Дима Шаров,
Славик Спиридонов
СУДОРОГИ
(повесть)
Несостоявшимся самоубийцам посвящается...
Судороги
Судороги Судороги
Судороги Судороги Судороги Судороги
СудорогиСудороги СудорогиСудороги СудорогиСудороги
СудорогиСудороги СудорогиСудороги
Судороги
1997-1998
Глава 1.
УТРО
Медленно, слишком медленно. Лёгкие рвутся, грязная пелена застилает рассудок. Секунда — вечность. Воздух накатывается на грудь тяжёлой, упругой волной и гасит одинокие звуки. Мысли путаются, расплываются перед глазами, превращаясь в серые, израненные стены. Острые иглы впиваются в позвоночник, в каждой клетке засел страх.
Всё ближе и ближе. Затхлое дыхание на затылке. Накал - спад. Тишину прорезает пронзительная трель… Свет. Сердце бьётся так, словно хочет выпрыгнуть из груди. Телефон нервно замолкает, обрывая себя на половине гудка… Сон - это сон. Сердце, наконец, входит в нормальный ритм, рука привычным движением тянется за сигаретой. Утро.
Новый день - новая схватка. Схватка с собой, со всем миром. Чёрная философия, БОЛЬНАЯ РОМАНТИКА. Вход — жизнь, выход — смерть. Ненависть, любовь, равнодушие — всё смешалось в одной мясорубке. Правая часть всегда будет судить левую, левая — правую. Борьба никогда не прекратится. Каждый должен сделать свой выбор, поставить свою точку. Свобода — иллюзия. В неё верят те, кто её лишён; истинная красота — достояние тех, кто живёт в грязи, внизу, на самом дне. Слова выше, чем люди, сильнее, чем время. Они бьют по венам и падают с крыш в самое небо. Одиночество, вечность, гордость, неизбежность. Пол, потолок, двери, сигарета в руке. За окном выпал первый снег. Ощущение собственной правоты исчезает в холодном утреннем свете.
Первый снег… Самый чистый, самый мягкий, часть чего-то светлого и доброго, ушедшего навсегда. Он наполнен обрывками чувств и образов: огнями, смехом, серыми глазами, наивностью и непосредственностью, единственной настоящей свободой, подаренной нам в юности.
Он появляется неожиданно, переворачивает всё в душе и внезапно исчезает, оставляя нас стоять у окон и смотреть, как тает последний островок белого солнца.
А как пахнет первый снег! Разве кто-нибудь сможет забыть этот свежий, пьянящий аромат! Аромат, который в одно мгновение извлекает душу из-под обломков и уносит её за собой в наши лучшие дни, которые уже не вернуть.
Тяжело возвращаться назад в реальность: к грязным столам, окуркам, несвежим простыням и сломанным лицам. Обыденность убивает первый снег, она растаптывает всех нас, разрушает всё в своём слепом, торжественном шествии… Обыденность — наш рок, наш крест, наше искупление…
Обычное утро: такое же, как и вчера. Проснулся. Сигарета. Встал, умылся, выпил кофе. Вторая сигарета. Включил телевизор, плюхнулся на диван и уставился в экран, проступающий сквозь завесу табачного дыма. Бесцельное времяпрепровождение, бессмысленное прожигание жизни. Изо дня в день, из года в год растёт мазохистское наслаждение от сознания собственного безразличия к своему телу, превосходства над своим «Я». Это достояние умерших, так же как и единственное средство избавиться от вечных терзаний, страха, неуверенности. Только сильный человек сможет покончить со всем одним рывком. Смерть — главный козырь в этой страшной, жестокой игре под названием «жизнь». Смерть не обманешь, не превзойдёшь, не растопчешь грязным сапогом на глазах у толпы, озверевшей от вида крови. Выживает только тот, кто сможет с ней примириться, принять всё как есть, и обрести покой. Счастлив тот, кто глуп, кому не дано понять и переосмыслить. Те, кто не смог решить, те, кто не смог решиться — все они обречены на поиски и сомнения.
Но всё! Хватит! Пошло всё к чёртовой матери… Слова, романтика… Кому это нужно? Бредовые мысли и измождённые откровения… Закрой рот на десять замков! В этом мире не любят таких, как ты. Здесь всё просто и понятно: обошёл — бери, выжил — живи. Здесь не терпят слабых, их запирают в грязных, мрачных подъездах и тесных квартирах. Если ты устал, если ты не можешь больше воевать за каждый кусок неба, каждый кусок солнца — умри. Кому ты нужен? Кто будет плакать на твоей могиле? Все люди — звери: и он, и она, и ты. Нажми покрепче, перекрой кислород, поставь перед выбором… Тот, кто лучше, тот, кто откажется от всего, не выдержав естественного отбора, растворится в суете будней. «Так было, так есть, так будет много много лет…» / Майк /, и не тебе менять этот мир. И стоит ли менять?
А за окном царила обычная утренняя суматоха. Люди выходили из подъездов — серая, однородная масса. Они втаптывали первый снег в асфальт, в холодные лужи. Деревья уже давно сбросили листву, на чёрных ветвях рассеянно копошилась стая ворон. Птицы сидели нахохлившись, изредка перелетая с ветки на ветку. В эти мгновения воздух оглашался бессвязным карканьем.
Из-за домов вышло большое, ослепительно-яркое солнце. Всё становилось на свои места: люди, планеты, звёзды. Каждый хотел побыстрее занять свой пост: свой клочок земли, неба, времени. Всё просыпалось, тишину заполняли мётлы дворников, шум машин, говор людей. В окнах гас свет. Словом, обычное утро. 6:00.
Глава 2.
БЕЗЫСХОДНОСТЬ
Он лежал в ванне и смотрел на капли, покрывающие белый кафель.
Вам никогда не казалось, что мы очень похожи на них? Капли… Маленькие, большие, беспомощно ползут вниз. Мы ведь тоже не теряем времени зря, медленно сохнем, оставляя яркие, чёткие следы на белом кафеле жизни.
Свет моргнул, погас и снова включился. Горячая вода приятно ласкает тело, палец скользит по острию лезвия. Рифлёная ручка бритвы остервенело впивается в побелевшие от напряжения ладони. Где-то далеко заголосила труба, душ фыркнул и выплюнул облако ржавчины в кипящую пропасть.
Ночь. Время теряется в мерном гудении крана, жар обволакивает сознание. На лбу вышли маленькие капельки холодного, липкого пота, в дрожащих руках застыло ощущение пустоты и безысходности.
Он приподнимает голову и смотрит на блестящее лезвие бритвы. Острая грань упирается в запястье, синяя жилка отчаянно бьётся, точно просит пощады. Вода поднимается выше, заливает края и с плеском летит на пол. Нож уходит вверх, оставляя на ладони белые полосы. Он встаёт, выключает воду…
Глава 3.
ПАТОЛОГИЯ
6:00. Прошёл год, а в доме напротив всё ещё горели огни, впиваясь своими стеклянными лапами в глаза прохожих. Тяжёлый снег неутомимо ложился на плечи усталых ночных путников, которые ещё не знали, что наступило утро. Закрывая лицо руками, они смотрели в сторону умирающего праздника и как-то странно и тепло улыбались. Сквозь их незатейливую, судорожную дрожь пробивался озорной всплеск наступившего дня и, сливаясь с притихшими страницами, растекался по лабиринту их неудержимого и скорченного от холода подсознания. Обычно это приводило к бессмысленным спорам, ранним сумеркам и вселенским огорчениям, но сегодня все были довольны и, даже, чуточку счастливы. Суетливо бегая по заснеженному лесу, собирая цветы и открытки, они провожали птиц, улетавших в другие страны, и роняли на себя упавшие листья. Собранные предметы оставались на память.
О, эта самая память!!! Она кричала и жгла. Она не боялась ни дождя, ни ветра, ни снега. Она топтала душу, превращая её в мокрую, рваную от слёз бумагу. Едва уловив возможность падения, она неумолимо подталкивала беднягу вперёд, разбивая при этом все мечты, сомнения и остальные ненужные подвиги. Странные знаки, оставленные на белом листе, превращались в пепел и осторожно расползались по комнате. Испытывая скомканный страх, они становились грудой чьих-то бессмысленных откровений и, задумчиво переглядываясь, таяли.
Что было дальше — никто не помнит, но последние секунды этого года прошли так незаметно, что кухонный оркестр замолчал и исчез восвояси. И только покалеченные звуки без умолку шныряли по дому и прилипали к придуманным строчкам. Утренний голос искал последнего оптимиста. Он плыл по подъезду, лаская крыльями случайных прохожих. Но оптимизм — религия слабых. К тому же, всё сложнее было найти для него какой-то повод. А жертвы этого жалкого самообмана уже лежали на скользких лестницах, задушенные своими воспоминаниями.
Вот так чьё-то безвольное бормотание вселилось в Него без оглядки и распороло сердце покорёженным временем. Попадали сказки, песни, буквы и другие помятые мысли.
Вся эта история, в которой нет ни начала, ни конца, таяла настежь и рассыпалась. Может быть, это было непонятно и самонадеянно, зато рассеянно и трогательно, глобально и задумчиво. Винить в этом некого, а смотреть сквозь года — просто не хватит сил.
Тревожное, торопливое нетерпение всё нарастало и нарастало. Мимолётное расстройство расцветающей весны спешило с севера на восток. А на бесцветном тротуаре, нетленно покачивая бесконечными ожиданиями, шевелилось внезапное лето, до которого оставалось всего полчаса.
Всходило солнце. По улице шли молодые люди с плакатами в руках. Среди повешенных предложений особо выделялись такие: «Завтра будет лучше, чем вчера» и «Надо что-то делать!». Всецело завладевая просторными понедельниками, грустно туманилось всеобщее недоумение. И только рваная глотка динамика вносила в дребезжащий эфир определённую ясность. Песню поддержали почти все.
Ребёнок напишет про нас на стене:
«Они потерялись на этой войне».
И молча направится прямо к окну,
И тоже пойдёт на эту войну.
Вот они — новые оптимисты, забытые и поседевшие герои. Дорога вела их вперёд и рвалась только в одну сторону. Провожая вереницы скомканных нот, она остановилась у подъезда, в котором всё было так же непонятно и задумчиво.
Звенели шаги, колосился свет, серебрилось дыхание. Словно перекошенный завтрак, словно искрящееся многоточие Он стоял за сырой недосказанной дверью и смотрел вниз. На Него летел золотистый снег, нежно ложился на плечи и, безымянно смеясь, исчезал. Пустынные улицы звали за собой, и Он бежал, протягивая им свои душевные раны. Привыкнув к их холодной, честной любви, Он зарывался в стеклянные сугробы и плакал.
Попав в лабиринт безнадёжности, споткнувшись о витрину безнаказанности, не бойся посмотреть в глаза самому себе и накрыть их ежегодным теплом. Оставшись в комнате, полной самого себя, не забудь разогнуть бездушные кулисы сжатых ошибок. Расклеив старые афиши и смяв красные слёзы, вспомни, как ты любишь эту жизнь. Сметая слёзы, свободно мысля, иди по сломанным стенам и равнодушным лицом уткнись в потолок.
Безликий подоконник, добродушное головокружение. Простуженно сбивая с ног, безжалостно давит случайная встреча. Доверчивые рукопожатия карабкаются вверх. Бессмысленная истерика рушится на плечи, скоропостижно украшая коробку большим красным орденом.
Хотели света — горите, хотели любви — падайте. И всё будет как в сказке, в которой нет ни границ, ни границ, ни последнего слова, но которая вот-вот начнётся снова.
Печальный аккорд, злопамятный вечер. Смех потерялся, страх заблудился, в камере смертников никто не проснулся.
А Он лежал на сырой скользкой лестнице и растерянно думал: «Жизнь — словно сон, а мне опять ничего не приснилось… ».
Глава 4.
ГОРОД
Тусклый фонарь с налипшими на стекло снежинками раскачивается на ветру. В тишине слышится только поскрипывание ботинок и хриплая неровность дыхания. Над петлей-дорогой повис потолок. Чёрный слепой переулок лезет в открытые двери. Нервные исполинские глыбы взмыли вверх.
Он шёл быстро. Его гнал холод и неприятное чувство страха. Непонятно, что там за тёмной завесой: то ли ручка двери, то ли нож, ждущий тебя где то в глубине понимания. И среди этого напряжения вдруг раздаётся чей то голос…
— В мире ещё существует волшебство. Без веры оно с каждым днём тает. Но ты ещё успеешь насладиться им. Не пытайся понять, что происходит. Вдохни в себя свежесть этой зимней ночи, не бойся ни холода, ни темноты. Слушай…
«Давным-давно, когда звёзды были большие, словно спелые яблоки, когда мир только начинал мыслить и распознавать добро и зло, на свет появился город. Началось всё с того, что одна большая семья решила оставить вечные скитания и поселилась здесь, среди этих чудных лугов с чудесными синими цветами. С каждым днём город всё рос и рос, дома наполнялись розовощёкими младенцами, а улицы ребячьим смехом. По утрам горожане выходили на улицу и, солнцу поклонясь, принимались за работу. Мужчины трудились в поле, женщины вели домашнее хозяйство. По вечерам все снова собирались вместе, веселились и пели дивные песни, которые разносились по всей округе.
А по праздникам в город купцы приезжали; невиданные, заморские товары на торг везли. Сверкал город зеркалами разноцветными, да здания светлыми красками и яркой резьбой пестрили. Не знал тогда город ни войн, ни пожаров, ни разрушений, а становился всё краше и краше, радовал глаз людской и каждому дому счастье и радость дарил.
Потом в город пришла чума, ставшая началом повальной истерии. Огромным чёрным пятном чума расползлась по душам людей. Самыми первыми жертвами этой тотальной зимы духа человеческого стали больные и психически ранимые. Она приняла катастрофические размеры, и люди научились лицемерить, предавать и ненавидеть. Общество раскололось на больных и сильных, бедных и здоровых. Люди сходили с ума, неделями жили в полной изоляции, растворялись в горячих ваннах и исчезали в оконных проёмах. В дикой смене серых рассветов и красных закатов терялись ощущения, мысли и восторженные взгляды. А город умолк, оставив своих жителей наедине с серостью и обыденностью. Тех же, кто пытался что то изменить, было слишком мало. Все катилось вниз, как резиновый мячик в осеннее небо. День спотыкался и падал… »
Обрести бы веру, дождаться, дожить, выжить… Захлебнуться волшебными снами и увидеть свет…
Мысли копошились в изнурённой голове и глупо таяли.
Глава 5.
ПРАЗДНИК
Разбитый собственным непониманием, Он шел по пластмассовому городу и празднично улыбался. Люди манекены шли прямо, цветные картинки махали вперёд, искусственные чувства стройно клубились над раскрашенными газонами.
Он правил этим городом уже несколько дней. Поливал спиртом заплёванную душу, из расплавленного стекла возводил дома. Оборванные этикетки сжигал и плакал. В опухших глазах светились слёзы. Бумажные кораблики текли по сломанным пальцам и исчезали в красном, восторженном омуте вечной любви.
Струился разбуженный вечер, в ладонях плавало солнце. Пугливая непосредственность сжатых рук замыкалась в себе. Задушенные эпохальным оптимизмом смотрели в потолок и смеялись. А в остальном всё было спокойно и очень даже тоскливо. Ничто не выдавало скорбного недоумения и поруганной дерзости знатных праведников. Упущенная выгода оборачивалась паникой, искромётное невежество ломилось локальными плевками в судьбы людей.
А хроническая правильность всё висела в воздухе, стекая время от времени, картонными плитами на плечи прохожих. Чувство выполненного долга легло в дырявые карманы и открытые двери, расталкивая умные мысли, пробегающие мимо. Те, в свою очередь, безнадёжно терялись и бессмысленно падали.
Утомлённое сумасшествие глупо поглощало потерянный рассудок. Сырые дома и большие деревья толпились на крыше. ВСЕ ЖДАЛИ ОБЕЩАННОГО ПРАЗДНИКА…
*******
Он никому не говорит своего настоящего имени. Он прячется под холодной маской, чтобы старые раны не переливались в новые. Он любит быть один, потому что никто не должен знать, что с ним. Он редко рассказывает о себе…
Снова по щекам ползут маленькие, прозрачные капельки. Он лежит на холодном полу и ждёт. Темно… И очень больно. Ладошки ловят иглу, а дрожащие пальцы устало стекают с решёток. Загорается солнце. Белые стены и много стекла. Оно впивается в глаза и кусает его измученные вены. Он давится от слёз и смотрит на своё отражение. Руки тянутся к свету, натыкаются на смятую реальность и вот уже всё тело тонет в сладком сплетении огненной радости.
*******
А праздник был в самом разгаре: ежедневно и безоблачно, доверчиво, словно распечатанный конверт. Экспериментальные навыки прожитых столетий ветвились в кромешных сумерках, багровые разговоры увлечённо расступались, а отпетые декларации вопросительно морщились.
Он зашёл на кухню; там и остался. Патологическая склонность к саморазрушению наполняла его глаза ослепительным смехом. Недопитое вино неумолимо возвращало столь необходимую для Него в эти минуты веру, и Он на самом деле верил в их точность и порядочность.
Звонок в дверь… Настольная замена. Он поёт свою новую песню и, погрузившись в прокуренный кухонный мир, внезапно выходит навзничь. Насмешливое недоумение полусогнутых страниц вновь упоительно плещется в шёлковом, граненом стакане. Незамедлительное соглашение, кивок, падение прочь. КУВЫРОК в подъезд… Преодолев несколько этажей, они смотрят вниз и бесшумной рукой снова натыкаются на кнопку звонка.
Задумчиво падают стрелки, и добродушные рукопожатия провожают их по слепому коридору в новую сказку.
Румяный восторг искрометных мучений действовал в разных частях многоквартирного города. Город не спал. Он комплексно впитывал в себя все уличные откровения, телефонные цифры и разбитые рельсы. Нарасхват рассекреченный мотив разносился по траве. Кто-то спешил домой, труднопроходимо утончаясь студёной походкой. Яркий плач грохотал с балконов, бесцветные окурки кружились в воздухе.
Расцветали и суетливые озарения: пластилиновые будни застывших минут, круглосуточные магазины случайных обломов, просыпанный порох расстрелянных гильз, скрученный стольник в купейном вагоне.
Перекошенные капитаны идущих на дно кораблей падали с берега в воду и исчезали в морской глубине. Спасательный крейсер белел на ветру и, простужено морщась, брал их в свои скользкие руки.
Он медленно бежал по изогнутому мосту, успевая задеть ладонью каждую ускользающую секунду этого непонятного времени.
«Здравствуйте! Вы ещё живы?» — раздался голос диктора. Его популярность сквозила через пустые книжные полки и расползалась по умам, изъеденным оптимизмом и беспросветной серостью. Сначала ведущий хотел перенести праздник на завтра, но потом одумался, и передача исчезла. Прошлогодние новости и неправильные люди повисли в седом небе безымянного, отчего подъезда.
Творческий подход к изощрённым попыткам самоустраниться затуманил кору головного мозга трепещущей разборчивостью. Утончённое падение в цель уклончиво свалилось на пол.
Демонстрации на окнах, лозунги в карманах — всё это неуязвимо покрывалось защитной краской. Расцветали флаги… Наугад перепутано качались, заблаговременно менялись местами. Толпы людей с глазами цвета листовки спешили на митинг. Зарешечённые авто уносили двуногих собратьев домой…
Он ушёл из города в полдень. Никто ничего не заметил. Газетные вырезки равнодушно молчали, число оставалось белым. Заглушив бессильное отчаяние, Он прижался к тёплой трассе и встретил долгожданную ночь.
Перед Ним опять замелькали изношенные улыбки, стеклянные комнаты и забинтованные тени.
Праздник сломался…
Глава 6.
МОНОЛОГ
Часы отбивают полдень. За окнами в грозном смятении плывут грязные, мрачные тучи. На юге изредка проскальзывает неестественно бледное солнце. Пахнет цитрусом. В щель под подоконником рвётся затхлый и промёрзший ветер. Дом — унылая коробка. Все комнаты заполнены горьким дымом, неясными очертаниями мыслей и расплывчатыми образами. Город насквозь пропитался смогом, серыми людишками, голыми чёрными ветвями и увяз в своей бессмысленной Чёрной Романтике — романтике насилия и безысходности…
Насилие… безбрежный океан, воздух, кипящий в жилах. Ночь. Полусонные фонари источают жёлтый свет. Один на один, один на всех, всегда и везде, при любых обстоятельствах. Насилие физическое, насилие психологическое, насилие над личностью, насилие над собой… Самое слепое, самое тяжёлое бремя человечества.
Сколько нас ещё таких осталось? Боже! Дай ответ, дай сил умереть как человек! А что человек? Половое влечение, власть, склонность к насилию и самоубийству — три основных инстинкта, три кита мироздания и развития человечества. Насилие — двигатель эволюции, основа цивилизации. Только слабые утверждают, что неприятно бить ближнего, что удовольствия в издевательстве нет. Только слабые и добрые… Оглянись вокруг… Сколько их? Преуспевшие на этом пути, давно изменили свои взгляды. Садизм присущ каждому человеку в той или иной степени в любое время. Выживает только сильный, жестокий к себе и ко всем остальным. Насилие — философия общества, его прошлое, настоящее и будущее. Кругом, куда ни посмотри, за каждым углом, в каждом окне, на каждом квадратном сантиметре, в микро- и макромирах идёт острая, беспощадная борьба за выживание, за власть, за каждую каплю смерти. Нож в руке — вперёд. Рвать глотки, грызть вены… за себя, за свою правду.
Насилие порождает государство, государство сеет насилие. Парадокс, закономерность, закон развития общества? Прими, открой, разбей факты в пыль. Любой закон в дальнейшем усовершенствовании сводится к анархии.
Анархия… Те, что сделали выбор, уже растворились во мраке её пещер. Они сильны. Они ждут своё солнце и бьются о запотевшие окна домов. Все дороги, все тропы сходятся к одной гигантской гильотине. Всё сливается в одну кашеобразную массу.
Судья уже зачитал приговор, толпа замерла в предвкушении зрелища. Чёрный балахон, небо, лезвие, уходящее в подсознание. Всего один миг. Всё… На долю секунды в проплешине туч ожило и воспрянуло солнце. Его лучи скользнули по лицам, вытопив остатки человечности из сердец. Блики пали на окна соседних домов, расползаясь в них оранжевыми иглами…
Звонок в дверь. Кого там черти несут? Диван скрипит под тяжестью поднимающегося тела. Мимоходом попадая в халат: «Кто? А-а, сосед, ну заходи, заходи… Закурим?»
Глава 7.
ДЕПРЕССИЯ
Он придумал Её ранним воскресным утром. Придумал, и тут же признался Ей в любви. Он был просто счастлив, развешивал на стенах воспоминания, несправедливо верил в их тепло. А потом Она ушла…
Он ждал Её целый день. Бродил по комнате, стоял под дождём и курил; Он любил стоять на крыше и смотреть на звёзды. Она так и не пришла в этот вечер. Даже не позвонила. А на следующий день, выйдя из подъезда, Он снова увидел Её. Увидел и без слов растворился в толпе. Он понимал, что это глупо, знал, что должен сделать первый шаг, но просто закрыл дверь и раскрасил стены. Разбил все зеркала, вымыл посуду, убрал с дороги жёлтые осенние листья и лёг спать. Ведь Он всё ещё злился на Неё. Он хотел подойти к Ней, посмотреть в Её глаза, пригласить Её в свой маленький мирок, но не мог этого сделать.
Всё белое. Пальцы, стёкла, решётки, медсёстры. Что-то мечется и замирает прямо в груди. Чей-то изучающий взгляд… Я чувствую его на себе. Открываю глаза и вижу… Солнце. Оно уже влезает в окно и расползается по всей палате. Не хватает воздуха. Хочу что-то сказать, но не могу.
Странная дрожь в теле. Ко мне подходит кто-то, берёт руку. Адская боль… Что же ты делаешь? Чего тебе надо? Помог бы уж лучше. Всё расплывается. Кто-то другой туманно крадётся по стенкам. Всё выше и выше. Всё прочней и безнадёжней. Да ведь это же я! Стоп, успокойтесь… Я падаю вниз. В ушах чей-то голос: «Ты упустил свой шанс!».
Но я же человек, мне больно. Я не кричу, я постоянно давлюсь этой болью. Но чувствую, что она переполняет меня и скоро вырвется наружу. Вот-вот.
Сдавило грудь, на глазах наворачиваются слёзы. Стараюсь всячески помешать этому. Смотрю вверх, в потолок и вижу там своё отражение. Влево вправо. Я всюду. Мне уже смешно. Я искусан вашей жалостью. Странный смех выползает из глотки и катится по коридору.
Больше ничего не слышу. Кто-то связал руки. Бинты и иглы… Лежат на тихом столе и засыпают. Они уже привыкли и ничего необычного в этом не видят. Наверное, они устали вот так. И я тоже устал. Полежу, и ни о чём не буду думать. Это просто сон. Я беру ТАЙМ АУТ.
Глава 8.
ТАЙМ-АУТ
Калинов мост раздавлен, ДДТ пьют перед сном, смелее не стали, игрушки разбились…
В углу фотографии написано слово. Прочитать не успел — рассыпалось. Нелепо. Повесил на дверь, запер ключи, яркий календарь, пусть светится. И я не забуду…
Он закурил сигарету и посмотрел в окно. Толпы безработных стояли перед гастрономом и ждали. Двери отворились, белые бинты застучали лентами, резиновые полки растворились в пристальной безоблачности. Долгожданные экскурсии основательно процветали.
В эти любопытные будни Он ждал звонка. Повесив трубку, вышел на балкон и рассмеялся. Невероятная усталость. Вечная память жжёт горло слезами. Стёртые буквы, вылепленная радость. Газетные тусовки, затянутые выкрики. Медаль, орден, красный бант, восстановленное равновесие.
Последний глоток воздуха…
Время истекло…
Глава 9.
ИЗ РЯДА ВОН НЕ ВЫХОДЯЩАЯ
Он надел свой пластиковый галстук и вышел из дома. Шёл долго и рано, не сворачивая в отдельные стороны. Прозрачные мысли тонули в ненастном похмелье, и Он стряхивал их с себя прохладной ладонью стеклянного горла. Расплывчато шёл…
«Под машину бы не попасть» — подумал Он, переходя через дорогу. Подумал так, на всякий случай, хотя вовсе не страшно, а даже чуточку торжественно.
Потом Он зашёл в какой-то подъезд, присел на ступеньки и протянул руку. Лезвие упало вниз лицом. Вечность окутала мокрые сосуды. Всё стихло… Ровно на час…
Открыв глаза, Он наступил на подоконник и, оттолкнув его от себя, направился в сторону залива. На углу улицы, у недостроенного памятника раздавали сны. Ему достался самый ненужный и бессмысленный сон. Он огорчённо держал его перед глазами и беспомощно смотрел вниз.
Стены краснеют на глазах…
Вены прячутся,
Простодушно оставляя следы
На бесшумных пальцах…
На белом листе отпечатаны буквы,
На разбитом стекле расставлены камни.
Непонятно только почему я смеюсь.
Даже задыхаюсь…
Тоскливое удушье бьёт по лицу.
Наверное, зря я смотрел в окно.
Стыдливое раскаяние лезет наружу
И тревожит больную трусливую совесть.
Бессмысленные строчки
Неторопливо ползут по скользкому экрану.
Слова приклеены к окну,
Двери нацарапаны на стенах,
День вот-вот упадёт,
А я всё ещё чего-то жду…
«Чего-то жду» — повторил Он ещё раз и незаметно оглянулся. Затем сложил свой сон в гладкосклееный, гулковыглаженный конверт и вернул обратно.
Запутанно уставая изгибами проводов, вновь посыпался неподвижный шаг. Всемирные вожди собрались в маленьком переулке и неотвратимо молчали. Безмятежно догорали последние снежинки. Нарисованное солнце совсем не грело.
Он поправил маску, сползающую с лица, и нетвёрдой поступью поспешил следом.
В многоликом киоске горел свет. Глобальные мысли, соскальзывая с равнодушных газетных страниц, врезались в стены и ломали кирпичные перегородки. Подоспевший на помощь лифтёр курил «Беломор» и весело матерился. Копчёный стольник упал в карман.
Остановка. Перекошенное мгновение… Негры в подземном переходе. Кулак в грязи, пусть даже зубы были белые. Серые люди тут как тут. С криками: «Наших бьют!» — они встают на защиту непрошеных гостей.
А на центральной площади горел городской военкомат. Он подошёл поближе, достал повестку и бросил её в цветущее пламя. Сытые люди в зелёной спецодежде суетливо спотыкались навстречу. Резиновые выстрелы, слезоточивые приветствия сыпались из навеки закулаченных рук. Конечно, Мы были не на их стороне, и, поэтому движение за поддержание огня на центральной площади остановить было невозможно.
Приятная усталость растеклась по телу, наполнив обратную дорогу необычайной лёгкостью. Внимательные облака проплывали над Ним, непоседливые ласточки кружились навыкат.
Тень на лестничной площадке, сумерки в почтовом ящике. Зелёными высохшими чернилами на белом листе бумаги было написано: «Тридцатого февраля уходящего года Вам необходимо посетить наш кабинет». Он долго держал в руках это приглашение, открыл дверь и адрес нашёлся. А тень исчезла…
Глава 10.
ОНА
Приближался тёмный зимний вечер. Картина за окном подёрнулась лёгкой сероватой дымкой, — предвестницей наступающих сумерек. Он сидел в старом потрёпанном кресле и курил. Тончайшие нити дыма странным образом гармонировали с узорчатым тюлем, наполняя комнату необычным предчувствием. В этом мятежном спокойствии терялось ощущение реальности, мысли расползались по всем закоулкам возбуждённого мозга, перекликались в бессловесном диалоге, путались, исчезали и появлялись снова, выплывая откуда-то из глубины. В своём неведомом движении, они обретали видимость, цвет, голоса, запахи, открывали взору безропотные дали, реки и ощущения. Бесконечные образы вырывались наружу, разрывали приятные впечатления, струились сквозь проёмы старых домов…
Время ускоряет свой ход, падая на плечи притихших крыш скомканным снегом. Близкие люди, воспоминания, яркие костры Нового года, свет гирлянд… Всё сверкает яркими бликами, кружится, переливается и осыпается.
Кто-то повернул рубильник, меркнет свет, где-то над хрущёвками витают ритмичные звуки марша. Тысячи, миллионы чёрных касок, шелест знамён, гарь, лязг, барабанная дробь… Всё покрывается пылью и замерзает. Марш начинает заикаться, как сломанная пластинка, переходит в рёв, затихает и встаёт за горизонтом мягкий, полированным облачком. Ночь. Тишина. Движимый слепым инстинктом, одержимый стремлением зарыться в землю и забыться в каменных глотках подъездов и подвалов, Он скатывается по грязным лестницам вниз и падает. Вспышка, беспорядочные осколки, тень на асфальте. Всё сливается в одну точку и постепенно гаснет.
*******
Иногда Она заходила каждый день, иногда пропадала, не появлялась неделями. Он терпеливо и мучительно ждал; не дождавшись, убегал из дома, бродил по пустынным, ночным улицам, искал ответы, но не находил даже вопросов. Под утро, совершенно разбитый, возвращался домой, ложился и мгновенно засыпал. Она была для Него спасением от всего мира, дарила ему любовь и понимание, рисовала звёзды и согревала чистым, немного грустным взглядом. Порою, Он срывался и уходил на дно, а Она, не в силах выдержать его образов и мыслей, растворялась в своих несбыточных мечтах. Беззащитная перед его обречённой злобой и неподвижным фильмом на окне, Она с каждым днём теряла свою красоту, и всё меньше выделялась из серости. Её глаза покрывались плёнкой скуки и безысходности, стеная открытыми ранами с мокрой бумаги. Он понял всё слишком поздно, когда Её уже не было и не смог ничего изменить.
Он сидел в кресле напротив окна и курил, мысли таяли в тихом пении труб.
Глава 11.
ДНЕВНИК
(Записки)
1.
… Жара, пыль. Над горизонтом повисло солнце. Вчера был дома, наслаждался покоем и одиночеством. Полная изоляция, заколоченная квартира, облака, как морская пена. На потолке сети паутины и пятна мух. Апатия, истощение эмоций, бред. Провёл бы так неделю, год… Белоснежка пошла в магазин…
2.
Наверное, у каждого есть такие сны, которые преследуют на протяжении всей жизни. Они повторяются с неизменной периодичностью и постоянны, как печати на левой руке. У меня тоже есть такой сон, причём оставляет он после себя лишь нечёткие картинки и странные ощущения. Этот сон нельзя назвать приятным, он приходит как предвестник беды, чёрный парус, птица… не… /обрыв/… шум, грубые ботинки, сапоги. Странный цветок в рамке. Он словно парит под линией пола, вызывая истеричное головокружение и равнодушный страх. Меня вроде и нет на этой картинке, есть только непонятная тревога и что-то невыносимо давящее на грудь. Напряжение растёт, частота увеличивается, кадры мельтешат пёстрой рябью. Сцена подкатывается к кульминации, гул усиливается, невидимые волны пронзают шквал одиноких чувств. Я плыву и вижу себя со стороны. Пространство не воспринимается, есть только экран иллюзорного света с расплывшимися границами. Цвет, вкус, запахи не уловить, где-то сбоку слышится звук падающих капель. Усталость, изнеможение, в атмосфере заметно присутствие электромагнитных полей. Отчаяние, борьба за жизнь (или за смерть?), полумрак… Мыльные пузыри, круги на воде. Неожиданно появляется самая первая картина и наслаивается на всё остальное. Полная сумятица, неразбериха. Невыносимый грохот, серое небо, неведомое желание доплыть. Чьи-то сильные руки вытаскивают из воды. Чёрная плёнка озера остаётся где-то позади. Я испуган, пойманный берег вьётся под ногами.
Дрожь, необъяснимая тяжесть. Просыпаюсь и вновь пытаюсь понять, что произошло. Закуриваю сигарету и оглядываюсь по сторонам. Комната, окна, туман, рамка с цветком…
3.
Ау! Сегодня организовал фан-клуб имени себя. Всё по правилам: повесил фотографии на стене, учредил устав, написал оду во славу. Очертил членский билет на своё имя и стал первым фэном. Вечером смотрел прошлогодние газеты. Хороший день…
4.
Странно! Я уже раньше где то видел всех этих людей, которых каждый день встречаю на остановках, в подъездах, на улицах… А может всё это только плод моего больного воображения? Ты выслушала меня и снова промолчала…
5.
Тяжело, плохо. Встречался со многими людьми, разговаривал. Каждый со своими проблемами, со своим восприятием жизни. Никто не хочет слушать других, подумать, помочь, понять. А я, хочу ли? Прогрессивные люди…
6.
Перепуганная таблица на равно душной доске трясётся под тяжестью моих истерических мыслей. Всё чётко и ясно, но ты не увидишь меня сегодня вечером. Прочитаешь скользкие надписи и закроешь лицо руками.
Длинные лестницы, ведущие к Солнцу, рвутся и падают на раскалённый асфальт. Разбитая паутина сжимается в комок, чёрные тучи превращаются в пепел, неподвижные тени зарастают плесенью.
Короткий взгляд — ты всё ещё не можешь Его представить — скорбно водит пальцами по холодным листам. Упругий голос молчаливо шевелит губами и извлекает на белый свет какие¬ то израненные истины. Нетленное упрямство пронизывает воздух стальными прутьями и белыми столбами.
Все мои составные части разбежались в разные стороны и уже давно живут сами по себе. Весёлые, грустные, сломанные и покалеченные — они возвращаются, но ненадолго. Поделившись со мной радостью, или затопив болью, нацарапав на лице улыбку или раскрасив руки цветом вспоротых вен, они опять расползаются, растекаются, рассыпаются…
7.
Ещё один день прошёл мимо меня…
Глава 12.
ПРОХОЖИЙ
(Судорожное отступление вперёд)
Ночь. Редкие фонари бросают неистово рыжие тени. Мягкий, хрустящий снег искрит и переливается в их спокойном свечении. Воздух пропитан крепким, морозным ароматом. Тишина. Случайный автомобиль выхватил из темноты ряд заиндевевших кустов и витрину обшарпанного магазина, рассёк пустую магистраль, растаяв вдали двумя едва различимыми красными огоньками. Звуки опустились на землю, воцарилось безмолвие.
...Прохожий шёл по выбеленной, пустой аллее, мимо декоративных елей, покрытых снегом. Он двигался быстро, втянув голову в плечи, то ли от зябкого, влажного ветра, то ли ещё от чего то другого, неизвестного даже ему. Вернее сказать, прохожий понимал, что толкает его, съежившегося просто в комок, ускорять свой шаг. Просто он не хотел признаваться даже себе в том, что где то в глубине тела засел в страх. С тех пор, как он переехал в этот город, его не покидало чувство опасности. Ему казалось, что за каждым углом, за каждой дверью подстерегает злость, неприязнь или ещё что-то неожиданное. Он не мог привыкнуть к этому миру, здесь все были против него. В переполненных троллейбусах, в склочных очередях, каждую минуту приходилось что-то и кому-то доказывать. Затем, дома, лёжа в уютной кровати, убеждать себя в том, что ты ещё не сломлен, что ты ещё можешь противопоставить себя всем, что ты не трус, не слабак. И вот он шёл домой, торопился скорее попасть в свою крепость, в свою обитель, в свою одиночную камеру…
Впереди послышалось голоса, сердце подпрыгнуло и сорвалось вниз. Прямо по дороге около телефонной будки показались две фигуры. Прохожий вжался в пальто и сбавил шаг. Силуэты приобрели ясность и превратились в двух подвыпивших парнишек. Они смеялись, громко говорили между собой. Невероятным усилием воли, пытаясь превозмочь желание свернуть и обойти, прохожий продолжал свой путь. Изобразив уверенность и деловитость, он пошел быстрее, надеясь, что на него просто не обратят внимания. Ближе, ближе, вот он уже проходит мимо, подавляя стремление побежать; он почти уже минул их. Вдруг резкий звук прорвал воздух: один из парней пнул С будки, и оно разлетелось вдребезги. Брызги полетели на снег, снова раздался смех. Прохожий, проклиная себя за свои движения, остановился, рефлекторно повернулся назад, чтобы посмотреть, что произошло, и погрузился взглядом в холодные, голубые глаза одного из… Ноги стали ватными, коленки неприятно подрагивали.
— Закурить не будет? — насмешливый голос выжег дыру в сознании, звёзды сделали оборот вокруг головы и остановились.
— Нет, — он приостановился на мгновенье. Затем, медленно набирая скорость, двинулся дальше, изо всех сил стараясь не перейти на бег. Один из пары сделал шаг вслед, но другой положил ему руку на плечо и что то сказал. Липкий, презрительный взгляд ещё раз уткнулся в спину прохожему. Тот тяжело дышал, шёл всё быстрее и быстрее… Позади слышался звон…
*******
А через минуту кто то, находящийся за много миль от этого места и абсолютно непричастный к этой ситуации, сыграл свою самую важную роль в жизни этой троицы, в судьбе многих других и своей собственной. Жёлтые пальцы легли на клавиатуру, кнопка мягко утонула в панели. Секунда, ещё…
Яркая вспышка озарила осколки стекла на снегу, двух друзей, которые пошатываясь брели неизвестно куда, милицейскую машину за поворотом, прохожего, сидящего на ступеньках в подъезде около своей двери, пытавшегося достать дрожащими пальцами сигарету из пачки…
Потом огненная волна прокатилась с запада на восток, смыла страх и боль. Всё. Через три часа красное, по-летнему горячее солнце, осветило серое выжженное, словно пустыня, бесконечное безжизненное поле.
Глава 13.
ПЬЯНАЯ СКАЗКА
Люди, много людей. Добрые, интересные, пустые, мокрые, теплые, разные и похожие, как небо по ночам. Капли, окна, запахи, горечь, смех. Дым сплетается в несколько ржавых косичек. Единение. Секунда, час… Все разошлись. Свет, утро, деревья, стекло, часы. Пустота, словно хищный зверь, рвёт сознание на части. Дети, лужи, снег, дома. Солнце жжёт ладони. Пар тянется к потолку. День, переполненный троллейбус, суета, ветер. Где-то внутри костлявая рука выключила свет. Холод, дрожь, нервы, дела…
Снова дела, костюмы, галстуки. Лица, пальцы и скомканные обёртки мелькают под ногами. Стены смыкаются за спиной. Ночь за горло, чай, хлеб, груды песка, звёзды в такт. Раз, два, стоп — переучёт. Бетон, глубина, перила, слова, лифт, падение, гордость, презрение, чужие глаза, грязь, туман…
«Ну вот ты и снова сорвался», — громкий голос больно ударил по голове. Что, кто, где? Мир развалился на сотни частей, сделал полный оборот и превратился в пожилого мужчину, спокойно сидевшего за столом. Удивление вспыхнуло лишь на секунду и исчезло. Окно, тюль, подоконник. Мужик же невозмутимо смахнул крошки с измятого, пыльного плаща, плеснул в стакан и выпил. Поморщившись, вытер капли со щетины, закурил и, глядя в окно, начал говорить. В голосе чувствовалась непреодолимая скука, такая, что не хотелось ни слушать, ни задавать вопросы.
«Что ж, здравствуй! Я смотрю, тебя уже не удивишь. Впрочем, я так и думал. Не так уж и сложно прочитать человека, если ты был с ним рядом всю его жизнь. Ах, да! Позволь представиться — Ангел… Если точнее, то ангел № 32654, твой персональный хранитель», — он перегнулся через стол и протянул руку для приветствия. Пожал. Ладонь была влажной и холодной.
«Что скажешь? Стой! Я, кажется, понимаю, что тебе интересно, — ангел выразительно покрутил стакан в руке, — Ничего не поделаешь, работа тяжёлая. Постарел я, нервишки пошаливают, да и силы уже не те. Попрощаться пришёл… Пора, пора мне, не справляюсь я с тобой. Эх, жаль. Привык я. Да и ты, как без меня будешь? Приставят к тебе какого-нибудь юнца, который вообще не представляет, в чём заключается жизнь… А а, ну его к чёрту! Что так смотришь? Не веришь? Не похож на ангела? Зря я!.. И крылья у меня есть… В ремонт сдал… Ну, вот и всё, пора. Не забывай меня… Прощай!» — ангел быстро наполнил стакан, опорожнил, пьяновато всхлипнул, ещё раз пожал руку, достал платок и… Перед глазами всё закружилось. Туман…
*******
Звонок в дверь — Привет! Идём? Да, да именно сегодня. Завтра будет уже поздно, уже не обязательно. Тебе это вообще никогда не было необходимо. Стой, что нибудь изменилось?.. Нет. Успеем, что здесь думать. Когда, зачем? Хоронят, давление… Вчера. /Смех./ Это они. Пошли все…
День, холодный дождик.
Тонкий, тонкий гвоздик.
Капелька на стёклышке,
Вот и всё, и начисто… оагегошшххниипррр…
— Слышишь? Уже близко. Больше уже некуда. Маэстро, туш! Так… Спички, рюмки, газету, нож. Будем идти назад. Нет невозможного. Вам куда? Нам назад. Вне очереди, право на неоплаченный проезд, право на то, чтобы идти назад. Отступишься — упадёшь. Умрёшь — считай виноватым меня. Право быть виновным! Наутро за ними приплыла белая яхта и увезла. Приплыли! /Смех./ Где же их тени? Их больше нет, они уже в пути.
Лестница, ночь, изрешечённый свет лампы, звон, звёзды на стекле.
— Презумпция виновности. Если кто то ещё жив, что это означает? Виновен! Кто спорил тогда? Ты? Теперь сам пойди и посмотри. Вон там, третий этаж с краю. Что ни день, что ни час — одно и то же. Не бойся — вниз, так вниз. Когда придёт весна, и птицей из окна, под купол цирка. А ты говорил — не успеем. В каждой вещи нужно чувствовать предел. Время пришло и всё. Никого уже не осталось. Ба а й…
*******
К сожалению, наш герой был пьян и наутро не вспомнил ничего из того, что произошло накануне. И не было времени вспомнить, он слишком спешил дожить сегодня, забывая о том, что сегодня — это вчерашнее завтра.
И только снился ему ночью страшный сон — тело в петле, плащ, валяющийся на полу, огромный, на всё небо плакат: «Ремонт крыльев», море, горы, чёрные чайки на потолке…
… Грязь, глаза, чужие, презрение, гордость, падение, глубина, лифт, слова, перила, бетон, звёзды, ночь, стены, ноги, пустые пачки, галстуки, нервы, холод, дрожь, свет, скука, пар, дом, снег, лужа, дети, ладонь, солнце, песок, слюна, стекло, деревья, сознание, пустота, секунда, час, часы, дым, смех, горечь, запах, небо, люди…
Глава 14.
ЕЩЁ НЕ ПОСЛЕДНЯЯ
Он вошёл в серое здание, покрытое белой краской. Двери были расположены так низко, что он дёрнул за ручку и смело вошёл внутрь. Окна блестели и переливались в свете промокших подоконников. Водосточные трубы, словно оплавленные лестницы, тянулись вверх. Неуверенные кирпичные ряды что то кричали. Снизу вверх, справа налево и в другие стороны. Но всем было плевать, да и ему тоже.
Третий этаж этого могучего сооружения плавно перерастал в крышу. Крыша была покрашена в тёмный цвет и постоянно съезжала.
Пройдя мимо этого лирического выпада по звонкому полу, выложенному белым кафелем, он остановился у кабинета с цифрой тридцать. На двери так же красовалась деревянная табличка. Была ли она прибита двумя гвоздями или же приклеена, точно и не скажешь, но по проржавевшим краям можно было догадаться, что она скоро развалится или рассыплется. Он ещё раз посмотрел на табличку. На ней было написано: «Доктор Суицидов. Можно без очереди». Он достал из кармана приглашение, оглянулся, распахнул дверь, закрыл глаза и перешагнул через порог…
Глава 15.
ИСПОВЕДЬ
Господи, куда мы идём? Что с нами будет, что ещё там впереди осталось? Часто мы успокаиваем себя, что хуже уже некуда, вот он — предел, кругом лишь серость и грязь, и блеклые солнечные лучи уже не в состоянии озарить всё своим светом и погреть душу. Мир словно большая мышеловка, и из неё нет выхода. Находящиеся в центре не видят её стальных прутьев и, поэтому, свободны. А по утрам, просыпаясь в холодном поту, с ужасом смотришь по сторонам и видишь: кольцо сузилось, стены в неистовой тяге сближаются, сдирая извёстку с потолка. Жизнь — огромные песочные часы. Час, день, неделя — убегают песчинки, сколько же ещё осталось до конца, до победы? Стиснуть зубы, до последнего сжать в побелевших пальцах трубу перешейка, сорваться вниз и исчезнуть.
Люди всегда боятся неизвестности, вечных поисков, неудач и будущего. Мы хотим как можно быстрее найти свои истины, начать жить в спокойствии и согласии со всем миром. Господи, как мы бываем глупы в своей неуёмной жажде счастья. Нет ничего больнее, чем знать исход. Никто не сможет жить без веры, пусть она у него своя собственная, отличная от других. Без веры в себя, в людей, в завтрашний день…
Рано, поздно, все разбиваются об этот камень, об эту черту, подведённую кем то первым, сорвавшимся в бездну. Господи, я бы просил прощения, искупил бы свою вину и раскаялся… Но я не знаю за что и зачем. Что ждёт — то ждёт, что сделано — то сделано. Отрезок пройден, на финише уже слышен победный рёв трибун, манит, полощется шёлковая лента. Всего один рывок — и всё, и нет больше ни грязи, ни страданий, ни счастья, ни ощущений, ни образов… Кто первый, кто последний — всем одно. Кто то присвоит нашим именам порядковые номера, наши жизни запрут в сейф под железные засовы и кодовые замки. Наши сердца, наши души улетят в трубу, растворятся в летнем, чистом небе, освободившемся от очередных обломков общества. Сон, обман, ничего не предвидится. Пустынные улицы ждут первых героев, грязные, нарядные ждут новых подвигов и представлений. Огонь догорел, капли воска твердеют на полированной поверхности стола, липнут к пальцам горячим пластилином. В ложе, переполненной людьми, проносится ропот. Секунда сомнений, и зал оглашается овациями, зрители встают со своих мест, крики «бис»… Но маэстро уже ушёл, они не знают об этом, не знают, что всё изменилось, что выпал первый снег, что ещё одни песочные часы застыли на пороге вечности, так и не переступив его…
ЭПИЛОГ
Ночь. В порывах между тучами мерцают редкие звёзды, в рыжем свете фонарей поблёскивает снег. Тишина. Газ рвётся из горелок, тает синими языками огня, бросает весёлые блики на стёкла, покрытые ледяными узорами, и на посуду в подвесном шкафу с покосившейся дверкой. Свет выключен… Если присмотреться, то можно увидеть жёлтые разводы на потолке, оставшиеся, по видимому, после какого то давнего затопления соседями. Сигарета тлеет со странным, спокойным потрескиванием, которое убаюкивает и клонит ко сну. Маленький красный огонёк в необъятном мраке кухни словно обозначает месторасположение хозяина. В воздухе витает равнодушие, и только свежий уличный ветер, проникающий в щель под подоконником, слегка разгоняет апатию и сон. Часы на столе слабо горят белым, фосфорным огнём, секундная стрелка набирает оборот за оборотом, ускоряется с каждым кругом, создавая неуловимое напряжение, которое растёт подобно облаку и заполняет всю комнату. Кажется, что через некоторое время борьба достигнет критической точки, апогея, и тогда — всё…
*******
Самый грязный район города, дом с синей полосой наискосок, окна, от которых веет какой то необъяснимой тоской. Хочется оказаться в тихом, заброшенном парке, сесть на скамейку и подумать о чём то своём. Или же пойти в ближайшую пивную, залить в себя пару другую кружек… и отправиться домой. Сесть на пол, разложить перед собой фотографии, письма и закружиться в ворохе воспоминаний…
*******
Много людей и машин около Его дома. Простуженный свет давит на плечи. Из подъезда выносят тело, завёрнутое в простыню. Ветер пробегает по спинам прохожих. Удивлённые взгляды, недоумение, равнодушие…
Эта история подошла к концу, очередная грустная история о вполне обычном человеке со своими слабостями и приоритетами, со своей судьбой, жизнью и смертью. А если вы всё же хотите узнать обо всём из первых уст…
Выберите самый холодный и дождливый осенний ветер и отправляйтесь на пляж. Скорее всего, в тусклом свете фонаря вы увидите Её. Она часто проводит такие вечера там, сидя на красной, облупившейся трубе ограждения, вытирает рукой капли со лба и смотрит в пенящуюся от дождя реку. Нет, нет! Ни в коем случае не пытайтесь приблизиться к Ней. Подождите, пока Она встанет, бросит последний взгляд в небо и побредёт к остановке. Тогда можете попробовать познакомиться с Ней, и, если Она примет ваше предложение посидеть в каком-нибудь тихом и спокойном баре, то там, при изрядном количестве выпитого, Она попросит у Вас сигарету и начнёт рассказ. Рассказ про себя, про Него, про их время, их мысли и идеалы. Потом Она неожиданно склонится над столиком и заснёт…
*******
Рассвет озарил холодные стены, тёплое солнце выпрыгнуло из за домов, распустив горячие, весенние лучи по слепым, горячим стенам. Жирный, уличный котяра плавно выплыл из подвального окна и развалился на сером подъездном крыльце. Дворник зажмурился, снял рукавицы и, достав из под грязного передника пачку мятых папирос, подставил лицо под свет. Жизнь шла вперёд, весна сменялась летом, лето — осенью, осень — новыми холодами. Люди рождались, умирали, жили — словом, всё шло своим чередом, и смысл терялся в этом спокойном, неотвратимом круговороте…
Октябрь 1997 г. — Май 1998 г.
Содержание
Глава 1. Утро
Глава 2. Безысходность
Глава 3. Патология
Глава 4. Город
Глава 5. Праздник
Глава 6. Монолог
Глава 7. Депрессия
Глава 8. Тайм аут
Глава 9. Из ряда вон не выходящая
Глава 10. Она
Глава 11. Дневник (Записки)
Глава 12. Прохожий (Судорожное отступление вперёд)
Глава 13. Пьяная сказка
Глава 14. Ещё не последняя
Глава 15. Исповедь
ЭПИЛОГ 24