Александр ГЕРАСИМОВ
ДУША ПОЭТА
У меня ведь, как — душа бывает ровная, как чисто поле. И небо над полем высокое и тоже… чистое. Но это редко когда. В основном, глянешь внутрь себя — глаза бы мои не смотрели. Сплошь закоулки да темные углы. Путешествовать по такой душе, не приведи, Господи! Без бутылки не разберешься, как говорят… А то и без двух. Вот и выпиваю, чтобы не страшно было. А как же? Выпивший человек не опасается жизни. И не так противно становится, что эдакая дрянь кругом. И дома дрянь, и на улице. Дрянь и сволочь…
Напрасно некоторые нерадивые коллеги уповают на то, что де, мы люди маленькие. Куда нам до графа Льва Николайча Толстого с Федором Достоевским в обнимку! Да мы и не претендуем. Каждый сверчок, дескать… Мы, мол, не вверху, но и не внизу литературной лестницы, а где-то посередине. Дудки! Не лестница, но прямая линия, где Николай Гоголь соседствует с Фаддеем Булгариным и Витькой Ерофеевым, а Иосиф Бродский — с Сергеем Михалковым и Евгением Евтушенкой. И зовется эта очередь — «гамбургский счет». Вот он — гений, а вы, братец, простите великодушно, говно!.. Да… Говно, значит. А что делать?.. Что делать? А сухари сушить, вот что! Вы что же думали, в общей очереди отстоимся и живы будем, не помрем, так что ли? Нам мол, в историю не надо. Лишь бы сейчас, при жизни, денег платили, на хлеб с маслом чтобы хватало. Детишкам на молочишко. А вот хрен вам в глазки за такие ласки. Хрен вам, господа! Только Исторья нас рассудит!..
Нет, конечно, и я тоже не Пушкин. Однако, перо свое за чечевичную похлёбку, извините, не продавал. Как некоторые. За каждое собой написанное слово ответить могу. И отвечу. Уж будьте покойны. Перед Высшим Судом отвечу… блять… По гамбургскому, блять, счёту! За каждую детскую достоевскую слезу!..
Вчера. Захожу в редакцию. Редактор с места сорвался: «Здрасьти, Александр Петрович! Какими судьбами?» Знает, сука, чьё сало слопал. Я говорю: «За авансом, — говорю, — зашел. Рукопись мою получили?» Молчит, гад, только глаза бегают. Боится меня после того, как я на съезде выступил. С высокой, блять, трибуны… Или после того скандала в ресторане «Дома Журналиста»... Придумали тоже. Кончились, говорят, бараньи котлетки, и кухня завершила свою работу. Я им: «Несите котлеты, а то, — кричу, — всех покрошу на фашистские знаки! Мы рождены, чтоб сказку сделать былью! No pasaran, блять! — кричу, — Не бывает осетрины второй свежести!» С той поры многие меня здесь побаиваются… Да… «Рукопись мою, — говорю, — получили?» А он мямлит что-то невразумительное, сопли жуёт: «Получили, — дескать, — только это для нас неформат… Нам бы что-нибудь о строительстве… Мы, — говорит, — газета «Фонда недвижимости», а у вас, Александр Петрович, стихи гражданского звучания и ненорматив через строчку» … «И хули с того, — говорю, — что недвижимости газета? Не подходит — так и скажи! И нечего козявки по столу размазывать! Не даете аванса — так дайте, — говорю, — некоторую сумму на опохмел души поэта!» Трубы-то горят… Выделил. Из своих личных средств. А куда он денется?..
Человек!.. Повтори еще графинчик! И картошечки с селедочкой принеси... Жрать что-то хочется…