Хадсон, чтобы вы знали, это река Гудзон, обтекающая остров Манхэттен с запада; по-русски Гудзон, так и на картах написано, а по-американски Хадсон. Скажете - нет американского языка, есть английский. Это вас в школе так научили? С радостью сообщаю, что учителя ошибались, американский есть! Спросите настоящего, кондового американца, который верит в бога и свое ружье, говорит ли он на каком-либо иностранном языке, и он ответит вам с законной гордостью:
- I speak American!
У нас тут, на Вашингтон Хайтс, на северном берегу Хадсона в Манхэттене, много чего есть помимо американского языка. На Сто Восемьдесят Первой улице угол Форт Вашингтон Авеню есть русский магазин, который так и называется : «Москва на Хадсоне», так что забудьте о Гудзоне. Раз есть магазин, это верный признак, что вокруг него живут русские, которые и покупают там соленые опята, любительскую колбасу, черный хлеб, красную икру, копченую скумбрию, томатный сок «Чумак», газету «Комсомольская Правда» и прочие дары родной природы. И действительно, на расстоянии десяти кварталов вокруг магазина обнаруживаются наши люди. Количество их достаточно велико для того, чтобы в местных банках банкоматы, наряду с английским и испанским, общались с клиентами и по-русски; тоже самое делает и автомат по продаже проездных билетов в метро.
Возле дома, где я живу, в маленьком палисаднике за витой металлической оградой живет семейство бездомных котов: старый толстый серый Папа и двое детей: пестренькая дочка Принцесса и черный сынок Дарки. Живут они тут давно, соседи-человеки их подкармливают. У них и домик есть, большая деревянная собачья будка с поролоновой занавеской на входе.
Выхожу я как-то теплым майским вечером, часов примерно в шесть, покормить Папино семейство. Дело, если вы забыли, происходит все там же, на Вашингтонских Высотах. Выхожу я из подъезда на крыльцо и первое что я вижу, как и всегда, это припаркованные вдоль тротуара машины. Раньше на нашей улице можно было даже Порше увидеть, но последние года три, с тех пор как юные доминиканцы (не монахи, отнюдь, а иммигранты из Доминиканской республики) начали время от времени бить окна машин, вдоль улицы стоят только недорогие и не новые машины, тем не менее их хозяевам, конечно же, дорогие. Смотрю я на машины, совершенно невнимательно смотрю и уже хочу завернуть в палисадник к Папе, и вдруг замечаю: за старым высоким джипом пристроился голый мужик лет примерно сорока – сорока пяти. Высокий, голова маленькая, лицо бритое, не худой не толстый, тело чистое, без татуировок и шрамов. Я смотрю на него и вижу, что он голый только до пояса, а дальше у него из-под джипа ноги в брюках торчат и между ног на асфальт струйка течет. Мужик заметил меня и засуетился, стал как бы за джип прятаться, но струйку не осушает, видать не может в процессе.
Ах ты, думаю, тварь дрожащая! Этак он и мою машину обгадит! Хватаюсь за карман, в полицию позвонить (нет у меня оружия, и слава богу!), а телефон дома забыла, незадача какая! Побежала на угол мужчин-соседей позвать, чтобы этому мокрохвосту морду хотя бы набили; как на грех, никого нет!
Пока я бегала, негодяй закончил свое дело и пошел вниз по улице, к Хадсону. Я стою, переживаю, что он уходит безнаказанный, и в этот момент подходит соседка Майя, женщина лет пятидесяти.
Майя одета по случаю воскресенья как положено: ситцевое цветастое платье-рубаха, из под него такие же шаровары, на ногах кожаные чувяки, голова платком обвязана, концы на спину свисают, на шее монисто. Она не сумасшедшая американка, она таджичка из Самарканда, живет в нашем доме. Майя спрашивает, что случилось, я показываю ей на негодяя, который еще виднеется в конце улице:
- Видишь вон того, полуголого? - И я описываю только что увиденное. Майя смотрит на обьект и восклицает:
- Русский!
- Да нет, почему русский? Откуда знаешь? - удивляюсь я.
- Русский, русский, - настаивает Майя. - Я его знаю, он в последнем доме, у реки живет. Пьяница, я его все время тут вижу.
Вот она какая, Москва на Хадсоне. В настоящей Москве такого, конечно же, не бывает, так это я вам американские байки рассказываю, рубрика «Плохие новости из Америки». На сегодня все.
Почти все. Утром следующего дня, на станции метро, спиной прислонясь к потолочной опоре, на платформе, прямо на покрытом пятнами растоптанной жвачки полу сидит парень лет двадцати пяти, рядом с ним лежит рюкзак с притороченной гитарой. Поезд останавливается метрах в пяти от колонны, и парень кричит машинисту:
- Чего это ты так далеко остановился?! Что я, должен тащить мои вещи в такую даль? Когда океан пойдет на нас, он до меня дойдет, а ты что, не можешь?
Машинист показывает ему средний палец, двери закрываются, и поезд отправляется в путь.