... они были как волны. приходили и уходили, повинуясь своей мягкой лунной натуре. он каждый раз ощущал себя потерянным, когда они растворялись в потоке повседневности. и каждый раз предвкушал приближение новой.
сначала появлялся запах. издалека, до всего, возникал тонкий аромат. он щекотал ноздри, сперва легко, неслышно. потом овладевал вниманием, становился настойчивей, вытесняя все прочие запахи.
затем подключался звук. индивидуальная мелодика голоса, которая сначала неясно струится на звадворках восприятия, потом -словно кто-то подкрутил регулятор громкости - все отчетливей, запоминаясь до каждого вздоха, стона. к голосу обычно примешивался аккомпанимент движений тела - легкий, шуршащий, платья о чулки, с веселым перестуком каблучков, или же крадущийхся осторожно-томных шагов кошки на охоте, в чем-нибудь спортивном... и этот звук он научится узнавать из тысяч похожих.
потом он наконец замечал. "на горизонте", на периферии зрения, появлялось какое-то смутно различимое пятно. оно вдруг тревожно вонзалось под острым углом в сознание, оказываясь иногда высокой брюнеткой или аппетитной шатенкой, но чаще всего - блондинкой, с изумительными длинными сияющими волосами. ему особенно нравилось, когда тонкое золотистое облако спутанной паутинки повисало нимбом вокруг бледного лба, загораясь каждый раз, когда в "облако" заглядывал луч солнца. и с этого момента он уже бредил представлением, как его накроет этой пенной массой.
последними приходили прикосновения - мягкие, робкие, как первые капельки накатывающего прибоя. ласково перебирая пенными пальчиками, едва уловимыми влажными точечкам они ощупывали фигурку, делая ее прозрачной, ласково обозначая контуры, границы и пределы, вылепливая в какое-то совершенно уникальное живое тело, которое само формируется под руками. по мере проступания формы, по мере освоения этого чудного рельефа волн, движения становились уверенней и требовательней, закипая под кожей и в кончиках пальцев сгустками страстного желания все перелепить по-своему, погрузиться с головой в плотную упругость малопонятной стихии, захлебнуться этим всем новым миром, до соленого привкуса, до боли в легких, и наконец жадно, отчаянно, как будто спасая свою жизнь каждый раз выныривать на поверхность, и качаться расслабленно, почти уже ничего не чувствуя, пропуская сквозь пальцы нежно-прохладные струи, убаюкиваясь влажным теплом и покоем ...
а потом наступал отлив. пейзаж незаметно менялся, словно в театре после представления сворачивали декорации и становилась очевидной механика всего действа. все как-то становилось мельче, на отмелях проступали углы и какие-то непредвиденные камни. неразличимо-однородная сероватая поверхность заменяла все многообразие красок, форм, ощущений, запахи становились обыденными до тошноты,нимб светящихся искр и буйство радужных отблесков на коже тускнели, облетая как прошлогодня мишура с февральских витрин.звуки резали слух и хотелось выдернуть с проводами это нескончаемое радио... он начинал тосковать. как морская звезда, оставленная на песке отступившим морем, он жадно искал хоть какой-то намек, какой -то знак приближающегося спасения. и вот когда становилось уже почти совсем невыносимо еле уловимый намек на свежий бриз приносил щемящее и замирающее ощущение: уже скоро.
... они были как волны. приходили и уходили, повинуясь своей мягкой лунной натуре. он каждый раз ощущал себя потерянным, когда они растворялись в потоке повседневности. и каждый раз предвкушал приближение новой.