В какой-то момент жизни я понял, почему люди кончают жизнь самоубийством: лезут в петлю, вскрывают вены, бросаются с шестнадцатого этажа вниз. Они просто хотят поставить красивую точку в истории, которая кажется им незавершенной. И поднять ее, этой точкой, похожей на чернильную кляксу, на высоту совсем другого порядка. Порядка, где границами является жизнь и смерть, и все остальное автоматически приобретает такую же серьезность. Даже если это любовь. Ведь любовь, - это, вообще говоря, очень обыденная вещь. Я миллион раз влюблялся в девушку с первого взгляда, но после второго и третьего мои чувства резко остывали. Почему так происходит, я не имею ни малейшего понятия. Чтобы придать своей любви значимость, люди готовы совершать разные вещи. Даже прыгать с крыши домов.
А ведь чем ты старше, тем больше ты знаешь о мире. Мне кажется, человек, который хоть раз прыгал банжи-джамп, никогда не закончит свою жизнь, прыгнув с высоты. Вероятно, он предпочтет что-то другое, вроде яда, вскрытия вен или петли на шею. Потому что он знает, какие ощущения испытает во время полета вниз. И что не будет никакого свободного парения, как у птицы, и прочей поэтической чуши в этом духе. Все будет банально и где-то похоже на обычный прыжок с высоты. Банжи джамп. За исключением финала.
Банжи джамп - это когда тебя сбрасывают, привязав эластичным канатом за ноги, в какую-нибудь реку, пруд, ущелье или озеро. Ну или просто куда-то на землю, где далеко внизу нарисован крестик, который должен означать, что, при неудачном раскладе, твои мозги будут соскребать имеенно с этого квадратного метра суши. И в полете, каждый миг наполнен ужасом и сознанием неотвратимости происходящего. Да, есть и восторг. Но он бывает уже потом, после того, как тебя, радостно трепыхающегося, опустят на землю и отвяжут от каната. И этого восторга уже не испытать, если ты не привязан канатом, а летишь с шестнадцатого этажа новостройки через час после того, как наступили сумерки. Там остается только ужас, и знание того, что восторга уже никогда не будет. И каждый потенциальный самоубийца, который прыгал с высоты, знает, что после успешного приземления всегда так отчаянно хочеться жить.
Память делает рывок на слово банджи джамп, и я опять с Никой. Она сидит рядом со мной, нас привязывают друг к другу за ноги, чтобы сбросить с пятидесятиметровой вышки над озером. До этого была извилистая дорога, солнце, жара и машины вокруг. Ника держалась, обхватив меня руками и прижавшись всем телом, - мне всегда нравилось так ездить на байке. Так ты становишься с человеком одним целом. И даже, когда я ездил уже после нее, с другой девушкой, с которой у меня ничего не было и не могло быть, я все равно ощущал это единство, эту связь, возникающую между двумя людьми, когда они летят вперед вдвоем в сгустках теплого марева, поднимающегося от нагретого асфальта. Мы ехали от скуки, маясь бездельем - я где-то прочитал про то, что можно прыгнуть, и мы решили прокатиться и прыгнуть - а почему бы и нет. Если не сейчас, то когда. Иногда мне кажется, что именно после этой фразы совершается все самое интересное в жизни. Я может быть даже распечатаю ее на принтере и повешу на стенку. Потому если не сейчас, то никогда.
Место, где ты можешь прыгнуть вниз с пятидесятиметровой высоты, да еще и по собственной воле, было расположено в каких-то забытых богом джунглях. Мы добирались туда по проселочным дорогам, спрашивая у местных дорогу, пока наконец не приехали. Оставив мотобайк на травке, переглянувшись, двинулись на осмотр. Я ожидал увидеть кучу народу, чуть ли не очередь - учитывая, что это единственный банджи-джамп на острове - но там не было никого. В "кассе" сидел как-то татуированный мужик в майке-алкоголичке, и по тому, как он расслабленно улыбался, было очевидно, что он либо сейчас под кайфом, либо еще не вполне отошел от вчерашнего.
Огромная стрела уходила вверх над озером, внизу стояла маленькая кабинка. И никого людей. Подобная пустынная атмосфера, как-то, мягко говоря, не радовала. Подавив в себе желание задать глупый вопрос "а эта штука вообще работает?", я понял, что похоже, приехал зря - желание прыгать резко улетулилось. Но эта штука работала, и не прыгнуть я уже не мог.
Женщина многое дает мужчине, который рядом с ней. Но только самые особенные из тех женщин, которых я знал, заставляли испытать рядом с собой то неуловимое ощущение, которое заставляет проявлять свои лучшие качества. Если бы я был один, я бы развернулся и поехал обратно. Но с Никой я не мог этого сделать. Причем не потому, что она что-то там про меня подумает не то, это слишком банально. Дело было совсем не в этом. Просто я не мог быть другим рядом с ней. Физически не мог. Я непременно должен был быть лучше, чем я есть на самом деле. Смелее, интереснее, злее, наглее. И это ощущение, - его нельзя подделать, вызвать у себя самого искусственно. Либо ты чувствуешь его, находясь рядом с девушкой, либо нет. Много много раз, до и после этого момента, я хотел быть хуже, чем я есть, общаясь с другими женщинами, и сам испытывал при этом отвращение от самого себя. Но с Никой я хотел быть лучше.
Я улыбаюсь ей, а она говорит мне "слушай, ты действительно говов прыгнуть?". "да", - кто-то другой отвечает ей за меня. Татуированный мужик говорит, что мы можем прыгнуть вдвоем: нас привяжут за ноги друг к другу. Довольно романтично, мать его! Конечно, мы решили так и сделать. Ника смотрит на меня глазами, расширенными от ужаса, но тем не менее, готова прыгать со мной.
Странно, но только те крадут наше сердце, кто готов пойти за нами в огонь и воду, без оглядки. Стопроцентный способ, хозяйке на заметку.
Еще какое-то время ушло на утрясание всех формальностей, у нас спросили, сколько мы весим и хотим ли мы коснуться воды. Да, есть даже такая услуга, канат подтягивают так, чтобы с учетом веса, ты рукой мог коснуться воды. Конечно, наверняка расчитать сложно, и если там что-то перемудрят, ты можешь влететь в воду по пояс.
Пока мы подписывали бумагу, что в случае чего, претензий иметь не будем , мимо нас проскочил какой-то очень бодрый и веселый японец, улыбаясь и жестикулируя. Он прыгнул, пока нас привязывали. После прыжка он враз потерял всю свою веселость и сидел, привалившись к скамейке, тяжело дыша и держась за сердце. Это зрелище, само собой, не придало мне дополнительного оптимизма. Поймав мой тревожный взгляд, японец на английском дал мне совет дня:
- Ты, главное, кричи. Будет намного легче. - сказал он, отдуваясь, схватившись рукой за сердце. Вот это расклады - мелькнула мысль. Я мрачно смотрел, как Нике одевают специальные крепления на ноги и думал, - я все-таки полный идиот, что приехал сюда и согласился прыгать. Где-то внизу живота образовалась пустота, которая не давала думать ни о чем другом. После того, как мы были привязаны к канату и друг к другу, нам рассказали, как именно прыгать, чтобы не убится и не запутаться в канате. Прыгать с разбегу не следовало, нужно было просто скромно шагнуть с края, и все.
В следующий момент мы с Никой, пытаясь перешучиваться - "что-то это штука подозрительно скрипит, ты слышишь? - да, надо попросить смазать", едем в маленьком лифте наверх. Таец-помощник задает нам всякие разные вопросы, из серии, сколько вам лет, откуда вы и так далее. Мы детально все рассказываем, и тут я понимаю, что он это делает, чтобы мы не нервничали, и от этого становится смешно. Лифт поднялся. Наверху адски страшно. Пятьдесят метров - это высота примерно шестнадцатиэтажного дома. Озеро кажется маленьким кружком внизу. Делаю паузу в пару минут, но это не помогает. Вариантов нет - нужно прыгать.
Я обнимаю Нику правой рукой, мы подходим к краю и делаем большой шаг навстречу бездне.
Умереть вместе, прыгнув с пятидесятиметровой вышки, - что может быть романтичнее? Если вдуматься, то это был очень хороший момент для того, чтобы умереть. Может быть, самый лучший в жизни. Умереть в обнимку с любимой девушкой, отношения с которой еще не успел съесть неумолимый быт, умереть, когда кровь на девяносто процентов состоит из адреналина, умереть в моей любимой стране - эта почти так же прекрасно, как смерть в постели в момент оргазма.
Но мы не умерли, ни я, ни Ника.
Мы не впились с ней в водную гладь озера красивой стрелой, и не шлепнулись туда плашмя, уподобляясь неудачным ныряльщикам.
Мы летели вниз целую вечность, и ощущение пустоты в животе, сжимающее, ноющее, вселяющее ужас, заставляло меня сжимать Нику в объятьх. В ушах появился свист, как будто рядом со мной кто-то стоит и кричит, оглушительно орет прямо мне в уши. В этот момент я думал о том, что если что-то случиться, мы действительно умрем вместе. А это всегда не так страшно, как умирать одному. Разумом это понять можно, но куда проще осознать, в такие вот моменты.
Секунды растянулись, как резиновые. И тут, почти над водой, наш полет остановился. В следующий момент мы резко взмыли вверх. И только в этом месте я вспомнил совет японца, и решил закричать. Проблема была одна, - мой организм не умеет кричать, когда считает, что находится в опасности. Нет такого рефлекса, как и нет другого важного рефлекса - бежать при опасности. Когда меня припирают, я становлюсь очень молчалив, но зато полностью готов к действию. Странно, зачем люди кричат - на мой взгляд, совершенно бессмысленное и бесполезно занятие.
После того, как нас опустили на маты, мы некоторое время смеялись, смотря друг на друга. И тут я понял наконец, из-за чего японец держался за сердце. Когда человека, прыгнувшего вниз, останавливает канат, он испытывает приличную перегрузку. Поэтому, состояние после напоминает ситуацию, когда ты, не заметив прозрачного стекла, неожиданно бьешься в него головой. Вот эти несколько секунд очень похожи.
Но скоро все заполонило несравненное ощущение радости жизни. Оно сверкало, переливалось в воздухе. Все муть, все мелкие разногласия и недовольства остались где-то там, позади. Нас распирала радость, бесконечная радость, что мы можем и дальше наслаждаться жизнью, впитывать ее, чувственно, каждой клеточкой влажного азиатского воздуха.
Ехали домой, прижавшись друг к другу, и теплый тайский ветер все свистел нам навстречу. А потом был все, и ночные купания, и бессонные ночи и походы по тусовкам. Все, что могла предложить бушующая, дикая Азия, положить и разложить перед нами, как смуглая девушка на пляже раскладывает свои браслеты и украшения. И вся штука в том, что никогда не знаешь, увидишь ли ты их еще раз, или нет...
Картинка меняется, и опять сижу один в съемной квартире на Плющихе, слушая, как ездят машины за окном. Иногда их шум напоминает мне море. После полуночи все стихает и вкрадчиво приходят сны, наполняя пустоту смыслом.
А от того азиатского банжи джампа у меня осталось особенное чувство, знание, как это будет, если прыгнуть вниз. Я не буду говорить, что стал бояться высоты. Просто мне стало не с кем прыгать.
Мне кажется, люди, которых мы любим, держат нас, как тот канат, на поверхности. Не давая нам скрыться под водой. И когда они уходят в марево будущего, стирая себя, я чувствую такое же тоскливое ощущение под ложечкой, как тогда, когда летел вниз. Остались лишь фотографии, где мы улыбаемся, обнявшись, уже привязанные друг к другу.
Вот так все и вышло. Ника ушла навсегда из моей жизни, и мне опять стало страшно умирать в одиночку. Иногда, проходя около высоток, я думаю о том, что глупо ставить в этой истории красивую точку, похожую на чернильную кляксу. Ведь бумага уже и так пестрит ими, как осенние бульвары города, в котором я родился, пестрят опавшими листьями.