ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО СМ. В ПРЕДЫДУЩИХ ГЛАВАХ.
Сначала в администрацию повели Палыча и я успел приготовиться к очередному походу в штрафной изолятор. Запрятал подальше все запрещённости, раздал скоропортящиеся продукты, которые с удовольствием хотел слопать назавтра, после трёхдневного воздержания, достал и затырил в складках одежды приспособления для отпирания кандалов и наручников, в которых меня обычно помещали в одиночку.
Минут через десять привели Палыча, а меня повели на допрос. Приходим в кабинет самого главного начальника – Рашидки. Он по будням-то бывал на тюрьме, дай Бог, раз в две недели, а тот день был выходным.
Из этого напрашивался вывод, что провокация была тщательно спланирована, так как всё это происходило в преддверии Священного месяца Рамадан и нашей доблестной администрации, любыми способами, нужно было зажилить денюжки, выделенные на моё освобождение по случаю амнистии, объявленной на этот праздник.
Рашидка восседал на своём позолоченном троне с довольным видом. По правую руку сидел в кресле его верный спутник - Джамаль (здоровенный индус, досиживающий в этом заведении 18-й год), по левую, прогнувшись до неприличной позы, Далялька - наш переводчик.
«Опять ты, Андрей, чинишь беспорядки в моём заведении», - подчёркнуто вежливо произнёс полковник Рашид, вместо приветствия.
«Как раз наоборот, я поддерживаю порядок», - отвечаю я ему. И, обращаясь к переводчику, говорю: «Даляль, ты только переведи правильно всё, что я скажу». Потом продолжаю, обращаясь к начальнику тюрьмы: «Два афганца не пожелали участвовать в уборке нашей камеры, в которой они прожили около месяца и мы им предложили найти себе другое место». При этом я указываю на Даляльку: «Вот он не даст соврать».
И тут Даляльку понесло… Как я сразу понял, он этого момента ждал больше года и дождался. С присущим ему пафосом, указывая на меня, он, вместо того, чтобы переводить мои слова, с гневным видом начал свою речь, которую наверно вынашивал долгие месяцы:
«Этот русский не любит мусульман! Он над ними издевается! Выставляет на пятидесятиградусную жару! Он вообще ярый противник нашей веры!» и т.д. и т.п. и т.д.
Я смотрел на него и думал: «Может мне всё это снится или Даляльку, который чуть не каждый день клялся мне, образно говоря, в любви и верности, - подменили и передо мной другой человек…»
Рашидка, с нескрываемым удовольствием и наигранным удивлением, слушал эту пламенную речь. Когда же она закончилась, повернулся ко мне с вопросительным выражением лица. Я понял, объяснять что-либо этой троице – бесполезно, у них всё уже давно решено, и мне захотелось просто выговориться, чтобы не держать в себе отрицательные эмоции, которые переполняли всё моё нутро.
«Чтобы вы знали, я не разделяю людей по цвету кожи и вероисповеданию. А не люблю я лицемеров, которых немало в любой религии. Вы трое, - показываю я пальцем на каждого персонально, - являетесь яркими представителями этой братии. И пусть деньги, полученные на моё освобождение и которые в очередной раз ты хочешь зажилить, - здесь я уже показываю пальцем на начальника тюрьмы, - не принесут тебе, козлиная рожа, ожидаемого счастья!»
Своё высказывание я сопроводил несколькими крепкими выражениями, понятными без перевода (по этическим соображениям здесь я их приводить не буду). И без того тёмного цвета морда лица полковника Рашида, как мне показалось в тот момент, побагровела.
После минутной паузы, пока Далялька смущённо переводил ему смысл мною сказанного, он подскочил и скомандовал конвоирам, чтобы те, сковав меня по рукам и ногам, незамедлительно сопроводили в штрафной изолятор. При этом он недвусмысленно и выразительно указал своей чёрной жирной рукой направление движения…
ЧИТАТЬ ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://www.proza.ru/2010/05/22/1359