Семь нот на Паскале

Андрей Евсеенко
Семь нот на Паскале


                Живые цветы, лишенные влаги,
                Засохнут.
                Иней забвенья укроет от нас
                Их лепестки.
               
                (вольный перевод с двоичного кода
                Стих 13- й, диск 535- й)

         Он еще никогда не забирался так высоко. Земля, которая проносилась под ним с бешеной скоростью, теперь была не просто поверхностью. Кроны деревьев, дороги, воронки рудников сплетались в хаосе сочетаний и тут же распадались на смазанные штрихи. А небо, ставшее чуть ближе, изменило свой цвет с голубого на черный и обнажило над ним свои звезды. Где-то вдали оно изгибалось, чтобы слиться с землей в почти осязаемой линии горизонта. Такой близкой и все же недоступной, как и непостижимой в своей красоте.
        Он видел это впервые. И чувствовал, что хочет видеть еще.
Вопреки всякой логике он безжалостно лил топливо в форсажные камеры двигателей и игнорировал приказы диспетчера, чтобы задержаться здесь еще хоть на пару минут.

       День начала этой метаморфозы он помнил детально. Эти воспоминания не рождали приятных чувств. Они жгли огнем. Но избавиться от них он не мог. Непогрешимая память, что всегда была его частью, теперь стала возмездием.

      Тогда он пришел убивать. Не испытывая ни капли жалости, лишь исполняя приказ без сомнений и лишних чувств. И без шанса для жертв.
      Тяжелые удары срывали двери с петель. Пулеметные очереди разрывали живое на части и смешивали с неживым. Они кричали, и он помнил их крики. Они замолкали, и он запоминал тишину. Граница между жизнью и смертью была для него лишь падением децибел.

      В последней комнате он никого не обнаружил. И уже собрался уходить, когда услышал тихий звук, не похожий ни на шорох, ни на дыхание. Но все же, судя по динамике изменения частот, несомненно, живой. Он оглянулся: звук шел из серой коробки, стоящей в углу. «Все-таки механизм, хотя и требующий более детального изучения», - подумал он и решил остаться, впервые не запросив мнения центра.
       Регуляторы механизма позволяли увеличивать громкость. Он повернул ручку, и тут же звук, набрав силу, занял все пространство вокруг, сковал и подчинил себе тело. Сопротивляться не было сил. Хотелось полностью превратиться в слух и остаться здесь навсегда, чтобы ловить каждый оттенок этого звука, каждый его полутон. Память не находила аналогов того, что он чувствовал. Это пугало, и от этого чувства становились еще острее. Ему захотелось уничтожить терзающий его механизм. Рука потянулась к пулемету. Но в тот же момент он понял, что не только не сможет сам, но и никому никогда не позволит сделать этого.
       Противоречие, не имеющее логического решения, медленно разрывало континент его рассудка на обособленные острова. Рушилась ясная и четкая картина мира. А виной этому был всего лишь звук!

       Все изменилось. Он больше не мог убивать. Те, кто создал этот звук, не должны умирать от его руки. Теперь, вылетая на патрулирование района, он прижимался к земле, чтобы скрыться от радаров диспетчера, и ложился на курс к заброшенному дому. Здесь ждал его звук, записанный на сотни сверкающих радугой дисков.

      Двойная жизнь продолжалась недолго. Вскоре напарник заметил его постоянное отсутствие и задал вопрос. Он не стал отвечать. Просто привел его в дом и включил механизм. Напарник пытался бороться с метаморфозой, но его оружие было предусмотрительно дезактивировано. Он бился в конвульсиях, пытаясь вырваться. Но силы быстро покидали его, и вскоре он сдался. И уже никогда не жалел об этом.

***************

      Эльбрусский  укрепрайон был одним из последних мест на земле, где еще жили люди. Хотя жизнь эта больше напоминала агонию, но непреодолимые скалы, минные поля и многочисленные доты успешно сдерживали натиск тяжелых боевых роботов. А дивизионы ПВО почти всегда могли прикрыть от того железа, что падало с неба. В конце концов, машины смирились с этим положением вещей и оставили людей в относительном покое. В пределах резервации они были не опасны.

      Люди, получив передышку, стали думать о будущем. Все больше о том недалеком дне, когда продовольствие, поднятое в горы, закончится окончательно. Думали много, но так и не смогли ничего решить. Тяжело выбирать между быстрой смертью от снарядов при спуске и медленной от голода в горах. Хотя разведчики и доносили, что машин в предгорьях давно уже нет, но верилось в это с трудом. Люди, научившиеся за эти годы бояться и собственной тени, предпочитали ждать.
      А когда вернулась очередная группа с рассказом о том, что они видели в отдаленном селе, стало ясно: машины готовят ловушку. Непонятную и от этого еще более ужасную.

**************

      Посреди огромной площади, отвоеванной у леса, стояло приземистое здание сельского клуба. Вокруг него сидели, лежали, стояли и даже парили над землей десятки тысяч роботов самых разнообразных форм и конструкций. Никелированное месиво их тел пульсировало под лучами закатного солнца. Пространство наполняли стальной скрежет и вой сервоприводов. Физически ощущалось напряжение, повисшее в воздухе…
      И вдруг, разом все смолкло. А затем тишину сменил звук.

      Звук, рассказывающий всему миру печальную судьбу белых цветов, забытых на холодном подоконнике.