочкой, тоже попали под переселение. Им предоставили половину капитального кирпичного дома в Сокальском районе, в селе, которое находилось на бывшей территории Польши к западу от реки Западный Буг.
После окончания военного лётного училища я попал по распределению служить в вертолётный полк, расквартированный в городе Броды Львовской области. И как оказалось, до места проживания моих будущих тестя и тёщи было всего восемьдесят километров. Мы с женой и с детьми частенько их навещали. Я ходил на рыбалку на эту тихую речку – Западный Буг, которая неторопливо текла с юга на север, мимо стен Брестской крепости и далее к Балтийскому морю… Я сидел на западном берегу этой некогда пограничной реки реки, смотрел на её поросший лесом восточный берег, и отчётливо представлял что там, за речкой, огромная страна, весь Советский Союз. А на этом, бывшем польском берегу, в то страшное утро 22 июня 1941 года, готовились к переправе немецкие войска и с нетерпением ждали команды «фас» к началу, как они думали, весёлой и лёгкой прогулки по земле русских варваров. Прогулялись! И каждый раз, бывая на рыбалке, в моей памяти прокручивалось кино начала войны… И я мысленно был её участником…
Каждый из нас проживает свою бесценную жизнь по-своему и идет к её конечной «станции» своим путем. И если наше бытие насыщено событиями не только бытового характера (накопили – купили, построили – сломали), но и глобальными, и на все происходящее человек смотрит не взглядом равнодушного или досадующего обывателя, а взглядом активного участника этих событий, то он никогда не будет задавать себе нелепый вопрос – «а для чего, собственно…?» или – «зачем я жил?»… Думаю – все-таки, очень здорово, когда наш жизненный путь проходит сквозь череду сменяющих друг друга моментов истины, благодаря которым мы делаем выбор, познаем мир и самих себя. А заодно и… неведомого нам, до поры до времени, Бога, без которого, как известно, в этом мире «ничего не может быть, что может быть…». И, при всем при этом, каждому – свое…
Вот, собственно, об этом своем и хочу поведать своим детям, внукам и всем, кому однажды захочется переосмыслить свое прошлое в свете своего времени, построить мост между своим прошлым и сегодняшним настоящим своих детей. А если удастся, то и будущим временем своих внуков. Без этого моста теряется главная составляющая нашей жизни – преемственность поколений, теряется уважение к опыту отцов и дедов и, в итоге, одни и те же «грабли» опять ждут своих новых, упрямых и неблагоразумных «героев». Вспомним, ровесники, «востребованность» нашего опыта молодым поколением: «дедушка покачай… бабушка, ты не посидишь сегодня, с внучкой?… дедушка, подбрось до потолка… дай денег, папа!»… И раздраженное – «забодал!», когда им пару не лишних слов в назидание скажешь… Они – дети другого времени. Мы им уже не интересны! И не только потому, что в их глазах мы – не живем, а доживаем… Потому, что они о нас ничего не знают…
У меня три взрослых сына. И, пока – три внука и четыре внучки. Но – «еще не вечер»! Всё может быть… Возможно пополнение… Все они разные и всё у них разное – внешность, характеры, отношение к жизни… И ответное отношение жизни к ним – тоже разное… Как, впрочем, собственно, и должно быть. Хотя – все относительно, все переменчиво… До сих пор, ни один из них не спросил: «Кто ты, отец?» или «Кто ты, дед?», «Как ты начинал?», «Что было, когда не было нас?» А вдруг захотят спросить, но будет уже поздно… Как сегодня и я – о многом хотел бы расспросить своего отца. И маму – тоже. Но они уже ушли… Потому и решился написать о своем времени и о себе. Если сумею и сколько успею, конечно… И надеюсь, что эти мои труды не напрасны. Что «когда-нибудь, наверняка, поднимет детская рука, мои года…, моё богатство…»
О РОДИТЕЛЯХ.
Мои родители, Иван да Марья – фронтовики. Отец родом с Дона, с хутора Маныч-Балабинка Веселовского района. Его отец, мой дед Андрей – из иногородних, а мать, бабушка Евдокия – донская казачка. Незадолго до войны вся семья перебралась жить в Новочеркасск. После школы отец поступил в пединститут на физико-математический факультет. Но осенью 1940-го года, после окончания первого курса, его призвали в армию. Вскоре началась война. Отца направили для обучения в Военно-авиационную школу стрелков-бомбардиров. Закончив её, он получил звание «сержант» и был направлен на Северо-Западный фронт. В марте 1942 года отец прибыл в 717 ночной бомбардировочный авиаполк, в составе которого прошел-пролетел весь его боевой путь до самого Берлина.
В августе 1943 года отца направили на переподготовку в Краснодар, где в то время находилась учебная база Полтавской высшей офицерской школы штурманов ВВС. После окончания учебы в июле 1944 года отец вернулся в свой родной авиаполк, входящий в состав 242-й бомбардировочной авиадивизии. Всю войну отец летал на ночном «бомбардировщике» По-2 (он же У-2) и закончил войну лейтенантом, штурманом звена. Его авиаполк входил в состав 16 воздушной армии, которая, в свою очередь, входила в состав 1-го Белорусского фронта, которому волею военной судьбы выпал жребий участвовать в главной завершающей военной операции – Берлинской.
«ИЗ ОБЗОРА БОЕВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ 16 ВА В БЕРЛИНСКОЙ ОПЕРАЦИИ.
Начало операции – первый день – 16.04.45г.
Берлинская операция началась в 5:00 по московскому времени (за два часа до
рассвета) 16.04.45г. мощной артиллерийской подготовкой, продолжавшейся в
течение часа… (Её) началу… предшествовал одновременный 30-минутный удар
ночников По-2 16 ВА по штабам и узлам связи противника на направлении
главного удара с задачей дезорганизации связи и управления войсками…
/стр. 892/.
Удары нашей бомбардировочной авиации по Берлину начались 20 апреля, когда
три группы бомбардировщиков в сопровождении истребителей произвели первый
налет на Берлин. В ночь на 21 апреля ночные самолеты По-2… бомбардировали
центр города… /стр. 482/.
(В дальнейшем) …действия авиации по Берлину были весьма затруднены
вследствие того, что город, из-за многочисленных пожаров, был окутан
облаком дыма…» /стр.430/.
/Битва за Берлин. Сост. В.Гончаров Изд-во АСТ Москва, 2008/
Так отец оказался непосредственным участником Берлинской операции, выполнив в составе экипажа несколько боевых вылетов на бомбометание по заданным целям в столице германского рейха. Сброшенные им на Берлин бомбы тоже легли в фундамент трудной Победы над врагом. «Этот день мы приближали, как могли…» Это и про него и про маму, тоже… В летной книжке отца есть обведенная красным карандашом запись о самом последнем в его войне, ночном боевом вылете – на бомбежку Берлина… Кстати, просматривая эту самую книжку с удивлением обнаружил, что за все время войны практически все полеты отца выполнялись только ночью и, в основном, на бомбометание, реже – на разведку… Хотя, конечно, можно понять – тихоходный, почти бесшумный, практически невидимый и неуязвимый, но очень зловредный для немцев в ночное время «кукурузник», днем становился беззащитной и легкой добычей, как для истребителей врага, так и для всего того, что стреляло по нему с земли…
Как-то задумался… и содрогнулся. Наверно, мало кому покажется приятной езда на мотоцикле при 20-ти градусном морозе, да если еще и на скорости за 100 км/час… А ведь тем, кто летал на По-2, не имеющим застекленной кабины для экипажа, приходилось летать «на свежем воздухе» и на более высокой скорости и при более сильном морозе, характерном для северо-западных областей страны. Такой, вот, «экстрим»! И не просто летать, а выполнять тяжелую и смертельно опасную работу – боевые вылеты под ответным огнем немцев для разведки или бомбежки различных целей на переднем крае противника. Тут каждый полет – подвиг, каждый вылет может оказаться последним…
Все, кто через это прошел – награды зря не получали!
Мама была родом из Вышневолоцкого уезда Тверской губернии. Ее родители – мои дедушка Иван и бабушка Таня, жили в старинной русской деревне под названием Бахмара, протянувшейся по обе стороны вдоль шоссейной дороги Москва – Ленинград. Их дом – старая, почерневшая от времени бревенчатая изба, стоял у самой дороги, а дальний конец огорода упирался в камыши, за которыми плескались серые волны вечно студеного озера… В доме, во всех его закоулках, стоял чудный запах сушеных лесных грибов, подвешенных для хранения у печки в льняных мешочках, и душистого сена, которым был заполнен весь чердак. К нему примешивался горьковато-пряный запах древесины, который исходил от бревенчатых стен избы и от аккуратно сложенной в сенях поленницы дров. Ими топилась расположенная в середине дома настоящая русская печь. Читая строчки «…здесь русский дух, здесь Русью пахнет…», там, в далекой Германии, я очень четко представлял, о каком именно запахе идет речь…
Мама окончила курсы фельдшеров и служила в медсанчасти, которая была придана авиаполку, в котором летал мой будущий отец. После знакомства их дружба продолжалась и после окончания войны. Только отца оставили служить в Германии, в Группе Советских оккупационных войск (ГСОВГ), а мама, имея звание «сержант», почти на три года «застряла» в Польше, откомандированная служить в Войске Польском… Мои будущие родители вели переписку, затем каждый из них подал рапорт о переводе сержанта Проскуряковой для продолжения службы в Германии, и для заключения брака с моим будущим отцом. В 1947 году брак моих родителей был зарегистрирован консульским отделом Группы Советских Оккупационных войск в Германии (ГСОВГ) и в июне 1948 года в нашем военном госпитале в восточном секторе Берлина у них появился первенец – ваш покорный слуга. В полученной метрике страной моего рождения указана Германия. ГДР тогда ещё не была образована.
О ВОЙНЕ ПОСЛЕ ВОЙНЫ…
Сложное было время, жестокое… В наших стреляли все – и польские националисты, и украинские бандеровцы и прочие разные недобитые… Все они, к сожалению, пользовались не только тайной, но и явной поддержкой спецслужб наших союзников по антигитлеровской коалиции… Пока не было сформировано польское правительство, Сталин поставил маршала Рокоссовского, поляка по происхождению, временным руководителем администрации Польши, что очень даже не понравилось некоторым ее, «патриотически» развернутым в сторону Америки, гражданам. Впрочем, война «из-за угла» против советских, против «москалей» началась задолго до победного салюта – практически сразу, как только наши войска вступили на территорию западных областей Украины и Белоруссии, а затем и на польскую территорию…
«ЛИЧНОЕ И СЕКРЕТНОЕ ПОСЛАНИЕ
премьера И.В.Сталина премьер-министру г-ну У.Черчиллю.
Ваше послание от 28 апреля по польскому вопросу получил… Мы настаиваем на
том, чтобы к консультации об образовании будущего Польского Правительства
были привлечены лишь те, кто на деле доказал свое дружеское отношение к
Советскому Союзу, кто честно и искренне готов сотрудничать (с нами)…
(По поводу Вашей озабоченности «исчезновением»… Г.О.) …Эта группа (поляков)
в 16 человек во главе с генералом Окулицким арестована военными властями
советского фронта и находится под следствием в Москве. (Члены группы)
…обвиняются в подготовке и совершении диверсионных актов в тылу Красной
Армии, жертвами которых оказалось свыше 100 (наших) бойцов и офицеров, а
также обвиняются в содержании нелегальных радиопередатчиков в тылу наших
войск… Все они… будут преданы суду».
4 мая 1945 года.
/Переписка И. Сталина с Ф.Рузвельтом и Г.Трумэном во время ВОВ 1941-1945г.
Том II. Стр. 223-225/.
Были приняты особые меры по обеспечению безопасности пребывания наших офицеров и солдат на территории Польши. Одной из них был перевод военнослужащих под юрисдикцию Войска Польского с ношением соответственно польской военной формы. Носила ее и мама. Впоследствии она часто вставляла в разговорную речь запомнившиеся ей польские слова и выражения и напевала полюбившиеся польские песни. Она рассказывала, что очень много наших людей, погибло в эти послевоенные «мирные» годы.
О НАГРАДАХ…
Конечно, и маме и особенно отцу, повезло. Их поколение было жестоко выбито войной, а они – и живые остались и наградами отмечены. Мама – в том числе, и польскими… Как-то отец рассказал, что в положении о наградах был пункт: если летчики и штурмана не совершили явных геройских подвигов, но выполнили более 400 боевых вылетов, то их можно было представлять к высшей награде – званию Героя Советского Союза. У отца было 522 боевых вылета и потому, в конце войны, его тоже включили в список представленных к соответствующим наградам. Список пошел бродить по инстанциям… А тут и война закончилась. И вот, кто-то из «верхних» людей решил – летчикам Героев дать, а штурманам – много чести будет… И потому определили дать награду поменьше, но чтобы не сильно обидеть – престижную. И вот так, неожиданно для себя, в 23 года, молоденький лейтенант, штурман звена, получил полководческую награду – орден Суворова III степени!
Всю жизнь отец гордился этим орденом больше, чем, даже если бы получил «обыкновенного» Героя. Особенно после одного случая. Дали отцу отпуск после войны… В то время поезда из Германии и Польши шли сначала в Москву, а затем все разъезжались, кому куда надо. Орденских колодок или планок тогда еще или не придумали, или их не хватало на всех награждённых, и потому на груди у всех фронтовиков сверкали заслуженные ими награды. И вот отец рассказывал: идет он по Москве в своей офицерской форме того времени - гимнастёрка, галифе, сапоги, молодой, здоровый, красивый и веселый… И даже никуда не раненый. А на груди ордена с медалями перезванивают. Все девчата встречные заглядываются Тут, из-за угла – патруль! Отец, как положено, напрягся и четко отдал честь. Патрульные ответно, с равнодушным и усталым видом, козырнули… И когда уже разминулись, вдруг раздалось требовательное: «Товарищ лейтенант!» Отец оглянулся… К нему, хищно приглядываясь, направлялся старший патруля, майор…
«Вашу орденскую книжку»… Отец достал документы… Майор долго, с изумлением, рассматривал книжку, подпись тогдашнего секретаря Президиума Верховного Совета Горкина, многочисленные награды, среди которых два ордена Красного Знамени и один – Красной Звезды. И… такое юное лицо лейтенанта. И опять – главное украшение на его груди – орден Суворова, который по статусу вручался только тем старшим офицерам – командирам, которые проявили полководческий талант в руководстве войсками, но никак не таким, юным-юным, «аж, зеленым»… Майор вернул книжку и уважительно козырнул. Ликованию отца не было предела! Действительно, штабники – утешили!
О ДРУЗЬЯХ-ТОВАРИЩАХ…
Отец, ко времени моего рождения, летал штурманом на пикирующем бомбардировщике Пе-2 в экипаже заместителя командира эскадрильи капитана Гнетова Александра Федоровича. А мама продолжала служить в части медсестрой. Как-то, спустя много десятилетий, Александр Федорович рассказывал: в Германии, в городе Иена, были заводы Карла Цейса, которые производили различные оптические приборы. Практически все инженеры завода в конце войны ушли в Западную зону, к американцам… Потом один из них вернулся и ему поручили наладить производство. Наше командование сделало ему заказ на изготовление хорошего прицела для бомбометания с Пе-2, потому что наши прицелы все-таки оставляли желать лучшего. Через некоторое время прицел был изготовлен и для его испытания был выделен один из самых опытных – экипаж капитана Гнетова. Немецкие инженеры стали устанавливать прицел на отцовский «Петляков», для чего самолет, с помощью подъемников, два дня фиксировали в строго горизонтальном положении.
И вот, Александр Федорович рассказывает: подходит он, со своим штурманом – моим отцом, к самолету. Встречает их инженер полка по вооружению и докладывает о том, какие ведутся работы. Командир выслушал и озабоченно вздохнул:
– И куда же теперь наши бомбы полетят? Хвост-то, вон как задрали! Аж, выше горизонта!
Вообще-то он пошутил, намекая на непривычный для глаза вид стоящего на земле самолета. В нормальном стояночном положении опущенный хвост «Петлякова» опирался на землю своим маленьким колесом. Инженер в ответ улыбнулся:
– Ничего, куда надо – там и лягут… Как миленькие…
* * *
У авиаторов всегда в традиции было то, что сегодня называют «приколами». Удивительно, что рожденная в недрах летной среды традиция не только украшала будни и поднимала настроение у представителей одной из самых рискованных профессий, но и являлась прекрасным психологическим тренингом к действиям пилотов в аварийных ситуациях. Ведь любой «прикол», любую шутку надо мгновенно оценить, просчитать, определить в ней «изюминку» и не только грамотно, но и с юмором среагировать, чтобы не стать главным «героем» насмешливых историй в кругу своих товарищей.
А если «приколом» озадачивают не друзья, а авиатехника? И не где-нибудь на земле, а в полете? Где цена каждой доли секунды – жизнь! Вот тут и срабатывает полученная на земле тренировка ума. А результатом правильных и, главное, вовремя принятых решений и действий является спасение человеческих жизней и того самого аппарата, где эти жизни, в данный момент, находятся. И не секрет, что причиной многих случившихся аварий и катастроф была именно психологическая неготовность летного состава вовремя, хладнокровно и правильно среагировать на внезапно возникшую в полете нештатную ситуацию…
* * *
Для немцев русский юмор – такая же загадка, как и русская душа… Один из них, увидев что летчик что-то сказал инженеру, через некоторое время подошел к нему и поинтересовался, какое замечание сделал летчик? Услышав ответ, немцы неожиданно прекратили все работы и начали заново проверять горизонтальность установки самолета. Через некоторое время изумленный немец подошел к Александру Федоровичу и подтвердил правильность его слов: хвостовая часть действительно была поднята чуть-чуть выше горизонта. Ошибка в установке составляла… всего один градус! Но это «чуть-чуть», конечно могло заметно повлиять на результаты будущих бомбометаний. «Как вы могли без приборов заметить эту ошибку?! «Das Phantastik!» Тут и летчик сам себе удивился, но виду не подал. Знай наших, немец!
Экипажу капитана Гнетова выделили «персональный» полигон и поручили испытать новый прицел на практике. Они с отцом сделали пятьдесят вылетов и бомбили мишени с разных высот и под разными углами пикирования… Когда Александр Федорович мне это рассказывал, лицо его просветлело и он показал большой палец. Во! Точность попаданий была поразительной! Бомбы ложились идеально, куда экипаж и целился!
Да! Прицел получился на славу! Конечно, пилотировал самолет и работал с прицелом летчик, на цель выводил штурман, но и немцы, в общем, тоже ничего… Не подкачали! В итоге – работой были довольны все! А немецкие инженеры подарили на память всем членам экипажа по Цейсовскому биноклю. Сейчас постаревший отцовский бинокль лежит у одного из его внуков… А потом приехали представители из Москвы, сняли прицел и увезли его с собой. Скорее всего, в доработанном виде, он использовался на других типах самолетов, так как «Петляковы» вскоре были сняты с вооружения…
НАЧАЛО…
На многих дорогах Восточной Европы в то время было небезопасно. И, очевидно, поэтому в течение нескольких лет были введены ограничения на поездки из Союза, через Польшу, в Германию и обратно. И, кроме того, где-то до 1953 года женатым офицерам, чьи семьи находились в Союзе, не разрешалось привозить их в Германию. Но эти ограничения не касались тех военнослужащих, которые уже находились за границей. Они могли, с разрешения своего начальства, не только сравнительно свободно перемещаться по территории, занятой нашими войсками, но и официально устраивать свою личную жизнь, выбирая себе в супруги кого-нибудь из тех женщин, которые уже служили в заграничных группах советских войск на различных должностях с момента окончания войны. Когда мои родители поженились, отец служил в Ораниенбурге, центр которого находился всего в 11 км от северной окраины Берлина и некоторые младенческие картинки-воспоминания сохранила моя память…
«ВЫДЕРЖКИ ИЗ ДНЕВНИКА ОКВ
за период с 20 апреля по 9 мая 1945 года…
«…22 апреля 1945 года. Около 15 часов в имперской канцелярии в последний
раз проводилось оперативное совещание…, где Гитлер в первый раз официально
высказал мысль о том, что война проиграна…
…Одновременно 3-й корпус СС, под командованием обергруппенфюрера СС
Штейнера, действующий севернее Берлина, получает задачу нанести силами 25-й
моторизованной дивизии и 7-й танковой дивизии, из района северо-западнее
Ораниенбурга, удар против открытого фланга русских войск, наступающих на
запад в направлении Науэна, с целью облегчить положение окруженных в
Берлине войск, а затем деблокировать их…» /стр.935/
/Битва за Берлин. Сост. В.Гончаров Изд-во АСТ Москва, 2008/
Так получилось, что все гарнизоны, где служил отец и где жила наша семья, были расположены совсем рядом с огромным Берлином. И только Коттбус находился примерно в 100 км от него к юго-востоку… После своего рождения я провел в Германии свои самые счастливые годы детства. И прожил в ней, ставшей для меня родной и близкой, в общей сложности, чуть больше десяти счастливых лет. К ним можно смело прибавить еще около полутора лет, проведенные на Западной Украине в прикарпатском городке Коломыя, который теперь тоже, увы, заграница. Отца перевели служить туда – по замене. Время, проведенное в Коломые, разделило мои «германские» годы детства на два периода: с 1948 по 1952 и с 1954 по 1960-й годы.
Главное их различие, пожалуй, в том, что воспоминания первого периода, несмотря на их мимолетность, более документальны и в памяти они сохранились в черно-белом цвете… И еще запомнился запах – особый устойчивый запах, которым пахла земля, дома, машины, вокзалы и даже деревья. Это был запах Войны - запах пороха, снарядной взрывчатки и горелого металла. Удивительно, что в этих младенческих, по сути, воспоминаниях уже присутствует ощущение прикосновения к огромному пласту неизвестной истории неизвестного для меня и моих родителей народа, его культуры, языка, традиций, архитектуры… Они кратки и выразительны как те же старые черно-белые фотографии и наполняют сердце щемяще грустной ностальгией о безвозвратно ушедшем, навсегда утерянном, но бесконечно дорогом времени раннего детства… Промелькнув, подразнив, они тут же исчезают, растворяются в памяти, оставляя после себя, лишь тонкий аромат счастливого прикосновения к прошлому… И сколько потом не силишься восстановить, упорядочить и зафиксировать и описать промелькнувшее – вроде бы, вот оно, рядом, но не получается, ускользает…
В воспоминаниях второго периода больше подробностей, движения, цвета. Картинки из прошлого всегда живые, потому что в них, как правило, присутствуют родители и их сослуживцы, часто приходившие к нам в гости… И мои друзья-товарищи, с кем я общался на улице и дома… Это и немцы, которых мы встречали и пусть даже в самой простой форме, но общались за пределами военных городков – в магазинах, на улицах, на вокзалах и в поездах… Из всей семьи лучше всех владел разговорным немецким отец… А главное – во всех воспоминаниях ощущался не только дух, но даже аромат того далекого, ушедшего в прошлое, времени, составленный из запахов травы и цветущих кустов жасмина, ружейного масла, которым пахли приклады найденного нами оружия, запахов проезжавших мимо немецких машин, туалетного мыла, стреляных охотничьих гильз и дыма отцовского "Беломора"…
И радость от того, что это время для меня не чужое…
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ…
Вся Германия до конца сороковых годов была поделена на четыре зоны оккупации: советскую, занимавшую весь восточный сектор Германии, и три западных – американскую, английскую и французскую. Наши союзники, у которых было много общего между собой в мировоззрении, в политическом строе, в экономике, в менталитете, во взглядах «на жизнь» и на Советскую Россию, как-то сразу, административно объединились в единую западную зону оккупации, которая в сентябре 1949 года была преобразована в Федеративную республику Германию (ФРГ). А в нашей, восточной зоне, 7 октября 1949 года была провозглашено образование Германской Демократической Республики (ГДР).
Берлин находился на территории советской зоны оккупации. Но, будучи столицей, он, как и вся Германия и в том же соотношении был разделен на четыре сектора – восточный и три западных. В дальнейшем их стали называть – Восточная зона и три объединенных – Западная зона. Границы между зонами в городе обозначались, буквально, мелом или краской по мостовой. Берлинской стены еще не было и в проекте… Впрочем, ее уже нет и в помине… В сумме, по площади и по сохранившемуся экономическому потенциалу, Западная зона была значительно больше нашей, Восточной – как в Берлине, так и во всей стране… Кстати, после того, как на Ялтинской конференции союзники договорились между собой о границах послевоенных секторов оккупации, наши западные «братья по оружию» не упускали случая поупражняться в бомбометании по промышленным объектам, которые территориально подпадали под нашу юрисдикцию.
ВОСТОЧНАЯ ЗОНА…
Конечно, тогда я был очень маленьким… Но детская память, по прошествии стольких лет, пусть и с трудом, но сохранила некоторые удивительные картинки той старой Германии, какой она была в довоенных тридцатых-сороковых годах. Потому что во многом она оставалась такой где-то до конца 50-го года. Прошедшая война словно законсервировала течение времени… А, кроме того, мы не могли так быстро и эффективно, как наши союзники, найти достаточного количество материальных средств и ресурсов и вложить их в восстановление экономики восточной части Германии. Потому что вынесли основную тяжесть войны, и сами понесли огромные потери. И нам самим тоже не помешала бы помощь для восстановления всего разрушенного.
Но, тем не менее, помощь от нас, сначала ручейками, а потом и реками, текла во все страны будущего социалистического лагеря с главной целью – укрепить дружбу и доверительные союзнические отношения между нами. При этом, конечно, все, что посылалось – где-то у кого-то отнималось… Знаем – у кого… Потому так долго тянулись у нас эти тяжелые послевоенные годы… Потому что такая она тогда была, наша политика – старший брат снимает с себя последнее и отдает младшим братьям… Такое вот благородство души… Правда, наши «душевные порывы», как впоследствии оказалось, всеми нашими братьями, «родными и двоюродными», оценены не были… Все они дружно повернулись к нам одним местом, как только мы начали сами себе… голову «пеплом посыпать»…
В первые послевоенные пять лет в восточной Германии почти без изменений сохранился дух довоенного бытия с его модой и стилем в одежде и в прическах, в его мелодиях и в танцевальных ритмах… И автомобили, и паровозы и многое другое было еще довоенного выпуска… Особенно это было заметно по внешнему виду железнодорожных вагонов. Краска на них потемнела от времени и пережитых событий и стала больше серой, чем зеленой. Кое-где на вагонах имелись заплатки, прикрывающие пулевые отверстия. А от самих вагонов, и внутри и снаружи, исходил все тот же запах войны, в котором ощущалось присутствие пороховой гари, дыма пожарищ, горелого металла и конечно, паровозного дыма. Когда появились новые вагоны, они пахли совсем по-другому, по «мирному»… Мне повезло «поприсутствовать» в первой половине 20-го столетия почти два с половиной года. Из них, начиная где-то с полутора лет, я уже мог что-то видеть, слышать, осознавать и запоминать из всего того, чему был очевидец…
«ХАРАКТЕРИСТИКА ОБОРОНЫ БЕРЛИНА.
Немцы готовили Берлин к обороне в течение длительного времени.
Оборона строилась на взаимодействии огня и живой силы опорных пунктов и
узлов сопротивления и на максимальном развитии заграждений в городе… Чем
ближе к центру… тем плотнее становилась оборона… Каменные здания…
представляли собой сильные опорные пункты. Их окна и двери заделывались,
оставлялись лишь амбразуры для ведения огня… Подходы к зданиям прикрывались
огневыми средствами, расположенными в соседних зданиях. В верхних этажах
помещались лишь одиночные или парные снайперы-наблюдатели, пулеметы, а
также отдельные автоматчики…
Большинство огневых средств узла сопротивления располагалось в угловых
зданиях, а фланги прикрывались прочными баррикадами, толщиной до 4 метров».
/стр.414-415/.
/Битва за Берлин. Сост. В.Гончаров Изд-во АСТ Москва, 2008/
ЗАПАДНАЯ ЗОНА…
Послевоенное обновление всех сторон жизни и возрождение экономики в западной части Германии началось значительно раньше и происходило намного быстрее и эффективнее. Потому что наши западные союзники в соответствии с так называемым планом Маршалла, нашли и инвестировали огромные средства в ее восстановление. А гордые стремительным ростом своей силы, авторитета и значимости в послевоенном мире американцы бесцеремонно внедряли свои ценности – стиль и темп жизни, деловую хватку и жевательную резинку, музыкальные ритмы и ковбойскую психологию в общественное сознание. Отсутствие у наших западных «товарищей» присущей нам, в то время, идеологической зашоренности и бюрократической заторможенности, наличие у них частной инициативы и смелости позволило им быстро принимать необходимые решения и эффективно трудиться над их осуществлением. В немалой степени подбадривающим моментом для наращивания темпов восстановления экономики в западной зоне послужил дух соперничества, который долгие десятилетия царил во взаимоотношениях двух политическим систем…
Многое произошло за эти первые пять послевоенных лет. Казалось, совсем недавно гремели бои и во многих местах еще оставались руины. Но на улицах городов и в западной и в восточной зонах уже царили традиционные немецкие чистота и порядок. Постепенно отстраивалось разрушенное. В Нюрнберге прошли заседания Международного трибунала и был вынесен приговор нацизму и нацистским преступникам. Каждый получил свое – кого-то вздернули на виселицу, кто-то получил пожизненный срок, кому-то повезло на более короткий. Но кого-то и вовсе оправдали… Было и такое… А на всем пространстве, где была война, каждый день продолжали гибнуть люди. И взрослые и дети. Особенно, дети… Потому что везде можно было без труда найти «стреляющее» исправное оружие и неразорвавшиеся или неиспользованные боеприпасы… Кто-то на них натыкался случайно и они срабатывали… А дети? Им было так интересно знать, что же там внутри этих железяк?…
ПРОТИВОСТОЯНИЕ…
Однажды отец рассказал об одном интересном «моменте истории», характеризующим наши непростые взаимоотношения с бывшими союзниками, чуть было не переросшими в прямой вооруженный конфликт. В какое-то время политические разногласия между нами обострились до предела. Военных «мускулов» по обе стороны от демаркационной линии было более чем достаточно, так как вся Германия была напичкана войсками, оружием, техникой и амбициями победителей. Положение было настолько серьёзным, что поступила команда вывести на границу между восточной и западной зонами танковые соединения. Так они и встали, друг перед другом – с одной стороны наши танки, с другой – танки бывших союзников. Люки задраены, чехлы с пушек сняты, боекомплект полный… И все стали ждать команды – «Ура»!
День и ночь простояли. А в это время дипломаты и самое высокое руководство решало проблему. На второй день, американцы осторожно приоткрыли люки, потом потихоньку вылезли размяться. Время шло… Уже и музыку свою включили, затем стали играть в футбол… Еще один день прошел, а наши танки стоят без движения, и не подают никаких признаков жизни… На третий день союзники в футбол уже не играли, а собирались кучками, с тревогой смотрели на наши безмолвные танки и о чем-то между собой шептались… А потом пришла команда – «отбой». Тут открылись люки наших танков и оттуда вылезли чумазые, но веселые парни… Америка стояла с открытым ртом и не знала, то ли ей радоваться, то ли – плакать… В офицерских кулуарах рассказывали, что американцы и англичане настолько были поражены выносливостью и дисциплиной наших военнослужащих, что у них надолго пропала охота провоцировать нас на прямые столкновения…
Страх перед загадочной русской душой, перед нашим православным менталитетом, многие столетия омрачает отношение Запада к России. И именно многовековая неприязнь к нам, к русским, не склонившимся в свое время, как поляки, под западного папу, заставляет Запад делать все, чтобы больше никогда, никакая русская душа, никаких загадок им не загадывала… Тем, кто в этом сомневается, надо хотя бы иногда внимательней слушать новости и задуматься над тем, кто, что и как показывает нам по телевизору…
ОРАНИЕНБУРГ.
Одним из самых ранних воспоминаний детства были, пожалуй, картинки из нашей гарнизонной жизни в Ораниенбурге. И было мне тогда, страшно и сказать, не более полутора лет. Помню себя в помещении с темными стенами, кажется в кухне. За окном и в доме зеленый полумрак… Наверно рядом с окном росло большое дерево или высокий кустарник. Обстановка кругом – прямо скажем, деревенская, даже, помню, рукомойник на стене висит. Я стою около табуретки, а на ней таз, в котором какая-то женщина что-то стирает. Я еще так мал ростом и возрастом, что мне даже не видно содержимое тазика. Не дорос еще… А с женщиной мы о чем-то разговариваем. На «детском» немецком! Потому что она – немка. И за то время, пока я с ней общался, научился «шпрехать по ихнему» за милую душу. Это мне мама рассказывала. Детских садиков в гарнизонах не было. Многие наши женщины тогда работали или служили в воинских частях. И потому было разрешено приглашать немок-домработниц…
Но… Набирала силу «холодная» война и стали опасаться шпионов, провокаций и диверсий. А это в те годы тоже «имело место быть». И наших мам уволили со службы… И у них появилось время самим заниматься и домом и детьми и другими нормальными женскими делами. Тогда и немцы как-то незаметно исчезли из военного городка. А когда мы с мамой выходили за его пределы, то наше общение с ними проходило, в основном, на несложном бытовом уровне – guten Tag, auf Wiedersehen, bitte sc;n… И моя языковая практика постепенно затухла. И, конечно, все стало потихоньку забываться. Жаль, конечно…
«ВЫДЕРЖКИ ИЗ ДНЕВНИКА ОКВ»
за период с 20 апреля по 9 мая 1945 года…
25 апреля 1945 года. По поступающим донесениям, под Берлином борьба ведется
за каждую пядь земли. Но тем не менее русским удается овладеть рубежом
Бабельсберг–Целендорф – Нейкельн. В восточной и северной части города идут
ожесточенные уличные бои. Русские войска, совершающие обходной маневр
севернее Берлина, достигли своими передовыми танковыми частями района
Науэна и Кетцина… К северо-востоку от Ораниенбурга войска еще удерживают
северный берег Нейруппинского канала, отбивая сильные атаки противника.
26 апреля 1945 года. В 11 часов 45 минут командующий группой армий «Висла»
генерал-полковник Хейнрици просит разрешить ему прекратить наступление
боевой группы Штейнера западнее Ораниенбурга на Берлин, поскольку там нет
никакой надежды на успех… Это предложение не принимается, поскольку оно
противоречит категорическому приказу Гитлера о ведении концентрического
наступления на Берлин с целью деблокировать его…» (стр.937)
/Битва за Берлин. Сост. В.Гончаров Изд-во АСТ, Москва, 2008/
ЗАКСЕНХАУЗЕН.
Прошли десятилетия… Однажды, рассматривая старую, отцовскую, немецкого, 1954 года издания, карту-километровку Берлина и его окрестностей, заметил, что северный пригород Ораниенбурга носит знакомое из военной истории название – Заксенхаузен. Сердце забилось… Не понял!? Неужели он здесь – самый главный фашистский концлагерь? И мы жили совсем рядом с ним?! Заглянул в Википедию и ГУГЛ, изучил снимок города, сделанный со спутника и… нашел бывший лагерь смерти на северо-восточной окраине Ораниенбурга. Его территория имеет форму равнобедренного треугольника, своей самой острой вершиной смотрящей на северо-запад… Теперь там музей. А, ведь, мы жили недалеко, всего лишь в паре километров от него, на противоположной, юго-западной окраине города, в военном городке рядом с аэродромом…
Когда-то мне довелось смотреть художественный фильм «Был месяц май…» Я был потрясен точным изображением так близко знакомого мне времени, той, царившей кругом, залитой мирным солнечным светом атмосферы, в которой внезапно воцарилась непривычная тишина… И такой знакомый вид солдат и офицеров, отдыхающих в немецком доме на окраине немецкого города… Они еще не остыли от боев, от войны, ещё не привыкли к тому, что наступил долгожданный мир и не осознали, не поняли того, что выжили… Что дожили! И не знают, чем теперь себя занять… И мгновенно становятся привычно собранными в готовности принять бой с взявшимися невесть откуда, вроде бы идущими на прорыв, немцами… И получив команду «отбой» опять погружаются в непривычное для них тягуче сонное стояние праздного времяпрепровождения в ожидании хотя бы какого-нибудь приказа сверху… И на солдатах и офицерах такая, до боли знакомая мне, военная форма того времени… И многие другие штрихи и детали…
Главные герои фильма решили проехаться-прогуляться по окрестностям… Совершить экскурсию… Набрели на забор из колючей проволоки… Распахнутые ворота, какие-то бараки, помещения вроде котельных, еще помещения… Везде мусор обломки кирпичей, пустые консервные банки… На всех одна непонятная надпись на немецком – «Циклон-Б»… Попинали, по-футболили… И ушли восвояси… Они еще ничего не знали и даже не догадывались, что прикоснулись к страшной тайне и страшной правде войны… Возможно, что и мои родители и их сослуживцы тоже не догадывались о нашем, таком близком, соседстве с фашистским лагерем смерти…
ВИКИПЕДИЯ
«Заксенхаузен – нацистский концентрационный лагерь, расположенный рядом
с городом Ораниенбург в Германии. Создан в июле 1936 года. Число узников в
разные годы доходило до 60000 человек. На территории Заксенхаузена погибло
различным образом свыше 100000 узников.
Здесь проходили подготовку и переподготовку «кадры» для вновь создаваемых и
уже созданных лагерей. Около лагеря с 2 августа 1936 года располагалась
штаб-квартира «Инспекции концентрационных лагерей», в марте 1942 года
вошедшая в состав Управленческой группы «D» (концентрационные лагеря)
Главного административно-хозяйственного управления СС.
22 апреля 1945 года передовые части Советской армии ворвались в сам лагерь
где на тот момент оставалось около 3000 узников…»
http://ru.wikipedia.org/
БЕРЛИНСКИЕ ЗАРИСОВКИ…
Из того, очень далекого младенческого периода память сохранила еще одну картинку, по всей вероятности тоже срисованную во время посещения Берлина. Это – вид огромной площади, вымощенной полированным булыжником, уложенным очень аккуратно и точно. В итоге вся площадь оказалась как бы украшена замысловатыми веерообразными узорами, которые я с интересом рассматривал. По периметру площади, плотно прижавшись друг к другу, стоят разные по высоте и внешнему виду красивые дома с красными черепичными крышами. Стены некоторых домов заросли плющом. В середине площади стоят в два ряда черные легковые машины того времени разных моделей. Наверное, такси… Рядом с тем местом, где мы стоим – остановка автобуса, кругом люди. Подъезжает огромный, урчащий мотором автобус, открываются двери… А я наслаждаюсь исходящим от автобуса запахом… Мне, почему-то, всегда очень нравился запах выхлопных газов немецких машин. Не могу точно вспомнить – от дизельных моторов или от бензиновых… Но нравился! У наших машин такого запаха не было…
Недалеко от нас огромное, темное, необычного вида здание вокзала. Мы заходим в него и попадаем в большой гулкий зал, наполненный людьми. Затем спускаемся вниз по широкой лестнице и оказываемся на улицах подземного города, с магазинами и киосками… Потом проходим через какие-то переходы с белыми кафельными стенами и, наконец, попадаем в гулкий полумрак вокзального перрона… Высоко над нами распростерлась огромная черная крыша, под которой уместились многочисленные подъездные пути со стоящими на них паровозами и вагонами - пассажирскими и товарными. Задрав голову, с интересом рассматриваю сложное и одновременно красивое ажурное переплетение бесчисленных стальных конструкций над нами, составляющих остов крыши… Кругом слышна немецкая речь… Среди многих людей на перроне попадаются и наши, одетые в форму, офицеры…
Одни люди куда-то идут, спешат, исчезают в проемах тех же переходов… Другие молча и терпеливо ожидают поезда у своего, сложенного на перроне, багажа… Издалека раздается короткий свисток паровоза, тянущего за собой с десяток темно-зелёных, чисто вымытых пассажирских вагонов. В нижней части каждого из них, на всю его длину, протянулась широкая деревянная ступенька. И вот уже мы, прямо с перрона, открываем дверь в купе и усаживаемся на сидения, сложенные из длинных и узких, покрытых светлым лаком дощечек. Сегодня их называют евровагонкой… Отец расставляет наши чемоданы… И потом куда-то едем…
«БОЕВОЕ ДОНЕСЕНИЕ командующего войсками 1-го Белорусского фронта
Верховному Главнокомандующему о ходе боев в Берлине и взятии
рейхстага.
№00655 30 апреля 1945г.
Противник оказывает упорное сопротивление нашим войскам, наступающим в
Берлине. Каждая улица, квартал, отдельный дом, квартира, комната, подвал
упорно обороняются… и превращены в опорные пункты и очаги обороны.
Особенно упорное сопротивление противник оказывал в районе рейхстага. На
лестницах и в помещениях главного здания… борьба переходила в неоднократные
рукопашные схватки. Район рейхстага обороняли отборные части СС. Для
усиления обороны… противник в ночь на 28 апреля выбросил на парашютах
батальон морской пехоты. Продолжая наступление и ломая сопротивление
противника, части 3-й ударной армии заняли главное здание рейхстага и в
14:25 30 апреля 1945 г. подняли на нем советский флаг…
Командующий войсками 1-го Белорусского фронта Маршал Советского Союза Жуков
Член Военного совета… генерал-лейтенант Телегин
Начальник штаба… генерал-полковник Малинин»
/Русский архив: Великая Отечественная. т.15(4-5)/.
Помню отчетливо один из семейных выездов в Берлин, скорее всего из Ораниенбурга. Сколько мне тогда было, откуда приехали и по какой причине мы вдруг прогуливались по его улицам – сейчас вспомнить невозможно и спросить уже не у кого. Возможно, за билетами на поезд… Помню, только, что день был пасмурный, а я был тогда совсем ещё малышом. Мы, с родителями, идем по узкой улице. Слева и справа – дома, которые я с интересом разглядываю, потому что все они разные, в каждом есть что-то свое, особенное… И почти в каждом доме имеется какой-нибудь магазин, о чем нас информируют разнообразные вывески. Мы часто останавливаемся и все вместе рассматриваем красиво оформленные витрины. Впереди, недалеко от нас, над улицей и над крышами домов, темно-красной глыбой, высится пролет огромного кирпичного моста. На всей его, обращенной к нам, стороне, не осталось "живого" места – всюду бесчисленные следы от пуль и снарядов. Левее моста, над крышами домов, в туманной дымке – голая решетка купола рейхстага. Точно помню – без знамени и без стекол… Много позже я узнал, что он находится на территории, которая согласно договору с союзниками, вошла в состав западной зоны оккупации. До сего дня обида гложет – наши штурмом брали, столько людей полегло… А тут, взяли и отдали… Эх, товарищ Сталин… И с чего это вы таким добрым стали?…
Мы идем по правой стороне улицы и заходим в небольшой магазин. Звякнул колокольчик над дверью, и… моему восторгу не было предела! Рядом с прилавком большой, вытянутый в длину, отделанный белым кафелем бассейн со стеклянной стенкой, в котором плавали огромные карпы… Наверно – это для меня, малыша – огромные! Пока родители делали свой выбор, я во все глаза рассматривал это чудо – плавающих рыб… Хозяин магазина большим сачком выловил нашего карпа и положил его на весы… На этом эпизоде мои воспоминания о Берлине заканчиваются. Я и узнал-то его, по рейхстагу…
* * *
И еще – всю жизнь у меня в памяти всплывает картинка, которой я долго искал объяснение. Вижу улицу, слегка изогнутую влево, трех-, четырехэтажные дома по левой стороне. А на правой стороне – высокая кирпичная стена, за которой просматриваются заводские корпуса и высокие трубы. Идут редкие прохожие. Улица мощеная булыжником… Со стороны забора на левую сторону, двигаясь немного по диагонали, переходит улицу высокий офицер, в хорошо начищенных сапогах. Только вот на нем… форма вермахта!? Себя я при этом не вижу. Обстановка мирная, разбитых и поврежденных зданий не видно. И забор – как новый… И откуда мне сие – «все, что было не со мной – помню»? Картинка в памяти впервые появилась примерно в трехлетнем возрасте и много позже навела на некоторые размышления…
Человек – это не только физическая сущность, но и сущность духовная. Я верю в то, что человек обладает бессмертной душой, которая заявляет о себе коротко и ёмко – «Я». И под этим «Я» мы сами себя идентифицируем в этом мире среди множества подобных нам существ. Очевидно, наша духовная сущность (душа), судя по всему, тоже может оставлять «следы на снегу» в невидимом глазу духовном пространстве, каким-то образом привязанному к определенному физическому месту (местности) и насыщенному «следами» пребывания в нём не только других людей, но и даже событий. Возможно, что при определенных условиях, при совпадении каких-то частот и паролей, духовные сущности разных людей могут соприкасаться, чувствовать друг друга и даже «заходить на сервер» души другого человека… И что-то вдруг о нем узнать… Возможно, в моём случае произошло то самое совпадение частот и паролей с каким-то находящимся недалеко от меня немцем или немкой или с тем, кто «наследил» здесь намного раньше. А я случайно оказался на его «сервере». По-моему, такое бывает и с сильно любящими друг друга людьми…
Конечно, все эти мои рассуждения, не более чем, гипотеза…
КОТТБУС.
В конце 1949 года авиаполк, в котором служил отец, перебазировался на аэродром в город Коттбус, где мы жили в гарнизоне в двухэтажном кирпичном доме, в квартире на втором этаже. Под нашими окнами детская площадка, песочница. Когда у мамы было много домашней работы и не было возможности со мною погулять, она все-таки находила выход из положения – одевала меня потеплей и оставляла в коляске, во дворе, под нашими окнами… Помню себя сидящем в коляске, привязанным… Думаю, мне было тогда два с небольшим года… Коляска была как броневик – низкая, с высокими бортами и предназначена для сидения… Вижу маму в окне дома. Она хлопочет на кухне и на меня поглядывает. Вокруг дети с родителями и без них. Недалеко деревянный барак, окруженный высокими деревьями, где тоже жили семьи офицеров. А потом небо как-то быстро потемнело, наверно нашли тучи. Все вокруг начали быстро расходиться, а в некоторых окнах даже появился свет… И мне стало так одиноко и жалко себя, что я начал тихонько плакать. Но, не долго. Мама уже была рядом...
И еще запомнилось, как один мальчишка пригласил ребят со двора к себе домой, показать, недавно купленную ему игрушку – деревянный паровоз с вагонами. Ну и я, наверно самый младший в то время среди них, увязался за ними. Маленьких, обычно, отталкивают, поэтому я толком ничего не сумел и разглядеть. Потом все мы вышли… Но через некоторое время я решил вернуться и все же получше рассмотреть этот игрушечный поезд. А жил этот мальчик с родителями в бараке, недалеко от нашего дома. Недолго думая, зашел я с улицы в общий коридор, толкнул дверь в квартиру и она открылась. Начал искать этот паровоз. Заглядывал всюду – и под стол и под кровати, но так его и не нашел. А может, это и не та квартира была…
«ХАРАКТЕРИСТИКА НЕМЕЦКОЙ ОБОРОНЫ.
Коттбус имел два оборонительных обвода с развитой сетью траншей и ходов
сообщения. На важнейших направлениях прямо в траншеях были установлены
стационарные 75-мм пушки и переносные стальные огневые точки типа «Краб».
Траншеи были прикрыты проволочными и противотанковыми препятствиями,
проходившими в 10-15 м впереди траншей. Все здания в городе немцы
приспособили для ведения огня, а подвалы – для укрытия живой силы. Улицы
перекрыли баррикадами, построенными из камня и железного лома…» /стр.30/
/Битва за Берлин. Сост. В.Гончаров Изд-во АСТ Москва, 2008/
Еще запомнилось, как в нашем доме отмечались праздники. Обычно в них принимали участие все жильцы дома. Женщины надевали свои самые красивые платья и выглядели очень нарядно. Мужское население – сослуживцы отца, офицеры, все фронтовики и все, в основном, не старше тридцати лет, всегда приходили в форме того времени – в кителях со стоячим воротником, в брюках-галифе и в начищенных до блеска хромовых сапогах. Я вообще не припомню случая, чтобы в гарнизонах военнослужащие были в гражданской одежде. Потому интересно и непривычно было видеть отца в гражданском костюме во время наших поездок в отпуск. Площадка нашего двора со стороны входа в подъезд была ровная, с твердым покрытием. С двух или трех сторон, она была огорожена двухметровой кирпичной стеной, через которую, кое-где, во двор свисали ветки растущих за ней деревьев. Когда приходил очередной праздник, во дворе ставились столы. Все женщины, каждая в меру своего кулинарного таланта, занимались приготовлением каких-либо блюд и деликатесов. Обычно они обо всем договаривались заранее, кто и что будет готовить…
Когда застолье было в разгаре и все основные тосты – за Победу, за Родину, за Сталина, за погибших, за тех, кто в небе, в наряде и на гауптвахте были произнесены и пуговицы на кителях расстегнуты, отец брал в руки баян и начиналась зажигательная музыкальная пауза – «танцуют все»! Он мог сыграть и играл на слух все, что когда-то услышал. В основном, конечно, мелодии популярных песен из кинофильмов военного времени и первых послевоенных лет. А также и русские народные мелодии. После очередных тостов все присутствующие уже не только танцевали, но и пели хором полюбившиеся песни. Все это было в 51-52 годах, в Коттбусе. И что удивительно! Общение с теми, кто окружал меня а далёком детстве, воздействие на становление моей личности сохранённых в памяти картинок прошлого, всего, что видели глаза, слышали уши и трогали руки, всего, что было прочитано мною о войне и о том времени, в котором мне посчастливилось жить, оставило такой глубокий след в моей душе, что все прожитые годы и до сего дня я ощущаю себя фронтовиком, участником Великой Войны и Великой Победы.
«ПРОРЫВ НЕМЕЦКОЙ ОБОРОНЫ войсками 1-го Украинского фронта.
Установив, что противник… сосредоточил большую часть резервов в районах
Коттбус и Шпремберг командующий фронтом решил нанести удар на участке между
ними. Существенную помощь войскам оказала авиация, наносившая бомбовые
удары по основным узлам сопротивления противника на р. Шпрее – Коттбуса и
Шпремберга, куда немцы продолжали подтягивать резервы. /стр.252/
Ликвидация Коттбусской группировки немцев была осуществлена 22 апреля
силами 3-й гвардейской армии». /стр.364/
/Битва за Берлин. Сост. В.Гончаров Изд-во АСТ Москва, 2008/
ТАК ЗАРОЖДАЛАСЬ МЕЧТА О НЕБЕ…
И еще одна картинка моего детства, связанная с Котбусским гарнизоном, высвечивается в памяти особенно ярко. Из окна нашего дома был виден аэродром. Помню, что он был от нас совсем рядом. Разглядывая снимок, сделанный со спутника, не мог отделаться от ощущения, что один из нескольких домов, расположенных недалеко от середины центральной рулежной дорожки, как раз есть наш… Днем, из окна, мне, малышу, на аэродром смотреть было не очень интересно. Но когда наступал вечер и на аэродроме были полеты, тогда другое дело. Я подтаскивал стул к окну, забирался на него и любовался огнями аэродрома. Особенно нравилось, когда включался посадочный прожектор. Его голубоватый свет был таким ослепительно ярким, что дух захватывало. Иногда световой столб поднимался вверх и описывал в ночном небе замысловатые круги.
Интересно было наблюдать за движением по аэродрому зеленых и красных фонариков, установленных на крыльях самолетов. Отец говорил, что это – бортовые аэронавигационные огни. И очень нравилось слушать мощный рев прогреваемых моторов и гул взлетающих самолетов… Часто подходила мама, и мы вместе с ней смотрели в светящуюся ночь… Иногда она держала меня на руках и тихо напевала что-то, похожее на колыбельную. Потом она относила меня, уже сонного, в деревянную кроватку, окрашенную белой эмалью… Тогда я не знал, что «Петляковы» были все-таки капризными самолетами и иногда в чьи-то семьи приходила беда… Через много лет, когда я сам стал летчиком, написал стихи своей жене, вспоминая эту картинку из своего детства…
Полеты в ночь, и снова ты одна,
Закуталась в халатик, шепчешь, провожая,
Ни пуха, ни пера… И сядешь у окна,
В который раз, волнуясь, ожидая.
Я ухожу, а ты перед глазами,
Тревожный взгляд, грустинка на лице…
И в памяти из детства оживало,
Как мама волновалась об отце…
Отец рассказывал: в начале 1951 года руководящий состав двух авиадивизий – Коттбусской и Вернойхенской, был откомандирован в Воронеж для переучивания на новую технику – реактивные бомбардировщики Ил-28. Туда же отправился и отец, потому что его командир экипажа, майор Гнетов, к тому времени уже стал заместителем командира полка. После переучивания весь летный состав возвращался домой уже на новых самолетах. Но еще в небе над Польшей, все экипажи неожиданно получили команду – взять курс на Ораниенбург. Приземлившись, они узнали о принятом «наверху» решении – в первую очередь получать Ил-28 будет Вернойхенская дивизия, а во вторую – Коттбусская. Оставив самолеты в Ораниенбурге, где базировался один из полков Вернойхенской дивизии, «не солоно хлебавши», все экипажи вернулись домой в Коттбус на транспортном «Дугласе» и до поры, до времени, продолжали летать на Пе-2…
О ЖИЗНИ И БЫТЕ…
У отца всегда было много друзей – сослуживцев. Они часто собирались у нас в свободное время, иногда «расписывали пулю» – играли в преферанс. Отец – всегда добродушный, неунывающий, был душой любой компании. В то время не было магнитофонов (хотя, сегодня их тоже уже нет), а только патефоны, у которых надо было крутить заводную ручку и очень осторожно, чтобы не поцарапать, опускать головку с иголкой на пластинку. Но вся эта хитрая музыка не могла заменить живые звуки, которые издавали инструменты в руках отца. Он умел играть на балалайке и домре, гитаре и аккордеоне, баяне и пианино. Так что на праздники к нам стекались гости… А мама перехватывала восторженные взгляды других женщин, брошенные на отца и, как я узнал много позднее, люто его ревновала…
Конечно, я тогда был совсем малышом и в силу своего возраста вынужден был всегда находиться рядом с родителями или в поле их зрения. Поэтому и воспоминания мои о том периоде, в основном, находятся, как бы, внутри четко ограниченного домашнего круга. Помню, как у всех появилось и постепенно нарастало ощущение стабильности и спокойствия, уверенности в завтрашнем дне. И это не лично у меня, а в общей, так сказать, атмосфере нашего бытия. Офицеры стали реже ходить в сапогах, появилась новая красивая форма. И брюки навыпуск – широченные! Модные! Что-то новое, но тогда для меня сначала неуловимое, появилось в маме и в других женщинах. Это потом я догадался – новые прически и новая одежда… Тогда, помню, в моде были вставные плечики, и их вставляли и в пальто, и в платья, и в блузки. Это делало всех женщин немного квадратными. Такими же «модными» стали и их высокие прически. Считалось – красиво… Хорошо, что эта мода продержалась не очень долго. А у офицеров была своя любимая стрижка – под полубокс…
В доме стало намного уютнее, появилась «обстановка»: новая мебель, ковры на стенах и на полу. Что-то фарфоро-хрустальное заблестело на полках. Но для меня, конечно, были важнее новые и очень интересные игрушки… Не буду их перечислять, но мне особенно полюбился коричневый плюшевый мишка, с которым я, в обнимку, многие годы, ложился спать и очень нравилась большая спортивная игрушечная машина. А когда родители купили огромный, 3 х 4 м, красивый ковер на пол, у меня появилась новая забава: лазил по ковру на коленках и локтях, прижав голову с коротким чубчиком к ворсу, и гудел как паровоз. Иногда натыкался на ножки стульев и стола. Но было не больно и интересно…
Мама рассказывала: как-то однажды я заигрался и что-то опрокинул… За это меня поругал отец. А потом и от мамы досталось… И залез я под стол, сижу на этом ковре и тихонько плачу от обиды. И вдруг, на всхлипе, негромко вырвалось: «…какой я бедненький, все меня обижают…» А мама как раз вошла в комнату. Мои слова её так потрясли, что она нырнула ко мне под стол – мириться. Обняла, поцеловала и, конечно, утешила… Через много-много лет и переездов ковер наш так постарел, что мы резали его на куски и стелили в прихожих…
ТРЁХЛЕТНИЙ ПАТРИОТ…
В Коттбусе у нас в квартире появилось очень интересное для меня чудо техники – радиоприемник. С высоты сегодняшнего дня можно подумать – эка невидаль, приемник! Но нужно понять, что в то время радиоприемники считались средством идеологической борьбы между двумя политическими системами, потому что «с их помощью вражеская пропаганда могла проникнуть в души советских людей и этим нанести вред нашему государству». И, опять же, с высоты прожитых лет… думаю – а, ведь, правильно считалось…
Сегодня, как никогда видна эффективность этого мощного оружия – радио, телевидения, электронных СМИ, с помощью которого, без ракет, бомб и снарядов, уничтожается некогда Великая сильная держава… По-моему, в послевоенные годы, в Германии, Польше и в других странах, где стояли наши войска, радиоприёмники в семьях офицеров иметь не разрешалось. Разве что, только для некоторых делалось исключение. Но, очевидно, после 1950 года все ограничения были сняты. Наверно, этим и можно объяснить его появление в нашей квартире. С тех пор вечернее прослушивание радиоэфира стало для меня любимым занятием. Всего лишь легкий поворот рукоятки и со сменой волны менялись не только голоса, музыка и прочие необычные звуки, но удивительно, как по волшебству, в мгновение ока, со скоростью мысли менялось местонахождение передающей станции – город, страна, континент… С одной стороны пропадало ощущение расстояния, удаленности… Но с другой – возникало ощущение огромного бескрайнего и таинственного мира… И своей принадлежности к нему…
Я очень радовался, когда находил волну, где слышалась родная русская речь… Но наибольшая радость ждала меня в 10 часов вечера. В Москве тогда было 12 часов ночи. На Красной площади включались микрофоны и я, затаив дыхание, ждал боя кремлевских курантов, слушая звуки большого города – гудки машин, шум моторов, какие-то потрескивания, шорохи и стуки… И в воображении оживала картина этой ночной главной площади страны, виденная в какой-то книжке… И вдруг – всегда неожиданно – куранты, бой часов и торжественные, волнующие душу, звуки Гимна… Как я был счастлив в эту минуту! И как я тогда любил эту неведомую, великую и родную страну – Союз нерушимый… Да и сейчас – люблю. И сожалею…
ТЕПЕРЬ НАС ЧЕТВЕРО…
Где-то с середины лета 1951 года мы стали ждать прибавления… Сестренка Светлана родилась в апреле 1952 года во Франкфурте-на-Одере, где был ближайший к нам госпиталь с родильным отделением. Помню, как мы с отцом ездили забирать маму с малышкой из госпиталя… Командование части выделило нам трофейный «Мерседес». Особенно запомнился участок дороги, проходивший по дамбе. С обеих сторон дороги росли высокие старые деревья, за которыми с одной стороны плескались волны большого озера, а с другой – красиво ухоженные квадраты полей… На обратном пути мы сделали остановку на этой дамбе и отец нас сфотографировал… Мама, в это время, кормила Светланку в машине… Честно признаюсь, появление у нас нового члена семьи какого-либо особого всплеска эмоций и братских чувств у меня, в то время, не вызвало. Наверно потому, что я и сам был ещё очень маленький – всего-то четырехлетний малыш. А у мальчишек и девчонок, как известно, в любом возрасте и интересы и игрушки разные… Я был только рад тому, что мамина опека надо мной, с появлением сестренки, заметно ослабела…
КНИЖНАЯ ТЕМА…
Уже с трех-четырех летнего возраста во мне просыпался будущий книголюб. Очень нравилось рассматривать картинки в книжках, при этом фантазировал, домысливал виденное так, что картинки, как бы, оживали и истории, связанные с ними, продолжались… Читать я еще не умел, но книги полюбил настолько, что стал создавать свою «библиотеку», куда, кроме нескольких детских, присоединил и «взрослые». Одна из них была без картинок, но на развороте обложки было изображено множество крохотных звездочек и это меня покорило… Но особенно, в то время, мне нравилась книжка с рассказом про Новый Год, которую мне читала мама. Рассказ был трогательный, сюжет был сказочный и немного печальный – про праздник, детей и апельсины… И на картинке был изображен апельсин, лежащий на столе, и над ним склонилась большая еловая лапа с шапкой снега на иголках… Удивительно, но я мог разглядывать ее бесконечно…
ОСОБЫЙ СЛУЧАЙ.
В конце 1951 года отец расстался со своим командиром и товарищем майором Гнетовым, который убыл в Липецк на курсы усовершенствования командиров полков. Но судьба еще не раз сведет их вместе и дружба семьями, и теплые товарищеские отношения сохранятся на всю оставшуюся жизнь…
Наверно, у каждого авиатора бывали в жизни моменты «на грани жизни и смерти». Были они у отца – во время войны и после. Были такие моменты и у меня, когда и мне пришлось рассекать просторы «пятого океана»… Об одном из своих случаев, рассказал мне полковник в отставке Александр Федорович Гнетов:
«После моего прибытия на Липецкие курсы в декабре 1951 года все слушатели прошли теоретическую подготовку и приступили к полетам на самолетах Ил-28. В одном из самостоятельных вылетов у меня, после взлета, на высоте 70 метров отказал двигатель. Доложив руководителю полетов, выключил его и стал выполнять заход на посадку на другом работающем двигателе. Но после выхода на посадочный курс, на снижении, внезапно загорелся и этот двигатель. Земля была рядом, на принятие единственно правильного решения оставались доли секунды. Если двигатель выключить, как требовала инструкция, тогда «жесткое» приземление на неровную местность до полосы со всеми вытекающими… Если рискнуть, не выключать – можно дотянуть до аэродрома и приземлиться на «бетонку». Или взорваться в воздухе… Не густо с выбором…
Мгновенно просчитав ситуацию, принял решение – сажать… Сразу после касания колесами взлетно-посадочной полосы выключил двигатель и выдерживая направление начал резко тормозить несущийся по «бетонке» непривычно тихий самолет… А к нему уже буквально летели четыре пожарные машины…» За спасение экипажа и самолета и проявленное при этом самообладание и мужество майору Гнетову было досрочно присвоено очередное воинское звание «подполковник»…
САГА О ВОКЗАЛАХ И ПОЕЗДАХ…
Все время моего детства, незабываемые двенадцать лет – это «жизнь на колесах»… Вокзалы, поезда, перроны, такой родной перестук вагонных колес и любимая верхняя полка, на которой так приятно было засыпать под непрерывное пение колес – «тук-тук… тук-тук…» Это был для меня особый необыкновенный мир! Я любил ездить, любил железную дорогу, и мне очень нравились долгие, но всегда такие интересные поездки… Во время каждой из них – целое море впечатлений! Тепловозов тогда еще не было, зато какие сказочные были паровозы! И небольшие, черные, с высокими трубами… И огромные, необыкновенно красивые с красными решетками спереди и с зелеными боками кабин, с наполненными углем тендерами… В них всегда что-то шипело, гудело, ухало, и отовсюду струился белый пар. А в начале движения, из трубы паровоза вырывался мощный отрывистый рев, выстреливающий в небо клубы дыма и пара. Это было что-то!!
Почти всегда, при трогании с места, огромные основные колеса паровозов – красные, с белыми ободами, сначала быстро крутились, пробуксовывая на месте и только после этого, резко замедлив вращение, начинали катиться по рельсам. В результате первоначального рывка вдоль всего состава волной катился нарастающий грохот лязгающих буферов… Тогда стоящие в вагонах пассажиры крепко хватались за что-нибудь, что бы на кого-нибудь не свалиться. И если у кого-то на столике в купе стоял полный стакан чая, то после трогания поезда с места стакан был уже не полный… Это надо видеть! Это надо слышать!! И это надо нюхать!!! Необыкновенный, волнующий запах вокзалов, запах дыма от сгоревшего угля и мазута, запах металла и пропитанных нефтью шпал…
А на крупных станциях музыкальная перекличка паровозных сигналов – мощный, многоголосый, солидный, с полным регистром звуков – у магистральных паровозов в поездах дальнего следования. У работяг, таскающих в тандеме с напарником тяжелые грузовые длинномерные составы, многоголосый сигнал звучал в более высокой тональности и протяжнее и даже с каким-то подвыванием. Маневровые переговаривались резкими, отрывистыми и не такими насыщенными по звучанию гудками… Иногда отделывались одним сухим коротким свистком…
На всех станциях, между путями, стояли высокие Г-образные трубы со свисающими с их концов брезентовыми рукавами. Верхние перекладины этих сооружений могли поворачиваться влево и вправо вокруг вертикальной оси. Брезентовые рукава вставлялись в специальные отверстия в верхней части корпуса паровозов и происходила их заправка водой. А на перронах всех железнодорожных станций в те далекие годы было организовано «сервисное» обслуживание для желающих погреться чаем пассажиров: из стен станционных зданий, под авторитетной надписью «Кипяток», торчали водопроводные краны… Как только на станции «припарковывался» очередной состав, из вагонов высыпали люди и бегом направлялись к этим кранам. В мгновение ока около них вырастали длинные очереди людей с чайниками, кастрюлями и даже с ведрами… Конечно, современному человеку такой уровень сервиса радости не доставит. Но надо только представить себе, насколько это, в то время, было удобно и пассажирам обычных пассажирских поездов, состоящих, в основном, из старых вагонов с неработающими водонагревательными устройствами, и для тех, кто путешествовал по стране (в то время – обычное дело) в товарных вагонах. Например, при движении воинских эшелонов…
Немецкие вокзалы очень чистые и аккуратные. В них – не многолюдно и чувствуется солидный немецкий порядок. Страна маленькая, спальные вагоны не нужны, только для дальних рейсов в Союз или на какой другой конец света. В больших городах вокзалы крытые. Под огромными полусферами вокзальных крыш, текла необыкновенно интересная жизнь. Любые звуки отдавались гулким эхом. Это сейчас тепловозы подкрадываются к перронам бесшумно. А тогда – очень приятная для детского слуха какофония звуков: голоса людей, свистки паровозов, шум от выпускаемого пара, лязг столкнувшихся буферов и многие другие. А какими уютными казались немецкие зеленые вагоны с узкими окнами в дверях купе, выходящими на улицу. Вдоль вагонов, внизу, тянулась широкая доска-ступенька. А может две…? Все пассажиры, прямо с перрона, заходили не просто в вагон, а каждый в свое купе. Сидения были наборные из тонких полированных дощечек, покрытых лаком, плотно прижатых друг к другу. Вот она, когда еще была, евровагонка!
Самым волнующим было ожидание начало поездки… Заканчивалась суета посадки. Строгий серьезный человек в черной форме железнодорожника и, кажется, в красной фуражке, внимательно смотрел, все ли пассажиры зашли в вагоны… Затем он свистел в свисток, висевший у него на груди на длинном шнурке, громко и протяжно кричал «Abfa-ah-re-en» и поднимал вверх белый с красным ободком сигнальный кружок на палочке – знак для машиниста паровоза. После этого волшебного слова ответно свистел паровоз и раздавался нарастающий, приближающийся грохот амортизационной волны. Через пару секунду вагон сильно дергало и, под паровозное «чух-чух», перрон начинал уплывать назад…
Сколько лет я ездил, заворожено глядя в вагонные окна. И сколько угольков, летевших из паровозных труб, ловили мои глаза, когда я высовывал голову из вагонного окна навстречу дымно-пахучему ветру… А однажды, когда мы ехали в отпуск, меня этим ветром «надуло» так, что заработал себе воспаление среднего уха… Болело страшно! И для мамы – совсем не отпускные проблемы. Но, все равно – славное было время…
ПЕРЕВОД В СОЮЗ.
Осенью 1952 года отца перевели служить в Прикарпатский военный округ в город Коломыя, расположенный на Западной Украине, в предгорьях Карпат. Сам переезд практически не запомнился. Помню только, как мы, в Коттбусе, готовились в дальнюю дорогу. Наши крупногабаритные вещи и ящики выносили грузчики – два немца(!) Когда они отдыхали на площадке между этажами, оперевшись на вынесенный из квартиры комод, я стоял на верхней площадке и размахивал надутой футбольной камерой. Вдруг нитка, которой был завязан ниппель, соскользнула и камера с шипением вырвалась из моих рук. Она кругами, как ракета, заметалась между стенами и окном… И вдруг исчезла. Как я ее не искал, и дяденек-немцев спрашивал – все бесполезно. Жалко было, до слез…
Вот так и закончился первый период моего пребывания в Германии. Конечно, военных городков было много и в Союзе. Но в тех, где протекало мое детство, и служебная и жилая зона находились за одним двойным забором – снаружи деревянным, а изнутри – из колючей проволоки. К сожалению, по малолетству первого периода, в памяти сохранилось не так много эпизодов наших семейных выходов за пределы городков. Но, тем не менее, все, о чем написал, было услышано и увидено мною по обе стороны от гарнизонного забора.
Для солдат-срочников гарнизон – это замкнутый мир. И все, что познается ими за время пребывания в нем – в основном, тем же забором и ограничивается… Мы же, гарнизонные мальчишки, обладали намного более интересной и подробной информацией обо всем, что видели и слышали. Потому что – где только нас не носило… Куда мы только не лезли… И, кроме того, мы регулярно, с родителями, а позже и без них, бывали за пределами гарнизонного ограждения…
И потому я с грустной радостью и светлой печалью могу сказать: я не только был в Германии! Я в ней жил!
Конец первой части.
Изменения и дополнения - 11.08.2023 года