Какой-то белый пароход
- Тебе нравится? - Нина потрясающе улыбается, а я, голодная и довольная, благодарно обнимаю пространство.
В аквамариновом сиянии, рвущемся через огромное окно, вспыхивают и потрескивают даже облупленные ножки разнокалиберной мебели на втором этаже прибрежного кафе, куда мы взметнулись за уединением и прохладой.
- О даа-а!
Всё вызывает приятие - и сразу волнующие задумки хоть как-то изменить... Переделать, перекрасить, перестроить - нет, перерисовать, переписать заново. Конечно! Ну, нельзя же стулья для медведей сочетать со столиком для дюймовочек, стакан для Гаргантюа - с бутылью для Мальчика-с-пальчика, а Гигантскую лестницу из "Броненосца Потёмкина"... Стоп! Это уже не шутки.
- Слушай, Нин, а ты не обратила внимания, сколько ступенек нам пришлось проскакать?
- А что?
- Да просто... ноги гудят.
Я сосредоточенно массирую себе пятки, потихоньку избавившись от обуви на высоких каблуках. Перламутровый лак, которым я сегодня утром покрыла все двадцать своих ногтей, осыпается лепестками на пол. Словно надо мной раскинула свои цветущие ветви горная вишня.
- Ой... мама...
- А тут всегда что-нибудь под ногами: то бусинки, то камушки, то...
"Ну, слава Богу, а то я уж было..."
- ...зубы...
- Что?!
- ...крокодила. Ты ж в Австралии, забыла? - Нинка смеётся.
Она - чуткая, талантливая... И вот уже несколько дней мы вместе то с одной, то с другой подругой моей тёти или сестры, а то и стаей подружек носимся по берегу. Меня пробирает дрожь. Надеваю туфли. Тянусь за кофтой.
- Как же, такое забудешь... А почему нам заказ не несут?
- Да всё на столе - и уже остыло.
Перед нами два огромных квадратных блюда. На одном - разноцветный рис и овощи, на другом должна быть жареная рыба. Рядом крошечный мутный флакончик - здесь воду без просьб подают в литровых стеклянных бутылках или пластиковых кувшинах. Два стакана. Каждый размером с хороший такой самовар, каким его изображают на картинках, где непременным атрибутом - старый сапог на верхушке, чтобы раздувать огонь внутри золотого чрева.
А у меня внутри - боль. И она сама себя раздувает, сама. Чем сильней разгорается боль, тем мне холоднее. Очки не помогают, они - для дали, близко я вижу хорошо только без очков. Значит, надо снять очки. Снимаю. Без очков на первом блюде - ночные огни Мельбурна с высоты идущего на посадку самолёта. Я долго любовалась ими, чертыхаясь на то, что фотоаппарат в чемодане. А на втором - ну, нет! Этого я не видела и видеть не хочу.
- Мне холодно, Ниночка.
- Надо выпить чаю, кофе или горячего шоколада. Погоди, я позову официанта. А ты пока подумай, чего хочешь.
Нина пропала, только незаметно выпавший в кафе снег, примятый её босоножками, хрустит всё дальше и глуше...
"Итак, чего я хочу?"
Я столько раз молилась Господу и молила людей. И столько раз верила, что мои молитвы услышаны. И каждый раз понимала, что меня, скорее всего, конечно же, слышат, но то ли прошу я совсем не о том; то ли пока и сама не готова к тому, что желаю. Это ж такая радость, когда можешь исполнить чью-то просьбу. А если тебя просят о невозможном... Или о том, что не в твоих силах. Или о том, бессмысленность и ненужность чего для тебя ясна. Тяжело отказывать.
Ох, не стоило мне лезть сегодня купаться в океан. И вообще лучше бы не лезть туда, куда можно и воздержаться. Но попробуй меня воздержи от воды и от неба.
А всё оказалось так просто. "Подумай - и то, что ты хочешь..."
- Мэм... Что вы желаете, мэм? - незнакомец почтительно склонился в мою сторону.
Нина ещё не вернулась. Кто это?
Похож одновременно на моего несуществующего возлюбленного - командира звездолёта, на стюарда из команды британских авиалиний, который обслуживал мой рейс из Лондона в Гонконг, на сына одного из совладельцев русского ресторана, с кем я подружилась, отработав восемь часов официанткой на свадьбе. А ещё на молодого папу с двумя малышками - он тревожил меня своим взглядом в самолёте из Гонконга в Мельбурн. Откуда они тут?
- Мэм, с вами всё в порядке?
- Да, спасибо.
- Уверены, что вам ничего не нужно? Совсем ничего?
"Не уверена. Даже более того, я совершенно уверена в обратном. Но сейчас не тот случай, чтобы..."
- Ну, так ты решила, наконец, чем согреться? - это уже Нина.
Она вернулась с официантом - и оба ждут. И тут я бросаю взгляд на того, кто словно целовал меня целую жизнь - и не одну. Он стоит чуть поотдаль и привычно хмыкает. Или понимает русскую речь, или привык, что я говорю по-русски, когда обстоятельства не вынуждают подыскивать словесные одежки в других языках.
- Я, вот, буду мяту. А ты? Тебе тоже мятного чая хорошо...
- Нина, мне бы воды. Просто воды!
В окне нет ни стекла, ни сетки от летучих тварей. Правильно, я же сама - летучая тварь. Знаю-знаю, не нужно было высовываться. Но по-другому не могу, а значит... Значит, мне без этого никак. Если не можешь постоянно не срываться откуда-нибудь - лети! Лечу. Дело-то привычное. Пока лечу, замечаю огромный белоснежный лайнер на горизонте - и сразу вспоминаю про обещанное мне давным-давно путешествие на белом пароходе. Мне было мало лет, но у меня было много иллюзий. С той поры должно было прибавиться первого и убавиться второго, а вышло совсем не так. Вот почему я всё ещё верю, что в счастье можно вплыть или влететь. И всё ещё жду какой-то белый пароход. Ну, положим, в Мельбурн-то я на самолётах добиралась. До мечты же разве что на звездолёте!.. Но я уже в Мельбурне, а мечты осыпаются перламутровыми лепестками вишни.
Ну, и как быть, если каждое слово запутывает наши взгляды и мешает соприкоснуться сердцам, разводит в стороны. Но мы пытаемся. Говорим. Смотрим. Разбредаемся-разлетаемся кто куда. А тут ещё не только пространство, но и время... Хотя все координаты условны, когда... Кто-то сказал "любовь"? Я точно ничего такого не говорила - мечтаю себе, как всегда. Может, ты?
Не знаю тебя, но узнаю свои черты. Мне кажется, стоит закрыть глаза, ты вернёшься в меня - сном или явью. И боль растает. Только бы поскорее. А тем временем мой герой, такой решительный в своём праве и даре любить, разметал мои кошмары, которые притаились было на втором блюде. Как же ты мог решиться на меня? И уже не я за свою мечту, а ты борешься за меня со всеми мирами и пространствами... отчаянно и страстно борешься за меня. Никто так не чувствует меня, не понимает, никто так не жаждет и так не любит.
Сначала касание - быстрое, неотвратимое. Потом укус и погружение - бесконечное, чередующее ритм и мелодию, рвущее все плотины внутри и снаружи. Испугался остаться без меня? Не бойся. Мы не можем потерять того, что наше. Изначально и навсегда. Особенно, свободу своего выбора. Вымоленную, выстраданную свободу любить.
Заснула в тарелке? Бывает... Нина гладит меня пальцами по щеке, стряхивая цветные рисовинки ночных огней. Из-под её руки мой личный крокодил сначала показывает мне язык, а после и зубы, обдавая ядовитым дыханием ужаса.
- Как лосось?
- Не пробовала и не буду.
- Точно?
- Да.
- Хочешь чего-нибудь ещё?
- Хочу. Но не скажу.
- Даже так? А что с твоими губами?
Достаю из сумки зеркало и, не глядя, кидаю назад. "Что-что - это как раз и понятно."
- Ты снег наколдовала?
- А я думала, твоя работа.
- У нас же снега не бывает - всё-таки ты.
Хохочем и снежками пытаемся загнать моего озадаченного крокодила под стол для дюймовочек. Обидевшись, тот резко машет крыльями, намекая, что пора отправляться назад. Правильно, белый пароход так и не приплыл, а если бы и приплыл, то на нём возвращаться в реальность не так весело. Разумеется, тем, у кого есть своё личное транспортное чудовище.
Снова в воздухе. А и нравится мне это дело! Земля отдаляется, а сама тянет и тянет к себе. Аквамариновым сиянием воды, изумрудными переливами суши, горьким шоколадом горных узоров с щедро присыпанными снежной сахарной пудрой вершинами...
- Ээй, улетающая!
Я - в очках, но мне не нужно смотреть ни в какую даль, чтобы увидеть того, кому принадлежит этот голос.